Дуло в рот и поцелуй навылет

Роман говорит, у нее талант — портить все, к чему прикоснется. Роман говорит, это в кошачьей природе. Роман вообще очень много говорит, и Селина затыкает его чем придется: шелковым платком из верхнего кармана пиджака, кляпом, стянутым со стола в пыточной, маринованной оливкой, выловленной из высокого стакана с мартини, поцелуем. Роман не то чтобы против, Роман очень даже за. Заканчивают они, как правило, в постели. У Селины все тело под тонкой тканью костюма в кровоподтеках и ссадинах. Роман кусает больно, проводит ладонью по горлу, душит, оставляет отметины, берет по-хозяйски, потому что она — его, и ничья больше. Селина не знает, что бывает по-другому. Отец регулярно мать поколачивал, им с Мэгги тоже нередко доставалось. Потом он просил прощения, и на какое-то время жить становилось можно. Роман никогда не извиняется. Ни единого разочка. Всякую паршивую кошку лишь тапком можно воспитать. А Селина чувствует себя паршивой, более того — ей это нравится. Роман не извиняется, но примирения у них бурные: все, что на столе, неизменно оказывается на полу, пока Селина вслепую ищет рукой точку опоры, пока нетерпеливо ёрзает, избавляя Сиониса от тугого галстука, пуговиц рубашки, ремня, пока жарко его целует. Потом весь офис долго перешептывается. Они не понимают, как это женщина босса терпит всех его шлюх. А Селина не терпит, она делает так, что сил у Романа на остальных не остаётся. “Не люблю делиться, — говорит она, — ты пожалеешь, если заставишь меня ревновать”. Не то чтобы эти угрозы что-то меняли, но давали возможность в случае чего сказать: “я предупреждала”. И оставлять на его теле свои отметины — кошки, особенно ревнивые, царапаются. Селина верностью тоже не отличается. Роман знает о свиданиях с Бэтменом на крышах ночного Готэма, о безобидном флирте с выскочкой Нигмой. Пытаться сделать с этим что-то довольно бессмысленно, Селина не то чтобы делает все специально… просто это в кошачьей природе, а Селина — невоспитанная уличная кошка, которая, как положено, гуляет сама по себе. “Ты сама напросилась, — говорит Роман, затягивая ремни на ее запястьях потуже, — я предупреждал”. Селина знает, что Роман не любит ее, но ей нравится слушать, как он об этом говорит, как он об этом стонет. В такие моменты он кажется ей почти искренним. Селина и сама не любит Романа, но даже поэтому не уходит. Она не путает эти больные отношения с любовью, нет. Селине просто не нужно, чтобы ее любили. Селине хочется эмоций, и это — как раз то, что Роман может ей дать. Он не разрешает надевать слишком короткие платья, если только не наедине с ним, держит наручники под рукой так, как приличные люди берут с собой презервативы — на всякий случай, холодным дулом пистолета частенько упирается в подбородок, заставляя голову запрокинуть, волосы наматывает на кулак. Селина тащится с этого, как ненормальная, ей кружат голову вкус чешского абсента, скрип кожаных сидений в майбахе, запах дорогого парфюма. Его прикосновения и звук его голоса. Роман говорит, она слишком красивая, чтобы сверлить ей бедренную кость. И он не хочет, чтобы Селина пыталась что-то сделать с оставленными им шрамами. Роман говорит, что она заебала его, и ему однажды придется ее убить. Селина знает, что он попытается.