Я думаю, это — знак Солнечные зайчики в наших глазах Как зеркальные отражения Когда мы целуемся, они идеально сходятся. И я допускаю тот факт, Что Бог сам создал нас так, Чтобы мы подошли друг другу. Словно кусочки головоломки.
Such Great Heights, the Postal Service
Гарри думает об этом всё лето. Каждый раз, когда он закрывает глаза, то возвращается в этот момент: чёрные тени и монотонные шаги, длинные бледные пальцы, сжимающие его палочку, и мерцающие буквы, грациозно появляющиеся в воздухе. В течение очень долгого времени Гарри не знал, что означают имена. Он проснулся утром своего седьмого дня рождения, и они были там; красные, как кровь буквы, которые ещё больше заклеймили его, как урода в глазах его тёти и дяди. Не то чтобы им когда-либо требовалось много причин для этого. Гарри навсегда запомнит, как глаза его тёти наполнились ледяной ненавистью, когда его волосы отросли за ночь после стрижки. Чем меньше было сказано о таких инцидентах, тем лучше. А теперь появились имена, проникшие во все клеточки его существа. Петуния, когда увидела надписи, стала совершенно белой. Вернон, наоборот, приобрёл странный пятнистый оттенок сливы. Они оба провели следующие несколько часов, крича на него, и его день рождения прошёл в неясной ругани, обжигающе горячей воде и злобной чистке. Когда им, наконец, надоели попытки стереть надписи с его кожи, Гарри был брошен в свой чулан в слезах, запястья были покрыты синяками и царапинами, красные имена всё ещё находились на его коже, как свежие шрамы. Он провёл остаток того душного лета в свитере Дадли с длинными рукавами, с нетерпением ожидая зимы. Однажды, когда он был ещё намного младше, Гарри хотел спасения, но вскоре он научился не тратить свои желания на вещи, которые никогда не сбудутся. Вместо этого он хотел получить доступное, неизбежное облегчение более прохладной погоды, и в конце концов оно наступило, хотя и не достаточно скоро, чтобы предотвратить новые слухи, появившиеся на школьном дворе, или вопросы от его нового учителя. Расспросы прекратились после родительского вечера, учитель Гарри настороженно смотрел на него с холодом в глазах на следующее утро. Как и многое в жизни Дурслей, в этом не было ничего удивительного. К тому времени, когда Гарри получил письмо из Хогвартса, он уже привык страдать от жары. Мешковатые рукава свисали у него с рук, скрывая его тайну. Благодаря школьной одежде прятать запястья было так же легко, как и в рубашках Дадли. Имена были его частью так долго, что он даже не задумывался, что они могут иметь какое-то отношение к магии. Только в ночь приветственного пира, когда на нём задержались определённые глаза, глубокие и тёмные, когда он услышал то самое имя, Гарри понял, что это как-то связано с магией. Но все надежды на ответы, которые сильно возросли в ту ночь, быстро исчезли от острых, как бритва, слов в мрачном свете классной комнаты. Гарри решил тогда вообще не думать об именах; ничего хорошего из этого не выйдет. Но он не может перестать думать об этих надписях. Каждое утро первое, на что он смотрит, — это его запястья и багровые буквы, которые скользят по его смуглой коже. Он воображает, что может видеть пульс своей крови, движущийся под буквами, и когда он не может больше смотреть на них, то сгибает запястья, скрывая имена в складках тонкой плоти и тени своих ладоней. — Имя твоей родственной души и твоего величайшего врага, — пробормотал им Рон с красными щеками, однажды утром вскоре после того первого злополучного праздника Хэллоуина. Гермиона спрашивала о «татуировках на его руках» так неуместно и глупо, что Рон шикнул на неё, попросив помолчать, Гарри внезапно понял, что, возможно, ему следовало задать Рону больше вопросов. Две пары заинтересованных глаз просили Рона дать ответ, тот неловко поёжился в кресле, поняв, что ни Гарри, ни Гермиона не собираются отпускать его без дальнейших объяснений. — Говорить об этом действительно не принято, — сказал неуверенно Рон. — Это форма магии гадания. Знаете, предсказание будущего — слишком неточно, но заклинание Par Animo намного мощнее и глубже. Это… мама говорит, что это обязательно. Оно такое же сильное, как истинное пророчество. — Я никогда не слышала об этом заклинании! — прошипела Гермиона, по мнению Гарри, явно опровергнутая мыслью, что что-то столь важное было оставлено вне книги История Хогвартса. — Это действительно так! Мама и папа сказали, что они наложили это заклятие на всех нас, но Билл единственный, на ком оно действительно сработало. Едва ли кто-то беспокоится об этом, кроме старых чистокровных семей, потому что это традиция. Гарри, я удивлён, что твои мама и папа тоже наложили на тебя это заклятие. — Рон немного дрогнул, покосившись на Гарри. — Традиционно метки скрывают браслетами. Если ты этого не сделал, то это считается невежеством. Гарри покраснел от этой информации, и потянул руки немного дальше в ниши своих одежд. — Ты мог бы сказать! — Ну, это грубо, лезть не в свое дело, не так ли? — Рон выглядел обиженным. — Кроме того, ты держишь имена довольно прикрытыми даже без браслетов. Я подумал, может быть, у тебя была веская причина. Его единственной причиной было преднамеренное невежество, которое внезапно показалось ему не такой уж веской причиной, как должно было казаться. Слово «Соулмейт» ощущалось как тяжёлый камень на его груди. Они с Гермионой провели неделю в библиотеке, изучая всё, что могли найти о заклинании Par Animo. Когда он вернулся к Дурслям тем летом, то был вооружен всей информацией, которую библиотека Хогвартса могла предложить об отметках родственных душ, и двумя широкими чёрными кожаными ремешками, которые плотно прилегали к его запястьям. Когда те увидели браслеты, у его дяди и двоюродного брата было несколько глупых комментариев о мальчиках, носящих украшения. Если бы кто-то из них знал правду, стоящую за именами, это могло бы стоить Гарри больше, чем просто какие-то издёвки, но впервые за почти двенадцать лет удача не обошла его стороной, и его родственники провели большую часть лета, игнорируя его. Воспользовавшись своей удачей, Гарри провёл всё лето, углубляясь в собственные мысли, так как он освободился от тайны Николаса Фламеля и философского камня. Он думал о Волан-де-Морте. Гарри думал о том, что он технически убийца, хоть и старался не думать о том, как Квиррелл сгорел от его прикосновения. Он также старался не фокусироваться на именах. До Хогвартса это было просто странно — два необычных имени. Двое мужчин, которых он никогда не встречал и никогда не слышал о них, имена, которые казались почти выдуманными, кровоточили на его теле. И когда он встретил одного из мужчин, имя которого носил на своём запястье, всё стало ещё страннее. Даже когда Рон дал ему ключ к ответам… тогда это было намного более чёрно-белым. Тогда Гарри казалось настолько очевидным, что Северус Снейп был его главным врагом. Снейп не был тем, кто проклинал его метлу во время матча по квиддичу, но это вряд ли оправдывало любые другие его преступления против Гарри, начиная с самого первого момента, когда он зашёл в класс зелий. Не говоря уже о том, что Снейп был так стар. Конечно, его родственная душа была бы ближе к его возрасту. И Снейп был безобразен, напоминал себе Гарри в те моменты, когда он не мог не думать, что существует вероятность того, что Снейп может не быть его врагом… Дамблдор доверяет Снейпу, подчеркивал это тихий голос в его голове. Но Дамблдор доверял и Квирреллу, и посмотрите, к чему это привело. Нет, не надо думать об этом. Гарри не мог найти в себе такой же ненависти к Снейпу, какой он ненавидел Волан-де-Морта. Это было странно. Снейп был жесток и бесконечно плевался оскорблениями, он отличался вопиющим фаворитизмом и кривыми зубами, у него была желтоватая кожа и крючковатый нос. Если несправедливость, с которой он относился к Гарри и его друзьям, похоже, не улавливалась и не зудела под его кожей, возможно, это было только потому, что он теперь ждал чего-то более худшего. Поэтому вместо этого он задумался об имени на своем другом запястье. Ему ещё не приходилось встречаться с именем Тома Риддла.◇
Гарри закрывает глаза, наблюдая, как буквы перестраиваются в его памяти. Том Марволо Риддл. Я лорд Волан-де-Морт. Он хотел бы вернуться на двенадцать месяцев назад, думая, что Снейп его величайший враг, надеясь, что где-то найдется человек, который бы скрасил все пустые места его жизни, даже если он пока не знал, что это будет значить. На одном запястье у него имя человека, который убил его родителей, который пытался убить его, прежде чем Гарри даже смог нормально ходить. С другой стороны — человек, который полностью его ненавидит, который огрызается, насмехается и хмурится, который достаточно взрослый, чтобы стать его отцом, и уродливый, злой и желчный. На одном запястье — имя его величайшего врага, а на другом — его родственная душа. «Я уже должен был привыкнуть, что у меня не может быть ничего хорошего», думает Гарри. Обнаружение дневника было ледяным шоком для Гарри. — Т. Марволо Риддл был награждён за заслуги перед школой пятьдесят лет назад, — прочитал Рон, и у Гарри скрутило живот. — Может быть, это дальний родственник, — спокойно сказала Гермиона, как только Гарри нерешительно показал им имя на запястье. (Нет, не то имя. Определённо, не то, они не поймут. Лучше, если бы он подразумевал, что Том Риддл может быть его родственной душой или врагом, лучше притвориться, что имени желчного профессора нет на его запястье.) Гарри не мог решить, стоит ли надеяться или впадать в отчаяние. В течение нескольких недель он медленно пролистывал пустые, немного влажные страницы и размышлял о человеке, которому принадлежал дневник. Его пальцы тщательно проследили нечёткое имя на первой странице, когда он пытался решить, соответствует ли почерк его знаку соулмейта. Когда инцидент в день святого Валентина, наконец, дал ему понять истинную природу дневника, и Гарри погрузился в память Тома Риддла, было странно видеть это красивое лицо, эти тёмные глаза и думать, что этот человек был где-то в мире, на пятьдесят лет старше. Возможно с собственным именем Гарри на своём запястье. Он пытался представить его старше, когда они бродили по коридорам Хогвартса, пытался вообразить седые прожилки в тёмных волосах и гусиные лапки в уголках глаз. К тому времени, когда Том прыгнул за угол, чтобы противостоять Хагриду, внутренности Гарри были стянуты тугим узлом. «Где-то», подумал он, «есть кто-то только для меня». Это была недолгая фантазия, которая в течение нескольких минут рушилась вокруг него в Тайной комнате. Я лорд Волан-де-Морт. Снова и снова слова освещали пелену в его глазах в тишине гриффиндорской спальни. Вскоре дневник был уничтожен… Гарри освободил Добби, и сквозь хаос конца года едва ли настал момент всё обдумать. Гарри считал, что в любом случае есть над чем подумать — в его руках было счастье, и оно ускользнуло, ничего нового. Теперь, вернувшись к Дурслям, Гарри тонет в разочаровании. Каждый раз, когда он закрывает глаза, то считает, что Волан-де-Морт был его родственной душой. Каждый раз, когда он открывает глаза, то видит своё другое запястье: Северус Снейп. Северус Снейп. Северус Снейп. Буквы пульсируют в такт с его сердцебиением. Неправильно. Слово пронзает его разум, словно головная боль. Неправильно. Неправильно. Неправильно. Просто мысль об этом вызывает у него тошноту. Неправильно, думает он. Но это правда; это неизбежно. Гарри проводит день, просматривая старый школьный словарь, который Дадли даже не удосужился открыть. Он ищет все синонимы, которые может найти для невозможного.Невозможно — нареч. Невозможно быть рассмотренным. Немыслимо. Недостижимо. Непреодолимо. Безнадежно. Нежелательно. Неприятно. Трудно. Неуправляемо. Нелепо. Абсурдно. Несостоятельно. Невообразимо.
Единственное, чего не хватает, — это изображения Северуса Снейпа, профессора зелий, хмурого и язвительного, вставленного в текст. Дамблдор доверяет Снейпу, говорит тихий голос в голове. И удар мыслей Гарри меняет ритм. Что если, что если, что если. Ему едва исполнилось тринадцать лет, и единственная его идея о родственных душах исходит из пыльных библиотечных книг и грязных мыльных опер, которые его тетя смотрит в любое время, когда Вернона и Дадли нет дома. Идея влюбленности не так привлекательна, как идея просто быть любимым, но мысль, что Снейп рассматривает его в любой из этих вещей, смешна. И Гарри не уверен, что он хотел бы, чтобы его любил кто-то, кто так бессердечен, как Снейп. Что если, что если, шепчут его мысли снова и снова в течение лета. Возможно, что на запястьях Снейпа нет имени Гарри. Что это меняет, если это действительно так? Гарри никогда не подходил к Снейпу, никогда не спрашивал его, знает ли он, и никогда не имел смелости сказать человеку: — Ты моя родственная душа. — Он не может представить, что эта новость превратит его дикого профессора зелий в кого-то доброго и любящего. Но он задаётся вопросом. Что, если. Во время третьего года обучения Гарри осознает, что не может больше выносить этот вопрос. Появился ещё один убийца, который хочет его смерти, и, хотя это только октябрь, Гарри боится того, что произойдёт, когда наступит лето, и у него не будет другого выбора, кроме как вернуться в дом Дурслей. У Вернона хорошая память. Гарри не думает, что что-то изменится, но в нём вспыхивает отчаянная надежда. Он ухватывается за любую причину, которую может найти, чтобы поставить одну ногу перед другой. Ему едва тринадцать, и он устал. Его разум говорит, что «соулмейты» не будут иметь значения для такого человека, как Северус Снейп, что идея этого не будет сдавливать его грудную клетку, как это происходит у Гарри. Но Гарри стоит в классе Снейпа, когда другие ученики выходят из него. Он стоит с почти обнаженными запястьями и грохочущим сердцем в ушах. Его руки сжаты в кулаки по бокам, он ждёт, пока Снейп обратит на него внимание. Он уже опаздывал на Прорицание, когда этот тёмный взгляд начинает хладнокровно скользить по нему, и, хотя Гарри ожидал этого, его живот всё равно переворачивается и изгибается от насмешки, которой его наградил профессор. Гарри отводит взгляд. — Минус пять баллов за невнимательность, Поттер. Урок закончился десять минут назад. Разве вы не должны быть где-то ещё? Кулаки Гарри сжимаются и разжимаются в отчаянии, и он молча кивает головой, мысли безуспешно пытаются устроиться в его уме. Гарри как-то забыл, что он хотел поговорить со Снейпом, что он хотел произнести слова, в которые ему самому всё ещё трудно поверить. Гарри как-то забыл, что Снейп — не что иное, как желчный профессор зельеварения, и, конечно, Снейп с радостью готов снять очки только за само присутствие Гарри в его кабинете. — Мистер Поттер, — слова не что иное, как ледяной ком, накрывающий с ног до головы, поскольку Гарри всё ещё не покинул класс при явном намёке. — Возможно, я не достаточно ясно выразился. Ваше постоянное присутствие в моём классе является необязательным и даже нежелательным. Уходите. — М-Мне нужно поговорить с вами, профессор. — Гарри удаётся выговорить слова с меньшим заиканием, чем он думал, но они встретили резкий насмешливый звук. — Ничто из того, что вы хотите сказать, не интересует меня, Поттер. Убирайтесь. Гарри качает головой, всё ещё не решаясь встретиться взглядом со Снейпом. — Пожалуйста, сэр, мне нужно… В его словах проникает резкий скрежет ножек стула, и тут же следует стук каблуков по каменному полу, звенящий в ушах Гарри с такой пугающей неожиданностью, что у него почти кружится голова. Снейп не собирается позволять ему говорить, но Гарри твёрдо уверен, что он не может этого допустить. Твёрдые кончики пальцев сжимаются на его плече, но прежде, чем Снейп сможет сделать что-то большее, чем просто сжать руку, Гарри протягивает запястья между ними, его рукава мантии скользят назад, обнажая имена, которые он прятал в течение почти шести лет. Проходит мгновение, потом ещё, и рука на его плече ослабевает, прикосновение меняется от гневного к чему-то другому. Гарри собирает каждую унцию храбрости Гриффиндора, которой он обладает, чтобы поднять свой взгляд на Снейпа. Человек перед ним выглядит поражённым, в его глазах скользит множество разных эмоций. Гарри мог бы поклясться, что был уверен, что его ненавистный Мастер зелий не мог испытать таких ярких эмоций. За исключением улик, находящихся перед ним, поднимая руку, чтобы дотронуться до кривой «С» на запястье Гарри, кончик пальца аккуратно обводит каждую букву по очереди. Гарри чувствует мурашки на руках и борется с желанием содрогнуться при прикосновении. Большой палец Снейпа упирается в его пульс ещё на одно мгновение, и взгляд Гарри перемещается по его лицу, рассматривая внезапную усталость в глазах Снейпа. Гарри точно не ожидал увидеть эту странную человеческую версию Снейпа, даже не верил, что она вообще существует. — Судьба жестоко с вами обошлась, мистер Поттер. — Слова звучат мягко, самая близкая вещь к доброте, которую Гарри когда-либо слышал от Снейпа. Он сдвигается, беспомощно наклоняясь ближе, хотя, оглядываясь на этот момент спустя часы, дни, недели, он не сможет объяснить, о чём думает. Гарри даже немного боится, что захочет обнять Снейпа. В коридоре раздается звук захлопывающейся двери, и Гарри, словно в замедленной съёмке, наблюдает, как этот странный человек, кажется, прячется за привычный жестокий взгляд профессора зелий. Рука на его плече снова превращается в когтистую лапу, и его дёргают вперёд, твёрдо проталкивая через дверь классной комнаты. Его ранец и школьные учебники мгновенно врезаются в дальнюю стену коридора, и дверь захлопывается с характерным щелчком. Внутри классной комнаты слышится несколько громких ударов, и только когда они прекращаются, Гарри собирает свои вещи и тащится прочь в оцепенении. Ничего не меняется. Язык Снейпа так же чертовски ядовит, как и всегда. Он поражает сарказмом при каждой возможности и уверен, что не сможет снова оказаться один на один с Гарри, несмотря на все усилия мальчишки. Ничего не меняется, но Гарри не может не удивляться. Теперь он смотрит на Снейпа, когда думает, что его никто не поймает. В большинстве дней память о том тихом незнакомце, похоже, исходила исключительно из его воображения, но однажды, в тихие мгновения, когда студенты выходили из кабинета зельеварения, он ловит взгляд Снейпа и что-то там, кажется, почти мерцает. Часы и недели проходят. Контроль Снейпа безупречен. Ничего не меняется. Вспышка зелёного света и Седрик падает замертво, Гарри плачет над его телом со всхлипами, которые проходят сквозь него, как электрические разряды. Если бы он был быстрее. Сириус падает в Арку смерти, и Гарри превращает свои слёзы в ярость. Он уничтожает каждую хрупкую вещь, которую может найти в кабинете Дамблдора, потому что он не может уничтожить себя. Если бы он был умнее. Дамблдор падает с Астрономической башни, и глаза Снейпа вспыхивают зелёным светом его заклинания. Непростительные вещи вылетают изо рта Гарри и рушатся под тяжестью его слабости. Если бы он только умел ненавидеть. У него нет родственной души, у него есть имена двух людей, которых он ненавидит и которые ненавидят его в ответ. Это Гарри Поттер, мальчик с ненавистью, выжженной в его жилах, и он не может справиться ни с одним убийственным проклятием. Всё меняется. Гарри проводит год, живя в палатке. Он заново распознает значение холода и голода каждый раз, как просыпается утром. Он снова и снова задаётся вопросом, как Гермиона и Рон всё ещё могут держаться, но ярость всё же прожигает его, когда Рон решает покинуть их. Он жалко благодарен вернувшемуся Рону за ощущение сосулек в их мокрых волосах, когда они крепко обнимаются. Его гнев разгорается в тлеющих осколках медальона Слизерина, и он цепляется за воспоминание о серебристой лани, которая провела его через лес, когда темнота угрожала снова сокрушить его.◇
Он находит своего соулмейта в середине войны. Снейп истекает кровью на пыльном полу Визжащей Хижины, и Гарри тратит драгоценные секунды, пытаясь зажать рваную рану на его горле. Пальцы Гарри покрываются тёмной кровью, прежде чем он замечает слёзы, медленно вытекающие из глаз Снейпа. — Возьми… их. — Серебристые пряди — это первое, что дал ему соулмейт. Гарри отчаянно боится, что они будут последними. Пальцы Снейпа удивительно плотно сжимаются вокруг запястья Гарри, там, где собственное имя Северуса скрыто под чёрным рукавом. — Возьми их. Гарри почти нащупывает колбочку, которую ему дала Гермиона. Его руки дрожат, он пытается собрать воспоминания так быстро, как только может. Снейп ослабевает. — Они там, собрал! Сейчас мы можем доставить вас в-в лазарет. — Посмотри…на…меня. — Голос едва можно услышать. Гарри поднимает взгляд. Это самая жестокая вещь, о которой Снейп когда-либо просил его. Гарри отчаянно кричит, когда эти узкие, почти прозрачные пальцы ослабевают и падают с его запястья. — Нет! Нет, нет, нет! Холодный голос Волан-де-Морта вторгается в его отрицания, но Гарри не слышит слов, ничего не слышит, но посмотри на меня, посмотри на меня, выбивает безумный ритм через весь его разум. — Гарри. Гарри. — Сейчас голос Гермионы как всегда практичен. — Гарри, мы должны идти. — Нет, я не оставлю его здесь! — Гарри не может понять, как он принял это чувство за ненависть, когда оно намного хуже него. — Мы больше ничего не можем сделать! — она кажется сбитой с толку отказом Гарри, протягивая руку, чтобы убедить его. Гарри дёргается назад. — Он моя родственная душа! Может быть ещё можно что-то сделать… Я не могу оставить его здесь! Д-Должно быть заклинание! Ты ведьма или нет?! — Гарри кричит это обвинительно, но он совершенно не знает, кого обвиняет. Что-то тёплое и мокрое пролилось на его щеки. Гарри думает, что это должна быть кровь, что где-то должна быть рана, раз он чувствует такую боль. Гермиона смотрит на него широко раскрытыми слезящимися глазами. Всё меняется.◇
Гарри смотрит в серебристую воду омута памяти. Воспоминания сейчас важны, говорит он себе. На вкус слова напоминают ложь, задерживающуюся комом в глубине его горла, но он знает, что должен сделать это, что он должен знать, чем пожертвовал Снейп. Гарри наклоняется над омутом, и образы вихрем закрутились перед его глазами. Есть девушка, волосы цвета осенней листвы, переливающейся на солнце, а есть мальчик с глазами, похожими на чёрные омуты, и они друзья. Гарри наблюдает, как их дружба растёт и распадается, за исключением мимолётных моментов. Он наблюдает, как Снейп, которому нечего терять, поворачивается к Волан-де-Морту. Он наблюдает, как длинные холодные пальцы обвивают обнаженную руку Снейпа, а кончик палочки вдавливается в безупречную плоть. Он видит буквы на запястье Снейпа, слишком знакомые, и слышит радостное бормотание Риддла: — Это должно было быть, Северус. Моё имя написано на твоей душе. Гарри содрогается, размышляя о том, как всё могло пойти по-другому, кем мог быть Снейп, кем мог быть Том. Он наблюдает, как Снейп падает на колени перед Дамблдором и умоляет о жизни Лили, наблюдает, как Снейп признается в том, что он осудил их, Гарри задаётся вопросом, какой из этих моментов заложил основы человека, которого он видел только в мимолётных взглядах. Сцена перед ним снова меняется. Темнота и звуки плачущего ребенка. — Ма, ма, ма, ма, — задыхается между криками младенец, у Гарри нет опыта общения с детьми, но этот звук перехватывает дыхание в горле. В этих воплях есть боль, из-за которой сдавливает грудь. Дамблдор стоит у Снейпа за спиной и направляет Северуса к открытой двери, не оставляя Гарри выбора, кроме как следовать за ними. В очках Гарри не нужно времени, чтобы его глаза привыкли к тусклому свету, и он сразу узнаёт сцену, развернувшуюся перед ним. Он — ребёнок. Дамблдор и Снейп находятся в Годриковой Впадине, и у их ног рыжие волосы проливаются по полу как кровь. Гарри наблюдает, как Снейп дрожит, и, так или иначе, через мгновения они оба решительно смотрят вверх и пристально наблюдают за мобилью, вяло вращающейся над кроваткой. Дамблдор движется через периферийное зрение, и Гарри слышит тихий шорох окутывающего заклинания сквозь зазубренный шрам младенца, Гарри кричит, задыхаясь, чтобы попытаться вдохнуть. Он моргает от жжения в своих глазах. Крик возобновляется, а затем приближается, и Гарри, наконец, поворачивает голову, чтобы увидеть, как ребёнок сердито корчится в руках Дамблдора, изо всех сил пытаясь вырваться из его рук. — Ма, ма, МА! — лицо ребёнка красное, и каждый последующий крик, кажется, только становится громче, пока Снейп не двигается вперёд неясным очертанием, ловя малыша как раз перед тем, как тот выпадает из хватки Дамблдора. Внезапно в комнате раздаётся шокирующая тишина, когда Снейп неловко подносит ребенка к себе. Северус смотрит на младенца с чем-то вроде шока и смятения, удивляясь, полагает Гарри, внезапной тишине. Дамблдор кажется больше истощённым, чем удивлённым таким поворотом событий, и Гарри задаётся вопросом, не выглядел ли Дамблдор уставшим в прошлом году, когда тот провёл так много времени в болезни. — Доставь мальчика в Хогвартс, — серьёзно говорит он, наблюдая, как Снейп подносит ребенка ближе к нему. — Авроры скоро прибудут, и сегодня вечером ещё многое предстоит сделать. — Ма, — ребенок слёзно хныкает и прижимается лицом к горлу Снейпа, когда его выносят из комнаты. Всё вокруг снова начинает вращаться, и они снова в Хогвартсе — в кабинете директора. Младенец спит на коленях у Снейпа, опустив голову на ладонь. Гарри видит удивительно обнажённые запястья Снейпа, заключающие в объятия его детские плечи, и буквы, которые окрашивают их. Том Марволо Риддл. Гарри Джеймс Поттер. Тело Снейпа изогнуто вперёд, и океаны слёз молча капают с его щек на лицо ребенка. В тишине комнаты тихий мужчина, Северус, снова и снова шепчет. — Я обещаю. «Всё это время», думает Гарри и закрывает глаза от наступающих слез. Когда он снова открывает их — ребёнок исчезает, а Снейп сидит напротив Дамблдора, с жёсткой спиной и очень напряжённый. Гарри может видеть новые морщины на его лице, и он очерчивает их взглядом, слушая, как Дамблдор объясняет, что мальчик должен умереть. Гарри отстранённо слушает, как Снейп кричит на Дамблдора, наблюдает, как его Патронус, лань, скачет в кабинете директора школы, и много других моментов прошлого года проскальзывают в воспоминаниях Снейпа. Последнее воспоминание рассеивается, и Гарри выпрямляется, мучительно осознавая количество потерянного времени, что человек, которого он искал, всё время находился прямо перед ним, но он всегда был слишком слеп, чтобы увидеть. Рана в его груди снова рассыпается на щепки. Неудивительно, что Снейп так легко принял идею смерти, когда знал, что Гарри должен последовать за ним. Жестокость его родственной души продолжает достигать новых высот. Он задаётся вопросом, кто позаботится о том, чтобы вернуть Северуса, когда он уйдёт. Гарри делает прерывистый вдох, а затем выдох, зная, что должно быть сделано. Снитч в его кармане, кажется, на мгновение затрепетал, напоминая ему, что он не один. Гарри только надеется, что он будет прощён за это.◇
А потом он встретил смерть, как старого друга и пошёл с ней с удовольствием, и на равных они ушли из этой жизни.
◇
Есть что-то такое в просторах белоснежного лазарета, что говорит Гарри о новых начинаниях. Или, может быть, это из-за мужчины, который чудом выжил, не смотря на серьезность травмы, то, как его грудь неуклонно поднимается и опускается с каждым вдохом. От двери доносится шум, и Гарри неохотно отводит взгляд от Северуса, чтобы посмотреть, кто заглядывает в дверной проём. Гермиона Грейнджер, самая яркая ведьма своего возраста и причина, по которой Снейп лежит рядом с ним на кровати. Гарри улыбается ей немного беспомощно. Он никогда не сможет отблагодарить её в полной мере, хотя Гарри знает, что она никогда не попросит его ни о чём. Она улыбается ему и входит в комнату. — Как он? — Мадам Помфри говорит, что Северус должен скоро проснуться, но пройдет некоторое время, прежде чем он полностью исцелится. — Гарри хотел бы представить, что время будет потрачено на то, чтобы лучше узнать друг друга, но более реалистичны предположения в том, что время будет потрачено на споры друг с другом. Ничто в Снейпе никогда не было лёгким. — Это не должно было сработать. — Гермиона снова смотрит на него с таким печальным выражением лица, которое посещало Гарри снова и снова с тех пор, как Северуса вытащили из визжащей хижины. — Это не то, для чего предназначен Петрификус. — Это магия. — Гермиону всегда интересовало «почему», но Гарри был просто благодарен. Гермиона издаёт недовольный звук, но вздыхает через мгновение. У них был этот разговор три раза, и ответ Гарри не изменился. — Профессор МакГонагалл говорит, что ты должен прийти в Большой зал на обед. Мы не видели тебя уже несколько дней. — Я буду внизу, когда он проснётся. Не хочу, чтобы Северус был один. — Гермиона качает головой при его ответе, но слегка улыбается ему, не утруждая себя протестом. Этот разговор у них уже тоже был. — Я дам ей знать, — просто говорит она и снова оставляет Гарри наедине со Снейпом. Он возвращается к рассмотрению идеи новых начинаний, думает обо всём, что он хочет сказать, когда проснётся Северус. Мне жаль. Я не знал. Я так рад, что ты жив. Почти рассеянно прижимает кончики пальцев к руке Снейпа, учитывая аккуратно подстриженные ногти мужчины и их контраст с покусанными кончиками пальцев парня. Гарри задаётся вопросом, использует ли Снейп заклинание или маггловские инструменты, чтобы держать свои руки ухоженными. Человек в кровати тихо стонет, как будто догадавшись о нелепой траектории мыслей Гарри. — Я чувствую слишком сильную боль для мёртвого человека. — Это голос Снейпа, хриплый, но безошибочно узнаваемый, и глаза Гарри поднимаются вверх, чтобы встретить бездонную тьму его взгляда. — Ой. Ты проснулся. — Голос Гарри тревожно прерывается, а выражение лица Северуса превращается из досады в страх. — Глупый мальчишка, что случилось? — Гарри практически может видеть вопросы, сгущающиеся в глазах Снейпа, и он качает головой, потому что, не смотря на всё то, что он хотел сказать, у него есть только один ответ. Он осторожно обхватывает пальцами запястье Северуса, слегка касаясь кончиками пальцев его собственного имени, молча повторяя момент, которым он поделился с этим человеком много лет назад. — Судьба была к нам добра.