***
По традиции скорбно звякая своим колокольчиком, в соседний проулок свернул городской глашатай Линкольна, одетый в черное с ног до головы, как и подобает в День всех святых, понятное дело. — Слушайте, слушайте, слушайте! Добрые христиане, не забудьте о бедных душах, не оставьте их своими молитвами. Да хранит господь короля нашего Ричарда! Душа ланкаширского рыцаря пела. Если поспешить, он успеет домой к факельному шествию! Сердце его было легким, а второй кошель приятно оттягивал пояс, уступив место кошелю первому за пазухой. Для надежности.***
— С возвращением, сынок. Он поцеловал ее руку, стараясь не запачкать ей наряд и не сбить ни одного пирога с подноса, который она держала. — Как вы тут, матушка? — С божьей помощью… Тебя вот ждем. Дети, не толкаемся! Хватит всем. Его мать как раз вынесла крестьянской ребятне праздничную выпечку и теперь раздавала ее. Деревенские толпились у входа. Замковые по-хозяйски сновали по залу. И все они благодарили за угощение в честь праздника, и обещали молиться с превеликим усердием за покойную молодую госпожу и старого господина, тоже покойного. Увидев господина молодого в добром здравии, да еще с подарками чуть посущественней, они тем более повеселели. — Спасибо, милорд! Я очень-очень постараюсь, все-все слова молитвы по три раза выговорю! — И я! Старый господин и молодая госпожа очень скоро из чистилища в рай полетят! Он кивнул, одаривая пестро одетую стайку детей монетами. — Вся надежда на вас. Не подведите. Они радостно загалдели. Он вглядывался в их лица, так похожие на его собственное и на отцовское. Лица детей, а еще — таковые девушек и ребят постарше, которые пришли с ними. Факелы потрескивали, причудливые тени плясали по стенам и потолку фамильного пиршественного зала.***
Умывшись и приведя себя в порядок, он прокрался в спальню. Конечно, там все уже дрыхли. Он склонился над Сиб. Медленно, аккуратно сдвинул медь ее тяжелой косы чуть в сторону, целуя кормилицу в шею. Она расцвела улыбкой, просыпаясь. — С приездом. Как добрались, милорд? Он заговорил еще тише, вслушиваясь в дыхание сына. Вроде ровное… И дочка кормилицы спит вон так мирно рядом с молочным братом да у матери под боком. Хорошо. Без лишних забот. И правильно. Не детское это дело, беспокоиться о взрослых трудностях вроде крупных долгов. — Всё нормально, Сиб. Дети в порядке? А ты? Она закивала, улыбаясь по-прежнему радостно. — Сэр Гай, а… А отсрочка как же? Дали? Он снова поцеловал ее. — Нет, еще лучше. Как ты и нагадала к празднику, Сибил. Теперь я не должен Аарону из Линкольна ни монеты. Всё хорошо. Спи. Уже поздно. — Ага, милорд. Спокойной ночи. — И тебе. Отдыхай. Сэр Гай Гизборн постоял рядом с кроватью еще немного, пока кормилица его сына не заснула. Сам он ложиться пока что и не думал, ведь благословенный День всех святых еще не закончился. Его люди ждали, когда он присоединится к ним — в деревне, у церкви святой Марии и святого Андрея. И пусть ярче засияют факелы, прогоняя злую тьму, и пусть сделается от их пламени чуть легче путь к божественному свету. Да пройдут тою дорогой все, кто пал, защищая его Гизборн в прошлый раз. А списанный долг и деньги за одну небольшую услугу… В конце концов, зачем кому-то еще дома, кроме него самого, знать, как именно удалось рассчитаться с долгами и за что ему вручили солидную такую сумму безо всякой расписки? Он только совсем немного подмочит репутацию невесты, которая неугодна одному богатею из Линкольна. А потом он всенепременно покается и пожертвует на витраж. Нет, два новых витража. Для церкви в Гизборне.