Чёрный мармелад

Юноша болтает худыми, обтянутыми синей джинсовой тканью ногами, что свисают с пирса и почти касаются воды чёрными потёртыми кедами. Лёгкий весенний ветер балуется с тёмно-русыми кудрями, а больно яркое солнце отчаянно слепит янтарные глаза, заставляя их слезиться. День сегодня очень тёплый и свежий, радует приятной погодой и чистым от туч небом, что распласталось синевой. Людей, на удивление, для выходного дня мало, от чего, в и без того тихом месте сейчас тише прежнего. Тихо и спокойно, что дарит ощущение умиротворённости. Кажется, он чем-то слишком разочарован, ведь даже излишне настойчивый друг не может отвлечь его и разбавить неловкое молчание, что повисло между ними. Не выдержав, младший сам его обрывает: — Как считаешь, он в самом деле так думает, хён? — голос хрипит от долгого молчания и всё ещё не прошедшей до конца простуды. — Нет, он только со злости так, ты же его знаешь, — рыжеволосый отвечает то же, что и всегда. То, что хотелось бы слышать. Его голос мягкий, бархатистый, нежно обволакивающий и вкрадчивый. Это действительно немного отвлекает парня, который погряз в своих мыслях. — М-да, — опечаленный ложится на спину, закрывая глаза, — Соку умеет, — он тяжело вздыхает и прокашливается, поворачиваясь к своему собеседнику, который устремил взгляд куда-то далеко в небо, что готовится вот-вот окраситься в разные оттенки заката. — Он умеет, — дублирует старший с неуловимой тонсену эмоцией, которая трогает даже больше, чем хотелось бы. — Умеет, — он поджимает под себя ноги, обнимая их, и старается выкинуть из головы мысли, что так буйно сыплют соль на рану. Ему хочется прилечь где-нибудь на поляне, где нет никого — только трава мягкая, по которой рукой бы водить, и он. Чтоб вдыхать аромат природы, свободы и забвения. «Может тогда», — мелькает у него в мыслях, — «я пойму, каково это, быть Соку, таким свободолюбивым засранцем.» Ким Соку — вспыльчивый длинноногий парень, с которым он общается, может, и всю свою недолгую жизнь. Ким Соку — юнец, который всегда приковывает внимание одного кареглазого дурака, который наивно полагает, что ему удаётся скрыть те яркие искры в глазах. Ким Соку — сплошной скандал — громкий, несдержанный — и разочарование. Ким Соку — любовь всей его жизни. Хотя признавать это совсем не хочется. — Инсон-а, — тянет младший. — М? — рыжий устремляет взгляд на тонсена, который всё ещё не покидает попыток удобно умоститься на пирсе. — Я так устал. Хочу мороженое, давай возьмём шоколадное? — резко поворачивается и снова вздыхает, протяжно и хрипло. Они поднимаются и неспешно идут в ближайший магазинчик за лакомством. А всё, что может сейчас этот влюблённый по уши глупец — думать, как исправить ситуацию, в которой он не особо-то и виноват. Да, снова взбесился, приревновал до ужаса, нехорошо, конечно. А Соку ведь таких вещей не любит — ни по-дружески, ни в каком-то другом контексте. Соку человек свободы, вот и отстаивал свою свободу. Наговорил тонсену лишнего, слишком много лишнего, развернулся и ушёл. Мол, сам думай, что с этим делать. А он привык, ведь Соку всегда так, он умеет. Это не Санхёк — единственный здравый ум в их полоумной компании — спокойный и рассудительный, который трижды думает, прежде чем сказать что-либо. И даже не Джухо, который с горем пополам, но умеет извиняться. А Джухо, хоть и хён, но та ещё заноза в заднице. Это Соку — он в карман за словом не полезет, выскажет абсолютно всё; даже то, что не надо и жалеть не будет. Этим он и зацепил, такой вольный и своенравный. Такой необычный, неукротимый, непригодный приручению. Соку — единственный человек, который, не желая никакого уважения в виде формальностей, получает его. Сплошной одиночка, что томится в своём единоличном скитании с радостью. Ким Соку — вольная птица и ему не угодна никакая клетка, никакой вольер. Юноша готов был бы дать ему всё, что угодно. Но всё, что нужно дать Соку, так это не отнимать то, что у него есть — его волю. — Й-а, Ён, у тебя мороженое по рукам уже течёт, — вырывает из мыслей Инсон. Улыбается ему, как всегда, радушно и по-братски бьёт в плечо. — Хён, я задумался, — он не пытается оправдаться, так и есть. Вырисовывает по памяти кошмарно знакомое лицо вновь и вновь, где-то там, в подсознании, но так осознанно. — Честно, Ён-и, я не имею ничего против этого, но ты его слишком любишь. Слишком, — вновь поднимает эту тему, как друг, конечно. Упрекать его не станет, наоборот — пытается поддержать, помочь. Но парень не желает об этом говорить. — Хё-он, ты что-то путаешь, я не отношусь к нему, как ты к Джухо. Он мой друг, понимаешь? Мы всю жизнь вместе, — Ёнкюн пытается выкрутиться, но всё тщетно. Инсон всё видит. Ким видит все взгляды, все вздохи ревности и непонимания. Видит, как тяжело его тонсену принять чувства, признаться самому себе в этом. Потому, что Соку — как фейерверк — выстрелил в самое сердце совсем неожиданно, когда вернулся из Америки спустя два года, никого не предупреждая. Только заявился на пороге квартиры с просьбой переночевать. Ён был сражён наповал — внешностью, голосом, стилем. По звонкам всё не то, а тут вот он, вживую, так рядом, что пьянит. Высокий, статный, со странным, но приятным парфюмом и волосами, уложенными назад. А как не быть сражённым? Инсон так бы и сказал, да только Джухо не один год под боком тихо мостится, да шепчет, что спать хочет, а Ким тут расхаживает по квартире гостей встречать, когда есть ещё один сожитель, который, к слову, не занят. Он видел, как Ён влюбился бесповоротно, не имея ни шанса на возврат к исходной. — Ничего я не путаю, дурак, — он только треплет младшего по волосам и улыбается ему, ярко-ярко. Затем они идут домой, заодно встречая красивое вечернее небо. Такой мягкое и приятное, всё в облаках, что окрасились разными цветами и вскоре станут тёмными. Ёнкюн такой же с Соку, сразу светится разными цветами, а потом, когда старший уходит, становится тёмным, как ночь, усыпанная звёздами. Но не признаёт, говорит, что тот на него никак не влияет. Это всё песни любимые из колонок, это всё погода, тёплая и не ветренная, это всё настроение хорошее. Никак не Соку, абсолютно. И, признайся себе юноша, он бы позволил вспомнить его лицо снова, так чётко и ясно. Глаза красивые, тёмные-тёмные, но наполненные жизнью и юношеским озорством. Засмотришься разок дольше положенного и всё — слип. Нос более аккуратный, чем грубый. Губы насыщенно алые, с приятно выраженной аркой купидона. И родинка на подбородке, совсем не примечательная, но так и хочется коснуться, словно проверить — настоящая ли. Ёну всегда хочется прикоснуться к нему хоть как-то и он иногда почти позволяет себе такую «оплошность», пока Сок-и не видит. А затем, будто опомнившись, грубо тыкает пальцами в шею, заставляя смуглую кожу покраснеть. Конечно, он не позволит себе ни коснуться его трепетно, ни вспоминать его с трепетом. Ёнкюн хмурит брови очень сильно, нарочно. Они только вернулись с хёном домой, когда он видит его в гостиной. Немного отчуждённого и неспокойного, что-то в нём выдаёт тревогу. Ён сразу хочет возразить, да так, чтобы всё его недовольство осознали, но Джухо не даёт, перебивая: — Сон-и, нам нужно сходить в магазин, не снимай обувь, — басисто говорит на всю квартиру, хотя нужды в этом нет, он же сидит на диванчике возле Соку. Только после Джу-хён поднимается с нагретого места с нервной ухмылкой и обходит Ёна, не проронив ему и слова. — Хорошо, пойдём, — отвечает ему Инсон, куда-то в спину Ёнкюну, но слышно, что с улыбкой на лице. — Мы будем нескоро, — оповещает рыжий перед тем, как предательски быстро закрыть дверь за собой и своим парнем, а спустя несколько недолгих секунд щёлкнуть замком. Сговорились. — Привет, — скорее спрашивает, чем просто говорит Ким старший, пытаясь начать разговор. — Ты был не прав, — смелеет Ёнкюн, впервые выражая недовольство вот так открыто. Сказанное в его адрес днём ранее уж слишком задело за больное. Сок-и так глупо сформулировал те обидные слова. — Я был не прав, — впервые признаёт Соку, но пусть никто не знает об этом. У него голос непривычно подрагивает, что заставляет младшего изогнуть левую бровь в непонимании. Старший признаёт своё поражение так легко и непринуждённо, что странно становится обоим. — Эта фраза была колючей, знаешь? — старший виновато машет головой в ответ, соглашаясь, и опускает карие глаза. Вероятно, ему слишком стыдно. — Ты сказал, что вся твоя жизнь — это разноцветный мармелад, а я в ней — чёрный, настолько я тебя достал, — цитирует и продолжает злиться Ён, совсем не сбавляя оборотов. «Ещё ты сказал, что я как заноза в заднице», — добавляет он себе в мыслях, но не озвучивает, нет в этом смысла. — Знаю. Извини, — Соку, кажется, опускает взгляд ещё ниже, нервно трясёт ногой и выдыхает тяжело. — Я люблю чёрный мармелад, — озвучивает он совсем тихо. Ёнкюн хочет возразить чем-то таким же колким, как и их вчерашний диалог. Он сначала вспоминает о словах ненависти от хёна, но когда до него доходит смысл слов, он дышать перестаёт, ему это всё кажется, он сам себе это придумал. — Ты любишь. — Тебя, — младший хлопает ресницами часто, закидывает голову назад, чтобы слёзы сдержать. Так вот, что чувствовал Инсон, когда Зухо, как его называют, признался. Всё сжимается приятно и кричать хочется  от радости. Становится как-то чересчур жарко, но в то же время комфортно. И закрыться хочется от всех, и взорваться; такое держать в себе, как думает Ён, просто невозможно. — Можно я ничего не буду говорить? Ты сам всё знаешь, — спрашивает он дрожащим голосом, нервно поправляя свои длинные волосы. — Я хотел бы всё же услышать, — Соку говорит с улыбкой довольной, дразнит его, как всегда. — И я тебя, — кое-как шепчет Ёнкюн, но старшему этого более чем достаточно. Тот поднимается с мягкого диванчика, подходит к младшему, который сидит на стуле напротив. Настойчиво тянет его за руку на себя и обнимает, гладит по спине, пытаясь успокоить. Ён даже не надеялся, даже признавать не хотел. Совершенно. Он просто хотел наблюдать украдкой за Соку, изредка держаться за руки дружески и тепло обнимать при встрече. Хотел всего лишь верить, что его любимый хён не такой уж и далёкий, каким кажется. Он никак не думал, что станет чёрным мармеладом — любимым для Кима. А теперь обнимает его в ответ, прижимается ближе, утыкается носом в крепкую грудь и улыбается так радостно и довольно, словно ребёнок. — Я буду забирать всё твоё время, ревновать тебя, требовать больше внимания, буду постоянно просить, чтобы ты забирал меня с университета. Буду сидеть у тебя на работе, делать сотни твоих фотографий. Буду забирать всю твою свободу себе и кусать каждого, кто будет смотреть на тебя не так, — выдаёт он уверенно, обнимая ещё сильнее, прижимаясь ещё ближе. — Всё в порядке, — шепчет Соку, затем целует в макушку и продолжает: — тебе можно, — Ён улыбается больше прежнего. — Ты же чёрный мармелад, мой любимый, — говорит он довольно. Действительно. Ён — мармелад. Его любимый.