***
Он не был один в следующий раз, когда из его горла полез лепесток. К его счастью, он телепортировался в уборную достаточно быстро, чтобы не навести шуму и не испортить один из треклятых банкетов, устроенных начальством. Плохо было только то, что пока Шимазаки пытался избавиться от какого бы то ни было цветка, застрявшего в его горле на этот раз, над душой у него стоял Хатори, заботливо поглаживающий его по спине. — Снова клубника, да? Не завидую я этой твоей аллергии, дружище. Шимазаки с горем пополам высвистел еле слышное «нет» и вновь закашлялся. Видимо, на этот раз Минегиши решил сменить цветы в его лёгких на что-то поменьше. Казалось бы, избавляться от них должно было быть гораздо приятнее, если бы не было так больно. — Блять, — прошипел Шимазаки, хватаясь за горло. Боль заставила его изогнуться крюком и отчаянно сжать руками раковину; мучительная колющая боль, словно что-то пыталось прорваться сквозь мягкую ткань в его горле, как будто он наглотался булавок… нет, канцелярских кнопок. «Терни», подумал Шимазаки, когда ему в конце концов удалось выкашлять несколько лепестков. — Чувак… — растерянно прошептал Хатори, — какого хрена.? Шимазаки тоже был не прочь узнать, какого же всё-таки хрена. Он впился ногтями в собственную шею, еле-еле остановив себя от того, чтобы разорвать себе горло. Ему всё ещё было больно. Больно, больно, больно. Он втянул носом воздух, жадно и прерывисто. — Коней придержите, это ведь не… — снова подал голос заворожённый Хатори, — это, что, лепестки роз? * Шимазаки не ответил, в страхе, что попытки разговаривать сделают ситуацию только хуже. Он почувствовал как глаза наполняются слезами и отвернулся; нельзя было позволить Хатори это увидеть. — Стой тут, Я позову Минегиши. Словно по щелчку, Шимазаки схватил его за запястье. — Нет, — ему хватило сил сказать только это. Боль на мгновение отступила и терни расползлись, позволяя ему сделать вдох. Мир вокруг него шёл ходуном. — Может, Минегиши что-то придума- — Нет! Уходи. Это не твоё дело. Минегиши был где-то там, развлекался на этом долбанном банкете. Раньше, этим же вечером, Шимазаки нашёл его, разговаривающим с каким-то незнакомым эспером. Его аура в этот момент излучала тепло и спокойствие так, как никогда не делала этого рядом с Шимазаки. Коль! — и снова без объявления войны. Шимазаки всхлипнул, теряя хватку на руке Хатори, и растворился в воздухе, телепортируясь в свою комнату.***
Минегиши заболел. Уже третий день как он был прикован к кровати и ничто не предвещало его скорейшего выздоровления. — Тяжёлая простуда, — сказал доктор, закрывая за собой дверь в чужую квартиру, — со временем ему станет лучше, сейчас ему нужно просто отдохнуть. Рассказывал он это всё Шимазаки, который просто случайно проходил мимо. «Случайно» значит уже раз так в четвёртый за последние пять минут. — Отдохнуть, понял, — кивнул Шимазаки, — я скажу боссу. — Вот список лекарств, — доктор всучил ему в руки бумажку, — проследите, чтобы он их принял. И доктор поспешно удалился, сгорбившись и задыхаясь как старый бык. Шимазаки проследил за ним с помощью ESP и убедился, что он покинул здание. В руках он ощущал бумагу; никакого шифра Брайля, конечно. Вот этого он предугадать не смог, теперь ему придётся просить кого-то достать лекарства. «Они действительно были так нужны Минегиши? На сколько же он должен быть болен?» молча интересовался Шимазаки, сверля пустым взглядом чужую комнату. Он подобрался к двери и попытался услышать из-за неё хоть какой-то звук. Ни шороха. Что ж, Минегиши — молчаливый тип, даже бодрствующим он бы не навёл много шума. С помощью силы, Рё просканировал комнату. Он был там, на кровати, в окружении служивших балдахином высоких растений. Каким-то дивом, он умудрялся не задыхаться в этом коконе. Шимазаки впустил себя без приглашения. Стоило ему закрыть за собой дверь, и растения угрожающе дрогнули, поворачивая бутоны и листья в его сторону так, словно сейчас атакуют. — Тише, тише, вам ведь не нужно ещё одно мёртвое тело, — Рё пожал плечами и помахал в их сторону рецептом, — сегодня я — его медсестра. Он подошёл к кровати. Растения внимательно следили за каждым его шагом. Его визиты в комнату Минегиши — явление редкое, так что не удивительно, что цветы насторожились. То, что они не кинулись на него сразу, значит, что они распознали в нём одного из эсперов когтя. Шимазаки остановился и просканировал Минегиши снова — он был потным и горячим, а его дыхание — тяжёлым и прерывистым. Чтобы сохранить это тепло его тело было полностью укрыто пледом. Он выглядел плохо и Рё не знал как ему помочь. Он не должен был молчать ещё тогда, когда Минегиши ушёл на миссию в одежде, слишком тонкой для такой погоды, ещё и еле живым после бессонной ночи. Миссия оказалась большим успехом и все враги тогда были им повержены, а теперь он сам пал, проиграв какой-то простуде. Шимазаки сжал бумажку с рецептом. Холодок прошёл по его спине когда он потянулся, чтобы раздвинуть занавески. Внезапно, он всхлипнул, оставшись без воздуха. Он почувствовал как в его горле распускались лепестки, наслаиваясь друг на друга, поднимаясь всё выше и выше. Рё прикрыл рот рукой и развернулся чтобы уйти. Не успев дойти до дверей, на него нахлынул приступ кашля. С глухим грохотом, он упал на колени. Цветы зашевелились, удивившись резкой смене обстановки. Кашель резал сквозь тишину и лепестки, которые всё падали, падали и падали, укрывая пол под Шимазаки влажным ковром. Иногда, он сплёвывал маленькие круглые бутоны, избавиться от которых было особенно тяжело. Они застревали поперёк горла и душили его всё чаще и всё дольше. Мир вокруг кружился, словно карусель, а все силы вместо того чтобы встать или очистить мысли уходили на кашель. Рё даже не мог заставить себя телепортироваться. Всё, что он знал — это то, что ему необходимо выбраться из этой комнаты, иначе Минегиши и его треклятые цветы его прикончат. Цветы, цветы, цветы, ебучие цветы, сверху, снизу, слева, справа, внутри него; казалось, что вот-вот они начнут цвести и в его мыслях тоже, потому что всё, о чём Шимазаки мог думать — это цветы. Цветы. Цветы. Цветы. Цветы. Цветы. Цветы. Цветы. Цветы. Цветы. Цветы. Цветы. Цветы. Цветы. Цветы. Цветы. Цветы. Цветы. Цветы. Цветы. Цветы. Цветы. Цветы. Цветы. Цветы. Цветы. Цветы. Цветы. Цветы. Цветы. Цветы. Теперь он сплёвывал листья, тяжёлые и твёрдые. После этого он выкашлял что-то, похожее на тонкие веточки. А потом снова лепестки. Рё рыдал в захлёб. Не от бессилия или злости, нет; он просто так соскучился по нормальному дыханию. — Шимазаки? — раздался голос откуда-то сзади. Рё не мог повернуться, но он опознал в голосе Минегиши, слабого, как и его аура. Они оба закашлялись. Шимазаки не знал, сколько времени прошло до того, как Тошики встал, раздвинул занавес из листьев и направился к нему. Когда Минегиши садился к нему на корточки, Рё уже выплёвывал последний бесячий лепесток. Теперь в его горле не было ничего лишнего, по крайней мере, на какое-то время. — Что за… — Минегиши остановился в середине предложения и поднял с пола окровавленный цветок. Будь у Шимазаки больше сил, он бы сейчас думал про то, как же всё это отвратительно. Теперь он просто бессмысленно пялился на ауру Тошики невидящими глазами, всё ещё мокрыми от слёз, которые он даже не заметил. Они оба просто замолчали на какое-то время, хотя периодически тишину прерывал кашель Минегиши, внезапный, отрывистый и сухой. — Возвращайся-ка ты в кровать, — сказал Рё, выпрямившийся, но всё ещё на коленях. — Ханахаки? — спросил Минегиши, тихо. — Ханахаки? Что это? — Если бы я не знал тебя лучше, то даже засмеялся бы, — он шмыгнул носом и оглянулся в поиске салфеток, — это значит, что ты влюбился. — Значит, я что…? — Влюбился. Ханахаки — это болезнь для тех, кто… — Минегиши тяжело вздохнул, — кому нравится кто-то, кто не любит их в ответ. — Чушь собачья. — Если ты так считаешь. Я дал тебе подсказку, делай с ней что душе угодно. — Это просто один из твоих фокусов. Отмени это дерьмо. — Фокусов? Ты думаешь, мне нечем больше заняться, кроме как выращивать сады у тебя в лёгких? Правда, на самом деле, это вполне неплохая идея… — Тошики на секунду словно выпал из реальности. Он, и окружающие его цветы внезапно задрожали и он бросил нетерпеливый взгляд на кровать. Медленно и осторожно он встал, используя ветки в качестве поддержки. — И как мне от этого избавиться? — спросил Шимазаки. — Понятия не имею. Загугли. Болезнь звучала настолько странно, что Рё и думать не думал о том, чтобы что-то про неё искать или кого-то спрашивать. Он никогда про это не слышал, хотя в него безответно влюблялась куча людей. Это ханахаки — бред сивой кобылы. Да и Шимазаки никогда бы не влюбился. Было б в кого. Он ждал пока Минегиши вновь укутается в кокон из одеял. Он был вновь укрыт растениями. — И что из меня вывалилось на этот раз? — спросил Рё. Минегиши выглянул на него из-за листьев. Его взгляд был уставшим и, может даже, каким-то сочувственным, однако Шимазаки это увидеть не мог. — Камелия. Красная. Ты знаешь, что она означает? — Откуда бы. — Любовь. — О боже Мой. Как мило. Секунду назад эта твоя «любовь» чуть меня не убила. — Я могу рассказать другую трактовку, если это тебя успокоит. Минегиши лёг на кровать; теперь он не смотрел на Шимазаки. Он поёжился под одеялом и закрыл глаза. Когда он заговорил снова, его голос звучал гораздо глубже. Тошики становился всё слабее и слабее. — Для самураев камелия считалась плохим предзнаменованием. Может быть, тебе повезёт и оно не распространяется на эсперов. Шимазаки ничего не ответил. Минегиши провалился в сон.***
С тех пор прошли дни. Рё так и не смирился со всей этой фигнёй про ханахаки, но Тошики все время упорно повторял, что Шимазаки просто болен, и сам Минегиши к этому отношения не имеет. Со временем, Рё и сам перестал думать, что эспер в чём-то виноват. Другого варианта не было, даже если цветы в его теле росли упорнее только рядом с Тошики — что-то, что он без проблем должен уметь контролировать. Для своего же душевного покоя, Шимазаки немного изучил этот вопрос на случай, если ситуация дойдёт до крайности. Гугл подкинул ему пару идей. Для начала, Рё нужно узнать, в кого он влюблён. Хатори был его первым логичным выводом, потому что с ним Рё проводил больше времени, чем с кем-либо другим. Они хорошо ладили, всегда находили о чём поговорить, и у них было похожее чувство юмора. Казалось бы, всё сходится, но что-то не кликает. Шимазаки не назвал бы это любовью. Никаких бабочек в животе, мечтаний или бешеного сердцебиения от мыслей о Хатори он не чувствовал. «Хатори — просто друг,» — сказал себе Рё. Это было правдой, но легче как-то не становится. Он продолжил искать. Задыхаться цветами он стал только чаще. По ночам, лепестки застревали в его горле, а лозы оплевали его лёгкие, удушая цветением. Иногда они даже жалили его, но не так больно как тогда, на банкете. Вся эта предполагаемая несчастная любовь раздражала Шимазаки всё сильнее и сильнее. Он выглядел всё хуже и хуже. Ослабленный безжалостным кашлем и бессонными ночами, он проваливал задание за заданием, пока в один день, если бы Сэридзавы не оказалось рядом, он бы и вовсе погиб от руки атаковавшего эспера. Тоичиро его ослабленное состояние совсем не радовало, и Рё это понимал. У него в голове не укладывалось, как он из сильнейшего в супер-пятёрке превратился в такое посмешище. Каким-то образом, если это возможно, Шимазаки чувствовал себя ещё слепее. Он метался от мысли к мысли, находя людей и подвергая сомнениям свои чувства к ним. «Может, я люблю тебя? Может, тебя? Или тебя?» Он проверил всех, кого знал, и с кем разговаривал в последнее время. Всё ещё не кликает. Он начинал терять надежду. Это убьёт его. Теперь уж точно. Чтобы избавиться от этого, сначала ему нужно найти человека которого любит и рассказать ему о своих чувствах. Если его чувства примут — отлично, если нет — его прикончат чёртовы цветы. Есть ещё вариант позволить доктору вырезать цветы, уничтожая в нём это странное чувство на совсем. Шимазаки бы сейчас с удовольствием сходил в больничку, но и сдаваться сейчас он не хочет. Если он не узнает в кого влюблён, то будет жалеть до конца жизни. Кого он любит, чёрт возьми? Кого?***
Он получил свой ответ однажды вечером, во время вечеринки приуроченной победе супер-пятёрки над группой враждебных эсперов. Они вырывали победу за победой, но каждое новое достижение для них было вполне рабочим оправданием для того, чтобы выпить пару рюмок и поесть кулинарных шедевров авторства лучших шеф-поваров города. — Не так уж и плохо всё и вышло, — сказал Хатори, — даже Шимазаки не замешкался ни разу! Остальные засмеялись. Шимазаки смеялся с ними потому что у него не было выбора. — Но знаешь ли, — начал Минегиши, сидящий рядом с Шимазаки. Его аура излучала успокаивающее тепло, действующее на интоксикацию Рё почти что отрезвляюще, — самое время взять что угодно, что с тобой происходит, в свои руки. У босса кончается терпение. Шимазаки поёжился. Он взял стакан виски и осушил его одним глотком. — Никто тебе не сможет помочь. Даже я, — добавил Тошики. — Даже ты, — Рё ему улыбнулся, и уже через секунду ему пришлось подавлять кашель. Почувствовав, как лепестки щекочут его горло, он поторопил Хатори, заново наполнявшего стаканы. — Разве растения — не твоя тема, в конце концов? — спросил Шимазаки. — Похоже, что даже я не могу победить что-то настолько сильное, — Минегиши потянулся за чем-то через стол и до Рё дошёл запах майских ландышей* — один из немногих цветочных запахов, которые он мог мгновенно распознать. Ландыши всегда окружали Тошики; они прятались по углам и за шкафами в его комнате. Всё, что связанно с Минегиши было пропитано этим запахом. Когда он заходил в комнату, первое, что замечал Шимазаки — это его аура, а потом — сладкий запах ландышей. Когда он слышал этот запах, то его мысли возвращались к Минегиши, даже если его рядом не было. Когда на улице мимо него проходила женщина, парфюм которой пах как Минегиши, ему приходилось силой воли останавливать себя от того, чтобы повернуться и спросить «Какого чёрта?», потому что в его голове некоторые вещи принадлежали Минегиши, и только Минегиши. «Как это всё глупо», подумал Шимазаки. Оно могло бы быть ещё глупее, но он всё равно был бы этим удовлетворён. Будь у него возможность, он бы окружил себя этими маленькими, милыми цветами в форме колокольчиков, лишь бы тонуть в их сладком аромате, невзирая на то, как много боли ему причиняет их яд. Шимазаки схватился за горло. Сперва, боль была просто как от пореза, деликатная и лёгкая. Затем, она поползла выше по трахее и гортани, разрывая на своём пути хрупкие мускулы. Шимазаки задыхался и почти рыдал, не способный услышать обеспокоенные крики супер-пятёрки. Он закрыл рот рукой и постарался покашлять. По языку разлился вкус крови, с которым он в последнее время дружит слишком тесно. Остатками чистого сознания, он приказал себе телепортироваться в уборную и бежать прямо к раковине, другой рукой опираясь на стену. Шимазаки потерял себя в боли. На этот раз никаких цветов не было, только кровь, много крови, словно его горло изнутри было изодранно иголками. Шимазаки думал, что рано или поздно они бы проткнули его тело насквозь, разодрали бы в клочья и положили бы всему этому конец. По его щекам катились слёзы, а он даже не замечал. На этот раз, он всё-таки плакал от боли, физической и ментальной, всхлипывая между приступами кашля. Вот так он и умрёт — из-за каких-то глупых цветов. Никто из супер-пятёрки или других враждебных эсперов не смогли с ним справится, ни один из них! Зато умудрились какие-то ебаные цветы. Знакомый щёкот. На секунду, боль прошла, уступив место давно знакомому ощущению распускающегося цветка — нежно скользящего по его телу, вызывая только чувство отвращения. «А вот и мы» — подумал Шимазаки, язвительно. Этот момент спокойствия позволил ему вернуть достаточно контроля, чтобы помыть лицо и руки. Он старался не делать резких движений; казалось, что даже дыхание заставляло плоть снова напарываться на иголки. Ему не хотелось усугублять ситуацию. — Что на этот раз? — услышал Рё. Он не заметил, как Минегиши вошёл в ванную. — Я не знаю. Болит пиздецки. Тошики вздохнул. Шимазаки потёр глаза, вздохнул… и ждал. Пока он пытался избавиться от цветка, Минегиши был рядом и ласково гладил его по спине. Он не отстранился даже когда паразит, окровавленный и мерзкий, полетел в раковину. — Кактус, * — проинформировал Тошики, — такое… бывает. Но он не сказал, что этот чёртов кактус означает. Вместо этого, он начал напевать какую-то песенку, прижимая Шимазаки к своей груди. Запутавшись в его тёплых объятьях, Рё пришлось смириться с тяжёлой реальностью, в которой объектом его воздыханий, судя по всему, был Минегиши.***
И так, он был влюблён в Минегиши и, скорее всего, уже вся супер-пятёрка об этом знает, хоть никто и не говорил об этом вслух. Когда Тоичиро касался темы Шимазаки никто не издавал и звука. Все были поражены, когда босс потребовал от него наконец-то выздороветь, если он хочет избежать неприятных последствий. Означало ли это понижение в ранге, увольнение из Когтя, или ещё что менее приятное — никто не знал. Так или иначе, Рё дали два дня чтобы привести себя в порядок. Шимазаки не мог поверить, что из всех людей, его сердцем овладел именно Минегиши, и что именно он был в ответе за то, что в его теле теперь растут цветы. Тошики сказал, что над ними он не властен и не может ими управлять. Ага, как же, ими управлять только он и мог, просто не в том смысле, в котором хотелось бы. Почему Минегиши, чёрт возьми? Конечно, Рё он нравился в качестве друга, но он никогда не думал, что между ними может быть что-то ещё. Они и не разговаривали особо — вообще-то, они начали проводить больше времени вместе только из-за ханахаки. Так почему он? Был ли во всём виноват его чёрный юмор, тихое осуждение и резкие замечания? Или это было чем-то глубоким и платоническим, чем-то, о чём Шимазаки мог знать лишь подсознательно? Шимазаки знал, что у него нет времени на выяснение причин. Знай он больше про любовь, он бы понял, что делать — признаться в чувствах и сдохнуть как собака, будучи отвергнутым, или пойти в больницу и вырезать цветы под корень вместе с воспоминаниями. Был ли вообще какой-то смысл в этом признании? Вот, у Минегиши есть эта информация, и что вы с ней прикажете делать? Если бы Шимазаки умер, Тошики бы до конца жизни терзало чувство вины, потому что он не смог полюбить его в ответ. Это была такая глупая смерть. Остаётся только идти в больницу, но есть возможность, что он будет жалеть о сделанной операции. В конце концов, ты любишь до гроба (ха-ха) только раз в жизни. С другой стороны, все эти страдания… Ещё один цветок. Его было не так и сложно выплюнуть, но Шимазаки удавалось поперхнуться на нём снова и снова на протяжении трёх часов, пока, наконец-то, он от него не избавился. Рё еле двигался. Сил не хватало даже чтобы встать с кровати. Как же ему хотелось, чтобы кто-то пришёл к нему с чем-то тяжёлым и раскрошил ему череп, убив его здесь и сейчас. Рё связался с остатками супер-пятёрки, ввалившейся в его комнату, обеспокоенными от того, что они не видели его целый день. — Ликорис лучистый, * — сказал Минегиши, сухо, — мне жаль. Несколько недель назад, Тошики был первым, кто рассказывал подноготные цветов, разрушивших Шимазаки жизнь. Теперь же он был пугающе тихим. — Роза, свечка, — пробормотал Рё. Он протёр глаза и сделал глубокий вдох, — попроси кого-нибудь отвезти меня в больницу. «Мне не хватает силы воли сделать это самим» осталось несказанным. Никто из супер-пятёрки не сдвинулся с места. Шимазаки сел на кровати, окружённой его коллегами. — И что, ты просто хочешь их вырезать? — внезапно спросил Тошики, его голос слегка подрагивал, — Вот просто так? — Ну… Да? – Рё мысленно поблагодарил Хатори за то, что он высказал всё за него, — а что ещё делать? Иначе, он умрёт! — Ты должен сделать что-то с этим! — Что ты, чёрт возьми, имеешь ввиду? — Хатори выглядел озадаченным. — Ты прекрасно знаешь, что это значит! — Минегиши сорвался, — Разве ты не видишь, что он… он… страдает? Ты должен был ему помочь, но вместо этого ты делаешь ровным счётом ничего и…! Для Шимазаки всё стало на свои места. — Минегиши… — отозвался он, слабо. — Как ты прикажешь мне помочь ему? С чего ты взял, что это всё моя вина? — продолжил перепалку Хатори. Минегиши ответил быстро: — Ты слепой что ли?! Тишина повисла в момент недовольства, позволяя Шимазаки привлечь к себе внимание. — Минегиши, это не Хатори. Все взгляды были прикованы к нему. Рё чувствовал на себе то, как их взгляды и ауры — Минегиши в частности, — горели злостью и недопониманием. — Это ты, — сказал он, хрипло, — Ты — тот, кого я… я… — он сглотнул, — кого я люблю. Я люблю тебя. — Что? — Минегиши в недоверии сошёл на шёпот. Медленно и нерешительно, он подобрался к Шимазаки и сел на колени рядом с ним, — Что…? Шимазаки не ответил. Он опустил голову. В его лёгких снова задрожали цветы и он встретил это ощущение так, как встречают старых друзей. Он подавил кашель и почувствовал как по его рту растекается горечь. Минегиши взял его лицо в руки. Его Тошики тёплый, нежный и пахнет ландышами. Рё не хотел забывать этот запах, не хотел расставаться с чувством, которое с ним связано. Иногда, это чувство делало ему больно, но любовь не может быть без боли. Шимазаки и вовсе перестал верить, что любовь имела хоть какое-то отношение к красоте. Он знал только боль, и он был зол потому что его первая любовь причинила ему столько боли. — Рё, — прошептал Минегиши. Шимазаки поднял голову, удивлённый тем, что тот назвал его по имени, — Рё, мне… мне так жаль. Я был так слеп. «Теперь нас двое,» — хотел сказать Шимазаки, но Минегиши наклонился вперёд и легко поцеловал его в губы. Мир вокруг закружился и Шимазаки всхлипнул, теряя воздух. Он схватил Тошики за руки и оттолкнул, чтобы в итоге просто вздохнуть — это был его самый глубокий вздох за последние несколько недель. Он очнулся в окружении майских ландышей… нет, запаха и ауры Минегиши, таких приятных и спокойных, что цветы внутри Рё завяли. Всего одного поцелуя, одного, проклятого, поцелуя хватило, чтобы все эти страдания закончились и жизнь Шимазаки вернулась в норму. Одного проклятого поцелуя. «Это точно был какой-то его фокус,» подумал Шимазаки и улыбнулся.