— Я жду тебя через пять минут на перекрестке и не опаздывай, пожалуйста, — в трубке послышалось противное пиликанье, абонент на том конце провода закончил разговор. Чимин повесил трубку и с широкой улыбкой на лице пошёл собираться на встречу.
Они с Юнги встречаются уже год. Уже целый год он с Мин тупицей Юнги встречается и соврет, если скажет, что ему это не нравится. Если кто-то Чимину скажет, что к семнадцати годам его кукуха окончательно поехала, раз радуется, что они с Мином пара, то он согласится и даже не попытается оспорить этот факт. Но что делать, если сердце так безбожно бьётся, когда Юнги рядом, когда он смотрит на него и с полуулыбкой говорит, что тот дурак, когда просто сидит и хмурится, решая очередную задачу по математике? Знал бы Пак ответ на этот вопрос, давно бы принял меры и дальше жил бы припеваючи, но Чимин не знает и вряд ли захочет узнать когда-нибудь. Сейчас всё хорошо, и ему этого достаточно. Как оказалось, Юнги не такой уж тупой и совсем не негодяй, каким его не так давно считал Пак и все его друзья. В первое время Чимину, конечно, было сложно мириться с его заскоками, но если принять их, как однажды предложил Намджун, то станет в тысячу раз легче и, что удивительно, он оказался абсолютно прав.
Намджун вообще изменился в лучшую сторону и оказался довольно смышленым в плане отношений, особенно после встречи с Хёрин год назад. Девушка оказалась его соулмейтом, учится в женской школе при церкви и абсолютная красавица. Чимин с Джином шутили, что это влияние девушки, которая держит их друга, настоящего мужчину, между прочим, в ежовых рукавицах, но это были лишь глупые шутки. Хёрин оказалась милой, доброй и тихой девушкой, только огромных красных сердец в её глазах не хватало при взгляде на Джуна, чтобы она окончательно стала походить на героиню аниме. Она смотрела на Кима настолько влюбленными глазами, что Тэхён, видя это, шутливо убегал в сторону блевать, а потом возвращался и продолжал изображать рвотные позывы. И всё же, знатно похудевший Намджун, значительно преуспевший не только в учебе, но и в спорте, который захотел выглядеть на все сто рядом со своей парой, теперь заставлял оборачиваться вслед за ним не только девушек, но и парней, а ещё завидовать Джина, который всё никак не мог накачать себе пресс. По правде говоря, если бы он налегал на спорт, а не на сладкое, то всё бы у него получилось, но разве объяснишь это Киму?!
Джин с Тэхёном нашли свои пары лишь полгода спустя, да и то, кто знает, сколько бы это заняло времени у друзей, если бы не воля случаев. У Джина соулмейтом оказался Чонгук из параллели, с которым тот практически не общался, но, когда они столкнулись в коридоре друг с другом, у них на руках появились дебильные надписи и плюсом ко всему ещё отбитые задницы и пара синяков на локтях. Наверное, смех Тэхёна и Чимина слышала вся школа, когда Джин показал свою руку, придя с медпункта:
— Что? «Тупой придурок»? Нет, Джин, ну и даёшь, — Чимин залился смехом снова, берясь за живот ладошками. — А ты ему что сказал? — заикаясь от смеха, спросил парень.
— Что он плешивая собака, — виновато произнес Джин так тихо, что друзья еле услышали его.
— Что? Ты сказал, что он собака? — Тэхён аж захрюкал от смеха. — И это появилось у него на руке? — Джин кротко кивнул головой, а Чимин с Тэхёном так засмеялись, что, откинувшись на стульях, перевесились и упали на пол спиной, продолжая смеяться уже на полу.
— Хватит ржать, идиоты, — почти расплываясь в улыбке, произнес Джин, — я же не думал, что мы с ним связаны…
— Джин, тебе нужно было держать язык за зубами, прежде чем сталкиваться с ним, — кое-как успокоившись, проговорил Чимин.
— Йа, мелкий, ты совсем что ли? Он меня так толкнул, что я упал и больно стукнулся задницей об пол, поэтому я не мог держать рот закрытым. А вдруг из-за него я мог навсегда остаться инвалидом? Было бы так, то я сказал бы что-нибудь и похуже.
— Ну что, тупой придурок, вы уже поговорили? — спросил Тэхён, вытирая слёзы, выступившие от смеха.
— Ты что, снова смеёшься надо мной? Нет конечно, я сразу сюда пришёл, у нас урок скоро так-то.
Джин и Чонгуком не сразу поладили, а первое время и вовсе грызлись как кошка с собакой, причём умудрялись не только обматерить друг друга, но и пару раз подраться, да так, что приходилось разнимать их. Но придурки, как любовно называл их сам Чимин, постепенно привыкли друг к другу и начали ходить вместе, как птицы-неразлучники. Чонгук и вовсе влился в паковскую компанию так быстро и незаметно, что пока Юнги не задал однажды вопрос «а что тут делает Чон?», то Чимин и не замечал чего-то необычного. Но был один бесячий факт, который раздражал каждого из компании, — они подкалывали всех и вся, продолжая бесить окружающих одним лишь своим присутствием. Один другого стоил, это признавали все, оба были на голову больные настолько, что Юнги иногда даже отказывался идти с ними рядом, аргументируя тем, что ему стыдно от постоянных криков и выходок.
Соулмейтом Тэхёна стал Субин из класса Чонгука. Они практически не общались между собой до того момента, как, стоя в очереди за обедом в столовой, не разговорились и Тэхён, на правах самого любезного, предложил Субину сесть за их стол. Друзья хоть и не были против, но на нового человека за столом смотрели с некой опаской, будто он враг народа, а не парень с параллели. За разговором этих двоих никто не следил, пока оба не заорали на всю столовую от боли. Метки заработали, и ещё одна пара была сформирована.
Как оказалось потом, они вели беседу о программе «В мире животных» от ВВС. Субин оказался большим поклонником этой телепередачи почти таким же, как и Тэхён, и, когда они заговорили про макак, метки и появились. Чимин заливался от смеха так долго, что чуть не задохнулся от недостатка воздуха, а после, рассказывая об этом Намджуну, который подошёл с подносом к столу, так и вовсе чуть не умер.
— «Красная задница» и «орангутанг насильник», мда, друзья, вы даже Джина с Чонгуком обошли, — сказал Юнги, когда услышал звонкий смех в столовой и подошёл к столу, слушая невнятный монолог о метках друзей от Пака.
Чимин и вся компания снова громко засмеялись, за что каждый получил не только выговор от учителя Квака, дежурного в столовой в этот день, но и наказание за шум. В этот день, как и два последующих, все задерживались в школе ещё минимум на два часа, выполняя поручения учителей.
— Привет, — Чимин взял Юнги за руку и потянулся, чтобы поцеловать парня в щёку. — Я немного опоздал, потому что мама попросила отнести на задний двор стулья. У нас сегодня праздник, ты тоже приглашён.
— Что за праздник? — спросил Юнги, поворачиваясь к Чимину лицом и беря того за руку.
— У папы сегодня день рождение. Исполняется аж целых 45 лет, представляешь?
— Почему ты не сказал раньше? Я бы подготовил подарок, — Юнги удивился.
— Именно поэтому и не сказал. Папа не любит подарки, а ты всё равно бы что-нибудь притащил, так что я забочусь о твоём здоровье, но ещё и о своём, потому что мама за тебя, — Пак тыкнул указательным пальчиков в грудь Юнги, — вынесла бы мне весь мозг. — Чимин лучезарно улыбнулся, и Юнги немного подзавис. Пак прекрасно знает о слабостях Мина и умело ими пользуется, правда, стоит признать, далеко не часто.
С появлением Пака в жизни Юнги парень чувствует себя странно хорошо, даже в те моменты, когда Чимин опаздывает или нарывается на щелбаны, когда метка покалывает и Чимин вскоре заболевает, когда тот рьяно пытается доказать свою правоту. Юнги нравится смотреть за тем, как его глаза буквально исчезают за щеками из-за широкой улыбки, как пухлые пальчики обхватывают его широкую ладонь, как Чимин отдаётся на все сто на поле, пытаясь выбить лишние очки для своей команды. Пак изначально показался ему наказанием за какие-то грехи в прошлых жизнях, но спустя некоторое время стал чувствовать к этому несносному мальчишке нечто большее, чем просто симпатию. И Юнги это нравится, правда нравится. Хоть и пытается отрицать, когда Чимин ловит его с поличным.
— Ты слышал, что сегодня ночью было слабое землетрясение? — спросил Юнги, обхватывая маленькую ладошку Чимина, кончиками пальцев убирая чёлку, упавшую на глаза.
— Правда?
— Да, по новостям вчера передавали, ты не смотрел?
— Нет, слишком рано вырубился, устал, когда маме помогал — Чимин снова улыбнулся. — Сколько баллов оно было?
— Небольшое, около 3-х или 4-х, мы даже не почувствовали, но говорят, что оно будет не единственным. Это опасно, ты же понимаешь?
— Из-за нашей горы Кифо? — Юнги согласно кивнул. — Это действительно проблема, потому что в последнее время она очень неустойчивая, мне отец рассказывал. — Чимин замолчал, вспоминая недавний разговор с папой. — А куда мы идем?
— Это сюрприз, — Юнги перехватил руку Чимина удобнее. — Дойдём, и ты сам всё увидишь.
Юнги давно заприметил это место на обрыве. С него открывался шикарный вид на море, которое так любит Чимин. Одинокое раскидистое дерево, крона которого наполовину опустилась низко к земле, могло бы с лихвой закрыть их обоих, скрыть с чужих глаз. Гуляя в одиночку ещё очень давно, Юнги нашёл это место и часто приходил сюда подумать о чём-то своём. Ему нравилось сидеть здесь вечером, в особенности весной, когда уже появлялись зеленые листья и дерево приобретало свой естественный облик. Ему нравилось наблюдать за кораблями вдалеке, размышляя о том, куда они плывут, к чему стремятся. Нравилось смотреть за чайками, что, низко опустившись, лавировали над водой, добывая себе еду. Дойти до него было непросто из-за своего расположения, но, несмотря на это, это давало возможность побыть одному и быть уверенным, что точно никто не потревожит. Ему нравилось это место, и именно поэтому он решил «подарить» его Чимину, разделить вместе с ним радость нахождения там.
— Тут и правда очень красиво, — тихо произнес Чимин, будто боялся нарушить таинственную тишину их тайного укрытия.
— Я не говорил тебе этого, — начал Юнги, поворачиваясь лицом к Чимину, — но я правда считаю, что Афродита, соединив нас, сделала правильный выбор. — Чимин ярко улыбнулся, и Юнги взял в ладони его миниатюрное личико, большими пальцами поглаживая еле заметные ямочки на чужих щёчках.
Юнги глазами очерчивал каждый изгиб лица Чимина, останавливаясь на родинках, небольших морщинках от частой улыбки, на пухлых губах. Мин медленно сократил расстояние, словно боялся спугнуть приютившегося у него на руках птенца. Мин нежно, тихо, почти невесомо коснулся своими губами чужих, вкладывая в этот жест всю свою любовь, всю нерастраченную нежность, на которую, как ему казалось ранее, он не был способен. Поцелуй получился настолько чувственным и интимным для их чувств, что Чимин, не сумев сдержать переполняющие его чувства, почти беззвучно всхлипнул, а по его чистому лицу скатилась одинокая слеза. Он плакал и не мог объяснить, откуда в сердце взялась эта невыносимая печаль, разрывающая сердце на куски. Юнги большим пальцем словил прозрачную слезу, не дав ей продолжить свой путь.
— Как думаешь, сколько в мире упало звезд? Сколько желаний они подарили людям? Сколько в небо молвили молитв те, кто ждал помощи?
— С чего такие вопросы? — Чимин пожал плечами, всматриваясь в линию горизонта. — Не знаю, много, очень много.
— Когда мы вернёмся сюда? — спросил Чимин, укладывая голову на груди Юнги, сцепляя руки за его спиной, крепко замыкая в объятиях. Он вдохнул запах его прожженных белых волос, пахнущих вкусным фруктовым шампунем.
— Когда захочешь. Мы можем приходить сюда каждый день, пока не началась школа, — Чимин лишь закивал головой, зарываясь носом в белоснежную футболку своего соулмейта, своей родственной души, пока Юнги нежно гладил его по спине.
— Я хочу прийти сюда ночью, когда будут падать звёзды. — Чимин на минуту замолк. — Давай загадаем одно желание на двоих? Говорят, так оно будет иметь двойную силу и исполнится в два раза быстрее. — Юнги коротко кивнул, расплываясь в улыбке, думая о том, какой же Чимин всё-таки мечтатель. — Что бы ты загадал?
— Загадал бы всегда смотреть на тебя.
Юнги давно был знаком с семьёй Пак, поэтому официального представления для него не требовалось. Маленький городок делает свою работу, каждый друг друга знает, и не имеет значения, общались ли вы когда-либо или нет. Да и к тому же, мама Юнги работает на той же ферме, что и родители Пака, а отец Чимина когда-то устраивал мастер-классы в своей мастерской, куда и ходил одно время сам Юнги. Хоть ему и нравилась семья Чимина, он всё ещё неловко чувствовал себя рядом с ними, будто он провинившийся котёнок в доме чужих хозяев.
Пока все веселились и танцевали под музыку, в том числе и Чимин со своими приятелями, родители которых были друзьями семьи, Юнги тихо сидел за столом, поедая закуски и запивая их сладкой водой. Пак пытался вытащить его на импровизированный танцпол, даже Тэхён орал о том, что если тот не выйдет, то откусит ему по меньшей мере руку, но Мин лишь усмехнулся и продолжил сидеть на своём месте. Ему нравилось наблюдать, как Чимин резвится среди танцующих тётушек и дядюшек, как Тэхён прыгает словно попрыгунчик, как Джин размахивает руками на национальный манер, как все они искренне смеются и улыбаются. Юнги наблюдал и запоминал каждый миг, пряча воспоминания в небольшую коробочку под сердцем, созданную для самых важных моментов. Даже сидя в одиночку за столом, Юнги не чувствовал себя чужим здесь, не чувствовал себя одиноким. Было неловко — да, но одиночеством тут и не пахло.
Все так активно танцевали, что от вибраций даже зашатался стол со всей стоящей на нём посудой. Никто не заметил ничего необычного, даже Юнги, будучи увлеченным совсем другим.
Чимин проснулся на следующий день поздно, позднее, чем обычно, потому что лёг спать только в пятом часу, после того, как все гости отправились по домам. Быстро перекусив, накинув на себя домашние штаны и футболку и надев первые попавшиеся кеды, он вышел на задний двор собирать стулья и убирать со стола, пока мама мыла посуду. Парень поставил стулья друг на друга и по несколько штук отнес в пристройку. Когда Чимин уже возвращался с последней партией, он услышал звук взрыва со стороны горы Кифо, но из-за расположения дома не было видно причину столь громкого шума, поэтому, наказав себе узнать об этом позже, он всё же направился в сарай, но не успел парень дойти до него, как рука настолько сильно заболела, что все стулья с грохотом попадали вниз, ломаясь под весом друг друга.
Чимин схватился за запястье и упал на колени, прижимая руку к себе так близко, будто это могло уменьшить боль. Глаза помутнели от шока, он видел перед собой лишь мелкие звездочки, будто сильно ударился головой, в ушах стоял гул, кроме стуков сердца и собственного дыхания, как после марафона, Чимин ничего не слышал. Из глаз хлынули слёзы, боль была настолько сильная, будто руку вспарывают тупыми ржавыми гвоздями, а после прижигают раскалённой пластиной. Пак думал, что это никогда не закончится.
Когда боль всё же отступила, Чимин наконец выдохнул и так часто задышал, будто никогда не дышал и вовсе. Парень вытер слёзы тыльной стороной ладони и поднёс к глазам запястье с красной меткой. Слова Юнги были такими яркими, словно были написаны кровью. Чимин поднялся на ноги и кинулся бежать в дом к телефону, время беспощадно исчезало. У Чимина был час. Отсчет начался.
Он просил Юнги остаться вчера у него дома, просил не уходить так поздно, но тот его не послушал. Чимин предлагал Мину постелить в зале или в его комнате, но Юнги ушёл, теперь он уйдет навсегда, его невозможно будет спасти. Чимин залетел в дом и понесся к домашнему телефону, сразу снимая трубку с аппарата. Пак набрал заученный до скрежета зубов номер, а в трубке противное пиликанье, номер занят. Чимин был зол, он рвал и метал, набирал номер снова и снова, агрессивно крутя циферблат, пока в дом не влетела мама. Она кинула куда-то в сторону тряпку, которой протирала стол, и что-то кричала. Чимин не слышал её. Он вообще ничего не слышал, ничего, кроме отчаянного шепота, моля всех богов в мире, чтобы Юнги ответил. Его разум словно в вакууме, словно он весь в мыльном пузыре.
— Чимин, бери самые необходимые вещи, мы уходим, — мама подошла к сыну и схватила того за руку, пытаясь отвести в комнату. — Чимин, у нас нет времени. Собирайся.
— Нет, нет, отстань, Юнги не отвечает, у меня меньше часа, меньше часа, — Чимин вырвал свою руку, повторяя это как мантру, как молитву, будто это что-то могло изменить. У него не было уже этого часа, минуты беспощадно утекали.
— У нас нет времени, Чимин, — мама перешла на крик, силой разворачивая сына к себе, снова хватая за запястье. — Гора Кифо — вулкан. Ещё час и нас здесь уже не будет. Нам надо бежать.
— Я должен его увидеть, — Пак вырвал руку из материнской хватки, открыл дверь и вышел из дома, от калитки сорвался на бег и несся сломя голову прямо. От перекрёстка надо повернуть налево, а там недалеко и дом Юнги. Ещё чуть-чуть, ещё немного и он его увидит, хоть и в последний раз. —
Пожалуйста, Юнги.
Ещё выбегая из дома, Чимин остановился и поднял взгляд на Кифо: гигантское серое облако пепла поднялось в высоту на несколько десятков километров, медленно расползаясь по небу. Чимин отвернулся и начал бежать, набирая скорость, мысленно молясь успеть. Постепенно город накрыло темнотой, медленно расползающаяся тьма поглотила голубое небо. Людей становилось на улицах больше, все выбегали из своих домов, оставляя настежь открытые двери. Все понимали, что вряд ли вернутся сюда вновь. Многие неслись в сторону причала, надеясь переправиться через море, ища в нём защиту. Чимин почти добежал до перекрестка, как услышал собственное имя. Юнги бежал на другой стороне улице такой же растрепанный и домашний, одетый во что попало. Чимин перебежал проезжую часть и понесся в его сторону, падая в его объятия.
— Чимин, у тебя меньше часа, — кричал Юнги, беря в руки его лицо, всматриваясь в уже давно любимые глаза. На улице было так шумно, что невозможно было ничего расслышать. — У меня метка стала красной. Прости, я не смог тебя уберечь…
Юнги кричал, голос его дрожал, а про себя он молился всем богам, прощение у них и у Чимина просил. А Чимин всё понимал, все слова, что невысказанными остались, всё к себе примерял. Понимал, что это не вина Юнги и не вина самого Чимина. Они были обречены ещё с того самого момента, когда оказались в одном классе, когда впервые поссорились в школе, когда разговорились о книгах, когда появились метки. Они были обречены с самого начала и этого нельзя изменить, нельзя переиграть. Попробуй сделать ход, каждый следующий будет обоих тянуть ко дну, как бы кто-то ни старался выиграть. В конце нет света, в конце лишь тьма, поглощающая обоих.
Люди бежали, спешили, таща за собой своих детей в чём попало. У кого-то за плечами были тюки и торбы, у кого-то лишь надежда, ускользающая как песок сквозь пальцы. Они неслись сломя голову в сторону моря, даже не оборачиваясь, не следя за тем, как смерть наступала на пятки, как самых дальних уже целовала в щёки, протягивала руки к тем, кому не суждено было выжить. Многие знали, что они обречены, знали, что их родственным душам тоже скоро придет конец, но каждый спешил, каждый бежал, спасая не столько себя, сколько тех, кому суждено выжить, тем, кому ещё судьба не написала свою историю, за кого ещё не решила.
Матери крепко держали своих детей за руки, несли на своих плечах и грудях самых маленьких. Главное не себя спасти.
Не себя.
— Нам нельзя здесь стоять, — Юнги взял Чимина за руку и потянул в сторону причала.
— Нет смысла, Юнги, — Чимин махнул головой, стуча ладонью по его руке, — нет смысла куда-то бежать, — Чимин упирался, пытаясь остановить Юнги.
— Давай хотя бы попытаемся, — Юнги заглянул в чужие глаза, в которых всё также ярко светили звёзды, они не потухали, всё такие же светлые.
— Нет смысла. Давай поможем лучше тем, кто не обречён? — Чимин подошел к Юнги вплотную, взял в ладони его лицо и заглянул в родные глаза. — Давай сделаем это напоследок? — Чимин не спрашивал, он не просил, он знал, какое решение примет Юнги. По лицу скатилась одинокая слеза, и Юнги хватило секунды, чтобы прижать Чимина к себе, обнять его так крепко, как ни обнимал никогда и никогда не сделает это вновь. У них не было времени, им некуда уже спешить, некуда и незачем бежать. Их короткая история окончена, занавес опустился.
Дышать становилось с каждым разом труднее. Небо сгущалось. На улице становилось всё темнее и темнее. Люди уже мчались на машинах на всех скоростях, горячая лавина из раскаленных камней, жидкой смеси газа и пепла приближалась к городу и, кажется, что уже первые дома, а с ними и ферму, подмяла под себя. Становилось так жарко, как на островах, настолько, насколько не было тепло в самый жаркий летний день. С неба падала горячая пыль, оседая на тех, кто ещё находился на улице, оставляя невесомые ожоги на коже, медленно прожигая одежду. Было так темно, что поднеся руки к лицу их невозможно было увидеть.
Чимин увидел маленькую девочку, которая от страха села посреди улицы, плача крупными слезами и воя навзрыд. Её руки покрылись мелкими ожогами от пыли, которую она пыталась с себя стряхнуть, только причиняя себе боль; волосы её вздыбились, превратились в один сплошной комок, а девочка сидела и плакала, зовя маму. Юнги ринулся к ней, а Чимин, пытаясь в темноте разглядеть приближающиеся автомобили, выскочил на дорогу, пытаясь остановить хоть какую-нибудь машину.
Мчащиеся машины не останавливались, они спешили вперед, спасая свои жизни и чудом не сбивая Юнги. Темно было так, что даже фары особо не спасали, все ехали по памяти. Когда поток грязной раскалённой лавины оказался всего в нескольких кварталах от них, а сила жидкой смеси выравнивала всё на своём пути, темнота стояла такая, что не видно и собственного носа, но последняя машина всё же остановилась. Юнги отдал малышку из рук в руки и не успел он закрыть дверь, как автомобиль сорвался с места. Чимин на ощупь нашел Юнги и взял того за руку.
— Как думаешь, умирать больно? — спросил Чимин, медленно поворачивая голову и встречаясь глазами с Юнги. Он еле видел его силуэт, в голове достраивая образ Юнги.
— Думать об этом больно, умирать — нет, — тихо произнес Юнги, легонько касаясь губами чужих.
В момент, когда Юнги его целовал, когда дарил последний и самый невинный поцелуй, вкладывая в него все свои нерастраченные чувства, их снесло раскаленной волной, а небо вмиг треснуло пополам и засверкали молнии чёткими зигзагами. Ни один из них не поморщился, не издал ни единого звука, полностью повинуясь природной стихии. Теперь для них не существовало никого. Теперь для них не было ни одной живой души. Они были вместе. Они были едины.
Юнги с Чимином так никогда и не узнают, что машина, в которую они посадили девочку, была машиной родителей Намджуна. Что она не успела отъехать, не успела свернуть, не успела, взрываясь вместе с малышкой, взлетая на воздух с Намджуном и его отцом. Чимин с Юнги так никогда и не узнают, что их родители тоже не выжили, что им тоже не была предписана жизнь. Они никогда не узнают, что они были обречены ещё в тот самый момент, когда Афродита, наблюдая за своими детьми с небес, давно зная их судьбу, её не изменила. Богиня сделала свой последний шахматный ход — цугцванг, ход, при котором страдают обе стороны. Она тоже пострадала, теряя своих детей, за которых она переживала не меньше, чем за себя.
Она исполнила их последнее желание, истратив последние крупицы своей силы. Афродита, смотрящая на своих бедных детей, в последний раз помогла исполнить их единственное общее желание, мечту, которую они даже не успели загадать падающей звезде прежде, чем небо упало на них. Оно раскинуло звезды, принимая в свои распростертые объятия пару, грезы которых растаяли в линии горизонта, вместе с их последним дыханием. Теперь их сердце, поделённое на двоих, уже не болит. Богиня забрала их боль себе, оставляя её как напоминание, что даже боги не властны над природой. Звезда, что некогда указала на них, соединяя в пару, навсегда угасла, а в мире Афродиты Луна на Солнце поменялась.
На часах было ровно три сорок четыре, когда последнее желание закованных в стихию влюбленных исполнилось.
***
Он приезжает сюда спустя год. Парень идет по дороге, которая, по идее, должна быть здесь. Он не узнаёт свой маленький город, не может поверить, что разрушившиеся здания когда-то были его домом, домами его друзей, его школой. Он видит лишь грязь, разруху и боль, боль его народа, боль его семьи.
Достать тела из застывшей массы не представлялось возможным. Сама масса была как бетон, такой же прочной и сильной, а любые механические работы на этой местности могли бы снова спровоцировать землетрясение и очередное извержение вулкана, поэтому обезображенные лица некогда бывших соседей и знакомых, выглядывали сквозь толщу бывшей лавины, будто из-под земли, заглядывая в самую глубину души, подарив свой вечный взгляд небу, своей матери Афродите.
Он ищет их. Со слезами на глазах ходит по бывшему городу, всматриваясь в то, что осталось от его друзей. Они лежали вместе, их руки были сцеплены. Раньше тут располагалась главная проезжая часть, широкая дорога, а сейчас это могила, каменная могила для погибших, бетонный саркофаг для двух родственных душ. Встретившись со стихией лицом к лицу, они не забыли друг о друге, не забыли о своём предназначении. Они держались за руки и смотрели друг на друга. Глаза их были открыты, а пыль от вулкана въелась в зрачки, быстро закаменев. Рты были обезображены в улыбке. Теперь они не были людьми, они были ангелами, заточенными навсегда в стихию.
Джин смотрит на их обезображенные лица, вглядывается в каждый миллиметр и видит всю нерастраченную нежность и любовь. Он потерял свою душу, потерял родного человека в тот день, его запястье чисто, а душа чернее тьмы. Он завидует им. Завидует каждым сантиметром своей души, своего сердца, потому что они вместе, потому что даже после смерти они остались вдвоём, преданные друг другу. Джину лучше было умереть там, вместе с Чонгуком, вместе со всеми своими друзьями, но Афродита, богиня-злодейка, посмеялась над ним, отклоняя все его просьбы. Вся его жизнь оказалась закованной навсегда в стихию, а он, как вечный странник, может лишь наблюдать за тем, как в том, другом мире, каждый живёт счастливо, в отличие от парня, который душу рвёт, глядя на тех, кто когда-то был смыслом его жизни. По коже то и дело бегают мурашки. Вероятно, дело в том, что здесь так много людей, застигнутых смертью неожиданно, неготовых умереть. Ничто не потрясает нас сильнее, чем внезапная смерть, главный ужас человеческого существования.
Их всех безумно не хватает в новой жизни парня. Не хватет всезнающего Намджуна, остряка Тэхёна с дурацкими шутками и прозвищами, не хватает Чимина с его глупыми предложениями и выходками, не хватает Чонгука, что должен был всегда сопровождать Джина, подшучивая над его очками с толстыми стёклами. Но над всеми ними шумно порвалось небо. Теперь Ким хочет надеяться, что все они будут искать свои звезды, с которых будут наблюдать за ним.
Ким вспоминает историю, что ему однажды рассказала мама. Она говорила что-то о Японии и их самураев, говорила о том, что их традиции призывают постоянно пребывать в готовности к неожиданному концу. Одно из известнейших самурайских изречений гласит: просыпаясь утром, будь готов к смерти. Не потому что так импозантней, а потому что это обостряет ощущения и пробуждает разум, очень страшно умирать врасплох. Знала ли мама Джина будущее, видела ли она его во снах?
Возможно. Кто теперь это узнает? Но именно сейчас он понимает её так, как не понимал никогда. Она была права: умирать быстро, не зная собственного конца страшнее, чем знать окончание собственной истории.
Джин оставляет цветы, принесённые с собой, и навсегда уходит, больше никогда не возвращаясь в то место, в их маленький городок, который стал кладбищем. Никому не дано знать, в каком возрасте ему суждено умереть. Друзья и семья Джина тоже этого не знали.
***
К сожалению, фикбук не даёт права написать примечание автора перед частью и после неё, так что мы напишем сюда.
От Магнолии (автор):
Хочу взять на себя смелость и рассказать о том, к чему была написана эта работа. Я уже много лет задумываюсь над тем, насколько быстротечна жизнь. Мы не знаем, чем закончится сегодняшний день и начнётся ли завтрашний. Мы живем, на самом деле, одним днем, строя планы на будущее, которого может и не быть.
Первая главная мысль работы «Ровно 3:44» состоит в том, чтобы жить только одним днем, сегодняшним. Не жалейте сегодня слова и поступки, потому что завтра уже будет поздно говорить, ведь для кого-то это «завтра» может и не наступить вовсе.
Вторая главная мысль заключается в том, чтобы не взрослеть слишком рано. Будьте детьми как можно дольше, потому что это самое прекрасное время, которое ты уж точно никогда не вернешь, даже если наденешь ту же одежду и так же завяжешь косы. Эти мгновения не вернуть, они уходят из нашей памяти, чаще всего, раньше всех.
