Покушение
5 января 2020 г. в 01:12
Среди всех прихотей короля, которые взбредали ему в голову, больше всего Ришелье не любил охоту и своеобразные пикники, на которые Людовик выходил на целый день. И ладно бы, если бы он делал это сам с кучкой придворных, так нередко этот капризный ребёнок требовал, чтобы в его свите также присутствовал и премьер-министр.
Не то чтобы Ришелье не любил природу. Однако бесцельному и абсолютно бессмысленному времяпровождению под открытым небом он предпочитал привычный полумрак собственного кабинета. А ещё… Ещё к длительным выездным прогулкам у кардинала было несколько настороженное отношение потому, что в это время и королевская чета, и вся её свита были особенно уязвимы.
Размышляя о подобных вещах, Ришелье опёрся локтем о небольшой выступ окна кареты и, подпирая рукой подбородок, устремил взгляд наружу. Чуть поодаль от неё, сидя верхом, ехал Тревиль, которого Людовик, почему-то, особенно желал видеть именно на этой прогулке.
Жан де Тревиль был прославленным, уважаемым воином, закалённым в боях солдатом, а также капитаном едва-едва созданных королевских мушкетёров. Ещё он был заклятым соперником кардинала и, по совместительству, его любовником, о чём, естественно, не знала ни одна живая душа. Глядя на него и скользя изучающим взглядом по его фигуре, Ришелье чувствовал себя чуточку спокойней, ощущая, как привычная параноидальная тревожность ненадолго отходит в тень.
Но не покидает вечно тревожащуюся душу насовсем.
Тревиль, однако, как обычно оплот спокойствия и уверенности. Воин, что вечно стоит начеку, никогда не дремлет и всегда готов отдать свою жизнь за страну и короля.
«Надеюсь, в ближайшее время это не понадобится», — однажды ворчит Ришелье, на что ответом ему служит лишь тихий усталый смех.
Не то чтобы Тревиль был в восторге от внезапных спонтанных прихотей короля. Одна такая уже тяжёлым грузом висела на его плечах, отзываясь непроходящей головной болью и, кажется, неразрешимым вопросом, где взять толковых и достойных людей. Королевские мушкетёры… Было бы ещё и неплохо узнать, а в чём же заключается их главная функция и смысл.
Тревиль вздыхает, прикрывая глаза. Мало ему Его Величество работы подкинул, так теперь ещё и заставил сопровождать себя на прогулке, в которой, откровенно говоря, не было никакого смысла. Равно как и особой нужды, тем более в столь неспокойное время, когда на короля недавно было совершено покушение.
Перечить Людовику, впрочем, всегда было себе дороже. Почти детскому упрямству короля противостоять было весьма непросто, а потому легче было смириться с его желанием, чем пытаться убедить его в его нецелесообразности. Впрочем… им и без того сегодня повезло, что Его Величество утратил настроение охотиться и решил просто устроить пикник на свежем воздухе.
Когда королевская чета и её свита прибыла на место, лагерь уже был устроен. На столах уже стояли лёгкие закуски и вино, и король, утомлённый переездом, поспешил позвать придворных выпить с собой и вкусить плоды свежих фруктов, поданных на блюдах.
Королевская охрана тут же разместилась, охраняя покой короля и придворных; к ней также присоединился и Тревиль. Взглядом он провёл величественные фигуры короля и королевы, что шли, держась за руки, а следом за ними и высокую худую фигуру кардинала.
Отдых на природе был предсказуемо скучным. Королевская охрана, разморенная солнцем и теплом летнего дня, томилась от безделья, не зная, чем себя занять. Их упадническое настроение целиком и полностью разделял Тревиль, у которого не было желания ошиваться рядом с придворными. Королю, к счастью, пребывание капитана мушкетёров рядом со знатью не было столь принципиально, отчего тот мог предаваться праздному безделью в тени старого дуба.
Налетел лёгкий порыв ветра, всколыхнувший листья на деревьях. Зашуршала трава, однако её шуршание заставило Тревиля мгновенно скинуть с себя подкрадывающуюся леность и напрячься всем телом. Прищуриться, прислушиваясь, и положить руку на эфес покоящейся в ножнах шпаги.
Мелькнувшего в чистой зелени кустов коричневого пятна оказывается достаточно для того, чтобы умудрённый жизнью воин понял, что к королю пытается незаметно подкрасться враг. Пистолет быстрым отточенным движением ложится в руку, и профессионалу хватает одного выстрела, чтобы убить вражеского стрелка, только-только настроившего мушкет.
От звука выстрела вздрагивают все, а королевская охрана мгновенно схватывается на ноги. В то время как за выстрелом Тревиля начинают раздаваться выстрелы врагов.
— Защищайте короля! — капитан королевских мушкетёров пытается перекричать шум пальбы и крики выбежавших из засады заговорщиков — судя по одежде, из той же банды, что не так давно уже пыталась совершить нападение на Людовика.
Он обнажает шпагу, бросаясь в бой. Краем глаза замечает, как прежде чем к ним подбегают охранники, наперёд, к врагу, выходит Ришелье. Тревиль ругается тихо себе под нос, обезоруживая и закалывая нападающих на него, и мчится в сторону кардинала, не боясь выдать себя.
Впрочем, кардиналу его заступничество оказывается ненужным, но глаза Тревиля, меж тем, всё равно едва заметно округляются, и инстинкты берут верх над разумом. Тело двигается само по себе, не позволяя хозяину подумать о своих действиях. Воин лишь подаётся в сторону, собственным телом закрывая короля, на которого внезапно выскакивает со шпагой заговорщик, и острое лезвие впивается Тревилю под ключицу, пропарывая кожу и мышцы насквозь. Он рычит от боли сквозь плотно стиснутые зубы, сверкает яростью в глазах и крепко вцепляется в чужую руку, не давая самоубийце сбежать. Тот понимает, что это конец, дёргается судорожно, пытаясь уйти, но чужая рука держит крепко.
В то время как чужая шпага вонзается наверняка, не оставляя глупцу ни малейшего шанса.
За ним следом на короля и его единственного защитника налетают другие головорезы, и у Тревиля нет времени на своё ранение. Он лишь успевает резким движением вытащить застрявшую в ране шпагу, отбросив её в сторону, и ринуться в бой, успешно блокируя вражеский выпад, нацеленный ему в глаза.
— Защищайте короля! — Тревиль гаркает вновь, перекрикивая звон металла, обращаясь к королевской охране, которая обступает монаршую чету тесным полукругом. Сам он при этом не прекращает бой, наповал сражая очередного смертника.
Заговорщики, и без того плохо организованные, явно не ожидают такого яростного сопротивления, оказанного, тем более, практически лишь одним человеком. Часть из них оказывается убитой, а часть предпочитает сбежать подальше, хоть это и оказывается абсолютно гиблым делом. Тревиль провожает их спины слегка плывущим взглядом, и лишь когда опасность минует окончательно, наконец-то отпускает собственное тело.
Острая боль тут же ядом парализует мышцы, и мужчина с удивлением замечает, как неприятно к груди липнет влажная одежда. Вся она оказывается пропитанной кровью, и ноги бесстрашного воина слабеют. Голова становится тяжёлой и словно налитой свинцом, а перед глазами всё мутнеет и кружится. Слабость накатывает сокрушительными волнами, и Тревиль понимает, что ноги отказываются его держать совершенно…
Когда банда неотёсанных разбойников внезапно нападает на королевский летний лагерь, Ришелье выставляет себя на первый план, таким образом, в случае необходимости выигрывая хоть немного времени для оставшейся за спиной королевской четы. Делает он это, разумеется, вовсе не потому, что хочет выставить себя героем, а потому, что грызня за французский трон в случае гибели короля или королевы, или их обоих, Франции сейчас вот совсем некстати. На его самопожертвование, однако, никто не обращает ровным счётом никакого внимания, так как в бой мгновенно пытается вступить королевская стража и Тревиль.
Опытный воин, Тревиль стоит многих солдат, и он один уж тем более неровня кучке неорганизованных бандитов, возомнивших себя армией избавления. Ришелье даже почти расслабляется, наблюдая за тем, как ловко тот орудует шпагой, разоружая и убивая сразу двоих.
Впрочем, расслабляется он явно ненадолго, против воли затаивая дыхание, когда видит, как на короля, внезапно оставшегося совсем без защиты, бежит один из заговорщиков, целясь ему в грудь. Тревиль, к счастью для Людовика и Франции в целом, замечает это и сам подаётся в сторону. Лезвие шпаги вонзается ему чуть левее правого плеча, чуть ниже ключицы, но Тревиль, кажется, этого даже не замечает, захваченный жаром сражения. Лишь вытаскивает застрявшее в ране оружие и бросается обратно в бой, не обращая внимания на растекающееся по светлому камзолу багровое пятно.
Кардинал впивается в фигуру сражающегося мужчины цепким пристальным взглядом. Следит за ним, кажется, даже не мигая, сам не замечая, как его собственное тело напрягается, словно оттянутая тетива лука, с которой вот-вот сорвётся стремительная стрела. Ранение, судя по движениям и действиям Тревиля, оказывается не таким уж и страшным, как могло показаться, однако преследующая его потеря крови может стать для храброго солдата тем ещё непреодолимым препятствием.
Тревиль добивает своего последнего врага невдалеке от королевского шатра, куда венценосную чету и немногочисленных придворных, а также премьер-министра отводит охрана, так что Ришелье, следящий за сражающимся цепким взглядом, может ещё лучше разглядеть его. И увидеть, как в нездоровой бледности сошла с лица мужчины краска, а пятно на камзоле расползлось практически на всю грудь, обильно пропитав ткань. Тревиль пошатнулся, его ноги подогнулись, и ослабевшее тело подалось вперёд.
— Пропустите! — кардинал рыкнул, прорываясь мимо загородивших дорогу, растерянных стражников, и стремительной походкой приблизился к теряющему сознание мужчине. Успел поймать его, позволив завалиться на собственное плечо, до того, как Тревиль грохнулся наземь.
— Спасибо, — тот выдыхает почти беззвучно, расслабляясь в чужих руках, и глаза его закатываются, закрываясь.
Придерживая впавшего в беспамятство воина за плечи, Ришелье плавно опустился вместе с ним на корточки, осторожно переворачивая Тревиля на спину и укладывая на траву. Он дышал очень тихо, и его грудная клетка практически не вздымалась, отчего могло сложиться ошибочное впечатление о том, что капитан королевских мушкетёров мёртв.
— О Боже, кардинал! Он умер?! — бледностью лица подбежавший Людовик мало чем отличался от обескровленного Тревиля, и Ришелье, проворно и быстро, умелыми движениями, на которые, однако, к счастью, никто не обратил внимания, расстёгивающий куртку камзола, не отрывая напряжённый взгляд от вымокшей в крови одежды, отозвался с хладнокровным терпением:
— Нет, Ваше Величество, но он теряет много крови. Нужно закрыть рану, и чем скорее, тем лучше, — добравшись, наконец, до окрасившейся в алый нательной рубашки и разорвав её, открывая рану, кардинал всё-таки соизволил поднять глаза на короля.
Тот выглядел растерянным, но, к его чести, быстро сообразил, что необходимо делать. Не теряя королевской гордой осанки, вернулся к придворным, и Ришелье услышал отголосок приказа как можно скорее доставить в лагерь врача.
— Ох, Жан, я ведь тебе говорил, что рано или поздно твоё безрассудство сведёт тебя в могилу, — тихо проворчал себе под нос кардинал, худыми, но на удивление, сильными пальцами зажимая повреждённые сосуды, хоть так стараясь уменьшить кровопотерю раненого.
— Не дождёшься, старый змей, — тихим слабым голосом, сопровождая слова хриплым смешком, едва ворочающимся языком откликнулся Тревиль. — Если я и отправлюсь к праотцам, то только после тебя, — Ришелье недовольно фыркнул, мазнув по чужому скривившемуся от боли лицу обеспокоенным взглядом.
— Я отправил за доктором самого быстрого гонца, — как всегда требовательным голосом в тихую беседу ворвался Людовик. — Тревиль ведь сможет дождаться его? — голос короля предательски дрогнул, и он с мольбой посмотрел на кардинала.
— Ему повезло, что некогда в семинарии помимо богословья я немного интересовался медициной и анатомией, — согласно ответил Ришелье. — Я сделаю всё, чтобы не расстраивать Ваше Величество и уберечь вашего безрассудно храброго, — на этих словах кардинал намерено изогнул губы в ироничной усмешке, — защитника от скорой встречи с Господом, — лицо Людовика же заметно просветлело, и он улыбнулся.
— Я знал, что всегда могу положиться на вас, кардинал, — довольно изрёк король, а после снова развернулся, удаляясь в своё шатро и оставляя Ришелье один на один с Тревилем.
Капитан, меж тем, обессиленный, снова впал в беспамятство. Кардиналу, всё ещё голыми руками зажимающему рану, всё-таки удалось таким образом приостановить кровотечение. Так они и просидели до появления лучшего придворного врача, который, удостоив невозмутимого кардинала удивлённым взглядом, тут же принялся латать рану Тревиля.
— Я всегда знал, кардинал, — пока доктор вместе со слугами хлопотали над раненным, хитро прищурившись, довольно изрёк король, — что вы не настолько бесчувственны, как хотите казаться.
— Мне льстит ваша похвала, Ваше Величество, — показательно небрежным тоном отозвался на это Ришелье. — Но уверяю вас, я действовал исключительно из интересов Франции. Было бы весьма глупо разбрасываться такими, пусть и безрассудными, людьми. Тем более сейчас, когда мы на пороге войны с Испанией. Толковые командиры нашей армии не помешают, да и… У меня нет никакого желания искать подходящую кандидатуру, что смогла бы возглавить не так давно созданный вами мушкетёрский полк.
— И всё же нет, — когда кардинал замолчал, лукаво посмеялся Людовик, — вы удивительно циничный прагматик. Извините, что я в вас так сильно заблуждался, — и явно довольный своей шуткой, король отошёл от кардинала, оставляя его одного.
Ришелье прикрыл глаза и нервно усмехнулся. Да, пусть видит в нём чёрствого, холодного и бессердечного прагматика — так будет лучше для всех. А дрожащие окровавленные руки, которые кардинал пытался отмыть в принесённом тазе с водой, на самом деле вовсе ничего не значат.
И страшная кара постигнет того, кто посмеет подумать иначе.