***
В общежитии Усок перекладывает свою одежду, обычно сваленную большой кучей на полу, и раздумывает, в чём лучше поехать на этот раз. Как будто не на чердак в гости к друганам, а в дорогой ресторан на свидание собрался – подкалывает его Йенан. Усок дуется и лохматит длинную чёлку. Он просто хочет выглядеть хорошо, что тут такого? Да, в последнее время его почему-то особенно привлекают мягкие и комфортные вещи, но не потому, что он пытается выглядеть мило. Какое «мило» с двумя метрами роста? – Да очень просто, – Йенан пожимает широкими плечами и возвращается к курсовой работе, от которой активно отвлекается не первый час. С ним сложно спорить, хотя бы потому, что, будучи ростом почти с Усока и старше на пару лет, китаец излучает энергию милого и солнечного мальчика. Кто угодно растает. Но тут дело скорее в общем впечатлении – Усок со вздохом возвращается к своему скудному гардеробу, сплошь состоящему из мятых футболок, чёрных толстовок и дырявых джинсов. Лиловый кардиган в крупную клетку контрастно отличается от этого стандартного набора эмо-боя, парень натыкается на него и на мгновение задумывается, откуда он вообще тут взялся. – Хён, попробуй примерить, тебе должно больше подойти, – он протягивает вещь Йенану. – Вот ещё, как будто мне носить нечего, – возмущается старшекурсник, однако кардиган действительно очень красивый и мягкий, и отдавать его обратно как-то особого желания не возникает. – Отлично выглядит, – Усок поднимает большой палец вверх и спешно принимается запихивать вещи по полкам, – сколько всего надо успеть, ебануться можно. – Согласен, – Йенан трагично смотрит на текст работы, из которого понимает ровно нихуя (название темы), – не загуливайся там, Усок-и. Младший хоть и обещает вернуться, чтобы помочь с проектом, больших надежд на него возлагать не приходится. Йенан заваривает себе, наверное, десятую кружку чая за вечер и с лицом человека обречённого утыкается в учебники. Хонсок присылает ему сообщение с пожеланием удачи и напутствием не отвлекаться на социальные сети – откуда только знает, следит за ним, что ли? Сосредоточиться выходит с большим трудом, а стоит настроиться на учёбу, в общагу возвращается Чангу, нагруженный пакетами с продуктами. – Чангу-я, скажи, что купил мне мороженое, – Йенан бежит встречать его, прямо как ребёнок, дождавшийся маму из магазина и роющийся в покупках в поисках сладостей. – Что? – Чангу с глухим стуком опускает пакеты в прихожей. Кровь отливает от его красивого лица. – Неужели забыл? – Йенан принимается деловито разбирать продукты, не замечая резкой перемены настроения друга, – о, вот же оно! Он пугается, когда Чангу оказывается ровно у него за спиной, и тянет робкую улыбку в ответ на лишённое эмоций «откуда он у тебя». Чангу держится за рукав кардигана и смотрит грустно-грустно, словно сейчас заплачет. – Да что с тобой? – Йенан берёт чужое лицо в ладони, смешно сжимая пальцами щёки, – Усок отдал, пока в своих шмотках копался, сказал, что мне идёт, – он быстро облизывает пересохшие от волнения губы. – Вот как, – пространно тянет Чангу, устремив взгляд в пол. Ему одновременно смешно и грустно, и радостно, что рядом есть Йенан, дурацкий, как вся его жизнь, и добрый к нему совершенно незаслуженно. Йенан в кардигане, который он собственноручно подарил Усоку до того, как попытался признаться в чувствах наиглупейшим способом. Ужасно наивный Йенан, который целует его щёки с мокрыми следами слёз и шепчет какую-то чепуху на своём китайском, отчего на душе у Чангу становится так тепло и прекрасно, что он плачет навзрыд.***
Утро начинается не с кофе, а с нестерпимого желания залезть под душ и хоть немного охладиться. Солнце в доме на крыше светит особенно ярко в любое время дня, никакие шторы не спасают. Юто на цыпочках крадется из крохотной ванной в единственную комнату и кухню по совместительству. Усок крепко спит на его матрасе, завернувшись в тёплое одеяло, розовое, в красных цветочках (не то чтоб японец мог выбирать себе постельное белье, но конкретно это ему даже нравилось). Уже достаточно поздно, Хонсок пару часов назад ушёл на работу. Даже Шинвон отправился по своим фрилансерским художественным делам. Но будить маленького (или нет) прогульщика очень жалко. Юто исподтишка разглядывает мягкие черты его лица, подрагивающие реснички, капризно поджатые губы. Такой домашний и уютный, что сил нет держать себя в руках. Усока хочется обнимать сто часов подряд – именно это Юто и решает сделать. Так как спящий в его отсутствие занял своей тушкой весь матрас, он просто ложится на него поверх одеяла, упираясь руками по бокам, чтобы не раздавить ненароком. Усок приглушенно стонет в подушку и ёрзает под ним. Всё же просыпается и заспанно моргает. – Чё делаешь? – спрашивает хрипло спросонья. – Обнимаюсь, – Юто неловко хихикает. Кровь приливает к щекам, когда он звонко чмокает хмурящегося парня в нос. Это ощущается так естественно и правильно, что он почти забывает о своих опасениях. Усок поворачивает голову и вскидывает брови. Всё это довольно странно, но тяжесть чужого тела кажется на удивление приятной, поэтому он не возражает. Даже когда Юто увлекается и мажет поцелуем по губам, он только коротко мычит и поджимает их в одну тонкую линию. В шоке от того, что натворил, Юто скатывается с матраса и пялится на друга с неподдельным испугом. – Юто-я, – басит Усок, широко улыбаясь, и смотрит сонно, насмешливо, – продолжение будет? – Ему бы с одной стороны поспать ещё пару часиков и забить, а с другой... Лёгкие прикосновения кожей к коже отзываются мурашками по позвоночнику, и это тоже весьма приятно. Под одеялом жарко, поэтому Усок скидывает его и ластится к плечу Юто, спрятавшего лицо за ладонями от смущения. Встрёпанные волосы щекочут ему шею, ткань чёрной футболки ощущается под пальцами так же мягко, как и сам Усок, даром что весь состоит из острых углов. – Классно, – Усок довольно щурится, ощупывая чужие плечи и грудь. Стоит сказать спасибо Хонсоку за регулярные занятия по силовым нагрузкам, однако, непривычный к такого рода прикосновениям, Юто просто лежит и захлёбывается воздухом. Ему очень хорошо и сложно поверить, что может быть ещё лучше. – На пары не пойдешь? – спрашивает он неуверенно, и от его низкого голоса аж до костей пробирает. Усок демонстративно мотает лохматой головой из стороны в сторону. Ну какие тут нахуй пары могут быть? Вслух он, правда, озвучивает другое. – Если соберусь сейчас, только к третьей успею, а она не факт, что будет, – не совсем честно, но едва ли кого-то это волнует. – Тогда оставайся, – Юто придвигается поближе и мечтательно улыбается, – Шинвони-хён обещал принести какую-то классную штуку с работы, а вечером можно будет уговорить Хонсоки-хёна пожарить на всех лапши, хотя, в принципе, я тоже неплохо жарю... – Усок давится зевком и заходится в приступе кашля. О, он и не сомневался. Когда Шинвон возвращается домой, он впервые за долгое время берёт в руки камеру, чтобы заснять попытки его «детей» приготовить завтрак (обед? ужин?). Надо признать, катастрофа выглядела бы более масштабной, если бы готовил сам Шинвон, порезанным пальцем и горелым рисом бы не обошлось. Не важно, ведь он снова чувствует потребность снимать (жить), даже если этими фотографиями нельзя будет заделать бездонную пустоту внутри него. Воспоминания можно лечить только другими воспоминаниями – чем больше счастливых, тем меньше будет болеть, но эту теорию Шинвону пока предстоит проверить.