Через пару недель, наконец все это закончилось, а Мэри Маргарет была оправдана и свободна.
Найденная Кэтрин Нолан не помнила, кто её похитил и где держал, поэтому предъявить обвинения было некому. А лаборанты, которые делали экспертизу, признали, что ошиблись в своих отчетах, это конечно было чушью, но разбираться в этом никто не стал. Голду хватило и того, что Её Величество исправила всю ту кашу, которую она заварила, а разобраться лично с ней он и позже успеет.
«А теперь можно заняться и этим Августом», — размышлял Румпельштильцхен, смотря в сторону вышеупомянутого, скрываясь в тени лестницы, что вела на чердак квартиры Мэри Маргарет.
После того, как учительницу оправдали, Эмма в компании Руби Лукас, её бабушки и Эшли Бойд, устроили вечеринку, чтобы приободрить и поддержать мисс Бланшар. Его, как защитника Мэри Маргарет тоже пригласили, хотя он и не хотел приходить, но разве молящему взгляду зеленых глазищ можно отказать?
И вот теперь, пока Эмма порхала среди гостей и болтала со своей проклятой матерью, он, как неприкаянная тень, бродил подальше от людей, что впрочем ему было даже на руку, когда он увидел, что
писатель просочился вместе с остальным народом в квартиру.
— Не просверли в нем дыры, а то мы так и не узнаем, чего он хочет, — тихо пропел голос Эммы у него над ухом.
Румпельштильцхен слегка улыбнулся и, отведя взгляд от Бута, посмотрел на блондинку, которая неслышно подошла к нему.
— Постараюсь. Кстати, не стыдно подкрадываться к старому человеку? — хитро спросил он, беря стакан пунша, который ему принесла девушка.
Эмма закатила глаза.
— Старый, как же… — пробормотала она, и прищурившись, игриво добавила: — Скорее уж
древний.
Мужчина в притворном ужасе посмотрел на нее и, отвернув от нее голову, преувеличенно обиженно сказал:
— Ну знаешь ли…
— Не дуйся, — ласково сказала Эмма, сжав его плечо.
Румпельштильцхен вновь посмотрел на девушку, и уже серьезно сказал:
— Я и не дуюсь. Ведь это правда. Я — старик, к тому же…
Тут Эмма указала пальцем ему в лицо, и жестко сказала:
— Если ты закончишь это предложение, я вылью всю чашу пунша тебе на голову, чем безвозвратно испорчу твой бесценный костюм и репутацию ужаса Сторибрука, понятно?
— А как по-твоему я хотел его закончить? — подняв бровь спросил Румпельштильцхен.
Эмма фыркнула, и ткнула пальцем ему в плечо.
— Я уверена, какой-нибудь чушью, типа «я слишком стар, а ты молода» или еще чем-нибудь подобным.
— Неужели я стал настолько прозрачен? — закатив глаза, и с ноткой сарказма в голосе спросил Румпельштильцхен. — Видать и впрямь старею. Седина, которой с тех пор, как ты прибыла город, прибавилось на моей голове, тому доказательство.
Блондинка протянула руку к его голове, и провела пальчиками по каштановым, с легкой проседью, волосам.
— А мне нравится, — тихо сказала Эмма, и приподнявшись на носочках поцеловала его в угол губ. — Тебе идет.
То, что от этих слов, он был готов растечься в лужу у ног девушки, Румпельштильцхен будет отрицать до конца жизни.
— И вообще, прекрати забивать себе голову подобными мыслями. Я здесь, с тобой, если конечно, я тебе еще не надоела… — небрежно продолжила Эмма, у которой на самом деле внутри все замерло.
А вдруг я и впрямь ему надоела?.. А вдруг…?
—
Нет, — прервал поток её панических мыслей твердый голос Румпельштильцхена, чей акцент стал более заметным от вспыхнувших эмоций.
Эмма Свон и надоела? Ха! Да с каждым прожитым днем, он чувствовал, как незримые канаты все сильнее и сильнее связывали его с этой златокудрой чаровницей, один только зеленый взгляд, которой возвращал его в те времена, когда он и двух слов связать не мог говоря с женщиной.
Околдовала меня и опутала своими чарами, юная прелестница, а я и рад…
Эта девушка и представить себе не могла, какой властью над ним обладала и без всякого кинжала
Темного. Он никого еще не встречал, кому бы не мог спокойно соврать глядя в глаза, пока на его пути не встретилась Эмма Свон. Глядя в эти ясные очи, он просто физически не мог солгать, а уж про то, что в нем вызывали её невинные касания, и думать было страшно, но он не хотел спугнуть очаровательную птичку, и готов был дать ей все время в мире. Румпельштильцхен уже и представить себе не мог жизнь без своей принцессы, да и не хотел.
— Хорошо, — тем временем с облегчением выдохнула Эмма, и взяла его за руку. — Потому что я не собираюсь тебя бросать, как это сделала твоя жена Мила, как и… — и сделав паузу, едва слышно добавила: — Как и не собираюсь тебя просить меняться против твоей воли, как пыталась сделать это
Белль.
Ох, как же она ревела, когда прочла историю об этой девушке и так называемым Чудовищем. Ей было одновременно больно за себя и за Румпеля, и обидно за то, что он ей не рассказал об этом. А еще она ощутила
страх, что он, как и Нил лишь воспользовался ею, ведь чашку, ту самую, которую случайно уронила Белль, отколов тем самым край; ту самую, которую, как она потом сообразила украл цветочник, он хранил почти два десятка лет. Так вдруг чувства к той девушке, несмотря на то, что он сам её выгнал, все еще столь же бережно, как и кусок фарфора, Румпельштильцхен продолжал хранить в своем сердце? Эмма и думать об этом боялась, так как чувства к нему с каждым днем всё глубже пускали свои корни в её сердце, и она обреченно понимала, что, кажется, безумно влюбилась. Да, так что всё то, что она испытывала к Нилу, блекло и казалось глупостью, по сравнению с тем, что сейчас все сильнее росло в душе и сердце. Поэтому она умолчала о том, что знает о том, что произошло между ним и той девушкой Белль. Возможно, это может показаться трусостью, но она не хотела поднимать эту тему, не хотела даже слышать имя другой девушки из его уст. Он впрочем тоже явно не очень-то хотел об этом вспоминать, выдрав страницы, где была написана эта история из сборника, вероятно думая, что она еще их не прочла, о чем Эмма впрочем тоже умолчала.
Но сейчас, когда день рождения её сына становился всё ближе, она решила, что подходящий момент поговорить о Белль. Румпельштильцхен был достаточно добр и сделал для её мальчика детскую, не без помощи Мэри Маргарет, как к своему изумлению узнала Эмма, и сказал, что она с сыном могут оставаться в его доме, но все же блондинка не была уверена, что сможет жить там, где всегда незримо будет присутствовать другая женщина. Её сердце, её глупое, глупое сердце не выдержит, если оно вновь будет разбито, особенно, если это сделает
он. Поэтому, собрав остатки храбрости, она упомянула Белль, и надеясь, что не совершила ошибку, стала с замиранием сердца стала ждать его реакции.
И она не заставила себя долго ждать. Лицо его побледнело, а глаза налились чернотой.
— Откуда ты?.. — сипло спросил он, и схватил Эмму за локоть. — Откуда ты знаешь про… про
Белль?
Девушка сглотнула.
— Ты понапрасну испортил книгу, — едва шевеля губами ответила она, чувствуя, как внутри у нее все сжалось от дурного предчувствия.
Дура! Что же ты не промолчала?!
От на миг промелькнувшей в его глазах муки при упоминание той девушки, и от того, как он сначала замялся, а потом с ноткой болезненной нежности и страданий произнес её имя, Эмма буквально смогла услышать как её сердце с громким звоном вновь разбилось.
— Ты её всё ещё любишь, да? — с трудом проглотив вставший в горле ком, прошептала Эмма, вырвав руку из его ослабшей хватки, и сделала от него один шаг назад.
Румпельштильцхен, всё ещё ошарашенный тем, что Эмма оказывается все это время знала про Белль, даже не сразу сообразил, что сказать, но девушка вероятно сделав какие-то свои выводы из его молчания, качая головой, отвернулась, чтобы скрыть навернувшиеся слезы, и собралась явно уйти.
—
Эмма… — с болью прошептал он, и попытался вновь ухватить ее за руку. — Постой, ты все не так поняла…
Но девушка, кажется, уже его не слышала или не хотела слышать.
—
Нет! — тихо воскликнула Эмма и, развернувшись, скрылась в толпе.
Румпельштильцхену оставалось лишь с печалью на лице и мукой во взгляде смотреть ей в след.
Как бы ему не хотелось кинутся за девушкой и все объяснить, он не хотел устраивать сцену на виду у половины собравшихся здесь жителей Сторибрука, поэтому, сжав челюсти, и так быстро, насколько позволяла его нога, вышел из квартиры.
Уже оказавшись на улице, где, Слава Богу, никого не было, он позволил упасть своей бесстрастной маске, и в одной руке до боли сжав трость, а другой ухватившись за стену, чтобы удержать равновесие во вдруг ставших ватными ногах, Румпельштильцхен что есть силы закусил губу и зажмурился.
Жгучие слезы навернулись на глаза от боли и внезапного спазма в груди. Он понимал, что реакция Эммы была столь острой из-за её деликатного состояния: вообще удивительно, что она так долго молчала о том, что знала о Белль, но это не значит, что ему это не причиняло страданий.
Сам виноват, нечего было затягивать с этим разговором, знал же, что рано или поздно найдется «благодетель», который непременно посчитал бы своим долгом ей рассказать о Белль, так чему теперь удивляться?.. Эмма — девушка независимая и гордая, и конкуренции вряд ли бы потерпела…
Сделав пару глубоких вздохов, и старательно задавив неуместную извращенную радость от того, что Эмма достаточно сильно о нем заботится, чтобы приревновать к другой, Румпельштильцхен открыл глаза, и, вытерев пару слез, которые все же упали с его ресниц, он решил дать девушке остыть, прекрасно осознавая, что сейчас она даже слушать его не станет, а вместо этого выпрямился и сев в свою машину поехал в сторону гостиницы.
Перед тем, как уйти он видел, что Бут был всё ещё занят очарованием вечно молодых, - по крайне мере, пока проклятие не падет, - девушек, которые обитали в Сторибруке, а значит, в свой номер в ближайший час тот не вернется, что дает Румпельштильцхену шанс узнать кто это «пришелец», обыскав его вещи.
А заодно отвлечься и собраться с мыслями перед разговором с Эммой…
***
Пробраться в гостиницу, а потом и в номер «писателя» не составило большого труда. Миссис Лукас и ее внучка, как и Бут тоже были на вечеринке, а уж вскрыть те хлипенькие замки, что здесь были, даже усилий не потребовало, кроме базовых навыков, которые у него были.
В комнате был бардак, но самих вещей было немного, и неудивительно, что куча бумаг, что была разбросана по столу привлекла его внимание. Но вот только рисунок, который он среди них нашел, был не простым, ведь на бумаге был изображен не просто кинжал, а его
кинжал.
И это было невозможно!
За все то время, что он жил, ему пришлось приложить немало усилий, чтобы уничтожить любые изображения кинжала
Темного, благодаря чему, те кто знал о его проклятие, и знал, с чем оно связано, все же не знали, как точно он выглядит. Ничего кроме смутных описаний и домыслов, которые были переданы из уст в уста, так сказать, но
рисунок… рисунок был точен до малейших деталей, но кроме него этого знать никто не мог…
Хотя…
Был еще один человек, которому он сам лично показывал кинжал.
Бей…
На миг в его голове пронеслась нелепая мысль, что Бут — это и есть его сын, но почти сразу он встряхнул головой, чтобы выбросить эту глупость из головы. Он, конечно, стар, но еще не настолько, чтобы не помнить цвет глаз своего сына, которые совершенно точно
не были голубыми, как и волос, да и вообще, этот
Бут даже отдаленно не походил ни на него, ни на Милу.
Но
как же он тогда узнал,
откуда у него этот рисунок?
И снова его мысли вернулись к Бею.
Август Бут, точно не был его сыном — это факт, но,
возможно, этот «писатель»
знал самого Бея? А вот это уже может быть. Знал же, он откуда-то Эмму, ну или, по крайней мере, знал ее ценность. Не зря, же тот следил за ней, даже за пределами города, да и здесь пытался заговорить.
Звук тихих шагов, приближающихся к двери, вырвал Румпельштильцхена из размышления. Он подозревал, кому они могли принадлежать, но жажда узнать, правда ли Бут знаком с его сыном была слишком сильна, поэтому он и прятаться-то и не пытался, а стал ждать пока «визитер» войдет.
***
Август был растерян и зол.
Растерян, он был потому что, с тех пор, как он нашел Эмму ему так не разу и не удалось с ней поговорить. Хотя теперь было понятно, что он слегка опоздал. Вместо двадцать восьми лет, ей сейчас было только около восемнадцати, но она уже
здесь. И что ему делать, он просто не знал.
Попробовать ее убедить в реальности проклятия? А смысл? Ведь до его якобы падения, еще десять лет нужно ждать. Или не надо? Может ее нужно увести? С другой стороны, он не эксперт, конечно, но ей явно уже скоро рожать, да и куда он ее увезет? И
как? Не похищать же ее… К тому же вдруг потом, Эмма уже сюда не приедет?.. Да и проклятие, судя по его наблюдением явно стало слабеть, не взирая на возраст Эммы.
Если быть совсем уж честным, он и сам пока не очень-то хотел уезжать, тут был его отец, который пусть его и не помнил, но хорошо к нему относился и, даже пригласил работать к себе, когда он все же собрался с силами и заговорил с Джеппетто, которого здесь звали Марко. Да и вообще… Несмотря на то, что здесь все были прокляты, да и город был отнюдь не Заколдованным лесом, все же… Все же здесь, он чувствовал себя, как… как
дома.
«Но, что мне делать-то?!» — ломал себе голову Август, отчего вообщем-то он и злился. Ему не нравилось это незнание. К сожалению, фей к которым можно было обратится за советом, здесь не было, точнее были, но теперь они лишь монашки, которые вряд ли могут ему помочь.
А еще был
Темный…
Тот всегда был загадочным персонажем, и здесь он этого свойства не потерял. Румпельштильцхен, который здесь существовал под именем мистер Голд, заботился об Эмме, вот только непонятно,
почему?
Возможно, проклятая личность, этого пресловутого мистера Голда просто проявлял альтруизм, помогая беременной девушке, что, как думал Август, вряд ли имеет место быть. Обитая в этом городе уже не первую неделю, он смог кое-что разузнать, и если верить местным, мистер Голд не из тех, кого заботит кто-либо. Его здесь боялись и недолюбливали. Так что нет, дело тут не в бескорыстном альтруизме.
Но тогда
почему?
Не мог же он все помнить, и именно поэтому держал Эмму близ себя? Да нет, бред. Не мог же ведь?
Или
мог?..
Он же все-таки
Темный…
Черт! Он уже и не знал, что думать или чему верить. Ведь помимо всех прочих местных сплетен, среди, которых пару недель не утихала шумиха по поводу сначала романа между учительницей — мисс Бланшар аки Белоснежкой и Дэвида Нолана аки Прекрасного принца, который здесь был женат на другой женщине, а потом и по поводу ареста первой за якобы убийство соперницы, была еще одна, в которую он не очень-то хотел верить.
Румпельштильцхен неровно дышал к принцессе Эмме…
Чушь, да и только! Но… Эмма, ведь уже носила под сердцем внука колдуна, так почему бы…
Нет! Невозможно! Эмма даже не знала,
чьего внука она носит! Но все же… Что-то не давало ему покоя. Он даже хотел, притворится Бейлфайром, но в последний момент побоялся. Судя по тем же сплетням,
Темный в этом мире был не менее опасен, чем в Заколдованном лесу, бедный цветочник, которого тот едва не забил до смерти тому подтверждение. Правда, он не знал, что точно там произошло, но мистера Френча издали ему удалось увидеть, и он выглядел более чем «красочно».
К счастью, история с арестом Белоснежки, оказалась со счастливым концом, он даже сходил на вечеринку по поводу ее освобождения, но немного перебрав в компании одного из проклятых гномов, он побрел к себе, продолжая предаваться невеселым мыслям.
Поэтому прибывая в задумчивой полупьяной дымке, Август не сразу понял, войдя в свой номер, что он здесь не один.
— Добрый вечер,
мистер Бут, — вдруг произнес у него за спиной вкрадчивый голос.
И тут бедный Пиноккио пожалел, что решил вернутся в номер, а не согласился еще выпить с гномами.
Мне конец…
