***
Первое, что он ощутил, так это ужасное, всепоглощающее и чертовски обжигающее тепло. Он весь будто бы горел, а легкие сжало так, будто он очнулся в вакууме и они взорвались от его попытки задержать дыхание. От подобного Такасуги резко принял сидячее положение и судорожно попытался сделать вздох. Легкие продолжали протестующе болеть, будто никогда и не были созданы для того, чтобы дышать. Но весь организм едва ли не кричал от недостатка столь желанного воздуха. Поэтому, несмотря на боль, Шинске пытался дышать. Одновременно с этим осматриваясь вокруг в попытке найти брата взглядом. Гинтоки нигде не было видно. Как не было видно ни снега, ни тех ржавых качель, ни фонарного столба, ничего из вещей, что были до того, как он уснул. Такасуги был в довольно уютной комнате, лежал на диване, укрытый несколькими одеялами сразу, и осознавал, что совсем ничего не понимает. «Если это и есть ад, то я крайне разочарован», — промелькнувшая мысль в голове плотно засела в мозгу Шинске, но резкий приступ кашля заставил ее отойти на дальний план. Как только кашель прекратился, парень попытался встать. Ад это, рай или еще какое-нибудь неведомое нечто, он не собирался просто разлеживаться. Во всяком случае, пока не найдет Гинтоки. Найдет брата — а потом можно будет решать и другие проблемы. Причем на первом месте стояло далеко не «разобраться где я и как сюда попал», а «выспаться, плевать, что и как случилось, тот диван теплый и на нем чертова куча одеял». Но его организм явно не был солидарен ни с ним, ни с его планами — стоило ему только попытаться встать, как его резко начало вести. Перед глазами поплыло, и Такасуги едва не упал на пол. Благо реакция сработала быстрее, чем законы гравитации, так что парень успел навалиться на маленький столик, стоящий у дивана, которые вначале он даже не заметил: - Блять, — вздохнул парень, в очередной раз заходясь кашлем. Пришедший на шум длинноволосый мужчина с доброй улыбкой не был похож на демона, так что Такасуги окончательно отбросил мысль, что это ад. Но решить, хорошо это или плохо, парень не успел, так как на вопросительный и затравленный взгляд незнакомец с неизменной улыбкой доброжелательно произнес: - Ну, доброе утро, спящая красавица. Как спалось? Шинске никак не отреагировал на эту шутку. Убедившись, что от мужчины не исходит никакой видимой опасности, он принялся быстрым взглядом искать Гинтоки. К сожалению, в скромно заставленной, но вполне уютной комнате, что, скорее всего, была залом, брата не было. Такасуги уже порывался вновь встать с дивана, но был остановлен: - Не советую тебе слишком сильно напрягаться, — произнес человек, медленно подходя к столику и ставя на него поднос с какой-то едой, который до этого держал в руках, — Тебе сейчас нужно отдыхать и восстанавливать свои силы. Лучше вместо всякого безрассудства поешь. На подносе стояли чашка горячего чая с молоком, тарелка простого горячего бульона и немного печенья. Шинске невольно задержал взгляд на этом. Хотелось есть. Последний раз он ел лишь свой скудный завтрак перед работой, состоящий из засохших хлебцев и немного вышедшего из срока годности сыра. И он не был уверен, сколько прошло с того времени. Сколько он вообще пробыл в бессознательном состоянии? И его все еще трясло от холода, хотя он и был частично укрыт одним из пледов, а в самой квартире было довольно тепло. Но ему нужно было найти брата. Это было намного важнее, чем собственное самочувствие. С трудом, но Такасуги все-таки заставил себя оторвать взгляд от подноса и выжидающе посмотреть на мужчину. - Что? Неужели ты не голоден? — с усмешкой произнес тот, — Не волнуйся, травить тебя я не собираюсь. Все довольно свежее и совсем недавно приготовлено. Шинске на это лишь криво усмехнулся, вспоминая, что ему приходилось есть. Нет, так просто его уже не отравить. Такасуги хотел спросить, какого хрена происходит, кто этот мужчина и где его младший брат, но стоило ему попытаться произнести первое слово из заготовленной матерной речи, как он тут же зашелся кашлем. Человек на это отреагировал довольно быстро — Шинске и не заметил, как тот подошел к нему и протянул кружку. Парень посмотрел на нее, как утопающий на последнюю надежду. Чертовски хотелось пить. Все горло будто горело, а удушающий кашель словно и не собирался останавливаться. Но вместо этого он лишь умоляюще посмотрел в серовато-карие глаза. - Где?.. Это все, на что его хватило. Больше противиться собственной слабости не получалось. Парень буквально выхватил кружку из рук мужчины и выпил все залпом. Все внутри обожгло горячим чаем, а на языке остался приторный вкус меда и молока. Он едва не подавился, но кашель наконец отступил и дышать стало легче. - Если ты ищешь ребенка, то все с ним в порядке, — мужчина улыбнулся еще шире, когда Такасуги на его слова моментально сосредоточил все свое внимание на нем. — Спит в соседней комнате. Сытый, довольный и отогретый. В отличие от тебя он отделался лишь испугом и приближающейся простудой. Шинске еще с минуты смотрел выжидающе в лицо мужчины, но не найдя там ничего подозрительного, устало выдохнул и наконец расслабился. Незнакомец на это усмехнулся и, забрав кружку из рук парня, направился куда-то из комнаты. - Ешь, а то остынет, — напоследок сказал он, после чего окончательно скрылся за дверным проемом. Такасуги проследил взглядом за ним. По-хорошему ему бы стоило как можно скорее искать ту самую соседнюю комнату, чтобы убедиться окончательно, что с Гинтоки все в порядке. Но он слишком устал, а этот странный незнакомец на удивление вызывал доверие. Поэтому недолго думая, Шинске быстро приступил к еде. Он почти все съел, когда мужчина вернулся обратно в комнату, держа в руке уже две кружки: - Не стоит так торопиться, никто же не отбирает, — с усмешкой произнес он, ставя одну из кружек на столик и садясь напротив прямо на пол. — Итак, расскажешь, что с тобой и тем ребенком случилось? Шинске в миг замер и затравленно посмотрел на мужчину. Жизнь научила его не болтать о себе лишнего. В начальной школе никто из учителей ему не поверил, а одноклассники лишь увидели в этом новую причину поиздеваться над ребенком из небогатой семьи. Соседи всегда оставались лишь молчаливыми наблюдателями. И даже в полиции никто не поверил маленькому ребенку, сбежавшему из дома. Такасуги давно уже смирился с тем, что есть только он, его младший брат и остальной мир. Никто не поверит, потому что он лишь ребенок. Никто не поможет, потому что никому не хочется лишних проблем. - Все будет хорошо, — произнес мужчина, мгновенно заметив перемену настроения подростка, — Кто бы это не сделал, он больше не посмеет навредить ни тебе, ни твоему брату. Если не хочешь рассказывать мне, можем дождаться полиции. - Они не поверят, — против воли прохрипел Шинске, опуская взгляд обратно в почти пустую тарелку супа. - Почему ты так думаешь? - А почему вас это интересует? Прежде чем задавать вопросы, самому бы лучше представиться, — не найдя лучшего пути, парень решил перейти в атаку. Этот человек все равно уже вызвал полицию. Те приедут, заберут их и вернут обратно домой. Какой смысл вообще на что-то надеяться? - О, прости, да, ты прав, — мужчина продолжал улыбаться, будто это его совсем не смутило, — Меня зовут Ешида Шое. Я раньше был учителем в другом городе. Переехал недавно и пока не нашел работы. Ты бы хотел что-то еще узнать обо мне? - Н-нет, — с шоком произнес подросток, неотрывно смотря на собеседника. Что-то подсказывало ему, что тот действительно ответил бы на все его вопросы. — Такасуги Шинске. - Что ж, приятно познакомится, Такасуги Шинске, — улыбка Шое стала еще более радостной, что окончательно смутило парня, но он попытался как можно быстрее взять себя в руки. На некоторое время в комнате воцарилась тишина. Шинске не собирался что-либо говорить, а мужчина, наоборот, похоже, ждал именно его. Неизвестно, сколько бы они так просидели. Но резко вернувшаяся боль в левом глазу заставила парня скривиться и закрыть рукой ноющее место. Бинты, неожиданно оказавшиеся под рукой, заставили Такасуги невольно удивиться, и он с неверием провел осторожно пальцами по шероховатой материи. - Болит? — прозвучало скорее как утверждение, нежели вопрос, поэтому Шинске не стал отвечать. Ешида, похоже, и не ждал ответа. Лишь молча поднялся и, подойдя к шкафу, принялся что-то искать в одном из ящиков. Спустя пару секунд он вытащил оттуда какие-то таблетки и протянул упаковку все еще продолжающему изучать бинты Такасуги: - Не больше трех в день, — предупредил Шое, после чего вновь сел на свое место, — И постарайся, чтобы между приемами проходило хотя бы часа три-четыре… - Отец… — неожиданно произнес Шинске, заставляя мужчину перестать говорить и обратить на него внимание, — Это сделал мой отец. Повисшая тишина окончательно перестала быть хоть немного уютной и лишь больше нагнетала общую атмосферу. Такасуги смотрел на упаковку таблеток одним своим глазом, так и не решаясь принять обезболивающее. Шое же молча смотрел на него. Улыбка пропала с его лица, но он не выглядел слишком опечаленным. Парень уже готов был слушать скомканные «мне жаль» или что-то на подобии этого, что слышал обычно в такие моменты. Людям никогда не было слишком сильно жаль его. Скорее, им было просто неудобно от того, что он посвящал их в собственные проблемы. Нет, он не считал их бессердечными или эгоистичными. У каждого были свои проблемы. Так что его собственные проблемы для других были просто еще одними чужими проблемами. - Обещаю, он больше не причинит вред ни тебе, ни твоему брату, — серьезным тоном произнес Шое, заставляя парня отвлечься от своих мыслей и удивленно посмотреть на него. Ешида не выглядел неловко от ответа подростка или скомкано, как это обычно бывало. Он больше не улыбался, а выражение лица было решительным. В другой такой ситуации Шинске бы истерически рассмеялся. Потому что, серьезно, что вообще может и захочет сделать обычный взрослый для совершенно незнакомого проблемного подростка? Они абсолютно чужие люди, видящие друг друга первый раз в жизни. Но сомневаться почему-то не выходило. Такасуги смотрел на него с неверием, шоком и еще чем-то, что даже не подавалось описанию. Он хотел начать истерически смеяться, кричать об абсурдности ситуации, вперемешку с матом. Но что-то не давало ему это сделать. Что-то против его собственной воли поселилось где-то внутри его груди, постепенно прорастая корнями все глубже и глубже. И Такасуги не хотел давать этому определение «надежда». Шое же, заметив его реакцию, понимающе улыбнулся и, не давая времени произнести хоть что-то, поднялся на ноги и вышел из комнаты, параллельно с этим набирая какой-то номер на телефоне. Шинске не слышал полностью разговор, но догадывался, что, скорее всего, мужчина разговаривает с кем-то из полиции. Но, судя по фривольным обращениям и фразам, этот кто-то был явно его знакомым. Хотя ничего из этого Такасуги не волновало. В голове должны были сейчас быть сотни вопросов, сотни мыслей и сотни чего-то еще. Но противореча обычным устоям жанра, там не было ничего. Лишь абсолютная пустота, из-за которой он отчетливо слышал удары собственного сердца, что причиняло глухую боль. Пытаясь игнорировать все это, Шинске встал с дивана и, накинув на плечи один из пледов, вышел из комнаты вместе с кружкой в руках, которую так и не поставил обратно на стол. Наугад он выбрал первую попавшуюся дверь и, зайдя в комнату, понял, что не ошибся. Там, на кровати, под толстым и мягким одеялом спал его маленький трехлетний брат. Он счастливо улыбался, что-то изредка бормоча под нос, и выглядел впервые за все это время таким умиротворенным, что Такасуги не смог сдержать вздох облегчения. Гинтоки действительно в порядке. Остальное его не заботило. Недолго думая, он тихо вышел из комнаты, не забыв прикрыть дверь, и вернулся в зал. Ему бы хотелось побыть с братом еще, но Шинске не хотел его случайно разбудить. Пусть хоть раз в своей жизни он выспится. Да и успокаивать младшего, который точно начнет испуганно смотреть на его перебинтованное лицо, он не был пока готов. К мысли о том, что теперь ему придется привыкать жить лишь с одним глазом, он также решил вернуться позже. Поэтому он просто сел на диван и невидящим взглядом уставился в кружку. Такасуги Шинске почти семнадцать лет. Он уже давно привык, что весь мир против него. Он уже давно смирился с тем, что все хорошее и прекрасное было создано не для него. Его уже не мучили вопросы вроде «За что мне это все?» и «Почему именно я?». Ему уже было наплевать на собственную судьбу. Единственное, что его заботило, это его младший брат, который одновременно с этим стал его единственной причиной продолжать цепляться за свою дерьмовую жизнь. Шинске давно понял, что он в этом мире один. Но в соседней комнате сейчас мирно спит его младший брат. Он только что съел самый вкусный суп, который когда-либо ел. На его плечах лежат несколько одеял сразу. Его раны и ссадины аккуратно обработаны и скрыты за бинтами. А в бледных руках медленно остывает горячая кружка чая с молоком и медом. Такасуги никогда до этого такой не пробовал, но по фильмам знал, что подобный чай заваривают заботливые матери, когда их дети болеют. Против воли из целого глаза начинают идти слезы, а на лице появляется неуверенная улыбка…Часть 1
26 января 2020 г. в 20:47
Такасуги Шинске почти четырнадцать лет.
Он получает хорошие отметки в школе, похвалу учителей и тихую зависть одноклассников. У него довольно симпатичная внешность, из-за чего некоторые его одноклассницы смотрят на него с интересом. Он всегда приходит в школу вовремя. У него всегда идеально сделано домашнее задание. Он всегда одет по форме. И он ни разу не нарушил школьные правила. Он всегда на первых местах в школьных олимпиадах. Он всегда лучший, будь то в спорте, будь то в учебе. Он никогда не ввязывается в драки, никогда не препирается, не спорит. Лишь делает то, что, по мнению учителей, и должен делать прилежный ученик.
«Такасуги Шинске — гордость нашей школы и нашего класса!» — часто повторяет классная руководительница перед всем классом.
«Такасуги Шинске занял первое место в олимпиаде по математике!» — гордо говорит директор, стоя на сцене и протягивая ему очередную грамоту
«Такасуги Шинске принес нашей команде победу в школьных соревнованиях! Берите с него пример», — произносит учитель физкультуры, строго смотря на других учеников.
Другие одноклассники недолюбливают его, считая лишь выскочкой. Они бросают на него полные презрения и зависти взгляды.
Что ж, Такасуги Шинске наплевать на все вышеперечисленное.
Такасуги скоро четырнадцать.
Большая часть его ровесников, в частности его одноклассники, прогуливают школу, громко матерятся, не делают домашку, спорят с учителями, пробуют свои первые сигареты за старыми гаражами и делят первые бутылки алкоголя между собой. Они страдают подростковым максимализмом, мечтают о будущем и мнят себя уже взрослыми и всезнающими. Они громкие, крикливые, ужасно раздражающие, но одновременно с этим по-своему привлекательные. Взрослые бросают на них укоризненные взгляды. Их родителей то и дело вызывают в школу. Они плюют на все правила, игнорируя любые доводы здравого смысла. Гуляют по ночам, сбегают из дома, веселятся с друзьями и творят всякие безрассудные вещи.
Шинске уже через пару месяцев четырнадцать.
Он слишком сильно выделяется на их фоне. Он является почти полной их противоположностью. Они сверкают на ткани грязными, но яркими пятнами, тут же бросаясь в глаза. Их хочется стереть до дыр и одновременно никогда не давать им исчезнуть. А он — лишь маленькая бесцветная точка, которую с трудом заметишь даже при тщательном осмотре.
Такасуги никогда не говорил, но ему хотелось быть таким же.
Прогулы уроков, неподготовленная домашка, препирательство с учителями, ссоры с родителями по поводу внешнего вида, может, проколотое ухо, первая сигарета, первая бутылка пива, разделенная между друзьями так, что каждому досталось лишь по небольшому глотку… И еще множество вещей, которые олицетворяют не самые правильные, но в то же время прекрасные годы подростковой жизни.
Не то чтобы Шинске действительно хотелось всего этого. Его редко тянуло в разные авантюры, он редко понимал мотивы своих одноклассников, творящих очередные глупые поступки, за которые им потом прилетало множество проблем. Но было во всем этом что-то по-подростковому романтичное. В конце концов, кому не хотелось «отбеситься» в средней школе, чтобы потом, повзрослев, вспоминать с улыбкой прожитые памятные моменты?
И пока его одноклассников в очередной раз отчитывают учителя; пока они хвастаются друг другу очередным безумным поступком; пока кто-то из них с остервенением жалуется, что родители его не понимают; пока все это происходит, Такасуги лишь молчит, находясь в сторонке, по-доброму завидуя им. Ему тоже хотелось бы всего этого. Но Шинске слишком сильно отличается от своих ровесников. И это никогда не было положительной чертой.
Такасуги нет и четырнадцати.
Он смотрит на жизнь взглядом уже повзрослевшего человека. Он знает немногим меньше взрослых, любящих говорить, что дети его возраста ничего не понимают. Он редко высыпается из-за криков, царящих дома, и ест в основном в школе, потому что в холодильнике почти никогда не бывает чего-то, кроме выпивки. Несмотря на свои заслуги и успехи в школе, дома он просто маленький ненужный придаток, который появился совершенно случайно, да денег не хватило, чтобы избавиться. Он родился не по плану. А когда родился, вместо того, чтобы сдать его в детский дом, те люди, которых он должен называть мамой и папой, решили, что когда он вырастит, то отплатит им за позволение появиться на этот свет.
Родителям на него плевать. Все, что они делают, это работают, частенько пьют, орут друг на друга каждый вечер. Если им не хватает и этого, они выплескивают свою ненависть на других окружающих. Шинске не повезло быть в их числе.
Он давно перестал надеяться на некое «чудо» или верить в так называемую «родительскую любовь», о которой ему постоянно говорят мать и отец, когда в очередной раз срываются на него. Он старается как можно меньше находиться дома. Он копит деньги, сберегая даже самую маленькую копейку. Он учиться лишь для того, чтобы поступить как можно дальше отсюда. Он ждет своего четырнадцатилетия, чтобы, наконец, найти хоть какую-то работу и начать зарабатывать деньги. Он мечтает свалить из этого дома. Желательно в другой город. Можно и на другой конец Вселенной. Лишь бы больше никогда не возвращаться в грязную двухкомнатную квартиру, не слышать больше каждодневной ругани родителей, не дышать отвратительным воздухом, пропахшим перегаром, и не попадать под горячую руку.
У Такасуги в свои почти четырнадцать есть цель. Он действительно считает, что именно поэтому он счастлив.
Такасуги Шинске почти четырнадцать, когда у него появляется младший брат.
Такасуги Гинтоки всего пару месяцев.
Он смотрит на мир мутноватым, как и у всех детей в его возрасте, взглядом. Он почти не плачет. Лишь смешно хмурит брови, когда ему что-то не нравится. Его одевают в старые детские одежды, которые по доброте душевной бесплатно отдают люди, сидящие на разных форумах в темах на подобии «*название города*. Отдам в хорошие руки». Его кормят дешевым детским питанием из единственной купленной бутылочки. У него нет ни одной игрушки, коляски, погремушки, милой детской шапочки или хотя бы соски.
Гинтоки всего пару месяцев.
Людям, которых он должен будет называть мамой и папой, он уже надоел.
Такасуги Шинске четырнадцать лет.
Он успешно закончил восьмой класс. В толстенькой папке появился еще один похвальный лист за успешное завершение очередного учебного года. Еще одна возможность получить больше баллов на экзаменах в конце школы. У него наконец-то есть подработка — он на побегушках в одном магазине. Платят не так много, но лучше уж хоть что-то, чем вообще ничего. Его план по сваливанию отсюда постепенно двигается к своей цели. Он мог бы сказать, что счастлив лишь от того, что у него есть цель. Но теперь он не уверен, что действительно так. Теперь у него есть младший брат, который, похоже, испортил одним своим существованием все его планы.
Такасуги Гинтоки шесть месяцев.
Дети его возраста являются радостью для своих родителей. С ними гуляют каждый день, положив их в красивые коляски. Их одевают в мягкие комбинезончики самых разных расцветок и узоров. Им поют различные колыбельные, читают сказки и играют с ними в те самые игры «Угадай, где мама». С ними не расстаются и пытаются всегда держать на руках. О них беспокоятся и о них заботятся. Гинтоки еще не умеет говорить, но Такасуги уверен, что он хотел бы иметь все это.
Гинтоки полгода.
Ему положено много спать, хорошо кушать и просто расти счастливым и здоровым ребенком. Но его родителям нет до этого дела. Они все еще только ходят на работу, частенько пьют и громко ругаются каждый вечер. Он почти не плачет, даже ночью, когда не может уснуть. Он почти всегда позволяет себя кормить все той же дешевой смесью из неизменной бутылочки с самолетиками. Он на самом деле довольно тихий ребенок, который почти не приносит проблем и забот. Шинске думает, что такого золотого ребенка хотел бы, наверное, каждый родителей.
Такасуги уже четырнадцать.
За свою жизнь он никогда не думал, что когда-нибудь действительно ненавидел родителей. Они были ему просто безразличны. Он платил им, так сказать, той же монетой, что и они ему, возвращая их безразличие обратно, отражая, как зеркало. Но сейчас, сидя в самом дальнем углу своей крохотной комнаты, держа в руках маленький сверток из пеленок и слушая крики, доносящееся из кухни, он понимает, что ничего, кроме ненависти к ним невозможно испытывать.
Гинтоки всего шесть месяцев.
Он еще не знает, что такое ненавидеть. Он лишь изредка лепечет что-то на своем детском и тянет свои маленькие ручки к держащему его на руках брату. Такасуги не думал, что одним своим существованием этот ребенок способен испортить все его планы. Но думая об этом сейчас, он понимает, что совсем не против подобного.
Шинске почти пятнадцать.
Он уже в девятом классе. Его оценки все так же хороши, как и раньше. Его все еще называют «гордостью школы». Его все еще хвалит классная руководительница. На него все еще обращают внимание одноклассницы и смотрят с ненавистью одноклассники.
Такасуги уже окончательно на все это наплевать. Его заботят другие вещи. Он бежит сразу после школы на подработку. Он возвращается поздно вечером, но всегда старается прийти домой как можно раньше. Ему все еще противна пропахшая выпивкой и сигаретным дымом грязная квартира, но в его маленькой комнате появилось то, ради чего ему все же хочется возвращаться домой каждый день.
Гинтоки будет год на следующей неделе.
Он довольно тихий по сравнению с другими детьми своего возраста. Он совсем не ноет из-за старых вещей, которыми когда-то пользовались другие дети. Он все еще пьет дешевую детскую смесь из бутылочки с почти стертыми самолетиками. Он почти не плачет, даже когда в соседней комнате или на кухне раздаются крики и ругань. Он продолжает тянуть свои маленькие ручки к брату, как только тот берет его на руки.
Такасуги Шинске пятнадцать.
Его план летит ко всем чертям. Но он совсем не против этого.
Его оценки все еще хороши, но никто больше не считает его гордостью школы. Он все еще получает грамоты, дипломы, награды, но его больше не хвалят ни учителя, ни директор. Он часто ввязывается в драки со своими одноклассниками. Он одевается в старые потертые джинсы и растянутые кофты, потому что школьная форма, как единственная нормальная на вид одежда, предназначена только для работы. Он спит на уроках, потому что ночами не может уснуть из-за страха, что родители решат наведаться в его маленькую комнату. Он тратит почти все свои заработанные деньги на детские вещи. И пусть это выглядит довольно странно — пятнадцатилетний парень покупает подгузники и детское питание с видом знатока — ему на это точно наплевать. Он изо всех сил пытается сделать вид, что у него и его младшего брата все в порядке.
Такасуги Гинтоки год.
Он редко спит по ночам из-за криков за дверью. Он редко плачет. Не потому что не хочет, а потому что боится. Он смотрит на мир странным и нетипичным для детей взглядом, будто уже понял всю дерьмовость их положения. Он мало спит, плохо кушает и, что-то подсказывает, вырастает далеко не счастливым и здоровым ребенком. У него нет хороших и новых вещей. У него синяк на левой щеке от руки отца, решившего спьяну заткнуть плачущего младенца.
У них нет ничего из этого самого «порядка», и Шинске уже осточертело пытаться сделать вид, что это не так. Порванная после стирки пеленка стала последней каплей — Такасуги выгреб все скопленные деньги из своего тайника под кроватью и потратил большую часть из них на нормальную детскую смесь, нормальную одежду и на несколько новых бутылочек. Потому что Гинтоки, как и любой другой ребенок, заслуживает красивых комбинезончиков, новые игрушки, вкусную еду и колыбельную перед сном.
Шинске не умеет красиво петь. Он не знает ни одной детской песенки. Даже приставучей мелодии из какого-нибудь глупого детского шоу. Но он добросовестно пытается попадать в ноты или хотя бы не сбиваться с ритма, с трудом вспоминая услышанные когда-то старые рок-песни по радио в магазине. Да, на колыбельные эти мотивы явно не тянут, но это уже хоть что-то. Такасуги до слез смешно из-за всей этой ситуации. Но, в конце концов, могло быть и хуже. Гинтоки, на удивление, даже не жалуется. Он внимательно смотрит на брата, продолжая тянуть к нему свои маленькие ручки, и постепенно засыпает под, пожалуй, одну из самых оригинальных колыбельных.
Шинске думает, что ради такого можно много чего потерпеть. Он тихо напевает очередную песню, почти не путая слова. Разбитые в кровь костяшки больше не заботят. А осознание того, что у отца сломан нос и выбито пару зубов лишь добавляют удовлетворения ситуацией.
Такасуги Шинске уже вот-вот шестнадцать.
Он почти закончил девятый класс. Его ровесники зачастую веселятся с друзьями, творя всякие безрассудные вещи. Шастают по заброшкам, пьют, курят и все также громко матерятся. Его одноклассники готовятся к экзаменам в конце года. Некоторые из них собираются поступить в университеты, не собираясь доучиваться два последних года в школе.
Шинске все еще слишком сильно отличается от них. Он совсем не беспокоится об экзаменах. Он также ходит в школу, выполняет домашние задания и все еще первый, как учебе, так и в спорте. Его не заботит ничего из того, что обычно заботит его ровесников. Он сбегает с последних уроков на работу. Он не спит по ночам. Он тратит почти все деньги на детские вещи. Единственное, что его заботит — его младший брат, которому скоро будет два года. Он потратил последние две зарплаты на красивого мишку из одного магазина. Ему совсем не жалко денег. Любому ребенку нужен хороший подарок на день рождения. Его маленький братик заслуживает этого больше, чем кто-либо другой.
Гинтоки два года.
Он все еще не начал говорить. Даже простого «мама», «папа» или «дай». Он все еще не спит по ночам, но теперь больше не плачет. Он продолжает тянуть свои маленькие ручки к брату, даже когда тот не держит его на руках. Он смотрит на мир слишком серьезно для двухлетки. Шинске от этого даже не смешно.
Такасуги еще нет шестнадцати.
Им в школе говорили о том, как плохо вести беспорядочную половую жизнь. Тем более, в таком возрасте. И пока его одноклассники смеялись где-то на задних партах, Шинске с трудом пытался не уснуть. Классная руководительница не пыталась его разбудить, искренне полагая, что лучший ученик класса, который заинтересован лишь в учебе, в такую глупость не вляпается. Какой же у нее был шок, когда в один день он пришел в школу с ребенком на руках, заявив, что выбора нет — его не с кем оставить. И хоть он обмолвился, что это его младший брат, по школе довольно быстро расползлись слухи, что Гинтоки — его ребенок.
Такасуги было на это наплевать. Он откровенно потешался над тем, кто всерьез верил в это, порой специально притворяясь, что это действительно правда. Мысль о том, что он на самом деле заменил в какой-то степени брату родителей, он пытался гнать из головы ко всем чертям. Пусть он не такой, как их шлюховатая мать и пьяница отец, но это не означает, что из него вышел бы хороший родитель.
Такасуги уже шестнадцать.
Он закончил девятый класс с отличием. Он сдал все экзамены почти на максимальное количество баллов. Ему осталось еще два года до совершеннолетия. Он прилежно работает и получает небольшую надбавку за старание. Он самый молодой работник в их магазине, но уже ходит с ребенком на руках каждый день. Начальство, что странно, не придирается. Все остальные даже рады такой компании. Шинске на все вопросы отвечает, что брата просто не с кем оставить. О настоящей причине он пытается не думать.
Гинтоки два с половиной года.
Он наконец-то начал говорить. Его первое слово было «бять». Шинске думает, что ему пора меньше материться. Но он был действительно счастлив этому первому слову, пусть оно довольно сильно отличалось от стандартного набора. Он почти не плачет, пусть все еще не спит по ночам. Он тихо смеется и улыбается, все еще продолжая смотреть так, будто все понимает. Такасуги действительно становится легче лишь от взгляда на эту улыбку. Он почти не ноет, позволяя делать с собой что угодно: кормить, одевать, рано поднимать… Даже не плачет, когда Шинске нужно оставить его на некоторое время в чьих-то руках, чтобы что-то сделать. Будь то другие работники магазина или одноклассницы.
Гинтоки всего два года.
Он совершенно не боится чужих людей, темноты, громких звуков и всего того, что обычно боятся другие дети. На его маленьком детском плечике виден след только начавшего заживать ожога от сигареты. Он панически боится находиться дома без брата. Такасуги больше не намерен оставлять брата одного.
Шинске почти семнадцать.
Когда ему было пять лет, он впервые сбежал из дома. Ему с детства говорили, что если нужна помощь, нужно идти в полицию. Поэтому он побежал сразу же в полицейский участок. Он действительно верил, что ему помогут. Но ему не поверили. Не поверили, что его родители не следят за ним и не заботятся о нем. Посчитали просто ребенком и вернули домой. Ради приличия, конечно, проверили, поспрашивали соседей, допросили родителей. Соседи соврали, сказав, что он все придумал, а мать с отцом, словно талантливые актеры, сыграли роль обеспокоенных и заботливых родителей.
В пять лет Шинске понял, что он один против этого мира и помощи ждать неоткуда. А чтобы он никогда не забывал об этом, в память после того дня у него осталось несколько шрамов от швов на затылке. Шрамы давно побледнели и вовсе перестали быть видны из-за отросших волос. Воспоминания о том дне зарыты глубоко в памяти. Но Такасуги помнит, что доверять и просить помощи себе дороже.
Шинске еще нет семнадцати.
Он сбегает из дома босиком, в старых джинсах и легкой кофте, взяв на руки Гинтоки и успев захватить с собой только свою куртку. И то только затем, чтобы как следует укутать в нее брата. Он бежит как можно быстрее, не разбирая дороги, не обращая внимание на ледяной снег под ногами и мороз на улице. Левая глазница пульсирует невыносимой болью, но даже это он пытается игнорировать. Все, о чем он думает, — как бы поскорее и подальше убежать, чтобы пьяный отец, который точно побежит за ним вслед, не смог его догнать. Сейчас бы добежать до относительно безопасного места, перевести дыхание, успокоить плачущего навзрыд брата, а потом можно будет побеспокоиться и об остальных вещах.
Шинске через полгода будет семнадцать.
Он должен был закончить десятый класс. Как всегда с отличием и похвальным листом. Он должен был поступить через полтора года в какой-нибудь неплохой ВУЗ в другом городе. Он должен был закончить школу, собрать свои вещи, взять брата и переехать в другой город, больше никогда не вспоминая о своем ужасном детстве.
Но вместо этого он бежит, сбивая ноги, по ледяному снегу, пытаясь не останавливаться и не сбавлять скорость.
Гинтоки три года.
Он любит рисовать в школьных тетрадях брата всякие каракули. Он любит зиму и снег. Ему нравится играть в снежки. Такасуги даже купил ему новую теплую куртку, шапку и шарф, чтобы он не замерз после очередного их снежного рейда. Он любит своего старшего брата и пытается ему во всем подражать.
Гинтоки только три года.
Родителям давно на него плевать. Все, что они делают, это работают, частенько пьют и орут друг на друга каждый вечер. Если им не хватает и этого, они выплескивают свою ненависть на других окружающих. Гинтоки не повезло быть в их числе.
Такасуги и сам не понял, что случилось. Просто в один момент в их маленькую комнатку пьяный отец, держа в одной руке бутылку, а в другой ремень, и начал нести какой-то пьяный бред. Просто в один момент эта пьяная тварь бросилась в сторону до смерти напуганного Гинтоки и попыталась его ударить. Просто Шинске скорее на инстинктах, нежели осмысленно набросился на человека, которого они должны звать отцом, выбив ему несколько зубов. А дальше все как в тумане. Такасуги не был уверен, но предполагал, что о его голову разбили бутылку, а потом розочкой этой самой бутылки выкололи глаз. Предполагал только потому, что от него теперь несло сраной дешевой выпивкой, которую обычно хлестали их родители, а голова нещадно раскалывалась. Еще он предполагал, что после этого момента он и рванул из дома, схватив только самое нужное — брата и куртку. Потому что даже в таком шоковом состоянии он каким-то образом подумал о том, что на улице холодно и Гинтоки замерзнет, если не взять какую-нибудь теплую одежду.
Такасуги Шинске через полгода должно было быть семнадцать.
Он должен был быть нормальным ребенком. С хорошими родителями, которые хвалили бы его за успехи в школе и ругали бы его за то, что он так много материться. У него должна была быть любящая мама, готовящая дома вкусную еду, дающая с собой в школу домашний обед и переживающая за его экзамены. У него должен был быть заботливый отец, ходящий на его родительские собрания, дающий советы по поводу девочек и застукивающий его за просмотром какого-нибудь порно. Прямо как в фильмах, которые Такасуги когда-то видел. Он все это заслуживает не меньше кого-то другого. Но вместо этого он уже некоторое время сидит на качелях в старом незнакомом дворе, полностью продрогший до костей, прижимает к себе плачущего брата и пытается внушить ему, что все будет хорошо. Шинске уже устал от этого дерьма.
Гинтоки нет даже четырех.
Он еще слишком маленький для всего этого. Он заслуживает нормального детства, хорошей семьи, красивые игрушки, прочтение сказок и банальной любви. Он должен хорошо кушать, много спать и просто расти счастливым и здоровым ребенком. Такасуги искренне жаль, что все, что он может дать — собственную куртку, пустые обещания, что все будет хорошо, и дерьмового старшего брата, который даже не способен защитить.
Проходит час. Может два. А может и вовсе всего пару минут. Шинске не знает, сколько он здесь сидит. Но, судя по одеревеневшим от холода босым ногам, бледным рукам и трясущемуся телу, прошло довольно много времени. Ему бы сейчас под горячий душ, чтобы вода обжигала все его тело, заставляя кожу даже не краснеть — вздуваться волдырями и слазить, как в каком-нибудь старом дешевом ужастике. Или в теплую кровать, укрыться старым бесцветным одеялом и уснуть. Желательно навсегда и надолго, чтобы больше не просыпаться из раза в раз в этом кошмаре, что он с язвительной усмешкой зовет своей жизнью.
Боже, как же сильно ему хочется спать.
Но он не может. В его руках все еще тихо лежит его младший брат, укутанный в его собственную старую куртку. Он больше не плачет. Лишь смотрит перепуганными и красными от слез глазами куда-то в сторону, а на его щеках виднеются поблескивающие от света уличного фонаря замерзшие дорожки. Такасуги бы завалиться в любой пропахший выпивкой и мочой подъезд да отлежаться. Отогреть себя и брата да выспаться на всю оставшуюся жизнь. Но что-то подсказывало ему, что он уже не встанет. Ноги почти перестали ощущаться, тело все отяжелело, будто наполнившись свинцом, и даже пульсирующая боль в глазнице больше не казалась чем-то приносящим нестерпимую агонию.
«Пару минут еще так посижу, а потом пойду искать место для ночлега», — пообещал самому себе Такасуги, устало прикрывая уцелевший глаз. Весь адреналин сошел на нет, уступая место усталости и тянущей боли во всех мышцах. Сил не осталось ни на что. Разве что продолжать хрипеть слова успокоения уже осипшим от холода голосом. Шинске бы пошутил, что завтра он проснется с простудой, воспалением легких или чем похуже. Вот только внутренний голос подсказывал, что он уже не проснется.
«Что ж, Такасуги Шинске, почти семнадцать лет, умер на холоде по собственной тупости. Приятно познакомиться…»