Верни мне мое сердце

– Итак, давай сразу определимся, тебе нужно тихое убийство без свидетелей или хочешь, чтобы этот сукин сын знал, по чьей вине он бесславно отправляется в Пустоту? – Габриэль закидывает ноги на стол в библиотеке и готовится внимать инструкциям Ровены. – Хочу, чтобы знал, – в глазах ведьмы мелькает что-то по-настоящему темное. – Принято. Можем тогда отправиться вместе, тебе со мной ничего не грозит. – Хорошо, я могу отследить его заклинанием. – Слушай, я, конечно, не настаиваю, но все же мне чертовски интересно, какие у тебя счеты с Рыцарем Ада? – С любопытством щурится архангел. – О, это не совсем твое дело. – Знаю. Но мы с тобой вроде как в неплохих отношениях. Не могу сказать, что друзья, однако с нашей историей это не особо важно, не находишь?       Ровена меряет Гейба раздраженным взглядом. Немного подумав, ведьма небрежно бросает: – Он отнял кое-что очень важное для меня. А потом, когда я отказалась помогать ему в его темных делишках, пообещал выследить и убить. С тех пор за мной постоянно гоняется шайка его демонов. Не смертельно, но ужасно утомительно. К тому же, если он явится за мной сам, то я не смогу дать отпор Рыцарю Ада. – Да уж, неприятно, – хмыкает Гейб. – Еще есть какие-то вопросы, Локи? – Она нарочито делает ударение на фальшивом имени. – О, ну раз уж ты сама об этом заговорила…Как давно ты знаешь, что я не Локи? – Как я уже упоминала, почти с первой нашей встречи, – Ровена задумчиво потирает виски и усаживается за стол напротив архангела. – Я ведь работала с разными видами существ, включая полубогов и Трикстеров. Ты не был похож ни на одного из них. Когда я колдовала, почувствовала в тебе гораздо большую силу, чем та, которой ты должен был обладать. – Почему ничего не сказала и никому меня не выдала? – Я похожа на дуру? Заявить в лицо неизвестному сильному существу, что я узнала его тайны – нет уж. Хотелось еще немного пожить. Особенно когда я сопоставила факты и поняла, что имею дело с ангелом. Вас ведь никто никогда не видел, а те, кто видел, очевидно, прекрасно умели держать язык за зубами или были мертвы. Я решила, что сохраню секрет, а когда-нибудь потом, в случае крайней нужды, попрошу тебя об ответной услуге. Что ж, теперь я прошу. – Теперь я должен тебе гораздо больше. Умно. Хотя кто-нибудь из моих братьев, наверняка, свернул бы тебе шею, несмотря на так называемый долг. – Полагаю, мне повезло, что ты на них не похож, Габриэль, – губы ведьмы трогает легкая улыбка. – Хочешь еще поболтать о жизни или все же приступим к делу? Держу пари, тебе не терпится поскорее со всем разобраться и оказаться в постели со своим охотником.       Гейб похабно играет бровями и крутится на стуле, но все же кивает. – Давай свое заклинание и отправимся в нелегкий путь, дабы избавить землю от потомков моего драгоценного братца, - патетически произносит он, засунув в рот непонятно откуда взявшуюся конфету.       Ровена удаляется, чтобы найти и принести все нужное для заклинания поиска, и Гейб ненадолго остается в одиночестве. Откинувшись на спинку стула, архангел невидящим взглядом пялится в потолок и пытается сложить в голове цельную картинку. Он сразился с Люцифером и умер. На этот раз умер окончательно и бесповоротно, и если бы не преданность Винчестеров тем, кого они любят, на Земле стало бы одним архангелом меньше. Теперь же Габриэль – единственный в своем роде смертный архангел, вписавшийся в человеческую семью и пошедший против собственных братьев. Будь он сторонним наблюдателем, впервые услышавшим эту историю, покрутил бы пальцем у виска. Однако в сложившейся ситуации Винчестерам он верил гораздо больше, чем любому из пернатых. За исключением, пожалуй, Кастиэля, но того тоже можно было смело записать в отряд смертников-Винчестеров. С этим понятно.       Следующей серьезной проблемой оставался Люцифер. Несносного старшего братца надо было срочно поставить на место. Желательно, до того, как он схлестнется в смертельной схватке с другим, еще более несносным, старший братцем. Что они могли противопоставить Люци? Два умелых, но смертных охотника, по совместительству истинные сосуды Майкла и Люцифера. Идем дальше, один чрезвычайно упертый ангел в плаще, один смертный архангел и, при должном везении, одна сильная ведьма. Ровена имела полное право махнуть хвостом и скрыться в неизвестном направлении, как только Гейб разберется с Асмодеем. И оказалась бы права. Да уж, негусто, но лучше, чем ничего. Если хорошенько все обдумать и найти способ обернуть ситуацию им на пользу, все может выйти просто отлично.       Крепко задумавшийся архангел даже не замечает, как возвращается Ровена, поэтому подпрыгивает от звука поставленной на стол чаши. Точно, надо сосредоточиться на более насущных задачах. Он наблюдает за тем, как ведьма разминает в ступке какую-то траву, когда слышит ее решительный голос. – Не убивай его сразу, прошу. Дай мне поговорить с ним несколько минут. – Желание дамы – закон. Хочешь поиздеваться над идиотом перед смертью? – Хочу посмотреть ему в глаза и понять, за что. – Не хочу тебя разочаровывать, но вряд ли он решит исповедоваться. – Ему придется. Ты можешь сделать ему больно, но не убить? – Сейчас Ровена не походит на себя обычную: немного манерную, с улыбкой тянущую слова. В ней вдруг проступает то, что Габриэль раньше много раз встречал у других – жажда мести, желание видеть, как твой враг корчится в агонии. Желание человека, которому нечего терять. – Да. – Чудно, – привычная улыбка возвращается на лицо МакЛауд, но Гейб видел достаточно, чтобы не обмануться. Травы вспыхивают синеватым пламенем, и развернутая на столе карта начинает выгорать, пока на ней не остается лишь небольшой островок. – Лес? Что ему делать в лесу? – Недоуменно хмурится Ровена. – Скорее всего, там находится вход в Ад. Не советовал бы тебе спускаться вниз, но мы можем вызвать его на поверхность. Место безлюдное, никаких случайных жертв. – Так и поступим. Будь добр, перенеси нас туда.       Гейб галантно протягивает Ровене руку и, как только она крепко хватается за него, переносит их в указанное на карте место. – Будет быстрее, если я призову его сам, не против? – Не против, – необычная бледность покрывает лицо ведьмы, губы плотно сжаты.       Сдержавшись от лишних комментариев и подколов, Гейб прикрывает глаза и быстро произносит нужные фразы на енохианском. Его глаза на миг вспыхивают и тут же гаснут, когда за их спинами раздается вкрадчивое: – Вы посмели призвать меня, Рыцаря Ада? Кто вы такие?       Гейб резко оборачивается. На лице Асмодея появляется понимание, когда он видит Ровену. Рыцарь одет в совершенно дурацкий белый костюм, а борода и волосы его сосуда тщательно приведены в порядок. – Как? Ты осмелилась найти меня сама, ведьма? И привела с собой друга. Кто ты? – Взгляд высшего демона впивается в лицо Габриэля, но тот лишь беспечно усмехается. – Скажу только, что я тебе не по зубам.       Явно раздраженный подобным ответом, Асмодей делает шаг к ним, но Гейб взмахом руки заставляет его замереть на месте. – У леди к тебе разговор, так что, будь добр, постой на месте пару минут. – Ангел? Я был создан высшим из вас, меня не удержать на месте простой шестерке, – презрительно фыркает он. – Тут я согласен. Видишь ли, я брат твоего создателя. И под словом брат я сейчас не имею в виду, что все ангелы братья, – Гейб машет Ровене. – Он весь твой. – Оч-чень хорошо, – если Асмодей и испуган, то он всеми силами старается этого не показывать. – И о чем ты хочешь узнать, рыжая? Я все еще помню, как твой дружок кричал и извивался у моих ног. Ему было больно, о да. – Габриэль, – Ровена сжимает зубы, в ее глазах горит настоящая ненависть.       Понятливо кивнув, Гейб делает характерный жест рукой, и Благодать внутри отзывается знакомым дрожанием. Кожа Асмодея начинает краснеть и шипеть, как от ожогов, но архангел и не думает останавливаться. Он медленно, методично заставляет Рыцаря Ада поджариваться изнутри, удерживая его на тонкой грани между болью и тем, чтобы вспыхнуть смертельным пламенем. Тишину леса разрезает крик Асмодея. – Зачем ты убил его? Что тебе было в его смерти? – Гневно произносит Ровена, делая шаг ближе. – Ты разве не понимаешь?.. Глупая ведьма…Мне нужна была ты, – его голос вновь срывается на крик, и Гейб немного уменьшает интенсивность пыток, чтобы дать демону возможность говорить. – Я просто избавил тебя…от слабости… – Зачем тебе я? – Это не важно…Никогда не помешает могущественная колдунья в союзниках. Верно?.. – Верно, – Ровена гордо вскидывает голову. – Знай, что ты умер по воле той самой могущественной ведьмы, которую не смог подчинить себе. Я закончила, Габриэль.       Взмахом руки архангел заставляет пламя охватить всю извивающуюся в муках фигуру Асмодея. Те несколько мгновений, когда он корчится в огне, Ровена стоит напротив Рыцаря Ада с неестественно прямой осанкой. В ее зрачках весело пляшут отблески огня, а от последнего, предсмертного вопля Асмодея, губы МакЛауд изгибаются в жуткой улыбке. Переведя на нее взгляд, Габриэль успевает заметить на ее щеке влажную дорожку, прежде чем ведьма отворачивается. – Вот и все. – Спасибо, – она говорит глуховатым голосом, но Гейб улавливает в интонациях нотку удовлетворения. – Кем он был? Тот, кого убил Асмодей.       Ровена совершенно не женственно опускается на ствол поваленного дерева неподалеку и окидывает взглядом горку пепла. – Оскар. Он был мне как сын. Его семья однажды помогла мне, приютила у себя, и я по глупости привязалась к мальчишке. Он был болен, я излечила его и наделила бессмертием. – Я слышал, что твоим сыном является никто иной, как Кроули, король Ада. – Слухи не лгут, Фергус – мой родной сын. Сын, которого я никогда не позволяла себе любить. Наверное, потому он таким и вырос. Жизнь полна смешных противоречий. Я так сильно боялась полюбить собственного сына, что научилась его ненавидеть, а потом и вовсе оставила. И я сама не заметила, как полюбила чужого сына, будто он был моим собственным.       Габриэль опускается на импровизированную скамейку рядом с ведьмой, не решаясь прервать ее внезапные откровения. – В одном Асмодей прав, он, действительно, избавил меня от последней слабости. Я была когда-то бледной, напуганной девочкой, от которой пахло грязью и смертью. Я не знала, где укрыться и как спастись, я только и могла, что убегать. Он прав, любовь – это слабость, и я ни за что не хочу еще когда-нибудь быть слабой. – Нет, – неожиданно твердо возражает Габриэль. – Любовь – это не слабость. Где бы я был сейчас без любви Сэма? Гнил бы в Пустоте без шанса выбраться, варился бы в своих собственных вечных кошмарах. Любовь – это сила, но она слишком хрупкая. Ее можно сломать и разрушить, от этого никто не застрахован. Однако поверь тысячелетнему существу, одиночество – проклятье посерьезнее. – Я не хочу снова привязываться к кому-то, – шепчет Ровена. – Ты не хочешь боли, это другое, но вечно скрываться от нее не выйдет, я пробовал. – Ты говоришь, что любовь – сила, но ты умер из-за нее. – Я умер из-за собственной глупости, – Габриэль невесело улыбается. – Я ведь любил его. Люцифера. Как бы ужасен он ни был, я любил его, потому что часть меня все еще помнит те времена, когда он был моим лучшим другом. Но это определенно тот тип любви, которую лучше убить. – Получилось? – А как же. Когда в тебя вонзают архангельский клинок, мозги разом встают на место. – К чему эти душеспасительные беседы, Габриэль? – Никаких бесед. Я только хотел сказать, чтобы ты не спешила уходить. Винчестеры хорошо к тебе относятся, – он поднимается на ноги и отряхивает джинсы. – Без обид, но те, к кому Винчестеры хорошо относятся, обычно заканчивают на погребальном костре. – На мой взгляд, риск того стоит. Нам пора возвращаться.       Со вздохом окинув поляну последним взглядом, Ровена берет архангела под руку, и уже через мгновение они стоят в библиотеке бункера. На них поднимает голову сидящий за столом Сэм, и тут же расплывается в радостной улыбке: – Как все прошло? – Отлично. Не думаю, что когда-нибудь так развлекался в лесах, – за двоих отвечает Гейб. – С вашего позволения, мне нужно переодеться и отдохнуть, – привычно церемонным тоном бросает МакЛауд, прежде чем выплыть в открытую дверь.       Едва она скрывается за углом, Гейб нагло выхватывает у Сэма из рук книжку и склоняется к нему для поцелуя. На секунду отстранившись от податливых губ охотника, Габриэль мурлычет прямо ему в ухо: – Осталось только разобраться с моим бро, – и тут же игриво прикусывает кожу за ухом Винчестера.

***

      С самого утра Дин не знает, чем себя занять. Он на час с небольшим исчезает в спортзале, хотя для него это крайне нетипичный способ справляться с эмоциями. После этого он пытается заняться исследованием, но бросает свои попытки, когда в десятый раз перечитывает одну и ту же страницу. Не помогают ни сериалы, ни комиксы, ни порно журналы. Особенно порно журналы. К вечеру Винчестер чувствует себя выжатым, как лимон, совершенно измучившимся и злым, будто цепной пес. Что бы он ни делал, перед глазами раз за разом встает знакомый образ ангела, смотрящего на него с тихой грустью и таким же тихим осуждением.       Мать вашу, как же он устал.       Устал главным образом от самого себя. Дину не нравится чувствовать разрывающую изнутри нежность, он задолбался злиться и ненавидеть себя, устал, так ужасно устал отталкивать Каса. Почему у него никогда не получается легко, как у людей? Для него легко – это секс со случайной девчонкой в баре, с которой расстанешься утром и больше никогда не увидишь. Но девчонок сейчас не хочется, а Кас – это сложно.       В итоге Дин обнаруживает себя мечущимся по комнате из угла в угол, как запертый в клетку тигр. Он подходит к зеркалу и вцепляется ладонями в края раковины. С каким-то слепым отчаянием он всматривается в свое отражение. Пытается отыскать, что в нем можно полюбить, и не понимает. Его глаза – глаза человека, с трудом вылезающего из постели каждый божий день; человека, каждый миг живущего с тяжким бременем вины. Глаза монстра. На миг ему кажется, что в зеркальной поверхности вновь распростерся Ад, такой, каким Дин его помнит. Он отшатывается от зеркала, смотрит на него еще некоторое время, а потом с размаху бьет по стеклу кулаком. И еще раз.       Зеркало идет трещинами, его куски осыпаются в раковину. Осколки впиваются в кожу Дина, безжалостно рассекая ее, и он ощущает болезненное удовлетворение.       Отступив на несколько шагов от того, что раньше было зеркалом, он чувствует, как злость резко оставляет его. Рука противно саднит, на пол мерно капает кровь с рассеченных костяшек. Дин садится на постель и, как завороженный смотрит на алые разводы на коже.       Смешно, но ему хочется молиться. Он бы с радостью встал на колени и обратился к Богу с горячим, полным раскаянья призывом подсказать ему верный путь. Но после всего, что им с Сэмом довелось увидеть, вера значительно поблекла и потеряла былое очарование. Бог не добрый дяденька-спаситель, он не утрет тебе слезы и не поднимет с колен, указав правильное направление. Все куда проще: вертись, как можешь, пока жив, а после отправляйся в Ад, если грешник и в Рай, если тебе каким-то образом удалось прожить праведную жизнь. Ирония заключалась в том, что до Ада Дин себя грешником не считал. До Ада он спасал, а не калечил.       Винчестер вздыхает и массирует виски, в которых зарождается противная, раздражающая боль. Хочется плюнуть на все, позвать Каса, извиниться и честно сказать, что был идиотом. Он уверен, ангел простит и с радостью останется рядом. По крайней мере, пока Дина снова не клюнет в задницу петух и он не замкнется в очередном приступе самобичевания. Жаль, что ангелам не выдают инструкции по обращению с тем или иным человеком, может, Кас покопался бы в его настройках и исправил то, что сломано?       Снова вздохнув и тоскливо подумав о том, что позже ему придется убрать осколки, Дин поднимается на ноги и, ссутулившись, идет к двери. Надо промыть и перевязать рану, пока Сэм не увидел и не начал волноваться.       Когда Дин выходит в гостиную, Сэма там, к счастью, нет. Почти сразу он, однако, понимает, что его радость по этому поводу была несколько преждевременной. В кресле с какой-то книгой сидит Ровена. Она поднимает на Винчестера внимательный взгляд и приподнимает брови в немом вопросе. – Порезался, – смущенно выдает Дин не слишком убедительную отговорку. – Вот как.       Пока охотник проходит к шкафу и копается в ящике в поисках бинтов и аптечки, МакЛауд неотрывно гипнотизирует взглядом его спину. Когда же Дин неуклюже роняет аптечку на стол, чуть не раскатив во все стороны пузырьки с лекарствами, Ровена откладывает книгу и предлагает: – Возможно, ты не откажешься от помощи? Насколько я могу судить, одной рукой не слишком удобно обрабатывать рану.       Дин сначала колеблется, но довольно быстро сдается. После вспышки ярости в комнате сил на гордость уже не остается, так что он попросту усаживается на стул и послушно кладет руку на столешницу перед собой. – Если тебе не сложно.       Ровена устраивается напротив, методично достает перекись, йод и бинты и берет ладонь Дина в свою. Внимательно осмотрев рану, она тянется за пинцетом. – У тебя тут несколько осколков, потерпи.       И Дин стоически терпит, пока ведьма извлекает из его руки кусочки многострадального зеркала. К радости Винчестера, она никак не комментирует произошедшее. Только уверенными, четкими движениями вынимает осколки, обрабатывает перекисью и прижигает края раны йодом. Когда Ровена, нанеся какую-то мазь, принимается бинтовать руку, Дин уже совсем расслабляется и спокойно наблюдает за ее действиями. – Готово. – Спасибо, – Дин искренне улыбается, и сам удивляется непривычному выражению лица. – Постарайся больше не калечиться. – Почему ты еще здесь? Габриэль ведь убил Асмодея, верно? – Да. Но потом он убедил меня, что, возможно, мне следует остаться еще ненадолго. Если вы, мальчики, не против.       В другое время Дин бы еще подумал десять раз, прежде чем согласиться, но сейчас он лишь пожимает плечами. Ровена вызывала симпатию, к тому же, она уже помогла им один раз. И вообще, они с Сэмми потеряли слишком многих друзей, чтобы сейчас отказываться от новых. Разумеется, МакЛауд еще предстоит доказать, что ей можно верить, но пока она вполне может остаться в бункере. – Позволишь высказать одно наблюдение, дорогой? – Негромко нарушает тишину Ровена. – Попробуй. – Я понимаю, что не имею права лезть в вашу жизнь, но подумала, что ты, возможно, нуждаешься в совете от кого-то, кто может тебя понять.       Дин недоуменно хмурится, но кивает, показывая, что МакЛауд может продолжать. – Видишь ли, Габриэлю сегодня удалось убедить меня, что я во многом была не права. Я совершила в прошлом ошибку, которую теперь уже поздно исправлять. У нас с тобой разные мотивы, ты хочешь защитить любимого человека, а я хотела защитить себя, но наши поступки схожи. Разница лишь в том, что ты еще можешь не допустить ту ошибку, которую допустила я. – О чем ты? – На самом деле, Дин прекрасно понимает смысл слов ведьмы, но ему хочется, чтобы она озвучила мысль сама. – Не отталкивай его. Какими бы ни были причины, перестань. Он тысячелетнее существо, ты действительно думаешь, что он нуждается в твоей защите от чего бы то ни было? – Ты не понимаешь, о чем говоришь. – Нет. Но Кастиэль сможет понять, если ты дашь ему шанс. Вы ведь соулмейты, – Ровена легко встает и разглаживает подол шелкового платья. – Я больше не заговорю об этом, даю слово, но подумай над моими словами, ладно дорогой? Спокойной ночи, Дин. – Ага.       После ухода Ровены на бункер наваливается давящая тишина, но Дин не трогается с места. Он задумчиво теребит бинт, размышляя о словах ведьмы. Может быть, это тот самый совет, который он не мечтал получить и не мог найти ни в молитвах, ни в разговоре с братом?