Лес

      Подъём снова оказался одиноким, но теперь девушка чувствует себя гораздо лучше, легче. Поэтому встать с кровати и выйти из комнаты было совсем нетрудно.       Дом стоял в тишине и казался совершенно пустым, возможно, так и было. Во всяком случае, в тёмных коридорах ничего не говорило об обратном.       В темноте глаза чувствовали себя удивительно хорошо и даже смогли разлечать маленькие таблички на дверях. «Топаз. 03.04.1876», «Изумруд. 15.06.1865», «Рубин. 31.11.1889». Похоже, помимо неё здесь жили ещё очень многие, но от чего-то Лёд их совсем не видела и не слышала. Быть может, они тоже спят? Ушли куда-то?       Из любопытства девушка вернулась к своей комнате и осмотрела дверь. Если остальные таблички были из железа и содержали в себе числа, то эта была позолоченной и обошлась без дат. «Синий Алмаз». — Я что… Особенная что ли? — Дитя наклонила голову на бок и проморгалась пару мгновений, вдруг потонув в собственном потоке мыслей. — Конечно. — Голос Блэк заставил её вздрогнуть, но при обороте великанша даже показалась младшей милой. Как большой плюшевый медведь или тот из цирка, с большими грустными глазами, но добрым выражением на лице. В домашней одежде, без плаща, её комплекцию было легче понять: широкие плечи, грудная клетка, торс сужающийся к талии, но всё же сохранились свойственные женщинам «песочные часы» и таз снова оказывался плотнее в каком-то смысле. — Почему? — Лёд подняла к ней голову, невольно смыкая губы плотнее. — Потому, что ты Алмаз… — Без перчатки рука кажется не только тяжёлой, но и тёплой, однако поглаживание по голове всё равно нежное. — Ты… Что-то вроде принцессы. — Надо же… — Её руки поймали пальцы старшей и опустили её ладонь, прижимая уже к щеке. От чего-то, с ней было уютно с самого начала. — А как тебя зовут? — Блэк. Это значит «чёрный». — И что, всех зовут по цветам, да?       После кивка Лёд обернулась на свою табличку и чуть нахмурилась в непонимании: — А почему же меня зовут Дитя? — Потому, что ты ещё маленькая… У нас так всех малышей зовут. Вырастешь и тебе дадут новое имя, взрослое. — Почему бы не дать его сразу? — Потому что ты ещё не будешь ему соответствовать.       Девушке это объясняет немного, но она улыбается и потирается щекой о немного шероховатую руку, закрывая глаза, а потом вдруг поднимает руки и протягивает их к старшей, немо прося поднять её, что и происходит, очень радуя. — Расскажи мне что-нибудь ещё, пожалуйста…       Блэк посмеивается и уходит со своей ношей в гостиную, по пути уточняя, о чём конкретно младшая хочет знать больше. — Дверь… Почему на ней меняются значки? — Это нам в помощь, дело в том, что при каждом повороте ручки против часовой открывается портал между двумя дверями в разных зданиях. Здесь и в другом месте. Значки показывают нам, куда конкретно мы пойдём. — А как же тогда выходить на улицу? — Поворачиваешь по часовой. Замок волшебный, так что дверь откроется.       Дитя Льда замолкает, когда Медведь садится вместе с ней в кресло, задумывается над следующим вопросом, чувствуя достаточно сильную вину за излишнее любопытство. — А что означает зелёный? — Бенсхайм — небольшой городок совсем неподалёку. У здания, принадлежащего нам там зелёная дверь. — Значит, если я прокручу до зелёного и потяну на себя… Я выйду в город?       Распущенные чёрные кудри чуть покачиваются при немом положительном ответе, но потом, когда серые глаза цепляются за довольное выражение лица, в них резко появляется некий испуг и Блэк ударяет себя по лбу рукой: — Чёрт меня дери, язык как помело… Мне не стоило этого говорить. — Почему? — Голубоглазая удивилась и чуть вздрагивает и подсказывает на месте, растерянно всматриваясь в великаншу.       Та только разочарованно и с большим сожалением вздохнула, с вмиг уставшим взглядом смотря сверху вниз: — Я бы хотела верить, что ты поведёшь себя благоразумно и не будешь выходить из дома, пока Грэй не разрешит… Но кого мы обманываем, верно? Особенно теперь, когда ты знаешь как устроен замок. — Это, что, настолько очевидно? — Дитя Льда потемнела в щеках и опустила голову, пытаясь достаточно убедительно показать стыд. — Более чем. — Женщина подмигнула ей и коротко посмеялась, после потянувшись. — Но давай это останется нашим маленьким секретом, хорошо? — Конечно! — Вот и замечательно… Не против, если я оставлю тебя? Зимой я чувствую себя неважно и мне нужна медвежья доля сна, понимаешь?       После очередного кивка согласия Чёрный Алмаз поставила юную собеседницу на пол, а сама направилась в коридор, по пути громко, словно напоказ, зевнув и закрыв за собой дверь. Для Бьянки она почти ничего не смогла сделать и это не только от того, что на дворе зима. Медведь вообще последние лет сто не может составить Ковену достойную конкуренцию. У ведьм всё больше сторонников, всё крепче связи, а что насчёт неё? Ну, есть она сама, поредевшее и распылённое по Германии семейство Кауц, которое наполовину уже и не связано с ней. Есть ещё духовенство и орден Двенадцати, но они не признают уже никого из других рас хорошим. Потому они и не менять в корень зла, а невольно тратят силы на мелкие отростки. Женщина и сама по себе давно уже ощущает слабость, независимо от сезона, а всё из-за количества ограничивающих энергию печатей от Грэй. По одной за каждую помеху. Для Бьянки она не смогла сделать ничего, не смогла помочь остаться человеком, но быть может, этого слабого рывка оставшихся сил хватит, чтобы подарить Дитя Льда шанс на человечность?       Синий Алмаз не сразу заметила, что дверь на улицу немного приоткрыта. Только на ковре полоска занесённого ветром снега сказала ей об этом и заставила подойти. Снаружи уже было темно, но улицу освещали лампы фонарей, рисуя на тратуарах рыжие круги, словно бы краской, а не светом пламени. Напротив и побокам были дома, а саму дверь с той стороны покрывала зелёная краска. — Город… Бенсхайм…       Холод не чувствовался совсем, вот ветер — да, но он не давал неприятных ощущений, а скорее просто касался кожи, иногда укалывая снежинками. Девушка оглянулась на пустой коридор, вспоминая слова Еллоу и Уайт, а потом снова на улицу, ощущая, что наружу её тянет сильнее, чем в третий раз поспать. — Я ненадолго… — Обещает она себе и кивает для большей убедительности и выходит, закрывая выход за собой. — Я просто немного прогуляюсь… Посмотрю. Это ведь неплохо? Всё равно люди спят.       Снег громко захрустел, полностью накрыл ступни и засыпался в туфли. Обжигающего холода Дитя Льда не почувствовала, но идти так было неудобно, благо температуры тела не хватало чтобы в обуви всё это добро начало таять и неприятно мочить чулки.       Однако ситуации она не боится и она её не злит, только веселит и заставляет рассмеяться на очередном перекрёстке, от вида ног чуть ниже колена укутанных в снег, как в унты или сапоги. Вот только эхо от смеха достаточно хорошее. — Леди… Леди Роббер? — Мужчина замер было на месте, когда встретился с ней взглядом, а потом сорвался вперёд и поймал за руку прежде, чем это бледно-синее виденье исчезнет из его поля зрения. — Стойте!       Девушка испуганно замерла, широко открыв глаза, а потом дёрнула руку на себя, уже готовясь закричать. Этого ещё не хватало- попасться человеку! Прошла только доля секунды, а она уже тысячу раз прокляла своё любопытство. Старшие наверняка не просто так избегают с горожанами. Что же теперь будет?! — Я вас не обижу. — Он игнорировал сопротивление так, словно бы его совсем не было и всё время старался заглянуть в лицо, чтобы показать доброжилательное выражение своего. — Я Фридхолд, вы меня помните? О, вы же совсем замёрзнете!       Сразу после этих слов полицейский укрыл её своей верхней одеждой и торопливо повёл по тёмному городу, даже не оборачиваясь. — Ваша матушка будет так счастлива… Мы полагали, что вы- — Отпустите меня! — Наконец Дитя Льда смогла кричать, пересилив разыгравшийся ветер и с силой ударила грудь сопровождающего кулаком, но тот словно бы и не почувствовал, только испуганно обернувшись на крик.       Не было похоже, что он понял причину её протеста, посчитал за панический бред, укутал плотнее и практически на руках понёс к дому, при этом бормочет в усы: — Вам нечего бояться, я человек… Я вас не обижу, вы выбрались, вы выбрались, теперь всё будет хорошо. Вот увидите.       Мари почти оглушила их обоих своим вскриком и обняла младшую настолько крепко и отчаянно, что та даже растерялась и забыла собственную тревогу, на секунду даже почувствовав тепло. — Бьянка! — Старшая Роббер осыпала её лицо и шею поцелуями, снова и снова прижимаясь щекой, но не отпуская. — Ты жива! О, Господь… Спасибо…       Она вдруг прервалась и ощущала руки девушки и, не дав сказать и слова, потащила к камину, после принявшись торопливо разводить огонь: — Так замёрзла, моя бедная девочка… Ну ничего… Ничего, сейчас мы тебя согреем… Сейчас скипит чайник и мВ хорошенько тебя согреем… Бедная, кроха, зачем же ты пошла в этот проклятый лес? При этом совсем одна?       Дитя Льда снова промолчала, смотря за тем, как женщина пытается разогреть её ладони, старательно массируя и растирая их пальцами. Тепла больше не становилось, только трение неприятно царапало кожу и заставляло чуть поморщиться. В остальном взгляд казался одновременно бездомным и пустым, она смотрела на комнату, на людей, на огонь, но, кажется, не понимала, почему она здесь и словно бы никого не слышала.       Фридхолд же прищурился, всматриваясь в блеск между ключицами и уголки его рта резко опустились в противовес бровям, поползшим на лоб. Он робко коснулся плеча Мари и попробовал её отвлечь: — Нет, миссис, боюсь, мы не сможем. — О чем вы? — Француженка остановилась и повернула к нему лицо, полное непонимания. — Просто нужно время и… — Нет.Она не согреется, даже если мы бросим её в огонь. — Я вас не понимаю.       Полицейский закрыл глаза, набрал воздуха и покачал головой прежде, чем продолжить говорить: — Это не человек больше… Это даже не Бьянка… Боюсь, ваша дочь на самом деле мертва в каком-то смысле.       Женщина замерла с приоткрытым от растерянности ртом и повернулась к голубоглазой, руки которой оставались всё настолько же ужасно холодными: — Дорогая, о чём он говорит? Что… Что с тобой произошло? — Очередное молчание её встревожило и старшая дёрнула её на себя. — Почему ты не отвечаешь, Бьянка?       Дитя Льда посмотрела ей в глаза и медленно моргнула, а потом вдруг всё же ответила: — Это не моё имя.