у ведьмаков нет чувств.

Лютик сидел на большом камне. Слёзы катились по щекам к подбородку, а дальше по груди, не прикрытой вырезом рубашки. Он плакал в последний раз совсем мальчишкой, и не совсем понимал причины слёз сейчас, но они так предательски выступали без остановки. Холодный ветер сушил мокрые ресницы, копошился в коротких темных волосах. Юлиан никогда так сильно не привязывался, ни к одной из своих многочисленных любовниц, которые падали к нему в постель после его баллад, воспетых им сладким голосом. Он не мог разобраться в себе, не мог и подумать, что может испытывать чувства к мужчине, но так получилось. Что-то влекло и манило его к ведьмаку с самого первого взгляда. Роковые слова крутились в голове, словно диск пилы, резали душу, все чувства этого впечатлительного, ранимого барда. — Теперь я лишь одного прошу от жизни, чтобы она спровадила тебя подальше от меня! Он совсем не ожидал услышать их, не хотел. Надо было делать выбор, либо он прямо сейчас уйдёт, не ударив в грязь лицом, либо простоит здесь еще хоть секунду, и расплачется, как ребенок. Ведьмак отвернулся, возможно, не желая показывать эмоции, возможно, не желая увидеть эмоции Лютика. Ветер приятно освежал, развевал длинные белые пряди волос. -Бывай, Геральт. Попытался унять дрожь в голосе, не знает, получилось ли. Хочется забыть все, ходить по пивнушкам, петь песни и проводить ночи в постелях замужних дам, но не получается. Не смог далеко уйти, в бессилии сел на камень и зарыдал. Юный бард так долго брел по миру в поисках смысла, в поисках того, с кем хотел бы провести остаток своей человеческой недолгой жизни, и, казалось, только найдя его, тут же потерял. Обидно и грустно, что попал под горячую руку, был обвинён в поворотах судьбы, и сейчас сидел в одиночестве и позорно плакал. Он не знал, да и не думал о том, как будет отсюда выбираться и что будет делать дальше. — Эй, Лютик! Низкий, такой родной голос вдруг заставил обернуться. Юлиан вскочил с камня, вытер наскоро лицо и испуганно взглянул на ведьмака. — Я… я просто присел отдохнуть, я уже ухожу. — Нет, постой. Геральт тяжело вздохнул, ненадолго прикрыл глаза, будто думая о чем-то, и быстро и скомкано, чтобы не успеть передумать, бросил: — Прости меня. — Чего? — Я и правда был не прав, сорвался на тебя, хотя ты здесь, конечно, не причём. Никогда Лютик не видел ведьмака таким подавленным (если быть точным, он не видел его подавленным вообще ни разу). Хотелось его обнять, несмотря на то что обида еще сидела в сердце, царапая стенки своими острыми когтями. Он молча подошёл, уткнулся Геральту в шею, от тепла его дыхания тело покрылось мурашками. Юлиан ожидал тогда чего угодно, но не сильных рук, обхватывающих его тело, прижимающих к себе крепче, утягивая в тёплые, такие родные объятия. — Знаешь, ты прав. Давай уйдём. Я понял что-то. Плевать я хотел на эту Йен и предназначения. Все, что мне нужно, всегда было со мной, а я и не замечал. Лютик покрылся краской. Прижался сильнее, словно ребёнок, пытался раствориться в этих объятьях, раствориться в сильных руках Геральта так, как обида на него мгновенно растворилась. Как тут обижаться, когда такой нелюдимый и серьезный ведьмак сейчас открыт для тебя, будто раскрытая книга. Люди думают, что у ведьмаков нет чувств, но если это не чувства, то тогда что вообще вы называете этим словом?