Когда-то давно
Парни болтали босыми ногами в ледяной воде ручья, вдыхая полной грудью прохладу летнего вечера. День близился к закату, и они выбрались всего на полчаса, чтобы насладиться свободой перед отбоем. Будущие ведьмаки уже навострились удирать за стены Каэр Морхена за то время, что прошло с их первого раза. Им уже было по восемнадцать, а это значило, что скоро им предстояло одно из самых тяжелых и болезненных испытаний. Оттого Эмиль и был сам не свой. — На тебе лица нет, — подметил Геральт, обратив внимание на друга. Тот был непривычно молчалив и задумчив, отчего становилось не по себе. — Ты знаешь почему, — закатил глаза Эмиль и бросил в воду подвернувшийся под руку камушек. — Как ты можешь смириться с этим? — Мы уже обсудили это, — устало ответил парень и поправил хвост, в который были убраны побелевшие волосы. — Это часть нашего Пути. — Это несправедливо! — настаивал Эмиль. Он обернулся на Геральта, заглядывая в глаза. — Неужели тебе не жаль? — Когда у нас отнимут чувства, мы не сможем жалеть, — рационально рассудил Геральт. Честно, ему не было всё равно, но он настолько свыкся с мыслью, что всё это — неизбежная участь, что решил не тратить впустую нервы. Ну потерял он цвет волос и свои зеленые глаза — так же потеряет и эмоции: вынужденная жертва. Но Эмиль всё не унимался, и лишь усложнял жизнь себе и другу, который старательно пытался не думать о том, что теряет. — Но сейчас мы можем! — вскочил на ноги Эмиль. — И я жалею, что скоро не смогу искренне смеяться, не смогу грустить, видя невинную жертву, не смогу насладиться свободой, влюбиться, в конце концов! Вот ты, Гер, хочешь влюбиться? В красивую, грудастую, загорелую. — Мы ведьмаки, кто нас полюбит? — закатил глаза Геральт, съязвив. Хотя слова Эмиля действительно проникали под корку. — А ты представь! — настаивал Эмиль. — Вот полюбит тебя девушка: добрая, милая, сексуальная, а ты ей такой: «Извини, но я ни черта не чувствую». Как обидно-то! И так и останешься одиноким и нелюбимым. А я так не хочу! Я хочу любви, заботы, страсти, хочу, чтобы и я за кого-то готов был жизнь отдать! — Заткнись, — не выдержал пламенных речей друга Геральт. — Мы всё равно ничего не изменим. Все ведьмаки избавляются от эмоций. Ну, или умирают. — А что, если мы попробуем перехитрить заклятие? — не растерялся Эмиль. — В деревне, где мы ягоды воровали, есть чародейка. Наверняка она… — Нет! Это бредовая идея. Мы зря потратим время и силы, так еще и рискуем быть пойманными! — резко оборвал его Геральт. Легче было просто остаться и принять свою участь, а не ставить себя под угрозу — их накажут, и накажут жестко, а не как в детстве. Возможно, их вообще лишат дальнейшей возможности проходить испытания. Оно им надо? Столько лет тренировок – и коту под хвост из-за каких-то чувств! Эмиль вздохнул, сжал кулаки и осел на землю. Губы сжались в тонкую полоску, на виске пульсировала вена. Он несколько раз раскрывал рот, чтобы продолжить спор, но не произносил ни звука. Так они просидели остаток вечера, пока, наконец, черноволосый парень не подал голос, глядя куда-то вдаль. — Глаза у неё были бы зеленые, как вон тот луг. И она смотрела бы на меня с восхищением, а я бы защищал её от всего на свете, от любой нечисти. Геральт вздохнул. Он задрал голову к небу, постепенно приобретающему красноватый оттенок, но в некоторых местах еще безоблачно чистому, голубому. — Голубые, — выдал он. И больше не проронил ни слова. Так они вернулись в свои тесные комнатушки в башне, где постели нескольких парней стояли почти впритык, и стали готовиться ко сну, как им и было велено. Геральт бережно взял книгу с кровати и положил её под матрас, но оттуда выпало несколько сухих лепесточков из-за неосторожности. Парень вытащил книгу и, открыв её на нужной странице, бережно вложил засохшие лепестки лютика меж страниц. Тепло, что разливалось у него внутри, когда он касался этой частички свободы, почти пугало. И вправду, после Школы Волка, когда они пройдут все испытания, они будут предоставлены сами себе. Им наконец откроются возможности попробовать всё то, о чем они мечтали взаперти: выпить эля, провести ночь с девушкой, послушать музыку. И неужели он более не почувствует этого тепла в груди, как сейчас? Неужели всё вокруг станет пустым, холодным, безразличным? Геральт посмотрел на Эмиля, что повернулся к нему спиной, и вздохнул. Может, стоит рискнуть?***
Теперь
Лютик так и смотрел на звезды, наигрывая мелодию, когда Геральт бесшумно подкрался сзади и присел рядом с ним. Барда уже давно не было, и мужчина стал волноваться, не утащило ли что-то несчастного в лес, пока тот был рассредоточен и раним. Повезло найти его на опушке неподалеку от села. — Зачем ты здесь? — дернулся Лютик, не ожидая, что за ним кто-то явится. — За тобой, — выдал очевидное Геральт и тяжело вздохнул. — Эмиль, должно быть, места себе не находит. — В таком случае, он бы быстро меня отыскал, — отмахнулся бард, прекрасно осведомленный о силе ведьмачьего чутья. Найти его не составило бы труда — было бы желание. Видимо, у черноволосого ведьмака его не наблюдалось. — Думаю, он просто хочет дать тебе время, — предложил Геральт. — С каких пор ты его защищаешь? — напрашивался вопрос сам собой. Лютик удивленно глядел на своего друга, словно надеясь понять скрытые мотивы, но лицо Геральта, как обычно, — чистый холст, не тронутый ни одним оттенком эмоций. Все они погребены внутри, докуда дотянуться барду удавалось крайне редко. Геральт хмыкнул, возведя взгляд к небу; звезды вторили его молчанию, хотя лучше всех знали его чувства, сопровождая каждую ночь на Пути. Они знали его мотивы, его страхи, его боль и его привязанности. Знали, как этот вечер он сидел на скамье, наблюдая за абсолютно безразличным Эмилем. Огонь в его глазах потух, мимические морщины разгладились. Он не выражал ничего своим видом, но, в то же время, отсутствие его актерства было самой сильной эмоцией. — Честно, — хрипло начал Геральт, — я сначала думал, он тебя принуждает. Использует Аксий или, не знаю, приворотное зелье. Не понимал, почему ты с ним, — признал он и едва заметно усмехнулся. — Так же, как и не понимал, почему ты плетешься за мной. — И что же изменило твое мнение? — спросил Лютик. — Ничего, — пожал плечами Геральт. — Я всё так же не понимаю, но это твоё решение, и если тебе с ним хорошо — я вынужден это принять. Бард смотрел на ведьмака пристально и долго, не решаясь что-либо сказать, а затем рассмеялся – заливисто и слегка истерично. — Надо же, — вымолвил он, как только перестал трястись от смеха, — Не знал, что ты умеешь так складно выражать мысли. — Не привыкай, — усмехнулся Геральт и положил ладонь на чужое плечо, то ли подбадривая, то ли выражая понимание и ласку. Лютик благодарно кивнул и, не колеблясь, прижался ближе — головой к широкой груди, руки обвив вокруг напряженных плеч. Они застыли так ненадолго; бард прерывисто дышал, несколько раз начиная шептать что-то бессвязное, но останавливаясь, обрывая мысль, возрождая уютную тишину. Геральт гладил его по спине, не совсем понимая порыва барда, но и не стремясь отталкивать его, принимая нежность и тепло, как ценные дары. — Я хотел бы извиниться, — начал он первым, в который раз за ночь удивив Лютика. — Не стоит ворошить прошлое, — прервал его бард, не желая поднимать тему, что еще порой тревожила его, но уже не ранила, как раньше. — И все же, — настоял Геральт, слегка отстранив Лютика от груди, чтобы иметь возможность смотреть ему в глаза. Смело. — За те слова, что сказал в пылу гнева, за паршивое отношение, за то, что не ценил твою компанию, — говорил он быстро, словно это уже долгое время вертелось у него на языке, просилось быть услышанным. — Я прощаю, Геральт, — неловко улыбнулся Лютик и сжал его ладонь в своей. — Уже давно простил. Ведьмак мотнул головой и тихо добавил: — За то, что уже слишком поздно. Лютик замер. Его губы дрогнули, исказив улыбку; он опустил взгляд, уставившись себе под ноги. Ладонь ослабила хватку, но он не отнимал руки, не двигался вовсе, словно время для него остановилось, и он остался в этом моменте навсегда, все пути, все исходы ночи — погибель. Геральт тоже молчал, загнав обоих в угол, но внимательно наблюдал за бардом, выискивая хоть намек на то, что будет дальше, но не находил ни в лице, ни в жестах, потому как читал людей далеко не так хорошо, как Лютик. Тишина длилась минут десять, пока Лютик молча не потянулся к сумке и не вытащил оттуда потрепанную книжонку, порванную по краям и в паре мест потертую. Он любовно огладил корешок и протянул её Геральту. — Здесь все мои баллады о тебе, — сказал он. — Может, если тебе будет одиноко на Пути, ты прочтешь парочку и вспомнишь обо мне, — выдавил он слабую улыбку. Геральт тихо хмыкнул и взял её в руки, открыв на первой странице, где была пресловутая «Чеканная монета», с которой всё началось. Золотые времена, когда он еще не знал Йеннифер, не нес груз ответственности за Цири, не испортил свои отношения с единственным человеком, что не боялся его и заботился о нём. Как же он мог упустить такую возможность, почему же был так глуп и слеп? И теперь, как бы он ни пытался быть честен и выразить свои чувства, все было уже не вовремя и причиняло лишнюю боль парню. — Я больше не хочу продолжать этот путь, — поднялся Лютик, отряхиваясь, и повесил на плечо лютню. — Завтра я отбываю в сторону побережья. Побережье. Воспоминания кольнули в груди, ухудшая и без того растущую тяжесть на сердце и горькое ощущение беспомощности, несмотря на всю свою силу и мощь. Геральт хмыкнул и поднялся, следуя за бардом в сторону села. На мгновение, если забыться, можно было представить, что это их обычный вечер на Пути. Только Лютик молчал, разрушая иллюзию того, что все могло бы быть, как раньше. Так они и добрались до корчмы. Дверь за Ведьмаком закрылась, но бард еще стоял какое-то время, не спеша возвращаться в комнату, к Эмилю, что наверняка ждал его, и с которым предстоял еще один нелегкий разговор.