Я искушен одним лишь тобой

У Кроули всегда было слишком много вопросов. Его встревоженный взгляд, скрытый линзами темных очков, метнулся в сторону ангела на пассажирском сиденье. Ты скажешь мне, в чем дело? Скажи, это я виноват? Ангел, могу ли я все исправить? Он расплатился за свою любознательность много тысяч лет назад, он упал, но вопросов от этого не стало меньше, лишь напротив, теперь их все больше, и они теснятся в его голове. Азирафаэль отстраненно глядит в окно на ночной город. Фонари мелькают один за другим, а неоновые вывески неестественно отражаются на его волосах цвета одуванчикового пуха. Почему ты перестал беззаботно болтать, пока мы сидим в ресторане? Конечно, я оставлю на руле хотя бы одну руку, чтобы тебе было спокойнее, но разве ты не будешь отчитывать меня и за это? Я не слишком быстр для тебя, ангел? Удивительно, сколько вмещает в себя эта рыжая голова. Эта голова хотела бы вместить в себя и все переживания светлой головы тоже, лишь бы видеть ту теплую неуклюжую улыбку, что чуть обнажает белоснежные зубы. Ты хотел бы этого? Но Кроули не спрашивает. Он знает, что это опасно. Когда Кроули припарковал Бентли на обычное место рядом с книжным магазином Азирафаэля, которое чудесным образом свободно вне зависимости от времени суток, дня недели, времени года или десятилетия, ангел все также задумчиво смотрел в окно невидящими глазами. Кроули открыл пассажирскую дверь и протянул Азирафаэлю свою тонкую руку. Видишь ли ты, как она дрожит? Ангел поднял свой необычно тяжелый взгляд и одарил его улыбкой, подобной сладостному лучу солнца, который пробивается сквозь грузные тучи на закате. Он, не задумываясь, взял его руку. Понимаешь ли ты, что это значит для меня? Значит ли это ровно столько же для тебя? — Спасибо, Кроули. Ты так вежлив, — сказал Азирафаэль, выбравшись из машины. Теплые ангельские пальцы все еще были в его ладони. Это касание было лучшим лекарством для демона, но даже лекарство в больших дозах губительно. Ты ведь знаешь, что это только для тебя? Ангел, ты ведь знаешь, что можешь просить у меня все, что угодно, верно? — Ошибаешься, ангел, я совсем не вежлив, — ответил ему Кроули, все же выпуская его руку из своей, зная, что будь эти пальцы еще мгновение в его руке, и он сделал бы что-то глупое и поспешное. Что бы ты сказал, если бы я поцеловал костяшки твоей нежной руки? Что бы ты сделал, коснись я губами каждой подушечки твоих бархатных пальцев? Спорить для них, как танцевать, а танцу этому невыносимо много лет. Взгляд Азирафаэля упал вслед за его отпущенной рукой. Ты хотел, чтобы я не отпускал тебя? Ты правда этого хочешь, или это лишь моя фантазия, которую ты так щедро хвалил все эти века? Кроули чуть отходит в сторону, боясь самого себя. Он отводит взгляд, страшась выдать Азирафаэлю все то безумие на его щеках — результат работы человеческого тела, от него ничего не скрыть. — Быть вежливым против демонических правил, — добавил он, довольствуясь тем, что хотя бы его голос все еще не выдавал его слабости. А я рассказывал, что я придумал исключения из правил? И то, что ты, был первым из них? — Спокойной ночи, ангел, — пожелал Кроули, собираясь вернуться в машину. Ночь явно не была бы таковой для беспокойного демона. — Кроули? — позвал его ангел с надеждой в голосе, и он послушно повернулся к нему быстрее, чем следовало бы. — Не хочешь зайти? У меня есть бутылочка Шато Грюо Лароз… — предложил он, потупив свой искристый взгляд. — Ты пытаешься меня искусить? — расплывшись в улыбке, сказал Кроули. Осознаешь ли ты, что меня достаточно лишь поманить пальцем и я последую за тобой? — Роскошная выпивка? Считай, тебе удалось, даже слишком хорошо для ангела, — продолжал он, стараясь утихомирить свое гулкое сердце, биться так часто которому было совсем необязательно. Надеюсь, ты знаешь, что я искушен одной лишь твоей компанией, а все остальное лишь предлоги? Азирафаэль улыбнулся чуть шире и проследовал к дверям магазина, нащупывая ключи в кармане своего антикварного пальто. Почему бы просто не щёлкнуть пальцами? Наверное, они уже слишком долго живут среди людей, и все эти маленькие человеческие ритуалы стали для них родными. Тем более, нет смысла торопиться, когда у твоей жизни нет конца, а миру больше ничего не грозит. — Серьезно, ангел, ты открываешь эту дверь с начала девятнадцатого века и все еще не научился, — с усмешкой констатировал демон за его спиной. — Дорогой, помолчи немного, — добро ответил ему Азирафаэль, продолжая греметь громоздкой связкой. Кроули никуда не торопился, уж тем более он никуда не торопился вместе с Азирафаэлем, но он не знал, что ему делать с собой в это бесконечное «немного», пока ангел пытался провернуть ключ в дверной скважине. Он снял очки и запрокинул голову вверх. Звезды как всегда прекрасны. Они горят яркими ядрами на темно-синем непоколебимом полотне. Тогда-еще-не-Кроули создал их давно, до своего падения. Как я мог создать что-то столь прекрасное, когда я еще не знал тебя? Он сложил каждую из них из молекул своими тонкими дрожащими пальцами и щедро рассыпал их по небу, выкладывая бережные узоры. Люди разгадали лишь малую часть того, что он придумал (не без его подсказок), много чего придумали (вроде математических формул и прочей жути), но сколько всего еще остается неизвестным для их ограниченных глаз. Хочешь, я покажу тебе звезды, все до единой? После недолгих манипуляций Азирафаэль справился с капризной дверью. Кроули вернул очки на их место и проследовал за ангелом в густую тьму книжного. Пока в уголках магазина загорались огни, Кроули повесил на крючок своё чёрное строгое пальто рядом со своей шляпой, которая обитает здесь ещё с 1941. Чуть ниже висел его зимний шарф, а на столике рядом лежали темные перчатки из искусственной кожи, оставленные здесь намерено, как и все остальное. Когда-то Кроули нужна была уверенность, в том, что если Азирафаэль не захочет его больше видеть, у него будет предлог зайти и постараться исправить ситуацию. Но теперь, когда они были на их собственной стороне, казалось, что в этом больше нет нужны. Вспоминаешь ли ты обо мне всякий раз, когда видишь эти вещи? Иногда Кроули казалось, что он проводит в книжном больше времени, чем в собственной квартире. Он знающе осматривал полки, продвигаясь между книжными шкафами в направлении задней комнаты. Он тихо засмеялся, вновь увидев целый уголок посвящённый детским книгам, которые Азирафаэль получил в подарок от Адама, вернувшего его отдушину в почти прежний вид. — Снова поражение? — расплываясь в улыбке, спросил Кроули у Азирафаэля, который боролся с винной пробкой. Все до одной книжные полки плотно забиты книгами. Книги, которым места не хватило, располагались одна на одной, составляя высокие башни. Проходы в книжном были крайне узкие и до невероятного запутанные (для тех, кто не проводил здесь столько времени, как Кроули, конечно). Невежливый зевака, зашедший в магазин назвал бы место «захламленным», словом, которым Кроули бы описал Ад, но никак не книжный магазин в Сохо. — Что ты имеешь в виду, Кроули? — не совсем его понимая, переспросил ангел. Демон чувствовал его встревоженность, что повисла за небесно-голубыми глазами густым туманом с неделю назад. — Ох, ты о книгах Адама? — догадался он и засмеялся, наконец-то справившись с пробкой. Ангел вёл упорную борьбу с детской литературой, которая изначально появилась в виде нескольких книг. Он попытался убрать их в подсобное помещение, но на следующий день они вернулись на место и, видимо, привели друзей. — Готов поклясться, вчера они занимали лишь два шкафа в северном отделении, а сегодня уже весь угол, — негодовал он, но его легкая улыбка не скрылась от Кроули, — полагаю, мне стоит оставить все как есть, не так ли? — Азирафаэль протянул ему бокал вина, звонко стукаясь краем своего бокала об его. Они смеются над чем-то глупым, пьют вино. Кроули давно скинул ботинки и сидел на диване, поджав под себя ноги. Он изредка делал небольшие глотки вина. Еще одна бутылка красного, и он потеряет остатки самоконтроля. Азирафаэль давно пересел со своего любимого кресла на диван, заняв место рядом с Кроули. Голова Азирафаэля откинута на спинку дивана, глаза полуприкрыты, все его тело расслаблено. Постепенно их смех умолкает, преображаясь в приятную тишину. Кроули, сидящий в пол-оборота к ангелу, слышит лишь спокойное ровное дыхание Азирафаэля и гомон своего глупого сердца. Его глаза, прикрытые темными линзами, неотрывно глядят на руку, покоящуюся на колене Азирафаэля. — У меня так много вопросов, — неожиданно говорит Азирафаэль, поднимая ту самую руку, чтобы потереть глаза. Я говорил, что вопросы для ангелов непозволительны? Не спрашивай Её, спроси меня, ладно? Я отвечу, расскажу тебе все, о чем ты хочешь знать, но не спрашивай Её, договорились? Кроули молчит, ожидая вопросов. Азирафаэль — смелый ангел, он решится и спросит. Но ему нужно немного времени, Кроули знает это. Кроули подается вперед лишь на несколько сантиметров. Видишь, я слушаю тебя, ангел? Что ты хочешь узнать? Ты, как и я, откусил то яблоко, уже отведанное Евой и Адамом (и мной), помнишь? Я помню, как, спрятавшись, я смотрел, как по твоим крепким рукам и подбородку тек яблочный нектар, а ты? Я помню, как уже тогда я хотел вытереть сок рукавом своей одежды и сцеловать остатки сладости с твоих губ и рук, представляешь? Ты любишь груши больше, чем яблоки, да? — Больно ли падать? — помедлив, спрашивает Азирафаэль, глядя в пол. Почему? Почему ты спрашиваешь об этом? Что-то случилось, ангел? Губы Кроули нервно дергаются, он то открывает рот, то снова закрывает его, не осмеливаясь произнести свои вопросы вслух. — О, мой дорогой, — казалось, что Азирафаэль понял значение выражение лица Кроули, — просто любопытство, — успокоил его Азирафаэль, слабо улыбаясь. Но на деле они оба знали, что это значит. Ты хочешь знать, что тебя ждет? Ты хочешь быть готовым к этому? Кроули часто думал о падении, о своем падении, но никогда не позволял себя думать о том, что Азирафаэль может упасть. О том, что он будет причиной, по которой Азирафаэль упадет. Они никогда не говорили о падении. Наверное, эта тема стала единственной негласно запретной среди них. — Прости, Кроули, — извинился Азирафаэль, пожалев о своем решении, — ты не… — Нет, ангел, ты спросил, значит, я отвечу, — они оба смотрели, как дрожит бокал в нервной руке Кроули. Возможно, пришло время для Кроули научиться давать ответы. Кроули сделал финальный глоток вина, осушив весь бокал, и убрал его на столик рядом. Он втянул побольше воздуха в легкие и прикрыл глаза, в его разуме всплыли старые воспоминания о зловонии адской серы. — Больно. Больно во всех смыслах, — наконец-то собравшись с мыслями, ответил Кроули, спустя несколько минут. — Кажется, будто ты падаешь с высоты на дно, будто ты падаешь целую вечность. Но по итогу ты достигаешь дна, и словно все кости в твоем теле и, особенно, в крыльях ломаются. Начинается вторая вечность, когда они начинают срастаться обратно с неимоверной болью. И, кажется, что срастаются они криво, — Кроули поднял взгляд на Азирафаэля, но увидев ужас в его бездонных глазах, он не смог удержать свой взгляд на нем. Кроули страшно даже допустить мысль о том, что это может произойти и с Азирафаэлем. — Способность чувствовать добродетели исчезает, ты больше не можешь ощущать любовь. В первое время страшно, потому что все кажется пустым, но потом привыкаешь. Я не думаю, что даже помню, каково было ощущать все это, — Кроули уставился на свои дрожащие руки, на расправленные пальцы, кисти вытянутые перед собой, на лак на ногтях цвета угля. — Но ты ведь можешь чувствовать, — скорее утвердительно, чем вопросительно говорит Азирафаэль, его голос до невозможного нежен. Ты спрашиваешь, могу ли я чувствовать любовь? Могу ли я испытывать любовь? Люблю ли я тебя? Да, ангел, я люблю тебя. Я могу любить, я точно это знаю. — Думаю, да, — Кроули согласно кивает головой и сглатывает ком в горле. — Это так по-людски, — говорит Азирафаэль, — не ощущать все это, как ангелы, догадываться и понимать, чувствовать, — Кроули не может ни улыбнутся. — Ты хотел упасть? — тихо спрашивает ангел, словно боясь, что их услышат. — Нет, — отвечает ему Кроули, — так произошло. — Ты жалеешь об этом? — Нет, — снова отвечает Кроули, не задумываясь. Он слишком много об этом думал, чтобы не иметь сейчас точных ответов. Как я могу жалеть об этом? Если, в конце концов, я здесь, рядом с тобой, и ты смотришь на меня, как если бы я мог что-то значить? Как если я достоин твоего внимания? Достоин тебя? Как я могу жалеть об этом? — Ангел… Кроули не знал, что именно он хочет сказать. Азирафаэль смотрит на него со всей своей смелостью. Кроули лишь изредка позволяет себе глядеть на него, трусливо пряча глаза за линзами очков. — Если бы, чисто гипотетически, — спина Кроули расправилась от напряжения, ему уже не нравилось начало этого предложения, — если бы я… — Ты не упадешь, ангел, — резко прервал его Кроули, не давая возможности договорить, — ни гипотетически, ни практически, — он сурово посмотрел на Азирафаэля, который выглядел несколько виновато. Как бы неправильно ни звучало предположение Азирафаэля, отклонять его реальность было глупо, и Кроули, как и Азирафаэль, это понимал. Но понимать, не значит признавать. — Дорогой… — Я тебе когда-нибудь врал? — вновь перебивает его Кроули. — Нет, — ласково отвечает ему Азирафаэль и берет одну его дрожащую руку в свою, — никогда. Большой палец Азирафаэля гладит острые костяшки пальцев Кроули. Тёплая ладонь Азирафаэля заземляет Кроули, успокаивает его, даёт надежду. То, что Кроули потерял много тысячелетий назад. То, чего он лишился, как и белых перьев. Кроули сложно фокусироваться на чём-то ещё, помимо их соприкасающихся рук. Тебе не место в Аду, ты ведь понимаешь? Но и Рай не то место, где Азирафаэлю положено быть. Не после того, как они обошлись с ним. Твоё место здесь, на Земле, в этом книжном, может быть, рядом со мной? В этот момент он позволяет себе надеяться. Азирафаэль внимательно смотрит на Кроули, изучает каждый сантиметр его лица. — Кроули, — серьезно говорит Азирафаэль, — я не понимаю, почему Она так поступила с тобой. Почему ты упал? — Я… — мямлит Кроули, — я задавал вопросы. Теперь ты видишь, почему это опасно? Разве они того стоят, ангел? Разве я того стою? Но Азирафаэль все ещё держит его руку в своей. Если ты продолжишь, я потеряю последнее, что у меня осталось после падения — рассудок, разве ты не видишь? — У меня тоже есть вопросы. Чем ты оказался хуже, чем Гавриил или остальные? — Кроули печально улыбнулся, решившись поднять взгляд на Азирафаэля. — О, нет, мой дорогой, не смей так улыбаться мне, — сердито сказал ангел, — ты не тот монстр, которым считаешь себя. Разве кого-то в Раю волновало то, что утонут дети? Разве кто-то другой бы показал простому плотнику все Царства Мира просто так? Кто бы ради меня прославил «Гамлета»? — спросил Азирафаэль и поднёс руку Кроули к своим губам. Он осторожно поцеловал тыльную сторону его руки. Горячие и мягкие губы Азирафаэля на его холодной коже. Один поцелуй, словно благодарность за все, что Кроули сделал для него. Кроули забыл как дышать, внутри него произошло короткое замыкание. Его брови взметнулись вверх от удивления, и он замер на месте, боясь пошевелиться. Азирафаэль же продолжил целовать его руку. Костяшки его пальцев и тонкую кожу между ними. Он целовал его руку с таким наслаждением на лице, какое Кроули видел каждый раз, когда Азирафаэль слизывал с ложки остатки любимого десерта. Почему ты целуешь мою руку? Что это значит для тебя? Лишь в бессонные ночи Кроули не воспрещал себе мечтать о подобном. Лишь под покровом ночи, который обещал хранить его мечты в благодарных дальних звездах, до которых никто не мог достать. В его воображении, поцелуи Азирафаэля всегда обжигали. Человеческое тело почти на восемьдесят процентов состоит из воды, тогда человеческое тело ангела должно было бы состоять почти на восемьдесят процентов из святой воды. Святая вода губительна для демонов. Но поцелуи оказались еще губительней. Нет, они не обжигали, ни разу. Легкие дуновения чужого дыхания и чуть шероховатые губы щекотали его кожу. Поцелуи Азирафаэля были настолько невообразимо прекрасны, что становились губительными. Даже воображение Кроули не могло в полной мере представить опасность, которой обладали эти губы. — Кроули, ты добр, так добр, — говорил ангел, словно отвечая на его немой вопрос, между нежными поцелуями, и Кроули впервые не возражал его похвале. Он не знал, как все его тело не слушалось. Кроули лишь глупо хватал ртом воздух, не зная, что сказать. Азирафаэль поцеловал каждую из подушечек его пальцев, его ладонь и голубоватые выступающие венки на его запястье. — Ты добр ко мне, — добавил Азирафаэль, улыбаясь, и прильнул щекой к руке Кроули. Ты заслуживаешь только лучшего, ангел. Разве я лучшее? Но щека Азирафаэля идеально лежит в ладони Кроули. Кроули любопытное существо, и у него любопытные пальцы. Его средний палец неуверенно очерчивает дугу ушной раковины. И, когда Азирафаэль довольно прикрывает глаза, подаваясь все ближе к нему, указательный палец Кроули решается проследовать по уже известному маршруту. — Мой дорогой, ты так прелестен, — шепчет Азирафаэль, накрывая руку Кроули на его щеке своей. — Кто бы другой не соврал мне ни разу? Кто другой предложил бы мне сбежать на Альфу Центавра? И кто другой простил бы мне отказ? Если бы я снова предложил тебе сбежать, согласился бы ты? Согласился бы ты, зная, что Земле ничего не грозит? Зная, что на Альфе Центавры нет ни ресторанов, где подают суши, ни прудов с утками-сплетницами, ни даже стихов Роберта Бёрнса? Только звездная пыль и проклятый демон, этого будет достаточно? — Могу ли я? — невинно задает еще один вопрос Азирафаэль, его до этого свободная рука в миллиметрах от дужки очков Кроули. — Да, — чуть слышно ответил Кроули на выдохе, зная, что он пожалеет об этом, — вс-с-се, что угодно, — шипя, добавил он. Азирафаэль довольно улыбается и стягивает очки с носа Кроули. Азирафаэль убирает их на спинку дивана, не отрывая взгляда от змеинных глаз Кроули. Кроули же в глазах Азирафаэля видит что-то демоническое, и он не уверен, в том, что это просто его собственное отражение. — Если бы Она заговорила со мной, то я бы задал ей один вопрос, — говорит ему Азирафаэль. Не надо. Спроси у меня. Не спрашивай у Неё. Скажи мне, что бы ты спросил у Неё. — Я бы спросил, как бы Она поступила, если я бы сказал ей, что люблю тебя больше, чем Её. Кроули чувствует себя, словно он падает. Ты любишь меня? — Однако, мой дорогой, — быстро продолжил Азирафаэль, смущенно опуская взгляд, — у меня есть еще вопрос. Не к Ней, конечно. К тебе, Кроули. Можно кое-что спросить? У меня такой же вопрос. Могу ли я переспросить, что ты сказал секундами ранее? Боюсь, я что-то не понял. Что это значит? Нет, не повторяй. Я не хочу, чтобы Она услышала. — С-с-спрашивай, — Кроули хмурится от того, как предательски по-змеиному звучит его голос, напоминая Азирафаэлю о том, что с ним не стоит вести и разговора. Но Кроули заметил только улыбку на губах Азирафаэля. Щека Азирафаэля под его рукой пылала. — Могу ли я поцеловать тебя, Кроули? — спрашивает Азирафаэль и смело поднимает взгляд, сначала исследуя пораженные медовые глаза, а после и приоткрытые от удивления искусанные губы. — Да, ангел, — собравшись, отвечает Кроули, стараясь поддерживать свою репутацию непоколебимого демона (что довольно сложно, когда цвет щек сливается с цветом огненных волос, а язык сопротивляется), — вс-с-с-се, что угодно, — повторяет он, не в силах не смотреть на улыбающиеся губы Азирафаэля. Кроули чувствует себя, словно он падет. Он падает, но в этот раз его ловят крепкие знакомые руки. Азирафаэль берет лицо Кроули в свои руки. В нем что-то замыкается, каждый раз, когда он моргает, темнота за его веками искрит, но любимые руки заземляют его. Он чувствует это электрическое напряжение между ними, и Кроули кажется, что он снова ощущает любовь, словно ангел. — Ты так прелестен, — шепчет Азирафаэль, широко улыбаясь, и проводит большим пальцем по нижней губе Кроули. В этот момент Кроули кажется, что миру все же пришел конец, и они остались только вдвоем. Наконец-то Азирафаэль сокращает то несчастное расстояние, что осталось между ними и прижимается своими улыбающимися губами к губам Кроули. Кроули паникует из-за того, что он не знает абсолютно ничего о поцелуях, кроме того, что он видел в фильмах и на улицах, о чем когда-то слышал или читал, но лишь на мгновенье. Ведь когда их губы соприкасаются, в его голове что-то щелкает, и он знает, что делать. Кроули облегченно выдыхает в родные губы Азирафаэля. Ты как запретный плод познания. Я ходил вокруг тебя слишком долго, теперь мой голод не унять. Я знал, что попробовав однажды, я не смогу остановиться. Я всегда рвался к знаниям. Ты всегда был готов дать мне эти знания. Но что я могу дать тебе взамен? Азирафаэль целует его сначала осторожно, но все увереннее, по мере того, как Кроули начинает отвечать ему на поцелуй. Руки Кроули осторожно исследуют долины тела Азирафаэля, путаются в его пушистых волосах. Руки Азирафаэля спускаются с лица Кроули на его талию и находят себе место там. Азирафаэль слегка тянет Кроули ближе к себе. Слабое движение, простой жест, приглашение — и Кроули, повинуясь, двигается ближе, взбираясь на колени Азирафаэля. Буквально каждая клетка тела Кроули болела от нужды быть рядом, касаться Азирафаэля, которую раньше оно с лучшими результатами подавляло. Теперь же, узнав его вкус, он не был уверен, что он сможет перестать нуждаться этих прикосновений когда-либо. На кончике языка Кроули таятся все несказанные слова и тысячи лет вожделения. Азирафаэль отрывается от губ Кроули, наконец-то давая ему возможность отдышаться. — Я люблю тебя, — шепчет Кроули, когда Азирафаэль целует его шею. Слова даются ему легче, чем когда-либо еще. Его пальцы впиваются в мягкие плечи. — Я люблю тебя, — повторяет Кроули, губы Азирафаэля путешествуют по его широкой челюсти, направляются к раскрасневшемуся уху, — люблю тебя, я люблю тебя, Азирафаэль, люблю тебя, люблю, — продолжает Кроули с каждым новым поцелуем на его коже. Азирафаэль целует его скулу, после подрагивающее веко и другое, — я так люблю тебя, ангел, — смеется Кроули, то ли от щекотки, то ли от счастья, все его тело дрожит, преисполненное удовольствием. Я могу говорить тебе это без остановки. Мне не нужен воздух и сон. Хочешь? Я могу наверстать за все шесть тысячелетий, только попроси. — Я люблю тебя, Кроули, — заверяет его Азирафаэль, потираясь своим носом об нос демона, и снова принимается целовать каждый миллиметр лица Кроули. Просто потому, что он может. — И если ты не можешь любить себя, тогда я буду любить тебя за нас двоих. Думаю, мне это под силу, — говорит Азирафаэль, остановившись на мгновение, чтобы полюбоваться на картину перед ним. Когда Азирафаэль целует Кроули, он забывает о том, кто он. Он начинает верить в слова ангела. Ведь ни он один всегда говорил только правду другому. Прости, если мне будет нужно время, чтобы поверить в твои слова. Я постараюсь. Я не буду задавать вопросов. Я буду отвечать на твои. Я уже отдал всего себя тебе, давно. Прости, что я — всего лишь я. Но ты делаешь меня лучше. Я люблю тебя. — Поцелуй — нечто большее, чем первый чувственный контакт двух тел; это выдох двух влюбленных душ, — цитирует Азирафаэль, и, конечно, Кроули знает кого. Но Кроули улыбается и, взяв его лицо в свои ладони, целует губы Азирафаэля. — Не смей цитировать Уайльда, когда я целую тебя, — Кроули не знает, что ему нравится больше: говорить это вслух или же целовать Азирафаэля. Возможно, все и сразу. — Ты узнал? — удивляется Азирафаэль, смеясь. Он прячет свое лицо в изгиб шеи Кроули. Его горячее дыхание щекочет шею демона. — Конечно, кто бы еще написал такую похабщину, — фыркает Кроули, прислоняясь щекой к мягким волосам, вдыхая их знакомый запах. — Ты преувеличиваешь, моя любовь, — отвечает ему Азирафаэль, смеясь от того, какой звук издает Кроули, названный ласковыми словами, — я думаю, он был прав, разве нет? Азирафаэль поднимает свою голову и, снова взяв лицо Кроули в свою руку, поворачивает его к себе, чтобы снова поцеловать его (и доказать, что, вообще-то, Оскар Уайльд был прав). Я верю тебе, ангел. Но и ты поверь мне. Ты не упадешь. «Поцелуй может погубить человека», — гласит другая цитата Оскара Уайльда, и Кроули, до некоторого времени не понимал её значения. Но теперь он знает, что поцелуй способен погубить даже (хоть и не совсем компетентного) демона.