Mute beauty

      Энн никогда не была счастлива.       С самого раннего детства она наблюдала за собственными родителями: за мамой, что долго болела, за отцом, который пытался сделать свой бизнес, но не смог пробиться, загаснув в самом начале. Череда несчастий привела к ужасному: наркотики в доме стали появляться чаще, чем еда, мать сгорела от горя за полгода, а маленькая девочка осталась наедине с отцом, вдали от других родственников.       Энн сидела в машине незнакомого молодого человека, по виду чеболя, и терпеливо дожидалась, когда он где-то остановится и скажет, что хочет с ней совершить и сколько за это заплатит. Плевать — сама потеряна для общества, отринула собственное «я», становясь куклой в чужих руках. Да, поначалу было очень больно, как морально, так и физически, а после сотого дня такой работы, поглощая дешёвый рамён на заправочной станции, девушка поняла — она пропащая. Такие, как она, не возвращаются к обычной жизни, не заводят семью, а могут родить от любого клиента, который снимает презерватив после первого проникновения со словами «да всё равно не залетишь» или «мне так неудобно». Проститутка — это клеймо, выжженное на спине и жгущее через тонкую зелёную куртку.       Дживон зевнул, включая поворотник, и девушка в кресле рядом потянулась к собачке молнии, расстёгивая куртку и приспуская её с плеч, завлекая и смотря на молодого человека, что лишь поморщился. Рука взметнулась, Ким, припомнив всех профурсеток, что полезли бы к нему именно сейчас, выдохнул.       — Давай до мотеля потерпим, мотылёк, — окно чуть приоткрылось, и молодой человек сплюнул на асфальт. — Меня и так повязать могут за вождение машины в нетрезвом виде, подожди немного — и принесём друг другу удовольствие.       Ким Дживон ничего не знал о девушке в рваных колготках, что чинно и тихо сидела рядом. В этом была своя прелесть: не знал имени, возраста, прошлого, проще без обязательств заняться сексом и забыть друг друга, как страшный сон, хотя молодой человек надеялся на что-то приятное.       Энн, в свою очередь, отпустила все мысли, включила послушную куклу, способную лишь кивать или мотать головой. Она даже мычала редко, потому и секс выходил тихим, с прерывистым дыханием и стонами удовлетворённых мужчин. Девушке же половой акт не доставлял удовольствия: часто её брали насухую, не снимая одежды, без умопомрачающих ласок и тёплых прикосновений, а потому всё внизу горело огнём, ноги дрожали, а потом, высаженная у обочины, Энн плакала. Этот молодой человек, тем более пьяный, явно сделает с ней то же самое: просто нагнёт, отодвинет ткань нижнего белья и вставит сзади.       Парковка ближайшего дешёвого мотеля была пустой и тёмной, да и само здание казалось каким-то заброшенным, будто о нём не заботились достаточно долго. Припарковав автомобиль, Дживон заглушил его и отстегнул ремень, выбираясь на улицу. Ночь давно вступила в свои права, и в праздничном костюме холод пробирал до костей. Каково было его спутнице, Ким не знал, но и она, захлопнув дверцу, зябко повела плечами.       — Пошли уже внутрь, — поставив машину на сигнализацию, молодой человек устремился ко входу, дабы быстрее войти в такое нужное сейчас тепло.       В большинстве своём проституткам было всё равно на комфорт, а потому Дживон привык, что, когда он глушит мотор, девушки запрыгивают буквально на него, суют руки в штаны, прикасаясь к его половому органу. Конечно, на водительском кресле не было пространства для разных манёвров, потому и в приступе оргазма, если таковой был, девушки заваливались на руль, давя на клаксон и сжимаясь изнутри.       Администратор мотеля был сонным, долго пытался понять, что от него хотят, а потом до него дошло, и мужчина и терминал для оплаты предоставил, и ключи в руки всунул, показывая нужное направление и желая приятной ночи. Энн пошла первой, виляя бёдрами, и её шаги заглушались ковром, что был на полу. Она ступала аккуратно, изящной кошкой, знала, что мужчина следовал за ней, возможно, окидывая всю её фигуру взглядом, примеряясь, за что можно ухватиться.       — А ты красивая, — произнёс Ким, вставляя ключ в скважину и смотря на девушку рядом с собой. — Немая, да?       Энн кивнула, улыбаясь и пряча глаза; не всякий человек чувствовал, понимал, что она немая и не выдаст ни звука, только с помощью эмоций люди понимали её.       — Заходи, дорогая.       Подавляющее большинство мужчин набрасывалось на неё буквально с порога, поваливая на скрипучую кровать и вцепляясь пальцами в бёдра. Её никогда не целовали — специфика профессии жрицы любви, как говорится, мало ли, что было в её рту. Дживон странным образом отличался от всех обычных её клиентов — богато одетый, от него пахло лёгким алкоголем, но он держал себя в руках, растрепал волосы и схватил пульт от телевизора, затем нажимая на кнопку.       — Чего стоишь в дверях, заходи, — Ким Дживон был будто хозяином небольшого убогого номера в мотеле, приглашал в свою обитель простую девушку, и она закрыла дверь на замок. — Стоишь, мнёшься.       Эта девушка с пустым взглядом вызывала даже некоторый интерес: он часто ходил по проституткам, видел проституток из высшего общества — эскортниц, готовых переспать после сопровождения, стонущих так, что закладывались уши, сосущих так, что потом всё внизу болело, а затем ещё дерущие втридорога за обычный секс. Конечно же, Бобби отдавал им деньги, а потом плевал в спину, думая, что они не услышат его пренебрежительное «бляди вонючие», но они его слышали — пытались поместить в чёрные списки эскортных агентств, да не получалось — у парня были хорошие покровители, которые лишь пожимали плечами и платили суммы с разным количеством нулей на конце.       — Напишешь, как тебя зовут? — Энн присела рядом с Кимом, наконец-то скинув куртку и оставаясь в майке и короткой юбке. В комнате было прохладно, и потому кожа проститутки покрылась пупырышками, а в некоторых местах и вовсе посинела, заставив парня слегка отвести глаза. Не привык он испытывать к падшим женщинам хоть какое-то сострадание, они — пустышки с такими же томно-пустыми глазами и густым маслянистым запахом тела, которое моется часто, но грязь не смыть — она плотно сидит в порах.       Быстрые пальцы забегали по разбитому экрану телефона, и вскоре на нём появилось краткое «Энн», и Дживон поджал губы. Сколько он повидал этих Энн, Кэт, Бесс с одинаковыми влажными взорами, пустыми головами и ртами, в которых мог поместиться не только его член, а ещё парочка других. Псевдонимы проституток никогда не говорили ничего об их жизни: «София» могла быть самой тупой проституткой, «Белла» могла быть страшной, как атомная война, а «Майли» могла вообще не испытывать никаких эмоций, даже оргазм, кажется, у неё был затруднителен. Бобби терпеть не мог имитации, раскусывал шлюх сразу же, как их рты раскрывались, но отказаться от них не мог — с Чевон всё было натужно, неприятно, через «не хочу» и «ты бревно».       — Приятно познакомиться, можешь звать меня Бобби, — он принципиально не называл ночным бабочкам своего настоящего имени, потому что знал — многие могут выглядеть глупыми, но на самом деле оказываются умнейшими девушками, а потому будут шантажировать и требовать с семьи деньги. У них же нет принципов. Они проститутки.       Энн не была заинтересована в телевизоре, по которому передавали новости, она хотела уже отмучиться, получить свои деньги и раствориться в темноте, чтобы больше не пересекаться с этим человеком. Прикрыв глаза, перетерпев картины, когда её впервые заставили встать на колени перед мужчиной, девушка вздохнула — это всё грязно, нечисто, но она банально обязана это сделать, даже если болит всё тело, даже если на руках, шее, рёбрах и бёдрах незаживающие гематомы, пусть губы искусаны в кровь — она обязана раскрывать их, а потом подчиняться, чувствуя мужскую силу. Она помнила обо всех ударах, которые на неё обрушивались, обо всех хватаниях за горло и словах «хоть что-то выдави из себя, немая сука», но не было ничего — ни хрипа, ни визга, лишь раскрытие рта с неслышимой мольбой, просьбой остановиться и не терзать тело грубыми ласками.       Дживон, не видя, сколько страданий причинял обычным движением — раскрыванием кошелька, — проститутке, достал хрустящие купюры и отложил к куртке Энн, понимающей, что надо отработать выданные тысячи. Она уже было потянулась к майке, чтобы сбросить её, прижаться холодным всеми облюбленным телом к горячему мужскому торсу, как Ким сам её остановил, положив руку на худое плечо и покачав головой.       — Ты этого не хочешь, — в животе всё перемешалось, мир перевернулся вверх тормашками, а девушка почувствовала стыд, захотелось отползти, выбежать на улицу, лишь бы холод продолжал больно щипать обнажённую кожу, а куртку можно и здесь оставить — невелика потеря, потом ещё найдёт, хотя эта — как вторая кожа, пропахшая многочисленными клиентами и дешёвым алкоголем. — По женщинам видно, когда они не хотят ничего в этой жизни. Ты такая. Ты ничего не хочешь в этой жизни.       Правда резанула ухо, и Энн не нашлась, куда бы устремить свой взгляд — пришлось сосредоточиться на себе, по привычке закусив губу и заломив пальцы до характерного хруста. Она действительно ничего не хотела в этой жизни, ни к чему не стремилась, давно мечтала, чтобы её убили где-нибудь под Сеулом, а останки нашли в лесу лишь спустя несколько недель или даже лет, когда опознание трупа уже невозможно. Сглотнула слюну, убрала волосы с лица, но так и не посмела поднять голову, посмотреть на Дживона, что вперил в неё взгляд, а потом и вовсе стушевалась, когда он обнял её, притянул к себе и голову на плечо положил, слегка прикасаясь к синякам.       Неприятно.       Она грязная проститутка, он не должен так к ней прикасаться.       — Ты хочешь отдыха от всего этого, — медленно проговорил Ким, переключая канал, и Энн заподозрила что-то не то. Он будто тонко рылся в её мозгах, выманивал потаённые мысли и вскрывал их, чтобы лились рекой, океаном, заполняя девушку, что дрожала, будто перед самым жестоким сутенёром, и на его вопросы «где ёбаные деньги?» лишь мотала в страхе головой, дрожа и надеясь, что её волосы не взлохматят, не вырвут с корнем. — Не так ли, Энн?       Девушка осторожно покачала головой, и страх парализовал грудь и шею, будто сдавливая, потому что даже лёгким движением она лгала — ей нужен был отдых, полноценный, настоящий, чтобы никто не уточнял цену, чтобы все оставили в покое, чтобы не было противных мерзких поцелуев и засаленных бумажек, которые называются деньгами и никогда не идут к ней в карман. Даже сейчас от непривычной ласки тошнило, хотелось вновь вырваться убежать, ведь под коркой застряла фраза «дают — бери, бьют — беги», а эти прикосновения были похожи больше на удары, чем на проявление какой-то симпатии к ней, шлюхе, и её судьбе.       — Давай просто посмотрим фильм, — Дживон не уловил того, что его спутница напряглась, думая, что после просмотра последует «отрабатывай своё», а потом по новой — без ласк, насухую, со слезами и немыми мольбами. Но этот молодой человек был другим. Совершенно другим. Отличался некоторым благородством по отношению к ней, не лез, просто, казалось, был максимально расслаблен и хотел, чтобы она с ним расслабилась тоже. Но находиться в напряжении — это извечное состояние, когда все мышцы скованны, их простреливает то жар, то холод, а внутри стержень тянется вверх и вниз, не давая дышать и двигаться. — Расслабься, не насилую же.       Лишь спустя пять минут удалось расслабиться и даже закинуть ноги на кровать, полулёжа в обнимку с практически незнакомым человеком, хотя чего тут обычного — никаких официальных знакомств проститутке не нужно, чтобы хорошо прожить. Скучный фильм всё шёл и шёл, уже даже сон стал захватывать Энн, которая закрыла глаза и ровно задышала. Бобби посмотрел на неё — лицо слегка сияло в свете телевизора, царапина на виске выглядела неопасной и заживающей, но она казалась какой-то до бледности нездоровой, худой, с выпирающими ключицами и искусанными и еле шевелящимися губами. Даже во сне немая девушка не проронила ни звука, только тёрлась о его плечо носом, сжимала руку и чувствовала, как его запах благотворно на неё влиял.       Как только фильм закончился, Дживон высвободился из объятий Энн и уложил её головой на подушку; девушка так и не проснулась, лишь схватила воздух в кулак и крепко сжала. Он снял с неё неудобные сапоги на каблуке, укрыл одеялом, выключил телевизор и посмотрел в последний раз: лишь Луна, заглянувшая в номер дешёвого мотеля, осветила тонкую фигуру нелюбленной проститутки, на полу чернела кожаная куртка, а на ней ярким пятном выделялись несколько тысяч вон. Будь Бобби в этот день менее пьяным, наверно, он бы забрал все купюры, но сейчас совесть не позволила это сделать, плюнуть в девушку и лишь потом уйти, навсегда забыв о ней. Она отпечаталась в сознании, и это было странно — ни разу не запоминал тех, с кем спал, помнил лишь то, хорошо или не очень всё произошло.       — Спи спокойно, бабочка, — последние слова, которые сказал заместо «спокойной ночи», но Энн, спящая после нервной и напряжённой работы, даже этого не услышала, выбрав опытного и надёжного любовника, который не выдаст, — господина Сна с его нежными картинками перед глазами и сладостными мечтаниями о новой, беззаботной жизни.       Дживон, надевая верхнюю одежду, спустился по лестнице вниз и застыл перед зеркалом, поправляя волосы и чувствуя исходящий от него запах порока, который, казалось, теперь точно в него впитался, хотя, вау, это даже рекорд, он сегодня ни с кем не переспал и не заставил страдать, швыряя бумажные купюры в лицо. Можно сказать, он чувствовал себя героем сегодняшнего дня, ведь не видел влажных глаз, обладательница которых под ним не кончает, а лишь симулирует, но Энн всколыхнула что-то внутри, и, давно забытое, это «что-то» отдавалось по рёбрам.       Жалость?       Вполне себе возможно.       — Девушка наверху спит, как проснётся, организуйте ей завтрак, — администратор был тот же, и Ким швырнул деньги на стойку, не пересчитывая — дурная привычка, хотя отец сто раз говорил пересчитывать, прежде чем давать. Пусть Энн хоть раз в своей жизни, полной всех прелестей проституции, осознает, каково это — проспать целую ночь, а наутро получить свежий и, главное, здоровый завтрак. — До свидания. Надеюсь, больше не пересечёмся.       Наивный. У судьбы на него были отдельные планы.