A bullet to the heart

      — Видишь, я только этого всегда и хотел, Уилл, — сдавленно выдыхая, выговорил Ганнибал, — для нас обоих, — по его подбородку стекала кровь. Горячее дыхание обжигало лицо Уилла, который смотрел в его темные глаза проникновенно и преданно. Он едва держался на ногах, схватившись за предплечье Ганнибала, и чувствовал нечто странное. Внезапное неконтролируемое единение ворвалось в его душу, и он задыхался от этого еще неосознанного ощущения, которое никак не мог облечь в слова.       — Это прекрасно, — лишь смог трепетно прошептать он, не отводя взгляда. Ганнибал шумно вздохнул, и устало прикрыл глаза.       Внезапно из темноты раздался приглушенный выстрел. Ганнибала с силой пошатнуло, чуть отбрасывая назад. Уилл вздрогнул, но удержал его. Кровь темным пятном растекалась на плече по мягкой ткани джемпера. Уилл отпрянул и стремительно обернулся.       — Нееееет! — прокричал он в темноту так громко, насколько хватило сил. Из распоротой щеки вновь потекла кровь. Но ответом ему был лишь новый выстрел, который на этот раз пришелся в грудь. Ганнибал, часто моргая, силился сделать вдох, но кровь стремительно покидала его тело.       — Держись! Держись! — отрывисто повторял Уилл.       Он обеими руками вцепился в его плечи, пытаясь удержать на ногах и заслоняя собой от возможных выстрелов. Но Ганнибал, продолжая смотреть ему в глаза, рвано выдыхал через приоткрытые окровавленные губы и бессильно опускался на колени. Уилл медленно опускался вместе с ним на землю, осторожно придерживая одной ладонью его голову, а другой, зажимая кровоточащую на груди рану.       — Ганнибал, нет, нет, — в отчаянии прошептал Уилл, — прошу тебя, — умолял он, склонившись к его лицу и прикасаясь щекой к влажному лбу. Теперь его слова действительно звучали искренне. Болезненный взгляд вновь вернулся к глазам. — Не оставляй меня. Не оставляй…       Ганнибал неотрывно смотрел на него нежно-любящим взглядом широко раскрытых глаз. Словно старался напоследок запечатлеть в своей памяти Уилла именно таким: искренним и близким, наконец-то разделившим хотя бы малую долю его чувств. Он впитывал его облик в лунном свете, коротко выдыхая и глухо сглатывая подступающую кровь. Он не хотел умирать, но сейчас, умирая на руках Уилла, был до странного счастлив. Душу щемило особенно теплое чувство безо всякого привкуса горечи. Тот к кому он так отчаянно стремился долгое время, принял его теперь, исполняя самое непостижимое.       Уилл потрясенно ловил взглядом каждый его тихий вздох. Он невесомо скользил рукой по острой скуле, стирая кровь, и продолжал сквозь подступающие слезы умолять до тех пор, пока спокойный взгляд темных глаз не застыл неподвижно, а тоненькая струйка крови вытекла из уголка рта. Уилл рукой мягко сжал волосы на затылке Ганнибала и, с силой зажмурившись, склонился к нему, сдавливая плечо.       До слуха доносился шум накатывающих на скалы волн, а холодный ветер с Атлантики порывами ударял в лицо. Уилл потерял счет времени и продолжал сидеть на краю обрыва, сжимая еще теплую руку Ганнибала своей похолодевшей ладонью.       Кто умер в эту лунную ночь? Уиллу казалось, что он сам.       Он был опустошен и раздавлен. Ранен, но совершенно этого не ощущал. Лишь отвратительный липкий холод пробирался под кожу, колкой изморосью расцарапывая себе путь к еще бьющемуся сердцу.       Свет из высоких окон дома освещал место недавней схватки. Небольшой двор наводнили сотрудники ФБР. Сразу несколько полицейских машин и машина скорой остановились поблизости. Но Уилл их не слышал. Он отреагировал на чье-то присутствие лишь тогда, когда крепкая рука легла на его дрожащее плечо.       — Уилл, — настойчиво позвал Джек Кроуфорд. Его привычный, бесстрастно звучащий голос ворвался в сознание Грэма, вонзаясь в переполненную болью душу. И Уилл, нервно сбрасывая с себя его ладонь, вскочил на ноги.       — Вы неплохо справились, — одобрительно продолжил он, небрежно указывая в сторону, где фотовспышки криминалистов сверкали над телом Фрэнсиса Долархайда. От спокойствия Кроуфорда у Уилла свело челюсти. Он пытался что-то сказать, но лишь беспомощно качал головой.       — Какого черта? — наконец зло процедил он, сжимая руки в кулаки, — какого черта, снайпер выстрелил, когда в этом уже не было необходимости?       — Он выстрелил, когда смог убедиться, что не заденет тебя, — сухо констатировал Джек.       — Зачем? — полу бессвязно прошептал Уилл, тяжело прикрывая глаза.       — Кто мог знать, что было у него на уме. Даже ты до конца не мог знать, как… — раздражаясь, пояснил Кроуфорд, беглым взглядом оценивая раны на теле Лектера.       — Это ты отдал приказ на выстрел, — на полу слове оборвал его Уилл, с яростью глядя в глаза. — Это был ты!       — Что не так, Уилл? Разве не ты собирался отдать должное дьяволу? — срываясь, выпалил Джек.       Отвратительная тошнота подступила к горлу и Уилл, внезапно устыдившись собственных слов, отвернулся. Кроуфорд попытался заглянуть в его исказившееся болью лицо.       — Убирайся, — сквозь зубы процедил он и отступил в сторону, снова опускаясь на землю.       — Это ты мне? — грубо переспросил Кроуфорд, но, так и не дождавшись ответа, сердито махнул рукой и пошел в сторону дома, где сотрудники скорой помощи уже расстелили рядом с трупом Долархайда черный патологоанатомический мешок для транспортировки.       Уилл притянул колени к животу и обхватил их руками. Он смотрел сквозь пелену горячих слез, как ветер трепет волосы на голове Ганнибала, но не решался приблизиться, чтобы закрыть его глаза. Словно такие-то обрывки несбыточных надежд на жизнь могли еще теплиться в этом спокойном темном взгляде.       Сотрудники ФБР, знавшие Уилла опасливо посматривали на все происходящее и на него самого. В полголоса, переговариваясь с Джеком, они старались не нарушать его личного пространства и не приближались к месту смерти Ганнибала Лектера. Но медперсонал из скорой, погрузив один черный мешок в машину и взяв второй такой же, направился в сторону Уилла, словно и, не замечая его присутствия. Но стоило им приблизиться, как Уилл поднял на них взбешенный взгляд.       — В другой машине, — выпалил он, но высокий массивный медбрат не обратил внимания на его слова. — Я сказал в другой машине, — Уилл вскочил на ноги и Джек заметил в его глазах опасную решимость, которая сейчас способствовала тому, чтобы броситься на человека, вдвое превосходящего его в весе. Персонал скорой непонимающе замер.       — Оставьте его, — громко скомандовал Джек, — я сам разберусь, — добавил он. Набрав номер, он приложил телефон к уху и продолжал неотрывно смотреть на Уилла, все еще преисполненного решимости. Кроуфорд озабоченно покачал головой и, закончив короткий разговор, сразу подошел.       — Уилл, я вызвал скорую. Другую, — Джек постарался произнести это, как можно мягче, не взирая на усталость. — Дождись ее и, прошу, дай нашим сотрудникам выполнить свою работу, — в ответ Уилл лишь единожды кивнул, не отводя оцепенелого взгляда от грохочущей пропасти.       Кроуфорд простоял рядом с ним несколько минут, в чем-то сомневаясь, но, так и не решившись увести его от края, позвал Зеллера. Брайан бесшумно подошел, сжимая руками фотоаппарат.       — Поставь метки и сделай несколько фото для личного дела. Большего не нужно. Здесь и так все ясно, — негромко проговорил Джек. Брайан кивнул и Уилл нехотя отошел в сторону.       Он, остановившись на самом краю, опустил голову на грудь и прикрыл глаза, отчаянно желая лишь одного, чтобы все как можно быстрее покончили с пустыми формальностями и оставили его. Оставили их в покое. Фотовспышки заставили его приоткрыть глаза, но не обернуться. Он чувствовал, как Джек прожигает его спину бессмысленным взглядом, желая что-то сделать или сказать, возможно, чем-то помочь, но, не будучи в состоянии понять.       Уилл знал, что теперь его уже никто не в состоянии понять.       Вскоре скалистый берег опустел. И раздражающие блики мигалок скорой и полицейских машин скрылись из вида. Уилл чувствовал, как неотвратимо погружается в бездну горького раскаяния, больше не ища оправдания своим поступкам. Он зашел непоправимо далеко в поисках справедливости для других людей, не заметив того, как лишил себя единственного друга. И только сейчас он медленно начал осознавать это, не отталкивая и не игнорируя эту простую правду. Больше не в силах сдерживаться, Уилл закрыл лицо руками и содрогнулся всем телом. Горячие слезы обжигали холодную обветренную кожу, оставляя кровавые дорожки на лице.       Неожиданно дрожащих плеч коснулось что-то теплое. Уилл вздрогнул и, услышав знакомый голос, не торопился поднимать глаза. Он уткнулся в рукав рубашки и засопел, сглатывая слезы.       — Ты замерз совсем, — осторожно проговорил Джимми Прайс, укрывая его плечи мягким пледом. Он озабоченно поджал губы, но когда не дождался ответа, то отошел в сторону дома.       Уилл закутался в плед сильнее, ощутив тепло и легкий аромат. Такой до боли знакомый. Он витал повсюду, следуя за своим хозяином. Уилл чувствовал его и в опустевшем доме в Балтиморе, когда приходил туда один поразмыслить после выписки из клиники. И в подземельях Норманнского монастыря, где, проходя темными коридорами, искал его обладателя. А теперь он слился с кожей того, кто, казалось, больше всех желал его смерти, мысленно убив его бесчисленное количество раз. И вот теперь он мертв. Но вместо удовлетворенности от наконец-то свершившегося возмездия Уилл чувствовал лишь разрушающую его сущность боль.       Слезы предательски катились по щекам. Уилл не в силах больше смотреть в застывшее прощение в глазах Ганнибала, опустился на колени рядом с ним и протянул дрожащую руку к его лицу. Он не заслуживал его прощения. Не теперь. Уилл с какой-то особой осторожностью провел рукой, касаясь уже похолодевшей кожи и закрывая бледные веки.       Он услышал, как подъехала машина скорой, которую вызвал Джек. Джимми Прайс, выйдя из дома, поспешил подойти к ней. Уилл следил за тем, как он несколько минут что-то объяснял старшему медгруппы, а потом направился к нему.       — Уилл, — Джимми смотрел на него спокойно, но без доли раздражающего сочувствия, — идем к машине, надо обработать раны. А о твоем друге они позаботятся, — добавил он участливо.       Уилл с горечью нахмурился, но, не сопротивляясь, направился к машине. Он сидел, опустив тяжелую голову, невидящим взглядом уставившись в землю, пока совсем молоденькая девушка с осторожностью оказывала ему помощь. Он чувствовал, как она, волнуясь, несколько раз заглядывала ему в лицо, которое выражало лишь опустошение, не имеющее ничего общего с физической болью.       В безмолвии черный мешок погрузили в машину, пристегивая крепкими ремнями к низко расположенной металлической платформе. Фельдшер вопросительно посмотрел на Уилла, когда тот, не желая встречаться ни с кем взглядом, расположился внутри, опустившись на узкую решетчатую лавку. От ненужных вопросов Уилла избавил Джимми, который оказавшись рядом, кивнул фельдшеру и негромко проговорил:       — Вот, возьми, — он протянул Уиллу несколько ключей, — завтра одна из бригад приедет на уборку места преступления. Вставят разбитое стекло. Все приведут в порядок. У них свой комплект, а это твои.       Уилл ничего не ответил, лишь крепко сжал в руке связку. Фельдшер захлопнул двери, а Прайс кивнул на прощание. Дорога до отделения судмедэкспертизы ФБР показалась ему слишком быстрой и все это время Уилл просидел погруженный в себя, будто пребывая в глубокой прострации.       По прибытии он окончательно ослаб от навалившегося морального потрясения, которое, казалось, придавливало его к самой земле. Он мог лишь безмолвно наблюдать, как черный мешок с телом погрузили на каталку и увозили по длинному коридору, а он провожал его затуманенным взглядом, не в силах пошевелиться. Последнее что он запомнил, это быстро приближающийся силуэт Джека Кроуфорда и резкую боль от удара о плиточный пол.       Несколькими часами позже он очнулся в палате, и белые стены давили на него словно тюремная камера. Озабоченные лица врачей и раздраженный тон Джека, которого он встретил около двери, когда выдернул иглу из своей вены и хотел покинуть палату. Он не разбирал его слов, а лишь натянув оставленные на стуле вещи забрал с тумбочки связку ключей, бумажник, телефон и вышел в коридор. Он не знал куда шел. Он просто хотел уйти. Оказаться за пределами этих стен, вне социума, вне мира, переставшего для него быть реальным. Уже на улице он столкнулся с Аланой, которая беспокойно осмотрела его и, судя по движению губ, что-то торопливо говорила. Он не вслушивался, лишь терпеливо игнорировал, пытаясь отстраниться. Когда он сделал несколько шагов, она окликнула его и подошла. Уилл остановился и обернулся.       — Наверно ты единственный для кого это может быть важно, — холодно произнесла Алана. — Кремация завтра в полдень на Гринмаунт авеню. Джек попросил меня позаботиться о … — она запнулась, неприятно скривившись. Выражение ее лица оттолкнуло Уилла и, почувствовав презрение, он отшатнулся.       — Я сам, — твердо произнес он, сжимая в кармане связку ключей, и зашагал прочь, ощущая, как Алана выдохнула с заметным облегчением.       Долгие последующие часы Уилл почти не помнил. Его мозг отдавал необходимые команды, а тело послушно их выполняло. Он ни с кем не разговаривал, ничего ни ел и ни спал. Он лишь делал то, что считал нужным делать, не задаваясь вопросами и не обращая внимания на окружающих его людей. Он внезапно почувствовал себя Джорджией Метхен. Теперь он тоже не различал лица бывших коллег, но это была отнюдь не болезнь. Он был уверен в том, что посмотри он в зеркало, то и своего лица ему теперь уже не различить.       За прошедшие сутки он отчетливо помнил лишь одно, как оказался с немногочисленными личными вещами Ганнибала, собственноручно собранными в больнице в картонную коробку, перед его домом в Балтиморе.       Он подобрал ключ, открыл дверь и вошел. Опустевший дом встретил его давящей тишиной и, слыша только звук собственных шагов, Уилл медленно прошел в просторную гостиную. Здесь все осталось, как и прежде. Все вещи на своих местах, только укрыты плотной пленкой, покрытой слоем пыли. Уилл поставил коробку на стол и перевел взгляд на два кресла, одиноко стоявших друг напротив друга.       Незримый маятник качнулся, погружая Уилла в воспоминания его еженедельных встреч с Ганнибалом. О том, как он почувствовал, что здесь никто и никогда не смотрел на него как диковинного нестабильного психопата, подлежащего лишь тщательному изучению и только. Он видел живой интерес к себе, но совершенно иного рода. И вспомнил понимающий, наполненный участием взгляд. Именно здесь он впервые ощутил себя понятым настолько глубоко, насколько хотел бы иметь возможность понять себя самому. Позже он приходил сюда без приглашений, звонков и прочих формальностей. Всегда. Когда чувствовал потребность в общении, совете или точке зрения по очередному преступлению. Ни разу не встретив неудовольствия, враждебности или отказа.       Дыхание участилось и Уилл, предчувствуя, что готов сорваться до истерического исступления, отвернулся. На лбу выступили капли пота, а в груди больно заныло, и он заставил себя вспомнить, зачем именно пришел. Он вышел из комнаты и поднялся наверх по лестнице. Прежде он никогда здесь не бывал. К спальне примыкала просторная гардеробная. Уилл огляделся. Длинная штанга, завешенная костюмами, а чуть дальше такая же с рубашками, внизу туфли, начищенные до блеска, дорогие и ухоженные. Ближе всего несколько ящиков. Уилл одновременно потянул на себя и открыл два верхних: платки и галстуки.       В чем он хотел бы видеть своего друга в последний раз?       Уилл зажмурился до боли, чувствуя, как под пластырем снова надрывается тонкая корочка едва затянувшейся раны. Слеза скатилась по щеке, смешиваясь с кровью.       Он хотел бы видеть его живым.       Но, похоже, сделал все для того, чтобы это стало невозможным.       Он еще до конца не отошел от того, что случилось около океана. Не поверил и не принял смерть Ганнибала, но уже завтра он увидит, как гроб с его телом медленно движется вглубь кремационной камеры и как его охватывает огонь. Как все непостижимо скоротечно. И как в череде постоянной суеты мы не замечаем этого, пока ощущаем себя живыми. Но Уилл больше таковым себя не ощущал.       Его затрясло и потянуло осесть на пол, но он совладал собой. Вновь обратил свой взгляд на длинный ряд одежды и прошел вглубь гардеробной. Он не считал нужным задумываться, когда выбирал себе лосьон после бритья, просто покупал наименее раздражающий, но сейчас прикладывал немало усилий, чтобы подобрать к костюму рубашку и галстук. Это казалось ему проявлением последней заботы о друге.       «Единственной» — с горечью поправил он сам себя.       Сотрудник морга принял из его рук сумку с вещами с таким видом, будто Уилл сам мало чем отличался от увиденных за день покойников. И во многом он был прав. Уилл держался из последних сил, стараясь находиться в призрачном сознании и, не позволяя клокочущему в душе самоуничижению поглотить слабо сопротивляющийся рассудок.       Он решил, что должен продержаться хотя бы еще один день, перед тем как безумие в его сердце захлестнет и уничтожит светлые воспоминания, которые еще могли поддерживать его связь с реальностью. Уилл вернулся домой, но не услышал ни звонкого лая собак, ни счастливого приветствия Молли, ни радостных объятий сына. Он был один. И мысленно согласился с тем, что сейчас это даже лучше.       Уилл расстегнул куртку и посмотрел на бурые пятна засохшей крови, оставшиеся на светлой рубашке. Все это время он носил ее на себе словно напоминание о событиях минувшей ночи. Но сейчас избавляясь от нее, он не мог избавиться от мучившей его тоски. Тело не слушалось, а ноги подкашивались и, обессилено рухнув на кровать, Уилл провалился в глубокое забытье.       Он очнулся в темноте, беспомощно шаря руками вокруг. В отдалении вновь шумели волны и, Уилл не понимал, где он находился. Тугой ворот сдавливал шею и, пожелав ослабить его, он обнаружил галстук. Спина затекла от неудобной позы и, с трудом поднявшись, Уилл сунул руку в карман, надеясь нащупать мобильник. Свет от фонарика помог ему добраться до двери и найти выключатель. Он щелкнул клавишей и на мгновение зажмурился, но когда смог открыть глаза, то обнаружил себя стоящим в гостиной того самого дома на берегу океана, где недавно произошла схватка с Красным Драконом. Уилл непонимающе помотал головой.       Он с усилием потер глаза и оглядел себя: темно серый костюм, светлая рубашка и галстук в крупную полоску. На рукаве пиджака остался глубокий залом. Рубашка выбилась из-за пояса брюк. Но он не мог вспомнить, как надевал все это и как оказался здесь.       Еще раз, охватив взглядом комнату, он заметил на длинном обеденном столе изящную амфору из белого мрамора и, неуверенно ступая, подошел ближе. Обогнув стол, Уилл остановился и замер, устремив взгляд на скорбный предмет, оказавшийся урной для праха, внизу которой было каллиграфически высечено «Ганнибал Лектер». Уилл, ощутив, как немеют кончики пальцев, безвольно опустился на стул напротив. Он продолжал смотреть на амфору и силился вспомнить хоть что-то.       Неужели снова временные провалы. Ганнибал говорил ему, что частые надругательства над сознанием могут неминуемо привести к потере памяти. Уилл ослабил узел и стянул с шеи галстук, все еще вглядываясь в идеально высеченные буквы имени. Маятник медленно качнулся, погружая в обрывочные воспоминания прошедшего дня.       Скромный серый зал и он там один рядом с гробом. Бледное лицо друга, сомкнутые веки и плотно сжатые губы. Он прикасается к мертвенно-холодной коже и дрожит всем телом, не в силах убрать руку. Десятки слов крутятся в голове, не смея сорваться с губ. Но самое верное из них лишь одно, произнесенное почти беззвучно.       Время, его так мало. Так ничтожно мало для молчаливого прощания. Для него одного. Для них вместе.       И вот он уже сидит напротив экрана и смотрит на пылающий огонь, отражающийся в его пустых глазах. А после его куда-то просят пройти, где он молчаливо подпирает стену и ждет словно вечность. Лица людей безлико мелькают перед глазами, а он по-прежнему стоит, не чувствуя ни раздражения, ни усталости. К нему обращаются, наверно что-то говорят, а может быть о чем-то просят, но он не слышит и никак не реагирует. Он только помнит, как в руки опускается, что-то холодное, тяжелое и ослепляющее белое и понимает, что теперь может уйти.       Уилл, медленно моргнув, все еще смотрит на предмет, стоящий на столе и выдыхает, тяжело опустив голову в ладони.       Приняв горячий душ, Уилл вернулся вниз и, решив никуда не ходить, вновь устроился на диване. Но стоило лишь закрыть глаза и попытаться погрузиться в сон, как разум наполнили почти осязаемые образы потерянного друга. Они рождались и умирали в сознании, заставляя его чувствовать мучительное раскаяние за свои поступки, за желание раз за разом наказывать его за преступления и предавать, не замечая его истинного отношения.       Уилл метался не в силах успокоиться, снова и снова терзаясь от того, сколько было лжи, манипуляций и осознанной жесткости. В их отношениях было все. Все. Кроме благодарности. В конце концов, он оставался жив лишь благодаря Ганнибалу, который с готовностью одержимого любовью человека мог расправиться со всеми на их пути. Он убивал, спасая его, но ничего не получая взамен, кроме обвинений, отверженности и разбитого сердца.       Уилл с жалобным стоном открыл глаза и, закрывая лицо ладонями, сел. По вискам скатывались капли пота, рубашка насквозь промокла, словно после тяжелого пробуждения от кошмаров. Он прерывисто дышал, понимая, что не в состоянии справится с собой. И спасением сейчас было вообще не пытаться заснуть.       На кухне обнаружилась нетронутая коллекция дорогого алкоголя. Уилл смущенно осмотрелся и, выбрав бутылку знакомого виски, с голодом умирающего от жажды делал большие глотки прямо из горла, стоя босыми ногами на холодном полу. Он хотел забыться, перестать чувствовать то, что теперь неистово рвалось из его переполненной болью души, сметая возведенные ранее крепости.       Сильное чувство: истинное и глубокое вырывалось наружу со слезами, приправленное горечью, тоской и обреченностью. Оно требовало участия и взаимности, неудержимо устремляясь к тому, кого больше не было в этом мире.       Алкоголь не успокаивал, а лишь усугублял и обострял ощущение безысходности и одиночества. В голове продолжал приглушенно звучать спокойный и мягкий голос, вновь и вновь обращаясь по имени с какой-то особой нежностью, почти интимно. Уиллу хотелось выйти в ночь и истошно закричать от обрушившегося на него безумия. Но он, лишь содрогаясь всем телом от внутреннего холода, продолжал пить, закашливаясь и нервно всхлипывая.       Еще не рассвело, когда Уилл совсем ослаб и, притянув ноги к животу, лежал на диване в гостиной с открытыми глазами. Обрывки воспоминаний о Ганнибале калейдоскопом все еще мелькали в сознании, но опустошенная и изломанная за ночь душа больше не тревожила полубесчувственное тело.       Уилл незряче смотрел перед собой, когда почувствовал, как рядом с входной дверью медленно формируется странное свечение и становится ярче с каждым мгновением. Он потер глаза рукой и усиленно заморгал. Холодные отблески преобразовалось в знакомый силуэт, и словно в лунном свете Уилл увидел призрачный облик Ганнибала.       Он вскочил на ноги и, неловко пошатнувшись, опрокинул пустую бутылку.       — Ганнибал, — ошеломленно прошептал Уилл, поспешно приближаясь, и потянулся рукой, желая прикоснуться к плечу. Но его пальцы прошли сквозь холодное мерцание света и не ощутили привычного живого тепла. Глаза помимо воли наполнились слезами. Ганнибал как-то горько улыбнулся.       — Я до последнего не решался побеспокоить тебя, Уилл, но твое состояние… — Ганнибал неловко замолчал, продолжая мягко смотреть в глаза. Его голос звучал, как и прежде: спокойно, размеренно и совсем близко.       — Поговори со мной, — взмолился Уилл.       — Зачем ты здесь? — помолчав, спросил Ганнибал и обвел взглядом просторную гостиную. — Это не то место, где тебе стоит оставаться.       — Оно единственное, где я могу быть ближе к тебе, — Уилл с отчаянием смотрел в его глаза. Ганнибал бесшумно, но глубоко вздохнул.       — Это не так. Теперь уже нет, — спокойно произнес он и, заметив, как заблестели глаза Уилла, добавил. — Тебе нужно вернуться домой. В свой дом.       — Это лишено всякого смысла, — Уилл обреченно покачал головой. — Я не должен был, зная, что ты…       — Я лишь любил, — закончил за него Ганнибал, продолжая смотреть с тихой грустью.       — Да, а я… — лицо Уилла исказилось сожалением.       — Не знал, как принять то, что я хотел для нас обоих, — он ласково улыбнулся. — Но теперь, освободившись, ты можешь вернуться и быть частью той семьи, которую выбрал сам.       — Нет, — потерянно произнес Уилл, — как бы ни пытался, я не смогу.       — Просто на это потребуется чуть больше времени, — отозвался Ганнибал и повернул голову в сторону океана, где из синих вод уже показался край солнца.       — Не уходи, — Уилл бессознательно протянул к нему руку.       — Я не могу остаться, Уилл, — с сожалением, произнес Ганнибал. — Не теперь.       — Но почему?       — На третий день после смерти душа покидает землю, Уилл, — он смотрел ему в глаза, а его образ становился более призрачным. — Посетив все ранее дорогие ей места и близких людей, она покидает их. Навсегда.       — Нет, — Уилла отчаянно замотал головой. — Но где она окажется, после?       — Там, где твоя вряд ли сможет ее встретить, — Ганнибал печально улыбнулся.       — Но есть же прощение, — не отступал Уилл, глядя на него с ежесекундно ускользающей надеждой.        — Я не прошу прощения, Уилл, ибо не раскаиваюсь в содеянном. И путь, что уготован мне Богом — обозначен. Вспоминай обо мне, хотя бы иногда. Но не беспокойся за меня.       — Ганнибал… — со слезами в голосе проговорил он.       — Прощай, Уилл, — Ганнибал смотрел на него до тех пор, пока его облик не растаял с первым лучом солнца, ярко осветившим комнату.       Уилл мучительно закрыл глаза, давая волю слезам, а его плечи безвольно поникли.       После полудня небо заволокло низкими серыми облаками, полностью закрывшими от глаз солнце. Ветер изменился и дул с берега резкими, холодными порывами. Уилл стоял напротив окна, запустив руки в карманы брюк, и смотрел на океан. Темные воды неистово бушевали, перетекая друг в друга и, разлетались на сотни соленых брызг. Он стоял долго, безжизненно глядя вдаль в одиноком молчании и, глубоко вздохнув, развернулся, направляясь в сторону стола. Взяв в руки мраморную амфору, Уилл вышел на улицу, оказавшись на том самом месте, где еще недавно лежало тело Долархайда.       Ничто не напоминало о жестоких событиях той ночь: ни следов крови, ни осколков разбитых окон. Даже дрова были аккуратно сложены неподалеку. Уилл отошел в сторону, коротко взглянув на место убийства Ганнибала и, болезненно хмурясь, пошел дальше вдоль дома по краю разрушающегося утеса.       Ветер яростно трепал тонкую ткань рубашки, но Уилл, словно не замечал этого и продолжал идти, бережно сжимая в руках белый сосуд. Он спокойно смотрел вниз и, пройдя еще некоторое расстояние, остановился.       В этом месте вода высоко подступала к самому берегу, накрывая и оголяя торчащие из нее острые гребни многочисленных подводных скал. Уилл простоял у обрыва еще какое-то время, неотрывно созерцая их, а после с усилием открыл амфору и, вытянув вперед руку, осторожно перевернул ее, позволяя порыву ветра невесомо подхватить содержимое. Он отрешенно наблюдал за тем, как мелкие частицы праха отдаляются от него, рассеиваясь в воздухе и устремляясь к горизонту.       Он поставил сосуд на камни и вновь поднялся. Его мертвый взгляд устремился вниз, а ветер безжалостными порывами словно подталкивал к грохочущей бездне. Уилл закрыл глаза и глубоко вздохнул.       Без раскаяния.       Без сомнений.       Без сожалений.       И сделал последний шаг.