***
Аллоизий стал разговорчивее с переездом в дом инженера Бастиана Волнера и его жены, уже знакомой постояльцам женщины по имени Клара. Той самой, которую Карл с таким трудом выставил за порог, а теперь был вынужден мириться с ее существованием снова, как и остальные жители. Видимо, Аллоизию все-таки было что хорошего вспомнить о ней, потому что в разговорах с Карлом он стал гораздо чаще поднимать тему отношений с женщинами, хоть горький опыт так сильно подрезал ему крылья в недавнем прошлом. Он ни на что не надеялся больше, но предавался размышлениям так, словно вся его жизнь впереди, и он вовсе не прожил уже почти полвека. Штейн печально думал, что это правда, и Шпак еще мужчина хоть куда… только как его в этом убедить? — Как думаете, Карл, это… это вообще распространенная проблема? Я про одиночество граждан нашей страны. — По стандартам государства хорошо бы иметь семью, — ответил Штейн, ставя чайник на огонь. — Новые люди — будущее страны. — Я понимаю, понимаю. Но среди моих коллег далеко не все горят желанием создавать семью. Даже жениться! — Ваши коллеги ученые люди. Они заняты исследованиями в медицине, а не в делах сердечных… — тут он подумал, что сказал лишнего, но собеседник никак не отреагировал. — На самом деле люди науки нечасто счастливы в браке, насколько я знаю. Научная деятельность забирает все время и запал. — О, я могу это понять! — воскликнул хирург, ухмыльнувшись. — Даже у нас в доме есть такой случай. Вы его знаете, наверное… Инженер Волнер. Тот самый, с которым… — …с которым приехала та девица, да. Я помню, Карл. — В общем, он беспокоился, что не достоин своей жены и просил меня узнать, верна ли она ему. — Дайте угадаю, — хмуро начал Шпак, и мужчина кивнул ему в ответ. — Не повезло ему, как и мне в свое время. Знаете, это хорошая тема, чтобы обсудить! — Ээ, со мной? — Да нет же, с Волнером! — Аллоизий вдруг встал из-за стола; Карл взглянул на него с удивлением. — Он сейчас дома? — Должен быть… Я недавно с ним разговаривал. Вы прямо сейчас хотите пойти и поговорить с ним?.. — Да, зачем же откладывать? Штейн не успел ничего возразить, как доктор уже исчез на лестнице. На всякий случай он решил проследовать за ним, чтобы Шпак не наделал ничего непоправимого. Когда он преодолел два лестничных пролета, Аллоизий уже стоял у двери третьей комнаты и ожидал. — Я постучал, — объяснил он. — Не открывают, и шагов не слышно. Карл отодвинул его в сторону и заглянул в замочную скважину. То, что он увидел, заставило его отпрянуть, сорвать с пояса ключи и наспех открыть дверь комнаты; ему повезло, что первый же подобранный ключ подошел к замку. Его спутник удивился такой реакции, но на всякий случай приготовился к худшему. Не зря. Первым, что ему пришлось делать в комнате номер три — это подхватить и держать не очень-то легкого человека, чтобы петля не удушила его до смерти. — Карл! Срежьте чем-нибудь веревку! — воскликнул он, пытаясь перехватить свою ношу удобнее. Судя по тому, что Волнер еще совершал какие-то самостоятельные движения, он был еще жив. Штейн тем временем метался по комнате в поисках хоть чего-то острого, и наконец судьба ему улыбнулась: он нашел в ящике стола кухонный нож. Без пяти минут повешенного освободили от петли и усадили на кровать. Он явно слабо понимал, что происходит; Аллоизий сунул ему под нос открытый пузырек нашатыря, и тот дернулся от запаха, приходя в себя. — Что… где… разве я уже нахожусь в раю? — Самоубийцы не попадают в рай, — заметил Карл. — Товарищ Волнер, вы чего удумали? — Я… почему я должен… оправдываться перед вами? Это моя жизнь, я распоряжаюсь ей, как хочу… Если мой выбор — умереть, так уважайте его… после того, что она сделала, мне все равно некуда больше идти. — Не понимаю, вы что… решили покончить с собой из-за этой женщины? — голос доктора звучал недоверчиво, но это недоверие заставило Волнера возмутиться. — Не просто «этой женщины»! Я любил ее больше жизни, а она… она так со мной поступила… да еще и моя должность… — Да мы видим, что жизнь вы любите меньше, — вздохнул Штейн, отстраняясь. Эти слова сломили последнее, что оставалось от выдержки инженера; его плечи задрожали, он всхлипнул и поспешно закрыл лицо руками. Увидев это, Аллоизий вскочил, сел на кровать рядом с ним и схватил его за плечи. Успокоительного эффекта это не принесло, потому что Волнер разрыдался только сильнее, уткнувшись ему в плечо. — Полагаю, вам теперь есть, о чем поговорить, — негромко заметил Карл, встретившись взглядом со Шпаком. — Вы можете удержать этого человека от повторных попыток самоубийства еще некоторое время? Я скоро вернусь, но оставлять его одного здесь… — Не волнуйтесь, Карл, я останусь здесь с этим несчастным, — горячо заверил его тот. — Все врачи — мастера по успокоению! Вот увидите, когда вы вернетесь, от суицидальности и следа не останется. Карл слабо в это верил, но спорить не стал и направился к двери. Переступая через порог, он все еще слышал голос Аллоизия из дальней комнаты: — Ну, полно вам, полно. Никто не вправе устанавливать вам выбор — жить или не жить. Даже сердечные зазнобы! Я однажды обжегся на этом, но я смог вовремя остановиться! Знаете — вас же зовут Бастиан, да? Знаете, Бастиан, как важно не терять надежды, когда кажется, что жизнь кончена…***
С того вечера, когда Карл увидел в замочную скважину висевшего в петле Бастиана Волнера, прошло около месяца. Этот вечер в прямом смысле спас их троих — и Аллоизия от одиночества и печали, и Карла от необходимости убегать в свою каморку при первых признаках разговоров о женщинах, и самого Бастиана от смерти, конечно. Идея познакомить Шпака с человеком, который тоже пострадал от несправедливого отношения близкой ему дамы, оказалась на редкость удачной. Они смогли найти как общие темы для разговора, так и какие-то точки несогласия, над которыми проводили в спорах бессонные ночи. Ох уж эти ученые! Карл мало что понимал в их научных баталиях, но отворачиваться от экранов все равно было нельзя — вдруг камера заснимет что-то важное. В этот вечер он сидел на своем рабочем месте и заполнял чью-то очередную характеристику, когда кое-что заставило его отвлечься. Краем глаза он заметил экран комнаты номер три; обычно Шпак и Волнер в такое позднее время занимались какими-нибудь полезными для мозга делами. Но сейчас… стоп, они что… Глаза Штейна округлились, он отложил бумаги и придвинулся ближе. Если с его зрением было все в порядке, то он видел явно не то, что ожидал. И больше всего ему не нравилось то, что он не знал, что ему теперь с этим делать. Окей, сказал он себе. Давай по порядку. Наблюдение за личной жизнью постояльцев — это нормально, это твоя работа. Личной жизни уже давно ни у кого в этой стране не было. Тогда встает вопрос: как эти двое умудрились прямо под носом у Карла и его видеокамер скрыть тот факт, что они… Я виноват в своей халатности? Может быть, я виноват. Но об этом узнают наверху и оштрафуют меня только в том случае, если кто-то донесет об этом. Или донесу я сам. Левая рука Карла потянулась к чистому листу бумаги. Он мельком глянул на список запрещенных на сегодня деяний; список был слишком длинным и не умещался на одном листке, но где-то в самом конце была поправка, принятая давным-давно. Поправка, запрещающая однополые связи. Аллоизий Шпак, вы нарушили поправку такую-то, в связи с чем я буду вынужден сообщить властям, оставьте такую-то сумму… Он остановился. Было дело, что Карл незаконным образом наживал дополнительный заработок, но он так делал исключительно при надобности. А денег всегда не хватало — то счета, то Марта подхватила от какого-то приезжего постояльца вирус, то телевизор снова сломался. Некоторым особо неприятным соседям Штейн строчил письма с вымогательствами почти без угрызений совести. Но сейчас он просто не мог допечатать текст записки. Пару месяцев назад Аллоизий достал ему лекарство за бешеные деньги, но все же дешевле, чем это могло выйти через других врачей; да и рука не поднималась у Карла вымогать деньги у такого человека. Он достал листок из печатной машинки, вымарал в ней имя и номер квартиры, вручную подписал Бастиан Волнер и вставил обратно. Стало быть, так теперь легче закончить текст. Но как только Карл занес руки над клавиатурой, в голове у него всплыл последний разговор с Волнером перед тем, как они со Шпаком нашли его висящим в петле. Вы единственный человек в этом чертовом доме, которому можно доверять. Штейн стиснул зубы и треснул кулаком по столу. Лампа рядом с ним недовольно заискрила. Он взглянул еще раз на экран третьей комнаты и тут же отвел взгляд, залившись краской. Лучше бы не смотрел. Ладно. Видеоматериалы можно удалить. Можно убрать из комнаты номер три камеру, направленную на кровать. Можно скомкать неудачные шантажистские записки и засунуть их куда подальше. Но это не решит проблему, упрямо думал Карл, уперев взгляд в стол.***
— Карл! У вас есть свободная минутка? Он как раз возвращался от почтового ящика с сегодняшней прессой, как на лестнице его окликнул сосед из второй комнаты. Он выглядел очень довольным и удовлетворенным жизнью — впрочем, как и весь последний месяц. — Карл, я хотел поблагодарить вас за неоценимую услугу, которую вы оказали мне… нам. — Вы о чем? — Я о том, что… — Аллоизий огляделся и понизил голос. — Вы когда-то предложили мне познакомиться с господином Волнером как с товарищем по несчастью. Это знакомство очень сильно повлияло на нас… обоих. В хорошем смысле. — Вот как? — Да! Честно сказать, я бы даже сказал, что моя жизнь обрела смысл… который я раньше видел не так ясно. — Не может быть. — Может, Карл! Вы правда не представляете, насколько мы благодарны вам. — Не стоит благодарности. — Да нет же, нет, стоит. Погодите, я сейчас… я же где-то недалеко клал этот конверт… Аллоизий исчез в комнате, на ходу перебирая варианты местонахождения предмета. Карл наблюдал за поисками с порога комнаты и лениво размышлял, подозревал ли доктор, что его домовладельцу известно гораздо больше о его личной жизни, чем предпочтительно знать общественности. Да, конечно, в их стране много вещей было запрещено законом, и еще больше вещей запрещалось каждый день… Но запретить человеку быть счастливым — самое тяжкое преступление из всех — Карл был просто не в силах.