~
- Таким образом, надежда только на Вас, Ваше Величество. Они уже подлетали к Лунной Гавани, когда Мэри-Кэтрин закончила свою долгую и прочувственную речь. - Я поняла вас. Хэлла действительно всё поняла, но не горела желанием их поддерживать. Никто не смеет проявлять неуважение к её Мандрейку. Мечтательная улыбка выплыла на губы помимо воли. Её Мандрейк – как красиво звучит. И так волнительно: почему-то сразу ускоряется дыхание, и сердце начинает колотиться. «Но я не смогу сказать об этом ему – это ведь неправильно: воспитаннице относиться так к наставнику. Деревья назвали это увлечением, но ведь наставниками не увлекаются». От этой мысли девушке почему-то стало грустно. Но толпа лесных жителей мгновенно отвлекла её от грустных мыслей. Ведь надо было улыбаться и всячески демонстрировать, что рада их видеть. Впрочем, особой радости она почему-то не испытала. Она почувствовала фальшь, почувствовала, что ей не так уж и рады, и что её улыбка вызывает у них дрожь. Говоря в защиту лесных жителей, мало кому понравится оскал острейших клыков, но Хэлле, выросшей в обществе Мандрейка, который любил когда она улыбается, этого было не понять. Её захлестнула детская обида, когда она осознала, что её не готовы принять такой, какая она есть, что ради общественного признания ей нужно быть не собой, а кем-то другим. Как же ей сейчас пригодились уроки наставника! Он учил её скрывать эмоции во время тренировок, чтобы не открыть врагу свои намерения в поединке. Ей осталось только представить, что все вокруг – её оппоненты, и нельзя показать им, что она задета и что больше всего на свете ей хочется оказаться рядом с добрым и понимающим повелителем гнили. Тем не менее, толпа выкрикивала нечто приветственное, призывая все душевные силы на поддержание надежды, что Королева, хоть и такая страшная, им действительно поможет, а Хэлла улыбалась им, твердя про себя, что это её подданные, они такими уродились, и она всё равно их всех любит. - Ваше Величество, - раздалось сзади. – Добро пожаловать. Это произнёс одетый в шёлк жаб с маслянистым взглядом бегающих глаз. - Я очарован, - продолжил он, когда девушка обернулась. Затем он взял её руку и прижал к губам. - Прошу Вас к нашему столу. Там мы сможем обсудить все детали. Он был невероятно вежлив и, кроме того, сказал, что очарован. «Он, похоже, единственный, кто действительно рад мне», - подумала Хэлла. - Вы, должно быть, Буфо, - произнесла она, когда он отодвинул для неё стул у великолепного стола. - К Вашим услугам, миледи. Но где же Мандрейк? Я думал, он придёт. - Его не пригласили, - она приложила все усилия, чтобы в её ровный голос не просочилось негодование. - Что?! – он в возмущении обернулся к ЭмКей и Ноду. - Приглашение было сделано лишь формально, и не смогло бы обмануть даже слизняка, - уточнила она. - Извините, - раздался от двери возмущённый голос. – На что это вы тут намекаете? В комнату вполз огромный слизень с весьма наглым выражением глаз. - На то, что вы принимаете за чистую монету даже сарказм, - спокойно ответила Королева. - Это Маб. Присутствует здесь на правах хранителя Бутона, - по голосу Буфо было ясно, насколько он рад его видеть. - Точно. Ни один Бутон не может выжить без моей помощи, - слизень прищурился. – Ни один. - В таком случае я должна поблагодарить вас за то, что сохранили меня для Мандрейка. У присутствующих отвисли челюсти. Они и в кошмарном сне не смогли бы предвидеть, что лидер поганцев похитит Бутон, а Хэлла представила всё так, будто Маб хранил его исключительно для злодея. - То есть, тебе нравится жить в этом…, - поймав предостерегающие взгляды остальных, слизняк запнулся, - болоте? - Да, - просто ответила Королева. - Вы, наверное, устали с дороги, Ваше Величество, - жаб предпринял героическую попытку спасти положение. – Специально для Вас лучшие наши яства и, конечно, нектар. Вы какой предпочитаете? Какой крепости? - Нектар? - Никогда не пробовали? Ха, кажется, старина Мандрейк принял на болоте сухой закон, - сквозь тщательно наведённый лоск, наконец, проявилась истинная суть бизнефрога. – Сухой. Ха! На болоте. Э-э… в смысле, позвольте предложить Вам нектар букетной орхидеи. Я уверен, он Вам понравится. Это самый ароматный нектар. - И самый опьяняющий, - шепнул своей девушке Нод. Мэри сощурилась. Ей стало ясно, что ничего хорошего из её затеи всё же не выйдет.~
Мандрейк нервно мерил шагами тронный зал. В данный момент его бесило всё: стражники, стоящие у входа – он их выгнал, причудливые узоры из гнили на стенах, на которые то и дело падал взгляд, даже его трон – массивный, из крестца и части позвоночного столба какого-то бедолаги-топутна с подлокотниками из двух фаланг мизинцев. Всё, что подчёркивало его величие, теперь раздражало. Радовали лишь габариты комнаты, которые позволяли кружить из угла в угол, не так уж часто сворачивая и не натыкаясь на стены. Проклятые лифманы! Она была не готова к этому визиту. Он не успел вложить в её умную головку нужные идеи и укрепить их настолько, чтобы отпустить со спокойной душой. Что они там творят с его девочкой? Рушат мировоззрение? Настраивают против него? Или – и он похолодел при этой мысли – показывают прелести жизни в живом Лесу? Может, именно сейчас она решает, остаться ли ей там навсегда? Как бы он хотел бросить всё и помчаться туда. Но тогда он покажет им свой страх. И, что ещё хуже, Хэлла может решить, что он ей не доверяет. Нет, нельзя, чтобы она разочаровалась в нём. И нужно научиться ей доверять. Он не всегда будет рядом с ней, не каждую секунду её жизни. Нельзя же каждый раз из шкуры выпрыгивать, думая, не сделает ли она чего не так. Всё нормально. Это его девочка, она справится. Он хорошо её выучил. Главное только, чтобы она не наделала глупостей, но тут уж он почти спокоен – она слишком умна для этого. Да, всё хорошо. Это замечательный опыт общения с подданными, не более. - Мой король! – от этого голоса он вздрогнул. В тронный зал буквально влетело, помогая себе крыльями для ещё большей скорости, полупрозрачное насекомое без доспехов – один из его лучших шпионов. - У лифманов случился конец света? – повелитель гнили призвал все силы, чтобы сохранить спокойный голос. - Нет, мой… - Тогда почему ты покинул свой пост?! – он не сорвался на крик, но тон получился настолько яростным, что шпион бухнулся на колени. - Потому что Буфо её спаивает! – сбиваясь на писк, затараторил болотник. – Рац мне сказал, что жаб составил целый контракт и хочет, чтобы она его подписала. Он остался следить, а я метнулся сюда, потому что ваш помощник почти вливает в неё нектар стакан за стаканом. Выдав новость, он взглянул на короля, надеясь на одобрение, но лицо Мандрейка было таким свирепым, что он поспешно склонил голову, буквально ударив челом об пол, и постарался быть как можно более незаметным. Не говоря ни слова, лидер поганцев стремительно покинул помещение. Шпион поднял голову лишь тогда, когда шаги правителя стихли. - Ох, чувствую, конец света у лифманов сегодня будет, - пробормотал он.~
- Вот видите, Ваше Величество, всё замечательно, - голос Буфо был слаще мёда. – И даже моя дорогая совесть не может найти контраргументов. «Совесть» скрестила руки на груди и нахмурилась. Бизнесфрог продумал всё до мелочей, и, более того, он продумал и каждую мелочь. Даже ей, выросшей в индустриализованном мире, было почти не подкопаться под его формулировки, что же касается Хэллы, то её затуманенный нектаром рассудок мог отличить только грубые несоответствия, но никак не нюансы. - Да, я думаю, что ты прав, - с трудом проговорила девушка. – Но тут строчка «наделить полной неприксон… неприкосно..венностью». Почему полной? Разве… - Это только для отчётности, - как-то слишком быстро проговорил жаб. – Ваш бокал пуст, Королева. Окажите честь, выпейте ещё чуть-чуть. - Но… - Пейте-пейте. Когда Вам ещё повезёт так оторваться. До дна – до дна! Если у девушки и были какие-то подозрения, то сейчас они окончательно растворились в чувстве полной свободы. В груди стало ещё теплее, и ощущение, что она может абсолютно всё, переполнило её. Казалось, всё, что бы она ни сделала, будет замечательно и единственно правильно. А если даже она сделает глупость, то всё разрешится само собой, ведь иначе и быть не может. Эта бесшабашная уверенность будоражила кровь. Какая разница, что будет потом? Она – Королева и здесь и сейчас может позволить себе всё, что угодно. И все вокруг будут этому рады. А если нет, то они просто завистники и ничего не понимают в этой жизни. Улыбка Буфо стала шире, когда он заметил, как заблестели глаза повелительницы Леса. Девочка, наконец, дошла до кондиции и подмахнёт всё, что он перед ней положит. - Я думаю, можно подписывать, - он подтолкнул к ней договор. – Поставите внизу Вашу подпись – и приготовьтесь к великим переменам. Отвечаю, они просто снесут тебе башню, крошка, - почти прошептал он, наклонившись к ней. Девушка хихикнула. С ней ещё никто так не разговаривал, и сейчас эта возмутительная наглость показалась ей такой забавной и даже вдохновляющей на свершения. Мэри-Кэтрин обречённо взглянула на Нода, проклиная про себя ту секунду, когда ей пришла в голову светлая мысль обратиться к Королеве. - Ну, что, «совесть», ты в отставке? – грустно усмехнулся он. - Меня никогда и не было. Юноша кивнул, признавая верность наблюдения. Мэри уткнулась носом ему в плечо, чтобы не видеть, как начинается разрушение цивилизации лифманов. «Хоть кто-нибудь… пожалуйста», - она так привыкла к постоянному везению, к вечной благосклонности судьбы, что уже не удивилась бы даже воскресшему Ронину с саблей наголо. Только бы остановить это безумие. «Если она подпишет это, я убью их обоих, - жёстко подумал Нод. – Королева беспомощна, а с жабёнышем сработает эффект внезапности». Его рука сжалась на эфесе. - Жаль, что нет оркестра, - рука Королевы, сжимающая крохотное воробьиное пёрышко уже поползла к строке подписи, вливая в бизнесфрога эйфорию. – Музычка сейчас была бы кстати. - Можно сыграть на твоих внутренностях, - донеслось из тени. При звуках этого голоса, заснувший за столом Маб резко вскинулся и, не удержав равновесие, упал вместе со стулом. ЭмКей и Нод вгляделись в тёмный угол, не веря, что спасение всё же пришло, пусть и с совершенно неожиданной стороны. Буфо вздрогнул и съёжился, будто на него вылили ведро ледяной воды, а Хэлла, откинувшись на спинку стула и повернув голову (она сидела спиной), улыбнулась и радостно протянула: - Мандре-е-ейк. Из тени вышел повелитель гнили. Он неспешно подошёл к столу, встал за стулом своей воспитанницы и положил руки на спинку. Аромат жаренных лягушачьих лапок витал в воздухе как никогда сильно. - Буфо, зачем ты спаиваешь мне ребёнка? – спокойно поинтересовался он, глядя на жаба. - Ребёнка? – взвизгнул бизнесфрог. Задуманного сарказма в голосе не было. - Ей нет и ста лет. А ты влил в неё… сколько там? Две трети бутылки?! – последний вопрос Мандрейк почти прорычал. - Мы тоже пили, - голос срывался на писк. - Ну, ты меня прямо заинтриговал. У тебя должна быть действительно серьёзная причина рисковать своей шкурой. Посмотрим, - и он, опередив руку консула, взял со стола договор. Две секунды было тихо. ЭмКей и Нод таращились на повелителя гнили в полном шоке от происходящего, Буфо старался слиться со своим стулом, в чём не преуспевал, а Хэлла, запрокинув голову, всё так же глядела на наставника с глупой улыбкой. - Вот оно что, - сказано это было так, что все присутствующие, за исключением Королевы, невольно вжались в сидения. – Буфо, ты хочешь свободы? - Я… - «Даровать официальному наместнику полную свободу воли и полную же неприкосновенность». От кого тебе нужна неприкосновенность? От Королевы или от меня? Или вот: «… тем самым превращая официального наместника в президента лифманов, имеющего политический иммунитет, а так же…» ещё много разных заковыристых терминов. Мэри-Кэтрин про себя присвистнула. Ничего себе! Если уже сейчас он видит себя президентом, что же он потом наворотит? - И от чего же тебе так нужен иммунитет? Мой недалёкий «болеющий» друг, тебе известно, что белый дом – это не только дом правительства? Ещё это может быть больница, психушка и даже морг. Я видел один такой. Весь белый, и только табличка на двери чёрная. Лидер поганцев умел делать свой голос страшным. Даже его воспитаннице стало немного не по себе. Что-то подсказывало ей, что все эти белые дома – совсем не весёлые места. - Я… - В любом случае, я надеюсь, в тебе ещё остался разум. И ты знаешь, что сделать с остальными вариантами договора. Даю подсказку, - одним прикосновением посоха он заставил кусочек листа истлеть. – Переговоры зашли в тупик. Пойдём, Хэлла. Королева поднялась и даже отодвинула стул, но, сделав шаг, она запнулась и упала на грудь повелителя гнили. Получилась знакомая всем картинка спонтанных объятий. Вместо того чтобы отстраниться, девушка прижалась к наставнику. - Я по тебе скучала, - счастливым шёпотом на весь зал сказала она. Мандрейк не знал, как на это реагировать. Ему очень хотелось обнять её, но не при всех. Он не мог, да и не хотел показывать лифманам свои чувства. Не их ума это дело. И сама ситуация: смущены были все, кроме неё. Разве что бизнесфрога больше волновала собственная шкура, но интерес к происходящему в его глазах всё же был. - Я тоже, потому я здесь, - наконец, тихо ответил он. – Идти сможешь? - Да! Я всё могу! И она действительно, шатаясь, прошла целых два шага, прежде чем опять споткнуться. Вздохнув, злодей подхватил её на руки. - Буфо, ты же понимаешь, что это была твоя первая и последняя ошибка? – слегка обернувшись, непринуждённо поинтересовался он. – Она вернётся к вам, как только придёт в себя, - всё тем же лёгким тоном, только уже недавним парламентёрам. После его ухода тишина царила в комнате почти целую минуту. Буфо, облегчённо выдохнув, откинулся на спинку. Вылезший из-под стола Маб, не веря своим глазам, озирал отсутствие руин. Никому из присутствующих и в голову не могло прийти, что повелитель гнили окажется таким… человечным. Он не отругал Хэллу, не прибил горе-помощничка, да и вообще не попытался никого уничтожить. Это выходило за рамки всех лифманских представлений о нём. - Никогда не думал, что скажу это, но я действительно рад его визиту, - в конце концов, оторопело произнёс Нод.~
Повелителю гнили ещё никогда не приходилось так летать: не только вдвоём на вороне, но ещё и сжимая пассажира в крепких объятиях. Некстати вспомнился давнишний урок полёта в академии лифманов, где учитель строго-настрого запрещал сажать пассажиров впереди – это нарушало технику безопасности и в некоторых случаях могло стать угрозой для жизни. Сейчас же его пассажир был пьян и, что самое ужасное, был для него дороже всего Леса, да и всего мира в придачу. Мандрейк упорно гнал от себя мысли о том, что причина этого совсем не в высоком статусе девушки. Внезапно Хэлла рассмеялась и раскинула руки, чтобы ощущение полёта стало острее. При этом она прогнула спину, оторвавшись от руки злодея, и едва не слетела с ворона. - Прекрати! Упадёшь! – рявкнул лидер поганцев, но почему-то получилось совсем не строго. Она снова рассмеялась. - Не упаду, ты же держишь. - Хэлла! Девушка, насупившись, скрестила руки на груди и подобрала под себя ноги, став клубочком. - Я рад твоему доверию, но ты изворачиваешься, как загнанный бурундук. А если бы я тебя не удержал? – обнимать сидящий боком клубочек было легче, поэтому его голос был спокойным. - Ты за меня беспокоишься? – вдруг спросила она. - Боги Леса, Хэлла, конечно, беспокоюсь. По мне не видно? Она заулыбалась, взгляд стал… странным. Так не смотрят на наставников. - Я тебе небезразлична, - это был не вопрос, это был вывод. Мандрейк открыл рот, чтобы объяснить ей, чем отеческая забота отличается от мужской заинтересованности, но резко передумал. Во-первых, он осознавал, что сейчас она совсем не в том состоянии, чтобы слушать лекции, а во-вторых, он и сам ещё не понял, что же чувствует к ней: привязанность наставника или нечто большее. Она была ему ближе, чем дочь, но не так близка, как возлюбленная. «Потому что быть моей возлюбленной ещё хуже, чем воспитанницей», - подумал он про себя. Если сейчас, думая о ней просто как о самом близком ему существе, он готов защитить её от всего, научить всему, что знает и умеет сам. И он готов сделать всё, чтобы она была только с ним. Принадлежала только ему. Потому что быть с ней рядом уже стало потребностью. А чего же он будет ждать от возлюбленной? Хвалебных од? Убийств лифманов? «Нет, я никогда не посмею запачкать её руки кровью. Она – чистый невинный ребёнок, пусть и останется такой. Я не оскверню её своей любовью». Он взглянул на ребёнка. «Ребёнок» с мечтательной улыбкой до ушей смотрел на проносящийся мимо лес, но явно не видел его. «Она счастлива, - вдруг осознал лидер поганцев. – Счастлива, из-за того, что мне небезразлична. Как же я завтра смогу объяснить ей?». В груди почему-то кольнуло. Ворон мягко спланировал на «террасу» коряги. Мандрейк слез и, перехватив Хэллу на руках поудобнее, направился в комнату девушки. Она обняла его за шею и уткнулась в плечо. Она не произнесла ни слова – просто наслаждалась тем, что имеет в этот краткий промежуток времени. Комната девушки располагалась недалеко от его покоев. Это было большое светлое помещение. Светлое за счёт длинного прямоугольного окна, которое он продолбил для неё лично из небольшой древесной щёлочки, и за счёт белых грибов, которые покрывали стены. Топтуны видели в этих грибах лишь плесень, но Мандрейк с Хэллой могли по достоинству оценить красоту их покрова. Ботритис серый, называемый так же благородной гнилью, имел удивительное строение: он походил на миниатюрное цветущее дерево с серым стволом и белыми цветками. То, что люди могли увидеть лишь под микроскопом, вызывало восхищение Королевы, смотрящей невооружённым взглядом. Пол устилал мягкий мох, а потолок закрывала паутина – один из лучших узоров Бернадетты, паучихи, приятельницы повелителя гнили. Другая паутина, поменьше, была на небольшом, но длинном выступе над окном – Хэлле понравилась идея топтунов занавешивать окна тонкой узорчатой «паутиной». У стены, прислонённый к ней, стоял осколок зеркала, найденный Королевой почти на окраине Леса в болотной жиже, в которой почти утонуло что-то странное жёлтое и железное. Всезнающий Мандрейк тогда объяснил, что это специальные приспособления, которые возят топтунов, потому что птицы слишком маленькие для таких гигантов. Впрочем, это было уже после того, как девушка притащила домой осколок, в которым жила её близняшка. Сейчас же в зеркале отражалась совсем крошечная бледная поганка, выполняющая функцию стула и находящаяся рядом со столом из толстых полупрозрачных крыльев осы, сплавленных друг с другом узором из гнили. Почти всё остальное пространство комнаты занимал перевёрнутый черепаший панцирь, являющийся ложем Королевы. Матрац и подушка были туго набиты хлопком, зашитым в чёрный шёлк. Одеялом служил такой же шёлк, в холодные года набивающийся птичьим пухом. Шёлк был высшего качества, воистину достойный королей, созданный гениальным мастером своего дела – шелкопрядом Туком, ещё одним приятелем Мандрейка. Тук был, пожалуй, слишком гениальным, за что добрые собратья едва не убили его, подарив тем самым путёвку на болото в один конец. Властитель болота не стал возражать, более того, нашёл подход к маэстро, а потому всегда мог получить лучший шёлк во всём Лесу, к тому же чёрный – гениальный «квартирант» нашёл способ перекрашивать натурально сплетённый шёлк с помощью гнили. Именно к кровати и направлялся со своей драгоценной ношей лидер поганцев. - Тебе нужно поспать, - мягко сказал он, опуская Хэллу. - Но как я…, - она обвела рукой вокруг себя, показывая, что платье ей не снять. Ничего не говоря, её наставник помог освободиться ей от одежды, мысленно выругавшись: что такое смущение его воспитанница явно не знала, ибо не ощущала никакого неудобства от того, что стоит нагая перед существом противоположного пола. «Ну, да, я же ей этого не объяснял». Сделав шаг к кровати, Королева вновь запнулась, вынуждая его подхватить её и уложить в постель. «Смерть, а она красива не только лицом», - подумалось ему. Повелитель гнили заботливо подоткнул ей одеяло и уже хотел распрямиться, но…. - Не уходи. - Что? – просьба прозвучала так тихо, что он решил вначале, что ему послышалось. - Не уходи. Пожалуйста. Не оставляй меня одну. Секунды две он переваривал услышанное. - Ты хочешь, чтобы я остался здесь? С тобой? - Да. Пожалуйста. Буря, поднявшаяся от этих слов в его душе, не поддавалась описанию. Часть его хотела сбежать как можно дальше. Туда, где начинается водопад ледяной воды. Окунуться полностью, чтобы вытравить из себя всё, что так радостно встрепенулось от её просьбы. Мандрейк давно усвоил как дважды два: чувства – не важно, какие – лишь досадная помеха на пути к цели. Он и так привязался к девчонке куда больше, чем следовало. А если связь станет крепче, если он окончательно станет пристрастным, всё погибло. Все интриги будут строиться с учётом трепетного отношения к Хэлле, чтобы не дай гниль не задеть её чувства. Если уже и так он позволяет себе недопустимые поправки в планах, то что будет потом? Нет, нет и нет! - Хорошо, - услышал он будто со стороны. И только потом понял, что это произнесли его губы. Смерть. Ну, ладно. Он сказал это, значит, нужно остаться. Видимо, его подсознание решило всё за него. Надо бы научиться это контролировать. Двигаясь словно в полусне, он обогнул ложе, подойдя к его свободному краю. Хэлла следила за ним с восторгом во взгляде. Что-то радостно искрилось в глубине чёрных глаз. И это что-то воистину лишало его спокойствия. - Спасибо. Я не знаю, как бы заснула. Мне… бывает так страшно одной, - зябко пожав плечом, выступающим из-под одеяла, шёпотом поделилась девушка. Мандрейк был настолько удивлён этим признанием, что даже пропустил тот момент, когда оказался в постели рядом с ней. - Страшно? Почему? - Я не знаю… Просто, когда я остаюсь одна, на меня начинает накатывать такое ощущение, будто я что-то делаю неправильно. Будто я не должна… не знаю, быть такой, какая есть, что ли. И всё время меня преследует чувство опасности. Ну, как будто всё вокруг хочет моей смерти, будто всё окружающее – сладкий яд замедленного действия. И, если я не спасусь сейчас, будет уже поздно. - Лишь когда ты одна? – повелитель гнили смог выдавить из себя только это. Она говорила с запинками, иногда тихо хихикая, но смысл её слов повергал в ужас. Однако нельзя было показывать ей, как права её интуиция. Её прошлый опыт, опыт Королевы подсказывал ей, что гниль – это не её, что нужно убегать. Но ведь её бутон распустился во мраке. Значит, гниль – её жизнь, её судьба. Нужно только не дать ей в этом усомниться. - Да. Когда с тобой – всё хорошо. С тобой вообще ничего не страшно, - девушка расплылась в блаженной улыбке и положила голову на его предплечье, покоившееся на груди. Теперь она смотрела на него снизу вверх пьяными бесстыжими глазами, в которых сверкали искорки смеха. И этот взгляд дико мешал ему сосредоточиться на своих репликах. А от них, между прочим, зависело развитие интриги столетия! - Милая, ты параноик, - самое невинное, что пришло ему в голову. – У тебя мания преследования. Может, ты ещё слышишь голоса природы, которые умоляют тебя сбежать в живую область? Рот девушки изумлённо открылся. - Откуда ты знаешь? Мандрейк заставил себя расхохотаться. - Мне и знать не нужно: это общеизвестные признаки паранойи. - О…, - она смущённо опустила голову. - Не переживай. Если ты так хочешь, я могу быть с тобой неотлучно, - «И вообще, я сделаю всё, чтобы у тебя не возникло желания уйти». - Не надо, - вздохнула Королева. – У тебя, наверное, дел много… Не хочу тебя отвлекать. - Главное моё дело – это ты. - Ты правда-правда будешь со мной больше? - Правда-правда, - кривоватая улыбка выползла на губы почти помимо воли. Какое-то время они сидели молча. Мандрейк думал – в который раз за этот день! – о том, как же нужна Королева Лесу, и как он изворачивается для того, чтобы вернуть её. И о том, как Хэлла нужна ему самому. Нужна, как воздух, как сила, как гниль – и даже больше. Как само его существование. Без неё он ничего не добьётся. Без неё нет и смысла чего-то добиваться. Главной же темой его размышлений был вопрос, на что он сам готов пойти для того, чтобы удержать её подле себя. Потому как одиночных убийств уже явно было недостаточно. Через некоторое время он осознал, что девушка не сводит с него глаз. - Что? - Ничего. Просто, - помолчав секунду, словно набираясь смелости, она сказала, - ты такой красивый, когда задумчивый. Нижняя челюсть злодея поползла вниз. - И когда не задумчивый тоже, - окинув его взглядом, добавила она. Челюсть стала ползти вниз быстрее. - А сейчас – забавный. «Она пьяна. Она просто очень пьяна», - твердил про себя Мандрейк, вслушиваясь в смех своей воспитанницы. - Не пора ли вам спать, Ваше Величество? – поинтересовался он. - Нет, не пора. Когда мне ещё выпадет возможность вот так с тобой побыть? - Хэлла, девочка, ты пьяна. Спи, пока не наговорила того, о чём потом пожалеешь. - А почему я должна жалеть? - Все жалеют. Когда эйфория заканчивается, живые существа, как правило, ощущают чувство стыда и просят окружающих забыть всё, о чём они спьяну говорили. Да только подобное не очень-то забывается. Ведь обычно выясняются такие вещи, которые не выяснишь и под пытками. - А у меня совсем-совсем нет от тебя секретов. Значит, и жалеть я не буду. - Ещё одно слово, и я перейду к активным действиям, - пригрозил злодей. - Правда? – обрадовалась Хэлла. Лидер поганцев понял, что выбора у него нет. Утробно зарычав, он молниеносно перекатился на другой бок, нависнув над девушкой и глядя ей прямо в глаза. - Немедленно ложись спать, - он чеканил каждое слово, чтобы до неё дошло, что шутки закончились. Но она смотрела в его глаза без тени страха, наоборот, улыбнулась и счастливо выдохнула. - Какой же ты всё-таки классный. У Мандрейка пропал дар речи. «Они ей ещё и дурман-траву подмешали», - обречённо подумал он. Потому что ни один лесной житель, будучи в здравом уме и твёрдой памяти, не посчитает его классным. Особенно, если он грозно нависает над своей жертвой. - Против такого пьянства я бессилен, - пробормотал он больше про себя, но Королева его услышала. - Да, я пьяна! – воскликнула она вдруг. – Но это хорошо! Нет, это просто замечательно! – с этими словами она выпуталась из одеяла и, сильно шатаясь и грозя свалиться с ложа (и едва не доведя своего наставника до инфаркта), всё же встала на кровати. – Я могу всё-ё-ё-о-о-о! Я всесильна-а-а! Воздев руки вверх и попытавшись победно закружиться, она снова потеряла контроль над телом и рухнула прямо в руки повелителя гнили. В этом, конечно, была его заслуга, так как падала девушка совершенно в другую сторону, и непременно ушиблась бы, если бы не он. - Ты и так всесильна, - вздохнул он, глядя на расшалившуюся девчонку. - Не-е-ет, сегодня по-особенному. Ведь я могу сказать тебе всё, о чём думаю, а ты не рассердишься. Потому что сегодня всё, как мне хочется. «Не забыть рассказать ей, что от степени опьянения мир вокруг не зависит», - сделал себе мысленную пометку злодей. И только потом сообразил. - Значит, в обычные дни ты не можешь сказать мне, о чём думаешь? – подозрительно осведомился он. - Нет, конечно! Мне деревья сказали, что об этом нельзя говорить, что ты можешь не понять, и вообще, что так не делается. Как и следовало ожидать, степень его заинтересованности от этого только возросла. - Но ведь сегодня ты мне расскажешь? – так мягко и вкрадчиво он ещё ни с кем не разговаривал. - Ну… я… могу, конечно, - с сомнением протянула она. – Но… только… И она стала оглядываться по сторонам. - Здесь никого нет. - Нет, я в том смысле, что… у тебя нет нектара? Я от него себя ещё сильнее чувствую. «Ещё я её «для храбрости» не спаивал. Хватит ей. Надо по-другому». - Но ведь ты и так всесильна. Дальше уже некуда. И сегодня, в этот назначенный богами Леса день, ты сможешь рассказать мне всё-всё. Что захочешь, - он усадил её рядом с собой и приобнял, гладя по голове. – И я совсем-совсем не рассержусь, обещаю. «В последний раз я так уговаривал больного Дагду съесть кусок имбирного корня. Надеюсь, не потерял навык». Будь Мандрейк чуть меньше сосредоточен на выпытывании информации, будь он чуть меньше поглощён лесными интригами, он давно бы заметил, что воспоминания о сыне, становившиеся, кстати говоря, всё более и более редкими, больше не приносят горечи и желания убить всех лифманов. Они были наполнены светлой грустью, по тому, что никогда не вернуть. Как воспоминания о детстве, как старая рана, которая давно зарубцевалась, оставшись маленьким шрамом, содержавшим воспоминания, но не боль. Но подумать об этом ему предстояло немного позже, сейчас же он был полностью поглощён тем, что говорила ему его воспитанница. - Ну, просто понимаешь… у тебя глаза очень красивые. Волшебные просто. Как огонь. Ну, или лава. И улыбка шикарная. Да, у меня клыки такие же, но дело не в них. Ты как-то так улыбаешься, что просто дух захватывает. Так… ну, восхитительно просто. Просто чудесно. И голос у тебя просто… ой, слишком много «просто», да? В общем, голос такой… такой, что прямо ах, такой… в общем, слушала бы его и слушала всё время. И накидка у тебя классная. И сам ты весь такой… обалденный, вот. И самый-самый лучший. Ну, ты же понимаешь? Мандрейк всё понимал. Но от этого было только хуже: перед его мысленным взором, кучка дурман-травы, которую Буфо впихивал в связанную Королеву, чтобы она подписала контракт, становилась всё больше и больше с каждым словом. «Впрочем, он бы не осмелился. Скорее всего, это просто самый крепкий нектар. На это его наглости уж точно хватит» - Конечно, понимаю, - наконец, произнёс он. – Только давай договоримся: ты в любой, даже самый обычный день, можешь поделиться со мной всеми своими мыслями. Идёт? - Идёт, - улыбнулась она. – Тем более что теперь ты совсем все мои мысли знаешь. - Отлично. Тогда давай спать. Мы оба устали. - Но ты никуда не уйдёшь. - Разумеется. За тобой нужен глаз да глаз. Наконец, они легли, и повелитель гнили смог расслабиться: его девочку никто не увёл от него, он пресёк все возможные попытки. А ещё не дал ей наделать глупостей и сумел присмотреть за ней в нетрезвом виде. Но лимит сюрпризов на сегодня был не исчерпан: Хэлла придвинулась к нему и положила голову на грудь, свернувшись у тела клубочком. Секунды две он не дышал. Потом пришёл извечный вопрос: что делать. Но прежде чем мозг сумел в который раз воспроизвести цепь рассуждений Лес-Королева-гниль-лифманы, тело самостоятельно отреагировало, обняв девушку и прижав к себе покрепче. - Вот так бы я и провела всю жизнь, - через несколько минут раздался её счастливый шёпот. - Что? – не понял повелитель гнили. - Ну, в смысле, что не за спиной широкой, а в крепких объятиях, - выдохнула она. Через две минуты девушка уже крепко спала, а лидер поганцев ещё долго лежал без сна, усмиряя заколотившееся сердце и бурный поток мыслей, вызванный такой невинной фразой. Мандрейк не помнил, было ли ему когда-нибудь тепло. Физически – сотню раз у горячих источников, но он никогда не просыпался от ощущения тепла… и неодиночества. Может быть, когда-то в прошлой жизни, во время сладкого обмана Коры… но сейчас он не был в этом уверен. Открыв глаза, повелитель гнили увидел узор паутины вместо такого привычного полога вороньих крыльев. Ну, что ж, он почувствовал, что не один, ещё даже не проснувшись до конца. Хэлла всё так же спала, свернувшись клубочком у него под боком. Вслушиваясь в тихое посапывание, он улыбнулся. Ну, сущий ребёнок. Но потом улыбка медленно погасла. Исчезло ли её опьянение? Наверняка. А это значит, что она будет смущена и напугана. Конечно, он клятвенно пообещает ей забыть всё, что она ему наговорила. Разумеется, после того, как объяснит испуганно забившейся в угол комнаты девушке, что он не имел никаких дурных намерений, и был этой ночью рядом исключительно для того, чтобы помешать ей наделать глупостей. А сможет ли он забыть? Из груди вырвался тяжкий вздох. Нет, не сможет. Этой ночью они были как будто бы вместе. Она как будто бы совсем безоговорочно ему верила, как будто бы не боялась. Впрочем, она и так доверяла и не страшилась его… но ночью это было ближе, острее, честнее. «Честнее, но не искреннее. Казалось бы, синонимы, а какая большая разница». От этой мысли он едва не рассмеялся: он, главный злодей в этом Лесу, рассуждает о честности и искренности. А ведь как бы ему хотелось, как хотелось бы, чтобы Хэлла действительно думала то, что вчера говорила. Чтобы она, и не опьяненная нектаром, считала бы его красивым. Красивым? Нет, это смешно. Красивым его не посчитает даже слепой детёныш крота. Но самым лучшим… это ведь субъективная оценка, верно? Быть для неё самым лучшим он готов. Главное только, чтобы она сама этого захотела. Он снова взглянул на неё. Что сказать, красавица: пушистые реснички лежат на щёчках, тёмные губы приоткрыты, чёрные густые волосы живописно растрёпаны, а тонкая рука, лежащая на его груди – такая аристократичная и, казалось бы, слабая – составляет восхитительный контраст смертоносным когтям. Чёрный шёлк, укрывающий серую кожу, словно подчёркивает, что кожа вполне может поспорить с ним в гладкости. Мандрейк временами ловил себя на склонности к созерцанию. Он воистину был эстетом. Если бы лифманы имели достаточный интеллект, чтобы увидеть в гнили нечто большее, чем смерть и разрушение, они смогли бы оценить по достоинству поэмы увядания, созданные им. Но, увы, для всего Леса, включая его же подданных, это были всего лишь тёмные пятна или несправедливо умерщвлённые растения. Лидер поганцев не жаловался. Он вообще не имел такой привычки и, казалось, не умел этого делать. Он давно смирился с тем, что кто-то должен сеять смерть. Этот кто-то получает высшую силу, но обречён на непонимание и одиночество. Этим кем-то был он. Сначала он считал это проклятьем судьбы, потом – её жестокой иронией, а потом – волей гнили, которая, как бы ни заблуждались лесные жители, была такой же живой (и даже более наделённой волей к выживанию), чем зелёные растения. Сейчас злодей созерцал свою воспитанницу. И с каждой секундой ему всё больше хотелось коснуться её. Провести рукой по шёлку волос, ощутить гладкость кожи, почувствовать её ответное прикосновение. И ещё… Спустя минуту он поймал себя на мысли, что думает совершенно не о том. Кинув ещё один взгляд на девушку, он ощутил даже некое подобие стыда: у неё вчера был тяжёлый день, сегодня намечается не самое приятное пробуждение, у девочки явно будет стресс. А он тут представляет такие сцены с её участием, что… и это зная её абсолютную невинность. Надо срочно подумать о чём-то другом, совсем далёком от его прежних мыслей. Только вот о чём? О чём думать, если в сознании ярким фильмом крутится то, о чём и вслух-то говорить не принято! Хэлла пошевелилась, и он прикрыл глаза. Не стоит пугать её, пусть считает, что она проснулась первой, это даст ей почувствовать преимущество и немного расслабит. Судя по движению и мазнувшим по боку волосам, Королева приподнялась, чтобы оценить ситуацию. «Ничего страшного, я мирно сплю, давая тебе убедиться, что всё в порядке, и сообразить, что делать». Её улыбку он почувствовал кожей. Не только по особому выдоху, но и как-то физически. Щёку приятно закололо, а так всегда бывало, когда она улыбалась. Странная реакция. Но ещё более странным было то, что девушка улеглась обратно, прижавшись к нему крепче, чем прежде, и испустив блаженный вздох. На секунду он забыл, как дышать: он ожидал чего угодно кроме этого. - Давно не спишь? – тихо спросила Королева. - Несколько минут. - А чего притворялся? - Не хотел тебя пугать. Тебе лучше? - Нет! Я всё ещё жутко пьяная! – быстро произнесла она чистым ясным голосом. Он рассмеялся. - Я не собирался уходить. - Правда? - Когда я тебя обманывал? - Никогда. «Только недоговаривал», - подумали оба. - Мандрейк, - серьёзно, с непривычной ноткой грусти в голосе, начала Хэлла, поднимаясь и садясь на колени на кровати. Обласкав плечи, одеяло соскользнуло на постель. «Сосредоточишься тут», - раздражёно прошипел про себя повелитель гнили, стараясь смотреть только в глаза девушке. - Мандрейк, - повторила она. – Всё, что я вчера говорила… - Не продолжай. Я обещаю, что всё забуду, и тебе не придётся раскаиваться в сказанном. - Ты не понял. Ни о едином слове я не жалею. Я говорила правду, и готова повторить её сейчас, глядя тебе в глаза. Я имела в виду… Только если ты хочешь забыть что-то из того, в чём я призналась, то давай забудем это. И снова ей удалось его удивить. Она предлагала ему забыть то, что должно было до жути смущать её саму. Конечно, если бы она знала, что такое смущение. Он же не хотел ничего забывать. Он хотел бы слышать эти слова от неё каждый день. Только… - Насчёт жизни в объятиях…, - впервые он не мог подобрать слов. - Поняла, забыли, - она улыбнулась, но уголок рта был немного скошен вниз. О, он тоже знал язык её мимики, и тут же понял, как ей стало больно: похоже, эта реплика была самой сокровенной, идущей из сердца. - Почему я должен хотеть забыть что-либо из твоих слов, скажи на милость? Я хочу обсудить это с тобой. Ведь ты даже не знаешь, чем чревата жизнь в моих объятиях. - Даже представить себе не могу, - и она действительно не могла, он видел это по её глазам. - Иди сюда, я покажу, - лидер поганцев тоже сел и обнял девушку. – Как ощущения? Его ощущения были замечательными. Оставалось только не потерять голову и довести мысль до конца. - Тепло так и хорошо. Защищённо. - А теперь попробуй отползти, - девушка удивленно на него взглянула. – Давай. Она завозилась, но отодвинуться от него дальше, чем на несколько миллиметров ей не удалось. - Понимаешь? Объятия могут быть не только защитой, но и жёстким ограничением. За спиной больше свободы, как минимум, есть возможность вырваться из-за спины и, скажем, прийти первой к финишу. Внезапно она улыбнулась. - Лишаться тепла из-за свободы? Ну, уж нет. К тому же я знаю способ, как убрать ограничение. - И как же? – под усмешкой скрывалось беспокойство. Вместо ответа она сама обняла его, крепко прижавшись. - Э-э-э… - ничего более членораздельного он выдавить не смог. - Разве есть теперь нужда в ограничении? - Н-нет. - То-то. Говорю же, одни плюсы. Она заёрзала, пытаясь найти удобное положение тела, при котором в неё не упирался бы какой-то твёрдый и явно чужеродный предмет. Но он был очень упорен, и ей пришлось опустить одну руку под простынь. - Что за… - её рука сомкнулась на непонятной штуковине. - Тихо-тихо, это часть меня. - Раньше её не было, - высвободившись из объятий, она подозрительно взглянула на него. - Она… ээ-э-ээ… появляется, когда рядом оказываются красивые девушки. Это… всего лишь реакция мужского организма. Не стоит обращать внимание. «Надеюсь, получилось объяснить ей. Я не готов, да и она не готова к этому разговору. Мне же удалось?» - Ты считаешь меня красивой? – недоверие в её голосе заставило его отвлечься от судорожных размышлений. - У тебя есть сомнения? – его изумление было неподдельным. - Ну, я видела лица лесных жителей вчера. Они меня боятся. И не потому, что я злая или жестокая – они наоборот полны надежды, что это не так. Я просто с виду страшная. - Ты не страшная, - он не пытался её утешить, он сравнивал с собой. - Мандрейк, дети плакали, глядя на меня. В общем гуле слышно не было, конечно, но их сморщившиеся лица я видела отчётливо. И то, как матери старались незаметно их увести. Не удивлюсь, если этой ночью они видели меня в кошмарах. - Теперь понимаешь, почему я с тобой не полетел? Представь, если бы нас там было двое. Тобой, по крайней мере, не пугают детишек по ночам. - В смысле? - Что-то вроде: «если не будешь слушаться старших и вовремя ложиться спать, то придёт злой и страшный Мандрейк и утащит тебя к себе на болото». У Хэллы отвисла челюсть. - Но ты же не злой и не страшный! Как раз наоборот. - Таким меня считают лифманы. Как и тебя. Значит ли это, что мы на самом деле такие? - Но… Он со вздохом свесил ноги с ложа, намереваясь встать. - Нет! – вскрикнула она. – Ты обещал, что не уйдёшь, - уже совсем тихо. - Тогда сама встань и подойди к зеркалу. Хочу кое-что тебе показать. С кровати не сойду, обещаю. Девушка послушалась. - Посмотри на себя. Посмотри внимательно. В зеркале отражалась довольно высокая стройная девушка. Она уже не была столь ужасающе худой, как в первый день своего правления. Ключицы снова стремились прорвать тонкую кожу, а рёбра по-прежнему можно было пересчитать, но она не выглядела тощей, потому что заметно обросла мускулами. Они не были слишком большими и не перекатывались под кожей, как у Мандрейка, но их было достаточно, чтобы подчеркнуть её силу: пусть она не очень уверенно владела трофейным лифманским мечом, но в рукопашном бою ей не было равных – слишком хорошо непревзойдённая гибкость девушки сочеталась с остротой её когтей. Чёрные волосы ниспадали на плечи, поглощая кровавый свет заходящего солнца («Я проспала аж до заката следующего дня?»), который, преломляясь через зеркало, причудливо играл в антрацитовых глазах и словно обволакивал фигуру кровавым ореолом. - Разве ты не видишь, насколько красива? У тебя симпатичное лицо, идеальная фигура, замечательная улыбка, - добавил он, потому что Хэлла улыбнулась, обнажив клыки. Ему было очень сложно сидеть на кровати. Только сейчас он и сам понял, насколько прекрасна его воспитанница. Ему вновь захотелось приблизиться к ней и провести руками по коже: от плеч до кистей рук. А можно и дальше. Но он обещал. И, более того, он не может позволить себе сорваться. Она ещё совсем маленькая, она не готова к такому. «К такому, - передразнил он сам себя. – Смерть, к какому это «такому»? У нас с ней ничего не может быть. Не должно быть. Иначе всё пропало. Это просто гормоны. Нельзя позволить им собой управлять». - Я… красива? – неверяще прошептала девушка. – Ну, и Лес с ними, с лифманами. Главное, что ты так считаешь. Не успел Мандрейк переварить последнюю фразу, как она уже сидела на кровати рядом с ним и внимательно наблюдала за его лицом. - А можно я понаглею? – вдруг тихо и неуверенно спросила она. - Смотря насколько, - он ничего не понимал. - Чуть-чуть. - Можно. Получив разрешение, девушка нерешительно коснулась его руки, после чего стала нежно водить по ней пальцами. Её сердце колотилось как при самой страшной опасности. Впрочем, опасность действительно существовала: ведь ему могло не понравиться. - И правда, совсем чуть-чуть, - хрипло выдавил он из себя. - А можно больше? - Попытайся. «Интересно, как далеко она способна зайти?». Дрожащими пальцами она прикоснулась к его щеке. Она не дышала. Ощутив прикосновение, повелитель гнили едва не вздрогнул, но удержался. Внутри что-то резко ухнуло вниз, как когда он лез по стволу, и кусок коры вдруг ломался под ногой. Мягкие подушечки пальцев гладили его лицо, а самые кончики острых костей приятно щекотали кожу, запуская прямо под ней мелкую-мелкую дрожь, которая почему-то была очень приятной. Он скосил глаза на Хэллу. Она была напряжена, готовая в любой момент отпрянуть, если увидит хоть тень недовольства. Ну, нет. В эту игру можно играть вдвоём. - Есть лишь одно правило. Любая наглость чревата ответной. Прежде чем она поняла, лидер поганцев сам коснулся лица своей воспитанницы. Она улыбнулась. И вдруг его словно затопило тёплой волной. Ему захотелось обнять её и ни за что не отпускать. И гладить её, прикасаться к ней, отдавать своё тепло, заботиться о ней, предупреждая любой её каприз. «Что со мной? – он был в смятении. – Я никогда не чувствовал подобного. Неужели я… влюбился в Хэллу? Нет, это просто отцовский инстинкт, желание защитить её от всех». Его пальцы скользнули по её губам, и чувство стало более объёмным. Какую-то секунду он ждал, что она поцелует один из пробежавшихся по губам пальцев, и ощутил сожаление, когда этого не произошло. «Хватит себя обманывать! – прикрикнул он на самого себя. – Ты влюбился в неё. С-с-смерть, ты любишь её. Любишь свою воспитанницу. Значит, придётся пересмотреть все планы». - Я бы на этом остановился, - вслух сказал он. Хэлла немедленно убрала руку. – Ведь если вконец обнаглеть сейчас, потом уже будет не так интересно. Девушка почувствовала себя счастливой. Раньше она не любила слово «потом», которое служило будто отмашкой от того, что происходит. Но сейчас она поняла, как ошибалась. Ведь если он говорит «потом», значит, это "потом" у них будет. Значит, это не последний раз. Это как обещание, что они ещё будут вместе, что они ещё повторят, хотя бы один раз. - Потом, - улыбнулась она. – Это моё любимое слово. Долго не выкладывала эту проду. Но не потому что она не была написана, а потому что я сомневалась. Как вы, наверняка, заметили, здесь есть пара моментов..ммм.. повышенного рейтинга, скажем так. Я оставила их, но всё ещё боюсь, что опошлила и испортила сказку. Всё-таки, я считаю это сказкой, пусть и немного мрачной. Мне показалось, что это немного оживило повествование (и осветило ещё один аспект воспитания "ребёнка"), но всё же я не уверена, а потому выставляю практически на свой страх и риск.))