всё

— ты очень милый. — очередной парень неловко мнётся около чужой парты, прожигаемый чанбиновым взглядом, но жаль, только в спину. — спасибо. — джисон смущённо улыбается и отводит глаза, пока внутри со переворачивается целая планета, кажется, задевая все жизненно важные органы. затылок начинает неприятно зудеть, а в голове набатом гудит один и тот же вопрос — «серьёзно, хан?». чанбина немного мутит от духоты в кабинете, а ещё от одних и тех же сцен каждое утро за передней партой. чанбину немного обидно, ведь словарный запас всех кавалеров джисона ограничивается односложными предложениями по типу «ты милый», «такой красивый», «хочу познакомиться поближе», но даже так хан всегда искренне смущается, наверное, не понимая, что достоин комплиментов и признаний намного лучше этих. а ещё чанбину совсем чуть-чуть завидно. у кого-то же хватает смелости подойти к сону. вообще, бин по натуре глубокий романтик, просто прежде поводов узнать об этом не было. в младших классах он о влюблённости даже не слышал, в средних больше был занят подростковыми проблемами и самоосознанием. но вот они старшие классы, а вместе с ними милый щекастый паренёк и открытие в себе жуткой закомплексованности. возможно, именно поэтому хан всё ещё ни сном, ни духом о каких-то там чувствах со чанбина. да и что за шутка такая — чувства со чанбина? для всех он мрачный, крутой и суровый, в одно время даже думали, что вечерами он ходит в подпольные клубы и читает там совсем не детский рэп. бин, честно, без понятия, откуда это пошло. нет, он, конечно, может зачитать немного из аутсайдера*, но выступлениям в сомнительных клубах всё же больше предпочитает кровать и здоровый сон. «на самом деле, я даже не знаю, как описать всё то, что испытываю к тебе. это очень странные, непонятные и необъяснимые чувства… я люблю тебя. но этих слов мало, чтобы по-настоящему выразить мои эмоции» — 24.10 «знаешь, если бы у меня была возможность, я бы каждый день благодарил тебя за то, что ты есть» — 09.12 «ты не просто мой… краш. одно это слово не вместит всё, что я испытываю к тебе» — 03.02 чанбин тяжело вздыхает, перечитывая свои старые записки. все они были написаны на день (а то и на два) раньше указанной на них даты, ведь по плану со давно должен был отдать их хану, да так, чтобы красиво, поэтому день икс каждый раз назначался на число позже. мозг начинает кипеть, стыд обжигает лёгкие — бин устал быть слабым. кучки идиотов (по скромному мнению самого бина) ежедневно одаривали сона своим низкокачественным флиртом, от которого, если и появлялось какое-то желание, то только закрыть уши и промыть глаза. голова с глухим стуком падает на парту. больно, конечно, ведь чанбин в очередной раз не рассчитал с силой самобичевания. «я должен сделать это» — лениво выпрямляясь, он полез в портфель за чёрной гелевой ручкой. это его личное правило — только чёрная, только гелевая. эстетично немного. и почему-то добавляет уверенности в себе. рука зависла над чистым листом. а что, собственно, писать? у со не осталось слов. одни чувства-чувства-чувства. перевести их в слова и не потерять половину — очень сложно. ручка начинает неуверенно выводить буквы, переходящие в слоги, предложения, эмоции. проходит без малого десять минут, но у чанбина из-под руки уходит целая вселенная. его вселенная. он и дышит, кажется, через раз, и то — с большой натяжкой. взгляд медленно скользит с листа вверх. джисон внимательно слушает учителя, время от времени записывая что-то в тетрадь. наверное, красивым почерком... нет. однозначно красивым почерком. бин тушуется. глаза возвращаются к свежим строчкам. «честно, я не очень хорош в астрономии. а ещё мне кажется, ты меня совсем не замечаешь. но я знаю, что во вселенной бесконечное множество галактик. хоть и пишут, что их около двух триллионов, для нас это всё равно остаётся бесконечным множеством. меня зовут со чанбин, мне шестнадцать лет, я сижу позади тебя и пишу признания в любви. чёрной гелевой ручкой. потому что эстетично. знаешь, галактик много, но я почему-то выбрал только одну. хотя нет, забудь об этом. галактика это мелочь. галактика — твой звонкий смех. твои пухлые щёки. твои пушистые волосы. как это вместе называется? наверное, вселенная. но мне не нравится это слово. слишком вычурное. больше подойдёт _всё_. да. ты — это _всё_. ты — _всё_. моё личное _всё_. надеюсь, ты простишь мне мою слащавость. как оказалось, я просто романтик. романтик с чёрными разводами на руках. всё-таки гелевые ручки — маленькое зло. и я люблю тебя» взгляд опять возвращается к джисону. вот он, так близко — протяни руку и отдай ему своё грёбанное сердце признание. чанбин устало трёт переносицу. рука выводит кривое число пятницы. два дня. переживёт. он опять струсил.

***

холодные капли стекают по лицу, попадают за шиворот, оседают мутными пятнами на жёлтом тетрадном листе. это письмо джисона. его джисона. джисона, которого больше нет. чанбин никогда не назовёт это прощальной запиской (потому что, чёрт возьми, почерк у хана действительно красивый). в голове пусто. все «зачем?» и «почему?» он уже нашёл на листе. хан любил. сильно, до беспамятства. но невзаимно. точнее сказать, он думал, что невзаимно. ведь смелости признаться у него не было. и, как он сам написал, никогда бы и не появилось. а любовь — это болезнь. она поедала его изнутри, высасывая все краски из повседневности. выход пришёл в голову неожиданно: нет жизни — нет проблем. в конце хан писал о том, как ему страшно. в конце вместо точки предложение закончила капля крови. теперь его запястья украшают цветы в гробу. родителям было стыдно показывать руки сына-суицидника. имя своей любви джисон так и не назвал. со не хочет знать. если это не он — будет больно. если он — в сто раз больнее. ему не стыдно перед родителями сона за то, что украл письмо. ему не стыдно перед собственной мамой за то, что сбежал.       чанбину больше не страшно признаваться в своих чувствах. чанбин хочет умереть.