***
Светлана откинулась на спинку стула, постаравшись принять максимально естественную и расслабленную позу, чтобы не выдать окружающим пираньям своего отвращения к предстоящему зрелищу. Доротея, самопровозглашенная верховная жрица, имела свои способы расправляться с конкурентками, а ими она считала всех, кто носил камни темнее, чем у неё. Светлана обладала чёрным. Сейчас его скрывал высокий ворот закрытого платья (немой протест, демонстрация, что обещанное развлечение её нисколько не возбуждает), но другие не могли не предполагать, не догадываться и не планировать с десяток способов уничтожить носительницу. Проще всего — использовать мужчину. Особенно в первую для ведьмы ночь, когда та особенно уязвима. Изнасиловать, сломать, чтобы сознание упало за черту и никогда не вернулось цельным. Тогда жертва возвратится к своему светлому камню, тому, что принадлежал по праву рождения, и уже не сможет развить магический потенциал. Если, конечно, не отречётся от себя окончательно, разбив ум на осколки, которые не собрать, уйдя навсегда в искажённое королевство. Лишь тогда она снова получит шанс достичь вершины своего мастерства, а не довольствоваться его жалкими останками. В любом случае, ни сломленная, ни сумасшедшая, опасности для власти Доротеи она бы не представляла. Тем важнее провести первую ночь с опытным и надёжным любовником, и чем раньше, тем лучше, чтобы обезопасить себя. Светлана успела. Проигнорировала всех, кого, сладострастно улыбаясь, томно расхваливали приспешницы Доротеи, выставила тех, кого они осмеливались подослать в её дом, и предпочла их хвалёным проституткам простого дворового юнца. Угроза насилия и потери магии зависла над шеей лезвием остро заточенной гильотины, и, получив настойчивое приглашение верховной жрицы явиться ко двору, Светлана решилась. Она хотела стать королевой, её камень по праву рождения позволял рассчитывать на этот титул не просто на словах, но на деле. Она не удовольствуется огрызками со стола Доротеи, а соберет свой двор и будет полноправной хозяйкой дома. И грязь, которую разводит вокруг проклятая жрица, никогда не испачкает её порог. Комната постепенно заполнялась. Светлана сидела чуть правее пары столбов с цепями, чтобы иметь возможность незаметно отвести взгляд, когда зрелище станет нестерпимым в своей омерзительности. Пытаясь отвлечься, она вновь вернулась мыслями к своей первой ночи. Конечно, будущий любовник был крепко привязан. Светлана помнила, как с тоской и ужасом смотрела на него, спрятавшись за дверью, стараясь не выдать своего присутствия. Он мог лишить её магии. Лишить мечты. Просто потому, что был мужчиной. Светлана смотрела на свой, тогда ещё алый камень, уютно устроившийся в ложбинке между грудями. Роскошный и откровенный наряд, в который она облачилась, казался дешевой подделкой. Он практически источал флюиды сексуальности, которой она сама в себе не ощущала. Вместо возбуждения — лишь неловкость, легкое отвращение пополам с недоумением при взгляде на голое мужское тело. И нервная дрожь, не имеющая ничего общего с предвкушением изнемогающего от похоти тела. Нет, она всё знала, что и как надо делать, только не понимала, каким образом это может доставить ей удовольствие, и пряталась до тех пор, пока внезапно не ощутила любопытство. Тогда она достала из рукава маленький флакончик с чем-то, что должно было облегчить процесс, успешно заменяя стадию ласк. Сделав осторожный глоток, замерла, ожидая результата. «Меня могли отравить. Что, если служанка — тварь Доротеи? Но я столько раз перепроверяла, — лихорадочно метались мысли. — Этот странный нарастающий жар в животе. Нет. Ниже». Она потрясённо потянулась туда, где, казалось, творилось что-то ещё более странное, чем уже привычные тягучие боли и выделения крови. Вместо красного на белье оказались просто влажные следы, как тогда, когда она, мечтая, ласкала себя. Только сейчас ощущения словно стали во много раз ярче. Светлана вдруг почувствовала себя самкой, животным, дикой кошкой, дыхание сбилось, тело горело в огне острого неизведанного голода, его средоточие скрылось внутри, недостижимое для пальцев, которыми она попыталась этот голод утолить, неловкими движениями поглаживая, сжимая и перекатывая нежную кожу, избавленную от волос. Хотелось изгибаться, бросаться по стенам, стать на четвереньки и оттопырить зад, задрав юбки, она будто смотрела на себя из осколка зеркала искаженного королевства. Потеряв всякий стыд, присела на корточки, широко развела колени и медленно, раскрывая и дразня себя, погружала пальцы внутрь, сперва по ноготь, потом целиком. Затем уже просто насаживалась на них, двигалась, пытаясь воткнуть как можно глубже. Однако жестокая потребность не угасала, удовольствие нарастало, но его казалось мало, мучительно мало. Недостаточно. Она вытащила пальцы и протёрла платком, поднялась одним плавным движением и, уверенно распахнув дверь, зашла в комнату. На распростёртого на кровати молодого мужчину посмотрела уже совсем иначе. Оценивающе. Ей хотелось его оседлать. И, может быть, сделать что-нибудь ещё. Например, дать попробовать себя на вкус. Открыть пошире его рот щипцами, лежащими на столике, чтобы не смог стиснуть челюсти, и дотронуться до стенок горла. А ещё — потрогать между ног, но не за топорщащийся кусок плоти, который казался смешным и неправдоподобно красноватым по сравнению с общим цветом тела, а ниже, там, где мужчина был так же уязвим, как женщина. Напоминание об этой уязвимости вызвало злость и нехорошее стремление сломать раньше, чем позволить подвести к этому себя. Прежде чем начать, она брезгливо натянула перчатки. Своё тело естественными выделениями не смущало, но чужое вызывало отвращение. Конечно, это убожество оказалось набито дерьмом. Пришлось отлучиться, чтобы вымыть руки, велев встреченным служанкам принести воронку и ведро воды. К её возвращению две бойкие, крепкие женщины, понимающе усмехаясь, задрали мужчине ноги повыше, выставив зад так, чтобы в него беспрепятственно скользнуло горлышко воронки. Пленник вздрогнул всем телом, но перестал сопротивляться, когда в него полилась всего лишь вода. Светлана с интересом следила за процессом, положив ногу на ногу, чтобы не тереться о простыни на виду у служанок, наслаждаясь приятными вспышками, которые приносило сжатие бедёр. Когда жжение внутри стало невыносимым, а пленник замычал и задёргался, вихляясь, чтобы избежать дальнейшего наполнения, Светлана, окинув сцену шалым взглядом, удалилась в соседнее помещение и удовлетворялась, пока девушки с помощью ещё одного подошедшего слуги чистили её любовника изнутри и снаружи. Когда, изнемогая, она вернулась, возмутительная проблема была решена, а мужчина — снова привязан, на этот раз спиной вверх. Пальцы в перчатках, обильно покрытые её собственными соками, беспрепятственно скользнули в распластанное тело. Светлана больше не могла терпеть, но садиться на член всё ещё казалось мучительно противно. Какое-то странное отторжение, которое не помогло побороть ничто. Тогда она решилась полностью взять на себя ведущую роль — мужчины гораздо легче проходили через первую ночь. Соответствующий орган легко заменило похожее по форме изделие из стекла, сделанное так, чтобы удовлетворять женские потребности. Приставив себе между ног небольшой выступ, Светлана ввела сперва самый кончик, постепенно погружая почти до половины; дальше он слегка расширялся, причиняя дискомфорт, не смотря на сильнейшее желание. Разозлившись, она подалась вперёд и вымученно, но довольно улыбнулась. Похоже, ей удалось избавиться от своей невинности, и лёгкая, терпимая боль означала, что с магией всё теперь будет в порядке. Светлана чувственно и нежно прижалась грудью к спине мужчины, направляя стеклянную игрушку между его ягодиц, помогая рукой. Застонала, не столько от удовольствия, скорее от морального наслаждения — властью, обладанием кем-то, кто мог перечеркнуть ей всю дальнейшую жизнь. Это чувство освобождало, делало искренней. Злоба исчезла, её место заняла страсть, и Светлана игриво прикусила любовника за шею. Когда маленькая штучка внутри перестанет её удовлетворять и потребуется нечто большее, она подумает над тем, чтобы оседлать этого замечательного скакуна, который как раз имел подходящий размер. — Ах, как мне жаль, что пришлось задержаться и заставить вас ждать, мои дорогие сёстры, — вкрадчивый голос Доротеи вырвал её из воспоминаний. Верховная жрица довольно оглядывала рассевшихся в ожидании представления ведьм. Она вся светилась злобным весельем, хищно улыбнулась, посмотрев на Светлану, и повернулась спиной, чтобы отдать последние распоряжения. Рядом с ней стоял незнакомый сопровождающий, печальный и невзрачный, в отличие от Деймона, которого Доротея снова отослала к очередной своей конкурентке или просто раздражающей особе. Света скривилась. Надо быть чрезвычайно самонадеянной, чтобы лечь в постель с Садистом, и полной дурой, чтобы поверить, что сможешь влюбить его в себя. Она сталкивалась с ним как-то раз: и в сугробе страсти было больше. Что за замену подыскала жрица своей лучшей шлюхе? Светлана присмотрелась к мужчине внимательнее, пытаясь отыскать в нём хоть что-то особенное. И таки нашла. Он тоже носил черный камень. «Надо же, — Светлана потрясённо вздохнула, — ещё один Верховный князь. И тоже окольцован Доротеей. И где она только их находит?» Светлана вновь было замечталась, но тут же себя осекла. Возможно, этой оплошности с её стороны и дожидается Доротея. Не удалось поймать на приманку в лице холодного красавчика Деймона, так расставила сети, дразня чуть более достижимой целью? Светлана подозрительно сощурилась, с некоторой неприязнью оглядывая новоявленного князя. Тот, не обращая внимания на царящую вокруг суету и витающее в воздухе предвкушение, сохранял спокойствие и демонстрировал необходимую покорность. «Сейчас начнётся, — внутренне содрогнулась Светлана, когда к столбам подвели приговорённого и принялись заковывать в кандалы. Лицо его скрывалось под надетым на голову мешком. — Что на этот раз? Изобьёт? Использует кольцо? Обреет? — Публика, утомлённая ожиданием, подалась вперёд, чтобы ничего не упустить. Рядом с двумя женщинами сидели их сыновья, белые как смерть, и крепко сжимали подлокотники. — Какой оригинальный способ воспитания. Чем же это они так провинились? Отказались удовлетворять любимых мамочек?» — Сёстры, давайте выберем, как мы развлечёмся сегодня, — раздался ненавистный голос верховной жрицы. Повинуясь жесту, палач приподнял со столика кнут и продемонстрировал его собравшимся. — Может быть, так? — Да! Да! — раздались воодушевлённые выкрики. Светлана с интересом посмотрела на князя, тот не потерял своей невозмутимости и, казалось, скучал. Ему явно не впервой посещать подобное представление. Доводилось ли когда-либо оказаться непосредственным участником? Над тем же Деймоном измывались частенько, хотя и не переходя границ. — А может, используем это? Палач поднимал очередной инструмент. Гомон усиливался, начались споры. Шум смолк, когда Доротея повелительно приподняла руку. — Не волнуйтесь, дамы. И не ссорьтесь. Мы успеем всё. Начинай, — отдала распоряжение палачу. — Используй все инструменты. По очереди. Палач поклонился и сорвал с головы несчастного, который, похоже, не отличался везением, мешок. В глазах приговорённого плескался чистый ужас. «В чём он виноват? — подумала Светлана. — Кто он? Вор? Убийца? Насильник? Садовник, испортивший любимую розу? Слуга, опрометчиво проходивший мимо, когда Доротее захотелось порадовать себя и своих сучек?» — Надеюсь, ты позаботилась, чтобы он не потерял сознание раньше времени? — верховная жрица обратилась к целительнице. — Иначе представление закончится слишком быстро, а мы этого совсем не хотим, верно? «По крайней мере, они догадались заткнуть ему рот, иначе бы мы все здесь оглохли», — Светлана даже слегка оживилась, когда на ещё нетронутой пытками коже смертника расцвели первые яркие полосы от ударов кнута. Ей нравился этот момент — самое начало, первые ударов пять или десять, первая выступившая кровь, пот на напряжённом теле. В этом проглядывала некая своеобразная эстетика: как в последнем танце с обречённым, как в поднятии бокалов с тем, кому лично подсыпал порцию яда, как в первом мгновении смерти, самообманом принятом за сон. Ты ещё всё контролируешь, но в то же время — уже нет. Ты можешь выбить бокал, но не станешь этого делать, конечно. Ты волен решать, но обстоятельства давят, вынуждая покориться перед тем, что выше тебя. Свидетель убийства, наблюдающий за процессом со стороны, бездействующий и причастно-непричастный. Глаза блестят, кровь стынет, сердце умирает от ужаса, а разум советует не вмешиваться — и инстинкт самосохранения вторит ему в ответ. Смотри, ты делаешь ему больно. Нет, не ты, это палач делает. Ничем нельзя помочь, просто смотри. Хуже всего — момент перелома, тот, который выскакивает аккурат между «ещё не поздно» и «вот теперь уже всё». Когда смерть заявляет свои права и становится предпочтительней жизни «вот так». Тело калечится слишком необратимо, ты просто не можешь представить, как будешь в нём как-то дальше существовать. Уж лучше, наконец, уйти. Отдаться на милость року. Светлане хотелось блевать. На спасительном участке пола расползались капельки крови; свиваясь в тоненькие ручейки, они огибали какой-то комочек, который мог оказаться чем угодно: отлетевшим кусочком плоти или испражнения или обычным сором. Он притягивал к себе, на правах действующего лица затевая интригу, его цвет — коричневато-красный, ручейки дружно сплетались вокруг, приобщаясь, подбадриваемые доносящимися сдавленными звуками. Палач несколько раз случайно наступил ногой, и комочек прилип к его обуви, и на полу снова остались только красные следы и немного грязи. В поле зрения чья-то ухоженная ручка прекратила тайком теребить обширный подол и устремилась под него, обнажая до бедра голую ногу на фоне складок бордового платья. А на тщательно изученную, уже почти родную часть пола упало что-то, заставившее присмотреться к оборкам, елозящим в такт совершаемым движениям. Эти оборки такие же насыщенно-красные, как… кружевные, вышитые так, что узоры складывались во множество кружочков-глаз, наблюдающих за тобой. — Жаль, — произнёс кто-то, — я ставила, что он продержится дольше. Душно, горько-сладко, и пахло, и вкус стоял во рту, словно сырое мясо с ножа слизывала, отрезая по кусочку, и накалывала на кончик, а потом долго пережёвывала. Светлана встала на ноги, удивляясь, что те не подкашиваются. Женщины расходились, и она последовала за толпой, чуть мешкая в дверях, пропуская вперёд Доротею. Её князь, грустный и чуточку брезгливый, держался рядом, и это его выражение внезапно шокировало. Даже жестокий Садист после присутствия на казни выглядел не так. Его лицо застывало в бесстрастную маску, скрывая истинные чувства. А этот не скрывал. Ему просто было грустно и самую малость брезгливо. После всего. Даже с пониманием, что сам может оказаться там же, прикованным к столбам под жадными взглядами ополоумевших от власти ведьм. — Тебе понравилось, дорогая сестра? — спросила Доротея. — Ах уж эта твоя сдержанность, настоящая гурманка. Светлана кивнула, подтверждая предположение. Её всё ещё мутило. — Хочешь, он составит тебе компанию, — верховная жрица ласково положила руку на плечо сопровождающего и немного подтолкнула его, предлагая. — У меня на сегодня другие планы. Светлана почти услышала, как с громким лязгом схлопываются челюсти расставленного капкана, видела, как летит вниз по пустоте, разрывая сеть разума, и дальше, не останавливаемая ничем, на самое дно души. — Да, пожалуй, — ответила она. — Я как раз размышляла, чем закончить такой замечательный вечер. Доротея одобрительно улыбнулась. Первым делом, оказавшись в своих гостевых покоях, Светлана проверила их на чужое вторжение, но, к счастью, никто, даже слуги, не посмели заходить без разрешения. Бутылка, стоящая в шкафчике, сейчас казалась как никогда кстати. Света разлила вино по бокалам, красная жидкость облизала стенки, заполняя ёмкость, оставив расстояние в пару пальцев до краёв. Взяв бокал, отошла к окну, впуская благословенно прохладный свежий воздух, пытаясь отдышаться и прийти в себя. Внизу, сквозь сгущающиеся сумерки, угадывалось какое-то шевеление, и она сосредоточилась на нём, пытаясь понять, что там происходит. Дорожка вела в сторону конюшни, но тёмная фигура, что маячила на ней, была слишком мала даже для пони, но велика для кошки или собаки. Ветви яблони и разросшиеся кусты шиповника мешали обзору. «В лесах неподалёку видели стаю волков. Но оно слишком неповоротливое, смахивает не на хищника, а на черепаху». — Это конюх, — Светлана чуть не подпрыгнула от мягкого баритона и чужого дыхания рядом с ухом. Отшатнулась, едва не расплескав вино. Шавка Доротеи подкралась бесшумно и, лениво опёршись на подоконник, тоже смотрела на нелепое создание внизу. — Наверное, нажрался как свинья, — выплюнула Светлана с отвращением. — Как свинья, да, — задумчиво протянул навязавшийся собеседник. Конюх, наконец, выполз на хорошо освещённый и удачно проглядываемый участок земли. Ходили слухи, что после жизни люди попадали в ад в том виде, в котором умерли, и там продолжали загробное существование, пока не решались уйти окончательно и бесповоротно. И что одним из самых страшных мест, которое обходили даже обитатели ада, был остров килдру дьятэ, куда сбредались дети, пострадавшие от рук взрослых. Возможно, существование в аду чем-то походило на это. Конюх не был пьян и не полз на карачках, вовсе нет. Он просто не смог бы передвигаться по-другому, стоя только на руках, отрубленных по локти, и ногах, отнятых по колени, с выколотыми глазами, лишённый слуха, не в силах позвать на помощь из-за отрезанного языка. Целительницы потрудились, чтобы он прожил ещё очень, очень долго, где-нибудь в свинарнике, кормясь вместе со скотом. А если свиней совершенно случайно забыли бы несколько раз покормить, то едва ли они побрезговали бы съесть человека. Переварили б всё, включая кости. Даже хоронить ничего не оставили. Может быть, в куче говна и отыскались бы зубы или клок волос, да только едва ли кто-то озаботился бы обойтись с ними с почестью, скорее уж отправил бы в мусорную яму. В каком виде угодит в ад человек, сожранный свиньями? Переваренным или просто разжёванным? Приказали бы забитое сразу после животное подать на стол для званого обеда? — Его сын выхлопотал для отца место на конюшне, чтобы далеко не ходить, за ним приглядывая, не мешать работе. Повезло с отпрыском, а то других настрогать уже не выйдет. — Много говоришь, — Светлана допила вино в несколько глотков. Сил больше не было смотреть на красный цвет. — Тебя сюда послали не для этого. — Она потянулась к бутылке и налила ещё. — Лучше займись делом. Села на край кровати, расставляя ноги, предоставляя мужчине разобраться с застёжками на обуви и платьем. Тот послушно опустился перед ней, поставил её ступню себе на колено и принялся аккуратно распутывать шнуровку. Между ними не искрилось ни любви, ни даже похоти. Только воля Доротеи, которая словно принимала участие в процессе, хоть и отсутствовала. «Это неправильно, — хотелось заорать Светлане. — Весь этот мир неправильный. Так просто не должно быть». Она яростно ударила любовника в лицо босой ногой. — Пошёл вон! — зло зарычала. — Убирайся! Ты мне противен! Мужчина, имени которого она даже не знала, растерянно отстранился. За его спиной колыхалась на тёплом вечернем ветру коричневая бархатная штора с узором, складывающимся в цветочный орнамент. Изящные линии стеблей как змейки или ручейки окружали центр, свиваясь в точку. Их множество, сотни ромашек, сотни маленьких солнц, сотни глаз с длинными ресницами, всевидящих, наблюдающих, ждущих, когда ошибка будет совершена. — Проваливай! — Светлана замахнулась бокалом, сдавив его так сильно, что стекло треснуло в руке. Красное растеклось по рукаву, корсету и расползлось цветком по покрывалу. Мелкие брызги попали несостоявшемуся любовнику на щёку, и капли слились вместе и тоненькой струйкой соскользнули вниз, расчерчивая шею тонкой «царапиной». Осколки порезали руки, и запах крови перемешался с ароматом вина. «Если он не уйдёт прямо сейчас…» Мужчина поднялся и быстро вышел прочь, тихо хлопнула дверь. Светлана дёрнулась к тазу для умывания, и её жестоко вырвало, сначала вином, а потом желчью. Перед глазами снова встала не уходящая картинка: как тело, избитое и окровавленное, обматывают сетью, палач заносит нож, захватывает щипцами выступающие кусочки мяса, оттягивает их, отрезает, снова и снова, под счёт и улюлюканье. — Два, левая бровь. — Четыре, правый сосок. — Десять, указательный палец левой руки. — Четырнадцать, правая кисть. Им это нравилось. Они кричали: «Ещё!». Чем темнее камень, тем извращённей, циничней, становится разум. «Что со мной не так? — вяло размышляла Светлана, полоща рот водой из графина. — Мой камень чёрный дальше некуда. Я должна быть такой же, разве нет? Тогда почему мне так плохо?» — Камень — мерило души, силы воли, способности выдержать и пережить многое. — Верховный князь с выражением сочувствия присел перед Светланой на корточки, мягко кладя ладонь на её пылающий лоб. У неё не хватило сил сопротивляться этому касанию. — Тебе ведь этого хочется? Поменять установленный порядок вещей, сделать всё правильнее, лучше? Чувствуешь, что сможешь, не так ли? Это всё он, — рука переместилась к груди, невесомо накрывая цепочку с висящей драгоценностью. Светлана забыла, как дышать. Князь улыбался с усталой насмешкой, его собственный камень выглядывал из-под расстёгнутых верхних пуговиц рубашки. — Так сделай то, чего он просит. Из тебя получится отличная Королева. Эти слова — как дурман, обволакивали, ослепляли, усыпляли бдительность. — Уходи, я же велела, — так слабо звучало, что даже смешно. — Предлагаешь мне объяснять Доротее, почему одна из её сестёр после моего посещения чувствует себя дурно и истекает кровью? — Он вздохнул, отодвигаясь с сожалением. — Со мной всё в порядке, — Светлана наконец пришла в себя достаточно, чтобы излечить порез и очистить таз. Комната вращалась, взгляд зацепился за столик, на котором стоял нетронутым второй бокал. Нетвёрдо ступая, она подошла, осторожно перепроверяя, но яда не обнаружила. Либо он хорошо зачарован, либо её мучила паранойя. — Почему ты всё ещё здесь? — Надеюсь оказаться полезным. Мне обещали сделать очень больно, если не окажусь. — Не дави на жалость, — хмыкнула Светлана. Она устала и хотела спать, а не заниматься чужими проблемами. Ответом послужил вздох, преисполненный смирения и печали. Она задумалась, кого из них двоих сейчас принуждали больше. — Как тебя зовут? — без особого интереса спросила, пытаясь отсрочить неизбежное, осмотрела комнату на предмет вдохновения. Никаких кнутов, щипцов и кандалов, их на сегодня уже хватило. — Мне редко задают этот вопрос, — прозвучало пародией на кокетство. — Пусть будет Завулон. — Так Завулон или пусть будет? Оно настоящее? — Пожалуй, что и так. То, первое, мало имеет отношения ко мне нынешнему. — Значит, Завулон, — Светлана застыла в нерешительности. Обычно мужчины крови уже опутывали или, по крайней мере, пытались опутать невидимыми нитями сладострастия, которые благодаря камню она всегда чувствовала и стремительно обрывала. Сейчас ничего подобного не происходило, хотя, если бы Завулон попробовал очаровать её, всё стало бы гораздо проще. Насколько опасно подпустить его к себе? Доротея управляла или, во всяком случае, сдерживала тех, кто находился в услужении, кольцом повиновения, которое надевалось на мужской орган и, по желанию жрицы, могло причинять носителю сильнейшие страдания. Но сможет ли Светлана выдержать открытый бой, если Доротея дала своему прихвостню отмашку поступать как вздумается? — Раз уж это в твоих интересах, давай, удиви меня, — она вытянулась на койке, заложив руки за голову и уставившись в потолок. Глаза слипались, не хотелось ничего. — Загляни в шкаф, может, найдёшь там что-нибудь. — Подавила зевок, прикрыв рот тыльной стороной ладони. — Только не говори, что думал свалить на меня всю работу, я не собираюсь пыхтеть над тобой, трахая нас двоих. Серьёзно? Четыре? — покачала головой на конструкцию из кожаных ремешков и почему-то четырёх прикреплённых к ним дилдо. Если два из них предполагались для стимуляции вагины и ануса активной партнёрши, то использовать оставшуюся пару можно было бы, только если со Светланой решит возлечь женщина. Или мужчина, у которого в прямой кишке проходной двор. — Можно немного подкорректировать. — Лучше поимей себя сам, будет за что отчитаться перед Доротеей, — Светлана устроилась поудобней, положив под голову подушки и укутав замёрзшие ноги чистой, не испачканной частью покрывала. — А я, так и быть, посмотрю. — Ладно-ладно, — проворчал Завулон. — Как служить в таких условиях: делай всё сам, пытай себя сам… — Продолжая бурчать, он потянулся к пуговицам, неспешно расстёгивая их. Пуговиц было много, маленьких, почти крошечных. Процесс грозил затянуться надолго. — Чем тебе мешает рубашка, оставь. Завулон раздражённо опустил руки и одарил окуклившуюся Светлану неожиданно злющим взглядом. — Милая, я уже полвечера пытаюсь уговорить тебя меня изнасиловать. Или надо на коленях умолять? Я могу. Светлана приподняла бровь. Подошла к нему и, изучая досадливую гримасу, граничащую с презрением, начала сама расстёгивать злополучную рубашку. Любовник, кажется, облегчённо выдохнул. Был во всей этой ситуации какой-то особенно мерзостный привкус, но Света пока не поняла, в чём именно тот проявлялся. Мужчины крови, несмотря ни на что, соблазняли женщин, не отличающихся любовью к чрезмерной жестокости, довольно охотно. Чем сильней ведьма, тем скорее ей соглашались добровольно служить, делить постель, охранять, надеясь получить покровительство и защиту от зверств, покрываемых ковеном Песочных часов. И Завулон тоже, как и многие другие, сперва попытался втереться в доверие и заручиться благосклонностью. Чёрный камень — сила, с которой нельзя не считаться, два таких камня — неплохой задел для начала войны. Но Доротея сделала всё, чтобы свести их обладателей, хотя должна была держать их друг от друга как можно дальше любой ценой. «Что же она задумала?» Первыми в глаза бросились шрамы: едва заметные каждый по отдельности, вместе они производили впечатление. Магия способна исцелить многое, но не всё. В остальном — обычное тело, нетренированное, худощавое, если им заняться хотя бы немного, а не полагаться всецело на камень, будет даже ничего. Наградой за инициативу послужило рефлекторное передёргивание от отвращения при безобидном касании и стремительно исчезающие малейшие оттенки эмоций из глаз. Светлана продолжила, незаметно наблюдая за реакцией на свои действия, которая не нравилась ей всё больше и больше. Ни живот, ни ноги не были повреждены, спина и ягодицы исполосованы недавними, но подлеченными и уже почти затянувшимися рубцами. В целом ничего страшного, такими каждый второй, если не первый мужчина при дворе мог похвастаться. Особо буйным, но ценным экземплярам влетало и посильней. На всякий случай Светлана заодно присмотрелась к рукам: Чёрные вдовы, преимущественно женщины, носили длинные ногти, пряча нечто вроде ядовитого жала в безымянном пальце; от мужчины, конечно, такого можно было не опасаться, но и верховные князья встречались нечасто. Так и не разобравшись, в чём дело, ненароком приобняла, притягивая в поцелуй. Он ответил, неохотно, но хотя бы не шарахаясь. «Может, просто показалось?» Отстранившись, поймала тёмный, неприязненный взгляд, отмечая поджатые в ниточку губы. «Похоже, тупик. Вести он не хочет, моя инициатива не приглянулась, наверное, не стоит и пытаться понравиться. Да и зачем мне это надо?» Равнодушно потянув партнёра за собой, она вернулась на койку, толкнула мужчину на спину, оседлала бёдра и принялась плавно покачиваться, не испытывая, в общем, ничего. Бросила пустой взгляд на лицо любовника. Мелькнул кончик языка. Раздвоенный. А в следующий миг над ней нависла гигантская зверюга, подминая под себя, крепко впиваясь когтистыми лапами, вспарывая кожу. Внутрь словно засунули дубину с гвоздями, нутро разрывало яркой, ослепительной болью, такой, что Светлана не сдержала крика. Она сопротивлялась. От беспорядочно взвившейся магии разлетелись стёкла, часть мебели раскидало по комнате, расползлась трещина на стене. Наконец кое-как собрав и нацелив силы, Светлана направила их в Завулона, отшвыривая его тушу от себя, выдираясь из липких объятий внутренней сети и подступающего забвения. Всхлипывая, разорванная и окровавленная, свернулась клубочком, исцеляясь и успокаиваясь. Остановила кровь, сняла ощущения, причиняющие муку, проигнорировав лишь неглубокие росчерки когтей на плечах и груди. Вытерла слёзы и, зло оскалившись, взглядом отыскала Завулона, который скорчился на полу так, словно это именно его сейчас поимели. Он очень медленно распрямился, пытаясь отдышаться, судорожно хватая ртом воздух. «К чему эта клоунада?» Она просто пыталась сдёрнуть его с себя, в панике ничего не соображая, чтобы успеть нанести хоть какой-то ущерб. Это сейчас она собиралась равномерно раскатать его по зданию, чтобы раз и навсегда объяснить, почему нападать на могущественную ведьму — очень плохая идея. Ясно увидев её намерения, Завулон вытянул руку в жалкой попытке защититься. Не пытаясь использовать магию или снова превратиться в монстра. — Какого хрена?! — о, немногие на её месте разорились бы на такой вопрос, вместо того чтобы прибить напавшего на месте. Завулон продолжал нервно таращиться огромными глазищами, всё так же пытаясь отгородиться от разгневанной обладательницы черного камня лишь защитным жестом. Светлана опустила руки, воздетые с уже готовым сорваться заклинанием, и выругалась. — Доротея! Сука! Аккуратно проверить почву через Завулона, подставив последнего под удар в случае чего. Стравить их друг с другом. — И вот так — постоянно, — пробормотала Светлана, сползая с раскуроченной кровати, стараясь двигаться осторожно: казалось, на свой член демон все кишки навертел и вытянул. Постель выглядела жутковато, вопль Светланы могла услышать прислуга, и всему этому срочно нужно было найти какое-нибудь приемлемое объяснение. Метнувшись к шкафу с отодранной дверцей, она быстро вытащила из груды барахла кнут и скомандовала: — На кровать, живо. Чем сильней перемажешься в моей крови, тем больше тебе счастья. Сорвав изорванное платье и затолкав его на нижнюю полку, вытащила другое, чёрное, кожаное, зато такое же закрытое, и с трудом заставила травмированное тело влезть в него. На то, чтобы наскоро успеть нанести кнутом несколько ударов сжавшемуся партнёру, ушли последние мгновенья перед тем, как влетела вооружённая до зубов охрана и несколько рядом живущих ведьм. Светлана представила, как должна была выглядеть представшая им картина, и, приняв надменный вид, небрежно завела за уши выбившиеся пряди волос. Ледяным тоном процедила сквозь зубы: — Что вы все здесь забыли? — Потом хищно усмехнулась и, добавив в голос похотливых ноток, спросила: — Решили присоединиться? Один человек непроизвольно шагнул назад. Стоявшая впереди ведьма, изумлённо и даже уважительно осмотрев то, во что превратилось помещение, пытливо уточнила: — Мы слышали крик, сестра. Женский крик. Нам показалось, что он доносился отсюда. — Эта погань разбила мой любимый бокал. Это же так просто — стоять на коленях и не шевелиться, когда на спину что-то поставлено. Я расстроилась. И решила наказать. Что-то ещё? — Мужчины, — пренебрежительно фыркнула ведьма. — Прости, что потревожили. После Деймона я не очень-то доверяю тем из них, кто хоть на что-то способен. — Я вообще никому не доверяю, — кивнула Светлана. Толпа вывалилась обратно в коридор. Светлана застонала и сползла на пол, боль вернулась, пробившись через барьеры, платье облепило незалеченные раны. — Теперь ты, наконец, уберёшься? Или мне, — она криво усмехнулась, — на колени стать? Завулон критически осмотрел причинённый ему ущерб. — Выглядит неправдоподобно. Для разгромлённой комнаты и лужи крови. — Могу отрезать член, — улыбнулась Светлана с нежностью маньяка. — Я уже ушёл, — Завулон подобрал одежду и быстро облачился, накинув рубашку и не застёгивая пуговиц. Посмотрел на измученную Светлану и неожиданно покровительственно потрепал её по плечу, как кутёнка. — Спасибо, дорогая. Я уже думал, что меня сейчас прикончат. Или ты, или Доротея. И прежде чем Светлана эту руку ему выдернула и в задницу засунула, поспешил ретироваться.***
— Или не сразу убьёт, — философски замечает Антон, прочитав несколько страниц.