***
— Ты так ненавидел детей, издевавшихся над тобой в приюте; бандитов, пытавшихся отжать твой бизнес; богачей, отравляющих НАШ город! Я помню всех, кто причинял тебе боль, и видит Бог, я слишком долго все это терпел!
Фильм «Майор Гром: Чумной доктор».
Человеческий организм — поистине гениальная штука. В нем все процессы отлажены до автоматизма, он работает словно часы. Но иногда в шестерёнки часов попадает что-то лишнее, и тогда механизм ломается — часы или начинают перегонять время, или не могут за ним поспеть, или даже останавливаются. Организм человека, несмотря на эту схожесть в строении, работает по другому принципу. В его базовые функции заложена одна очень важная — регенерация. Тело человека способно это сделать без какой либо помощи. Не всегда, но способно. Просто ему нужно время. И если часы самостоятельно не починятся — им для этого нужен мастер, то в случае человеческого тела действуют слегка другие правила… В деревне Целителей было два способа ускорить этот процесс. Первый — магия, центр запасов которой был в татуировках. Этот запас являлся невосполнимым и тратился только во время лечения. Но если же целитель резко отдаст большую часть своей магии, то умрет. Понятное дело, никого в деревне это не устраивало. Они долго думали, изобретали, применяли свою силу и наконец нашли второй способ ускорять регенерацию — отвар из нескольких десятков трав, который прозвали зельем жизни. Это не было правдой, ведь мертвых оно воскрешать не могло, но тяжелобольных с кровати поднимало. Как-то раз его действие проверил один из игроков — инженер, темнокудрый парнишка-мулат с яркими и быстрыми глазами. Его серьезно ранили, повредив печень, а бонусом ко всей этой нелицеприятной ситуацией стало осложнение — врождённый иммунодефицит. Но пара глотков зелья на глазах у изумлённых сокомандников заживили рану практически мгновенно и придали игроку сил подняться на ноги самостоятельно, одаривая всех виноватой улыбкой. И когда в деревню приехали Арт, Кира, Вик и Фил с Настей на руках, Нáга, старая целительница с большим опытом в лечении игроков и не игроков, собиралась применить к израненной девушке именно «зелье жизни». Но оказалось, что все было не так просто. Однако, по порядку… …Сначала Настя чувствовала лишь боль. Меняющуюся, странную, местами привычную, чужеродную и губительную. Боль, которая секунда за секундой отбирала у нее даже малейшее право на жизнь. Потом к боли добавились чьи-то теплые руки, заботливо несущие ее куда-то. Эти руки будто одним своим существованием говорили ей, что все будет хорошо. И Настя даже неподсознательно в это поверила. Сквозь болезненную дрёму она слышала голоса: сначала прозвучало несколько незнакомых разом и одновременно, а затем маленькими кусочками в сознание начали просачиваться и родные. Арта и Фила было слышно больше всего, но иногда мелькали и Кира с Виком. Потом голоса Сменкиных стихли, а хрипловатый тенорок Арта стал чаще перебиваться мягким и текучим голосом Вэл. Тихая речь Фила вообще почти не различалась, но вот тепло его ладоней, крепко держащих ее руку, Настя ощущала постоянно. Фил отпустил ее только тогда, когда ручейком зазвенел дребезжащий голос старой Наги. И вместе с этим, как по команде, по телу прошлась новая болевая волна. Но странная, отличная от той, первой. Будто бы полезная и нужная ее измождённому телу. У нее было ощущение, что боль эта вернёт ей жизненные силы, восстановит, поможет, как помогает через жжение спирт при обработке ран. Голос Нáги что-то шептал, убаюкивал, ласково журчал и словно погружал в светлое будущее. А потом наступил сон, целебный, долгий и здоровый. Когда девушка проснулась, ее опять накрыло волной зудящей боли. Настя осторожно приоткрыла глаза и сразу же мысленно удивилась, что ей это удалось без труда. Правда, чтобы сфокусировать зрение на чем-то одном, девушке пришлось поднапрячься. Но надо было хоть частично понять, где она находилась. Сначала Настя увидела деревянный потолок. Затем, осторожно повернув голову и мгновенно почувствовав боль от ожога в районе шеи, но перетерпев ее, разглядела такие же деревянные стены, пол, выкрашенный в серый цвет, и плетёную светлую мебель: шкаф, тумбочку, стол с какими-то склянками, пару стульев и раковину с зеркалом. Себя Мещерякова быстро обнаружила на кровати, чуть ли не по уши укрытой мохнатым пледом. Под ним девушке было тепло, вставать не хотелось, но Настя по опыту знала — надо. Да и тем более, необходимо было выяснить, что произошло за то время, пока она спала. Тело шевелилось неохотно, болезненно, с каждым движением будто бы останавливая девушку: «отлежись, родная, потом будет лучше!». Но Настя не привыкла лениться и подолгу валяться в кровати, поэтому встала. Ну, это конечно легко сказать — встала. Сначала ей пришлось откинуть плед и обнаружить на себе вместо игровой экипировки мягкую пижаму из светлого шелка явно энвелльского происхождения. А под пижамой по всему телу — бинты, повязки, пластыри, опять бинты, и все это в два слоя пропитанное какой-то растительной голубоватой жижей. Поднять корпус было очень трудно, особенно опираясь на руки — те сразу оповестили о себе дикой болью, а потом к ним присоединилась боль из-за ожогов на верхней части тела. Такая, что чуть не отбросила девушку обратно на подушки. Но Настя перетерпела, оставшись сидеть. И боль ее послушалась, отступила. Свесив ноги с кровати, девушка не обнаружила никакой обуви, поэтому решила идти босиком. Вцепившись в изголовье кровати как кошка в падающую елку, она встала и, покачиваясь и хватаясь за каждый более менее устойчивый предмет, пошла к выходу. Чудом не уронив на себя шкаф после нескольких подобных попыток передвижения, девушка решила чуть передохнуть. Она обвела взглядом комнату и остановилась на зеркале. Хмыкнула и мысленно ругнулась. Нечего сказать, красавица — лицо бледное, как у вампира, аж венки проглядывают, волосы спутаны (спасибо, что не в подвальной грязи), а на лице и шее проглядывают даже сквозь повязки кровавые пятна. Зато почти полностью исчез синяк под правым глазом — осталась лишь слегка заметная подковка желтоватого цвета. «Надо же, а я помню, как он болел вчера… — голова все ещё плохо варила, но Настя сообразила, что что-то тут не так. Вгляделась в свое отражение и поняла, почему, — стоп. Это же сколько я провалялась, что у меня прошел отек? Обычно ему около двух недель надо… Или это все зелье…? Девушка, на удивление не рухнув, развернулась (это ей далось уже без боли) и сразу же увидела стол с всякими склянками, которые могли напомнить лабораторную посуду из кабинета химии: пробирки, колбы и мерные стаканы соседствовали со всякими коробочками, баночками и дозаторами. Но их содержимое не имело ничего общего с любым из известных человечеству органических и неорганических химических соединений — если часть порошков из баночек ещё выглядели прилично и знакомо, то вот светящиеся жижи из колб и что-то газообразное и блестящее в полупрозрачных коробочках точно приехало из сундука ведьмы. И самое главное, что сразу бросалось в глаза — это идеальный порядок и чистота среди всего этого волшебного барахла. Внимание Насти привлек почти пустой мерный стакан с голубоватой субстанцией. Рядом с ним лежало два жгута бинтов, пипетка, даже ложечка, и все это — в идеальной стерильности. Девушке не составило труда связать все это и свои голубоватые повязки воедино, поэтому за рекордные сроки прошедший синяк она списала на эликсир жизни, судя по всему (и особенно по безукоризненной чистоте), приготовленный На́гой. Настя улыбнулась. Старую целительницу она помнила ещё со времён когда была игроком. Правда, тогда Нага помогала не ей, а Уле, которую неудачно зацепили клинком марионетки. И уже тогда девушка воочию убедилась в действенности эликсира — длинная кровоточащая царапина на ноге Ульяны исчезла за считанные секунды после того, как Нага заставила инженера выпить чашку с той самой голубой жижей до дна. Аляпина потом долго смеялась и говорила, что жижа на вкус была похожа на смесь тушеной курицы, травяного чая и микстуры от кашля. Настя тогда подумала, что это шутка такая, но год спустя ей самой пришлось выпить эликсир и понять, что Ула не врала и даже не приукрашивала вкус целебного зелья. Настю, правда, смутил один факт. Если ее намазали именно тем самым зельем, то какой смысл в повязках? Согласно прошлому ее опыту, после принятия эликсира все раны полностью проходили через минуту максимум, оставляя только едва заметные шрамы, а мелкие синяки так и вовсе испарялись бесследно — отек сходил почти моментально. Что же сейчас с ней не так? Девушка, секунду поколебавшись, стянула бинт с запястья и увидела то, что заставило ее задуматься ещё больше. Ожог выглядел слегка подрубцевавшимся, местами сиял голубоватым светом, но проходить так и не думал. Он не болел, только слегка зудел, но само его наличие после принятия чудодейственного зелья Настю ой как смущало. Получается, сейчас на нее оно уже не действует? По какому такому, интересно, правилу? Или все дело в характере раны? Ну это странно, ожоги зелье тоже исцеляло, и ещё как. Чутье девушку не подвело — что-то здесь было не так, и она обязательно выяснит, что. Настя, слегка пошатываясь, но не падая и не теряя ориентира в пространстве, вышла из своей «палаты», свободно прошла сквозь молочно-белую защиту, в решительности собираясь найти кого-нибудь и все разъяснить. Но далеко не ушла. Просто замерла в проходе, неотрывно глядя на плетёную лавочку напротив входа в палату. Защита скрыла от девушки кое-что… На лавочке, склонив голову, сидя спал Фил. Девушка осторожно, будто в полусне, подошла к нему, и краткая улыбка тронула ее губы. Спящим Фила она до этого не видела. Видела весёлым, видела напряжённым, видела раздраженным, видела корчившимся от боли на холодной траве, видела испуганным, видела мертвецки-бледным на больничной койке…. Но спящим, вот так тихо и умиротворенно, — никогда. Поэтому будить его Настя не стала. Она, позволяя слабости взять свое, села рядом, тихо положила голову Филу на плечо и блаженно прикрыла глаза. Но парень спал чутко. И поэтому сразу же осторожно приоткрыл глаза, едва голова девушки коснулась его плеча. Со сна плохо ещё соображая, он не до конца все понял, поэтому умиротворенно вздохнул и собирался уже уснуть обратно, как вдруг в его голове будто щёлкнул выключатель. Резко выпрямившись, он замер и медленно повернул голову в сторону слабо улыбающейся девушки. Лицо его приобрело странное выражение — вроде и улыбнуться хочет, рассмеяться в голос, а что-то его тормозит. — Доброе утро, — хрипло рассмеялась на такое недоумение Настя. Выключатель в голове Фила щёлкнул повторно. — Это ты… — радостная улыбка озарила лицо парня. В следующий миг девушка обнаружила себя в его крепких объятиях и почему-то стоя. Руки Фила, обнимающие ее за талию, дарили крышесносное чувство защищённости. Наверное почти каждая девушка, находясь рядом со своим молодым человеком, мечтает ощущать себя «как за каменной стеной». Насте в этом смысле вообще повезло. Фил, хоть и никогда не говорил об этом прямо, был готов стать для нее той самой стеной в любой момент. Просто отодвинуть за спину и по своему обыкновению прокрутить в руках посох. Раньше, Настя, конечно, стала бы сопротивляться и долго возмущаться — как это так, что ее просто оставляют в тылу? Но сейчас… сейчас в ней что-то переломилось. Она пока не понимала что, но почему-то возмущаться ей уже не хотелось. Девушку тотчас накрыло необъяснимым приступом нежности, совершенно незнакомой ей, но одновременно и нужной в отношении к именно вот этому человеку. Настя не знала, что с этим делать, а поэтому лишь смущённо выдохнула в плечо Фила: — Я, вроде… Парень отстранился и все с такой же улыбкой произнес: — Тебя легко можно было спутать с призраком. Вон, аж просвечиваешь! — Да ладно тебе! — ещё больше смущаясь, девушка мельком взглянула на свои ладони — а вдруг и правда просвечивают? — Шучу, — он подмигнул ей. Потом вдруг нахмурился, — слушай, а ты чего тут делаешь? — Стою. — Это я вижу. Почему ты тут, а не в постели? — Так я… Мне уже лучше… — слегка приврала Настя, виновато улыбаясь. — А ну не свисти! На ногах еле стоишь, и за поручень вон как цепляешься, — Фил кивнул на побелевшие костяшки пальцев левой ладони, которой девушка уже инстинктивно схватилась за поручень скамейки. Настя смущенно отвела взгляд. Парень хмыкнул, с коротким «Иди сюда!» легко приобнял девушку, закутывая ее в часть своего плаща, и усадил ее на лавочку. — Ты холодный, — лениво заметила девушка, ерзая головой на плече Фила в попытке устроиться поудобнее и не задеть повязку. Да, верх был полностью закрыт рубашкой, но руки… Даже сквозь пижаму Настя чувствовала их непривычную прохладу. — Ну что поделать — какой есть, — услышала она очень довольный смешок. Некоторое время они сидели молча, просто наслаждаясь моментом — друг другом, лёгким ветерком, яркими утренними красками и отсутствием необходимости сражаться за каждую секунду своей жизни. Сейчас им было тепло, уютно и комфортно, а их мир сузился только вот до этой скамейки. Хотелось, чтобы это чувство не кончалось… …Все было испорчено ровно тогда, когда парень притянул Настю к себе, устраивая их обоих поудобнее, и нащупал повязку, проходящую аккурат через левый бок по диагонали. Девушка издала странный звук, похожий на смесь урчания и писка, поежилась и рефлекторно отодвинулась от мага. Фил, мгновенно напрягвшись, прикрыл глаза и тихо-тихо спросил: — Больно…? Настя молчала. Она не хотела отвечать. Страшно не хотела. Потому что было больно. Физически — не сильно. А вот ментально… Её мозг с любезной быстротой призвал в ответ на невинное касание раны и такой же невинный вопрос все воспоминания недавней ночи. Боль от электрошока как будто снова прошлась по сознанию, заставляя прочувствовать все по новой. Запах сырости резко ударил в нос, заполонил собой все пространство; нарастающие, как звуки набата, гитарные аккорды врезались в голову и раскручивались там, впиваясь в виски маленькими клещами; кровавая пелена вновь вставала перед глазами, а память услужливо дорисовывала металлический блеск железной руки и серые стеклянные глаза на бледном лице, искаженном гримасой злорадства. Все это в сумме было очень губительной смесью. А результатом стал нарастающий страх — необъяснимый, замораживающий душу, но очень опасный своей пугающей реальностью, он снова, как и в темнице, сковал Настю по рукам и ногам… …Девушку трясло, слезы лились из глаз непроизвольным потоком. Хотелось кричать, рвать на себе волосы, кататься по полу и выть, выть от собственной безысходности. Страх не уходил. Настя не знала, куда от него деться, что сделать, чтобы он прошёл. Он был везде и мешал дышать полной грудью. Облеплял все тело, словно противная липкая жижа, просто физически не позволяя жить без него. Настя, закусив губу до крови, чтобы не заорать в голос, тихо застонала и опустила голову. Паническая атака — страшная штука. Фил не был бы Филом, если бы остался бесчувственным бревном, глядя на это. Но парень пока не собирался играть в переселение душ. Он встал с лавочки и опять сел, только уже на корточки перед Настей. — Эй, эй… — ласково и очень осторожно начал он, указательным пальцем приподнимая ее лицо за подбородок и заставляя посмотреть на себя. Синие глаза смотрели на девушку с искренней любовью и заботой. Смотрели как обычно, без особого фанатичного блеска или наигранности. Взгляд у Фила был честный, добрый и преданный. А пальцы, которые парень переплетал с ее — уже теплыми. Но чувствовалось, что он не вполне понимал, что происходит. Или не до конца понимал. Страх заметно съежился и убрал всю четкость недавних событий из головы Насти. Но затаился, готовый в любой момент проявиться вновь. — Да-да, сейчас… — девушка зажмурилась, выдохнула и сглотнула слёзы. И хотя Фил вообще молчал и не просил успокоиться, Настя уже про себя решила, что приступ страха ей надо подавить. Ей хотелось просто забыться. Больше всего на свете она мечтала отбросить прошлое куда подальше и не вспоминать его вообще никогда. Потому что было слишком больно, и эту боль перетерпеть девушка была уже не в состоянии. Но пока это было нереально. Настя откинулась на спинку лавочки, слегка подрагивая. Губы, искусанные и окровавленные, медленно шевелились, произнося неизвестные и невнятные фразы. Это были даже не заклинания, не четкие просьбы, а тихое монотонное бормотание, состоящее из «нет, пожалуйста… умоляю, прошу! больше никогда я не…» и тому подобного. И вот сейчас Фил растерялся. Ему очень хотелось как-то поддержать Настю, показать, что она не одна, но он не понимал, как ему действовать сейчас. Нет, ну и в правду — что утешительное можно сказать человеку, которого буквально пытали, и он чудом выжил после этого? Успокойся? Смешно. Фил посмотрел бы на того дебила, который попытался бы поддержать человека такими словами, а потом с удовольствием врезал бы за полное отсутствие сопереживания и банальной благодарности. Все будет хорошо? А смысл врать Насте? Ей самой нужно серьезное лечение, вся команда застряла в игре, Моргарт хрен пойми что намылился делать в реальном мире, да и Всеволод просто так не отстанет. Все плохо, и это факт. Забудь все это? Сама эта фраза уже звучит как знак очень поверхностного отношения к собеседнику — мол, твои проблемы и рядом не стояли в ряду с чем-то по-настоящему глобальным, поэтому вытри сопли и вперёд. Ну не бред ли? А ещё Фил боялся. Боялся сделать что-то не так, навредить, испугать и оттолкнуть от себя девушку. Она для него стала чуть ли не фарфоровой статуэткой на серванте, которую вроде бы надо протереть от пыли, но не знаешь, за что взяться, потому что боишься разбить ее. Только если за разбитую статуэтку тебе могут дать по шее родители, то здесь… Самого фактора ошибки быть не должно в принципе. Человеческая психика куда хрупче фарфора, и это Фил знал по своему опыту. Поэтому, все, что мог сделать парень, это сесть рядом с девушкой, сильно, но в то же время аккуратно, боясь причинить и малейшую боль, сжать ее ладони и улыбнуться. Просто показать, что он рядом. — …Прости, — тихо выдохнул он. Девушка ещё раз вздохнула, всхлипнула, утерла слезы и сопли рукавом пижамой кофты и натянуто улыбнулась: — Нет-нет, ты ни при чем. Это ты меня прости, надо быть… Сдержанней. Хоп! — и воспоминания, видимо мечтая доконать Настю окончательно, ещё раз заботливо подкинули: — «Ты обычная трусливая девчонка, ужом вертящаяся так, чтобы подстроиться под ситуацию!» Жуткому страху, быстро встрепенувшемуся от одной только мысли об этой фразе, помешало восстать лишь четкое невербальное ощущение опоры, которое дарила ладонь Фила, крепко сжимающая ее собственную. Горько усмехнувшись, девушка мысленно согласилась со своими словами: «Да, надо бы». А Фил напрягся. Какая-то неискренность, недобитая фальшь почудилась ему в словах Насти. Что-то до жути ей самой не свойственное, чужеродно-странное и противное в своей правильности. Парень сразу развернулся и настороженно поинтересовался: — Ты чего? Настя не ответила, сжав губы и медленно покачав головой. — Так, — голос дрогнул. Фил волновался. — Если тебе что-то этот придурок вбил в голову, то знай, что он не прав. Истеричный смешок сорвался с ее губ. — Почему? — Потому что он хотел и хочет тебя убить… — Ты не знаешь… — Настя вздохнула и отвернулась в сторону, — не знаешь всего. И опять замолчала. Напряжение мага росло прямо пропорционально количеству минут этой тишины. Стало ещё сложнее искать выход из сложившейся обстановки — настороженной и очень непредсказуемой. Фил молчал, хотя это стоило ему больших усилий. Он прекрасно понимал, что любые воспоминания подобного рода причиняют его любимой девушке боль, и не торопил. Знал, что Настя сама скажет, если посчитает нужным. А Настя действительно так считала. Пусть это было ужасно больно, трудно, но очень нужно. Выговориться. И она заговорила. Не сразу, с большими паузами, очень тихо, но заговорила. Сделав глубокий вдох, аккуратно начала издалека: — Ты спросил про боль… Было больно, да. Очень. Представь тысячевольтовый разряд молнии, проходящий через твое тело миллионы раз, но не убивающий… Вот это было оно. — Тут ее хриплый тон окрасился усмешкой, горькой и болезненной: — Но хуже было не это… Прежде, чем начать, он… рассказал мне кое-что. Вроде бы ничего нового я не услышала… знала же, что ему явно промыли мозги, и он не понимает, что происходит. Но с другой стороны, меня будто развернули к обратной стороне моих поступков. Я думала, что делаю многое, очень многое… все что в моих силах… чтобы загладить ту вину перед своей совестью за то, что не способна помочь друзьям… гордилась ещё этим, дура такая… — в голосе слышались слезы, — а оказалось, что я делала вообще все не так! Сева… говорил о своих обидах, в основном на меня, много говорил… Да, многое из его слов было всего лишь фейком, подделкой его настоящих воспоминаний. Но доля истины в этих обвинениях была. Я не делала того, о чем он говорил: не предавала, не бросала его одного, не смеялась над ним… Но были мысли об этом. И… Мне ужас как за них стыдно! Я врала тебе, Арту, себе, Севе… Да всем! Так что… Тень… Севка был прав. Странно только, что не убил…. Голос ее уже срывался, дрожал и звенел от слез. Опухшие глаза смотрели куда-то в пустоту, а в речи звучала неподдельная горечь и мимолётное облегчение от того, что сейчас девушка описываемой боли не испытывает. Но отчаяние, наполнившее каждую ее клеточку, тяжелым и бесцветным камнем висело в воздухе. И это отчаянье было опасным. Фил не мог понять откуда, но он знал, что это так. В таком отчаянии люди совершают страшные поступки, которые имеют непоправимые последствия. А Фил вот этих последствий страшно боялся и жутко не хотел. Надо было что-то делать. Церемониться с фарфором было уже поздно. Парень задумался. Решение пришло довольно быстро. Оно, как оказалось, все это время лежало на поверхности, и было, как все гениальное, просто. Похрустев-пощелкав суставами для самоуспокоения, Фил выдохнул и медленно заговорил: — Давай начистоту… Ты чувствуешь себя виноватой конкретно перед ним, и оправдываешь его именно поэтому. А он… Не хочу ничего про него и слышать — он мразь, и поступает как мразь. Причины его поступка даже рассматривать противно. Любит он тебя, ненавидит (это в любом случае похоже на одержимость) — здесь это роли не играет, ведь ему рано или поздно «воздастся по делам его». Ты не виновата вообще ни в чем. Кто бы что не говорил — ты не ви-но-ва-та, солнце мое. Слышишь меня? Речь его была честной и четкой. Одновременно и жесткой, и понятной… с удивительной заботой и доходчивостью в одном флаконе. Фил понимал, что привычнее для Насти будет, когда ее просто поставят перед фактом. Да, сначала она будет брыкаться и огрызаться, но потом смирится и примет все как данность. За чуть меньше месяца каких-никаких отношений и полгода близкого общения парень изучил ее характер лучше нее самой. Да, ее психика для него являлась пока что действительно хрупчайшей вещью на земле, но иногда ситуация требовала решительных действий. Настя горько рассмеялась. — Не виновата, потому что ты так говоришь? — Дело не во мне, я всегда буду на твоей стороне. Дело в тебе и твоих загонах. А ещё в том, что ты клюнула на обычную психологическую штуку. Девушка насторожилась и вопросительно посмотрела на Фила. — То есть? — Во всех играх, фильмах и сериалах злодеям прописан один и тот же сценарий: каждый грёбаный раз рассказывать связанному и обезоруженному герою о своих коварных планах, которые никогда не сбываются. Иногда они могут сопровождать это всяческим моральным унижением, типа вот, ты лох, чмо, уродом вырос и так далее. Но всегда, абсолютно всегда, зритель знает, что эти слова неправда, свистежь чистой воды. Ведь герой на самом деле сильный и храбрый, а злодей — просто расчётливый трус. Но герой в эту хрень верит, потому что в противном случае не было бы никакого развития сюжета. — Но я же правда… — Хоть кривда. Наш «злодей», — Фил изобразил кавычки, — не знает об этом наверняка, но очень на это расчитывает. Загнать тебя в комплексы, вывести из строя, убить — вот его прямая задача! А ты ему помогаешь, понять не могу зачем. — Ты прав, — слегка подумав, выдохнула девушка. Они замолчали, обдумывая каждый свое. И если Насте нужно было время, чтобы даже мысленно смириться со словами Фила, то самому магу казалось, что он что-то сделал неправильно. Точнее, правильно, но как-то незавершённо. Чего-то не хватало его «лекции», какой-то маленькой, но очень важной детали, без которой все предыдущие слова можно было смело выбрасывать на ветер. И только вновь окинув взглядом задумчивый профиль девушки, ее замком сложенные руки, понурость во всем ее теле и образе, в общем и целом создающие впечатление одинокого человека, Фил вдруг понял, что скажет. — Погоди. Ещё одну вещь тоже делать не надо, — Фил, на этот раз уже крайне осторожно, дотронулся до ее плеча. — Не отрекайся от нас! Просто я тебя знаю, ты уйдешь в себя и снова будешь чувствовать себя так, как будто рядом с тобой одни глухие стены. А значит, опять будешь думать, что все сделаешь сама. Пойми меня правильно: ты не всесильна. Не сокрушишь атланта в одиночку, не одолеешь льва голыми руками, не свернешь гидре шею… Ты обычный человек, не супергерой. А всякому обычному человеку нужны друзья. Потому что без них он не справится. Странное дело. Вроде бы Фил говорил те же вещи, что и Тень не так давно: и про то, что она не всесильна, и про то, что обычная… Но воспринималось это для Насти уже по-другому. Да, с болью, да, неохотно, но воспринималось. И верить в слова мага хотелось. А ещё, на удивление… страх, тот самый, липкий жуткий страх отступил совсем. Лишь где-то на задворках ее души осталась его черная тень. Но и она когда-нибудь уйдет… — Да, друзья… А у меня их хоть отбавляй… — прошептала Настя. Фил не сводил глаз с ее лица, и каково же было его удивление, когда он заметил на нем робкую, дрожащую улыбку. Она искренне, не натянуто, без какой-либо фальши улыбалась! — Спасибо… — тихо, одними губами проговорила девушка и тонкими руками обняла мага, утыкаясь носом ему в плечо. А Фил, сам того не контролируя, заулыбался улыбкой человека, которому подарили самый лучший в мире подарок — трогательную и теплую любовь этой вот девчушки. Лицом зарывшись в темно-красные пряди и ощущая исходивший от них запах каких-то цветов, смешанных с едва уловимым