***
Тихо притворив за собой дверь, Лука бессильно уткнулся лбом в стену. Его начало знобить, он вдруг почувствовал, что слишком устал за всё это время. Хотелось просто лечь в кровать, закрыть глаза и забыться сном. Но он точно знал, что больше не может ни минуты оставаться в этом доме. — Про…сти… — Иван налетел сзади, обхватил руками, повернув к себе, покрывая лицо беспорядочными поцелуями, пробормотал чуть слышно, — пжал…ста, пр…сти… Лука немного отодвинулся, поймал его лицо в дрожащие ладони. Зрачки расширились, глаза стали почти чёрными: в душе Ивана всё ещё шла нешуточная борьба между влечением и честью, и Лука видел её отражение в потемневших глазах. Но руки Ивана уже легли ему на талию, железными тисками прижали к себе, не позволяя шелохнуться. Он попытался было высвободиться из объятий, но — безуспешно. Горячее дыхание Ивана обожгло щёку: — Лука, я любовник короля… — Знаю… — кивнул он, не в силах оторваться от напряжённого взгляда. — И я сейчас совершаю большую ошибку, но… — Иван потёрся носом о шею, вызывая мурашки, — ничего не могу с собой поделать… не могу выкинуть тот поцелуй из головы… И Лука не выдержал. Всепоглощающее, сносящее всё на своём пути желание затопило его разум. С мучительным всхлипом он вжался всем телом в Ивана, зачарованно провёл языком по приоткрытому рту. Тот застонал в голос, позволив пересохшим губам Луки, уколовшись о щетину, спуститься по шее вниз, слегка царапнув зубами, втянуть кожу в рот, почувствовать её солоноватость кончиком языка. — Я колючий… — хрипло выдохнул Иван. Лука вгляделся в искажённое нетерпением лицо: покрытые румянцем щеки, потемневшую зелень глаз, выступившие на лбу капельки пота. — Ты красивый… — прошептал он в ответ. — Очень красивый… — добавил тише. Сердце бешено застучало, когда руки Ивана сжали волосы в кулак, заставив откинуть голову назад и открыть полный доступ к горячей, судорожно бьющейся под ключицей жилке. Иван прошёлся по ней влажными порывистыми поцелуями, подхватил Луку, словно пушинку, давая ногам обвиться вокруг талии, резко впечатал в стену. Лука охнул, замер — живот к животу, давая почувствовать своё возбуждение, жадно огладил плечи, с силой впился ногтями в рубашку. — Я больше не отпущу тебя… — горячечным шепотом пообещал он. — Девой Марией и всеми святыми клянусь… — Тише… не надо обещаний… — Иван окинул его шальным отчаянным взглядом, развратным движением быстро облизнул рот. — Просто поцелуй, как тогда… Лука изогнул губы в усмешке: — А если… как тогда… не получится? — Тогда… как хочешь… — Иван откликнулся улыбкой, такой открытой и ясной, что тело Луки обмякло и расплавилось мягким податливым воском. — Поставишь на ноги — тут же растекусь лужицей по полу, — глухо предупредил он, прижимаясь к нему ещё теснее. Губы его несмело, чуть оттягивая, прикусили нижнюю губу, увлекая в поцелуй. Язык прошёлся по зубам, скользнул в рот, заставив Ивана с жаром на него ответить. Тот оторвался от его губ лишь для того, чтобы, беспомощно ловя воздух, попробовать восстановить дыхание и, всё же задохнувшись, шепнуть: — Тогда в кровать… Иван с силой сжал его ягодицы. От этого собственнического жеста Луку тряхнуло. Он с жалобным стоном намертво вцепился в спину, пока Иван нёс его в спальню.***
Иван видел однажды, как Славен настраивал гитару: сильные, привыкшие к оружию руки любовно гладили струны, то натягивая, то ослабляя их так, чтобы они звучали на нужной ноте. Он невольно вспомнил об этом, когда натужно дыша, не в силах справиться с колотившей его мелкой дрожью, скуля и извиваясь, метался головой по подушке, чувствуя, как медленные ленивые прикосновения сводят с ума. Лука настраивал его тело осторожно, словно неведомый музыкальный инструмент. Настраивал, неторопливыми поцелуями проходясь по шее, касаясь тайного местечка за ухом. Настраивал, бережно вырисовывая кончиками пальцев круги по разгорячённой коже, лаская, сжимая, теребя напрягшиеся соски. Настраивал, чутко прислушиваясь к гортанным стонам, вырывавшимся из горла. Настраивал, словно был всемогущим творцом-созидателем, а Иван — величайшим из шедевров. Ладонь его пылала жаром, оглаживая член. Иван, со всей страстью одержимого трясь об эту руку, готов был кончить, просто глядя ему в глаза. Но кончил он не от этого: устроившийся между его широко разведённых бедер Лука лизнул головку, плотно обхватив распухшими губами, скользнул по всей длине, и Иван, толкнувшись несколько раз, поджал пальцы на ногах от скрутившего наслаждения.