Spider in the Iron Cage

У них не было контракта. Питер полностью ему доверял, а Тони… А что Тони? Он просто был излишне внимателен к своему милому неопытному сабмиссиву, обходясь с ним настолько аккуратно, насколько их отношения вообще предполагали понятие «аккуратность». Собственно, именно отсутствие контракта вынудило его завести особый архив документов — небольшую матовую папку, куда он, Тони, вписывал показатели Питера от руки, дабы его заметки не отсвечивали нигде и никогда за пределами его спальни и мастерской. В этой же папке содержались милые и гениальные записи самого Питера. Этот парень — особенный. В первую очередь, он не человек. Будучи любовником чертового мутанта, нужно иметь представление о его ином мировосприятии. Высокая выносливость, способность к ускоренной регенерации и высокий болевой порог — это классно, но все херилось одной лишь чувствительностью, не позволяющей перегнуть черту. Тони нужно было быть очень осторожным, он понимал это, как, пожалуй, никто другой. Потому что его любовь к Питеру была особенной даже для него самого. Он не позволял смотреть в эти записи даже самому паучку, опасаясь, что мальчонка разнервничается, испугается или — не дай бог — начнет вести себя по-другому, не показывать Тони своих искренних ощущений, испытываемых вне и во время сессий, чтобы впечатлить Тони. Питер видел в своих слабостях конец света, Тони же находил их умилительными. В этом вся разница. Черная матовая папка всегда лежала в «недоступном для детей» месте, и для убедительности Тони наклеил поверх нее рисунок с перечеркнутым пауком. Он не раз упоминал о том, что Питер ни при каких условиях не должен касаться этих документов, всегда искусно избегая даже малейшего намека на ее содержание. И Питер слушался, ибо был хорошим мальчиком, не желавшим «подвести мистера Старка». Все сломалось, когда Тони увидел этого гаденыша, перекладывавшего рукописные страницы из этой самой папки с милым пушистым пипидастром за поясом и нечитаемым выражением лица. Тони вспыхнул, разозлился, готовый шлепнуть ладонью по первой попавшейся под руку плоскости, но сделал глубокий вдох, перевязывая все свои эмоции брезентовой веревочкой. Контроль. Наказывать в порыве ярости — то еще дерьмо, поэтому некоторое время Тони тихо стоял в проходе, скрестив руки на груди и выдавливая из себя ядовитую усмешку, не предвещающую ничего хорошего. По мастерской пронесся хлопок: Питер резко закрыл папку и отложил ее подальше, куда-нибудь в ящик стола, тут же отдергивая руки, словно пару минут держал в руках большую ядовитую жабу. Только после этого, обернувшись, он заметил Тони.  — Ну как, интересное чтиво? — смерив Питера неодобрительным взглядом с ног до головы, отчеканил Тони. Он даже поразился тому, насколько спокойно звучал. Годы выдержки и работы над собой давали свои плоды: контроль эмоций осуществлялся им если не на высшем уровне, то где-то приблизительно под потолком.  — Я… Мистер Старк, я знаю, что нельзя читать, но я не заметил! Не знал, что это она. Вы оставили папку на столе… — вытащив пипидастр из-за пояса, Питер использовал несчастную щетку во время жестикуляции. — Я просто прибирался в мастерской, как вы и просили. Улыбка на его лице — такая виноватая, такая наивная. Тони почти простил его, вовремя одернув самого себя за рукав и прищурившись. Нет, этим ангельским и невероятно сексуальным личиком Питер ничего не добьется. Даже если он, черт возьми, заплачет и даже если все это будет искренне.  — На днях говорил с тетушкой Джесс, она по тебе соскучилась. Не хочешь навестить ее, паучок? — тон его речи сменился на беззаботный и непринужденный. Тони с неподдельным удовольствием наблюдал, как на лице Питера отображается холодный ужас:  — О нет.

***

«Тетушкой Джесс» Старк обзывал испанскую кобылу, которую смастерил еще задолго до начала их с Питером отношений. Она представляла собой весьма навороченную конструкцию, которую Питер сначала по незнанию сравнил с гимнастическим «козлом», через которого он увлеченно прыгал на уроках физкультуры. С тех пор, как он ознакомился с настоящим предназначением «тетушки Джесс», прыжки через козла больше не казались ему такими же веселыми, хотя Питер никогда не жаловался. Кобылу Старк использовал в крайних случаях, когда Питер косячил очень сильно. Сейчас как раз был один из них: вот как знал он, что этой безумной папки нужно остерегаться, как огня! Впрочем, он слабо понимал, почему мистер Старк запрещал ему прикасаться к этому сборнику записей о нем, ведь это… Не страшно? Напротив, Питер поймал себя на зарождавшемся возбуждении, когда осознал, насколько внимательно и пристально Старк его изучает. Такое отношение к своей персоне дурманило, погружая в чувства все глубже и глубже, закрепляя себя в чужих надежных руках. Питер пообещал себе, что поговорит с ним об этом позже. Ножки «тети Джесс» имели несколько уровней высоты. Питер обозвал их «нормально», «высоко» и «очень, блин, больно». Сегодня его ожидал последний вариант, с сопутствующим закреплением лодыжек мягкими, но невероятно прочными веревками. Старк даже привязал ему руки к крюкам на потолке, и уже было собирался накрыть глаза плотной маской, но Питер уболтал его этого не делать даже без использования «опасных» стоп-слов. Стоп-слова Питер вообще не любил, он полагал, что они нарушают их тонкую взаимосвязь, которой он дорожил даже больше, чем своим здоровьем. Питер осмотрел комнату, за все это время породнившуюся ему так же, как и спальня: неприметная, темная, похожая на маленькую копию мастерской, только вместо инструментов — девайсы, развешанные там и тут, спрятанные друг за дружкой. Сквозь жалюзи небольшого окна проступал свет, под потолком горели голубоватые холодные точечные светильники. Издалека, при первом посещении, эта комнатушка вообще не похожа на что-то такое, но все встает на свои места, если включить свет и приглядеться. Наверное, именно на такой эффект Старк и рассчитывал, когда обставлял здесь все. Мистер Старк всегда оставался рядом, когда Питер был подвешен, сидел на кобыле или исполнял любое другое наказание подобного плана. Пит читал, что иногда домы покидают своих подопечных на какое-то время, чтобы те «подумали над своим поведением», но, видимо, Старк не принадлежал к числу таковых. Ему хотелось думать, что за ним следят, потому что беспокоятся о его состоянии, хотя в голову прокрадывалась тревожная мысль: что, если Старк просто не доверяет ему? В смысле, подозревает, что Питер может убежать. И Питер ведь действительно мог: при должных усилиях разорвать веревки, связывающие его конечности, вполне реально. Но он этого не делал. Никогда. Питер четко и без лишних возражений принимал наказания, потому что во всех случаях они были оправданы. Даже больше: Питер думал, что мистер Старк порою щадит его, подбирая нечто… Компромиссное. И он благодарил его за это, привязывался еще больше. Он готов был восхищенно и благоговейно смотреть на Старка снизу вверх, стоя на коленях.  — Еще двадцать минут, карапуз, — Питер обернулся, пытаясь всмотреться в лицо Старка через мешающую обзору поднятую руку. Он как-то неловко кивнул, чувствуя, как возбуждение пронизывает его тело, как подтупленная вершина перекладины врезается в голую задницу, пока возбужденный член лежит прямо перед ним. Боже, как же стыдно. И ведь Старк все видел: видел, как Питер неловко елозит на месте, натягивая веревки, как его член подрагивает, стоит вслушаться в мягкий требовательный баритон. Они оба знают, что сегодня Питер уж точно ничего не получит: придется дрочить в туалете тайком от Старка, чтобы тот — не дай боже — не заметил, как его милый подопечный самоудовлетворяется без разрешения. Время тянулось мучительно долго. В безделье оно обычно прожигается моментально, но не когда ты буквально связан по рукам и ногам и сидишь на угловатой перекладине, гладкая округлая вершина которой дарит весьма противоречивые ощущения.  — Не ёрзай, — даже не отвлекаясь от телефона, приказал Старк. Питеру оставалось лишь кивнуть, слизывая с нижней губы стекшую по щеке слезу. Руки постепенно сводило, веревки с каждой минутой становились все острее и острее. Но минуты ли то были? Или же Питер в своем приятном мучении заплутал во времени настолько, что секунды стали вечностью? Он закрыл глаза, чтобы не смотреть на Старка. Тот возбуждал одним лишь своим отстраненным и незаинтересованным видом, а эта жаркая тяга уже начинала причинять тупую тянущую боль и легкий зуд в анусе. Нужно было отвлечься. В уши врезался тик чужих часов, так что Питер отвлекся на него, начав постепенно отсчитывать каждый щелчок, секунда за секундой. Так он будет знать хотя бы приблизительно, когда эта кара закончится. Губы задрожали сами собой, пытаясь нашептать отсчет, но Питер прикусывал их: мистер Старк не должен заметить, что он считает, это может привести к непредсказуемым последствиям. Мышцы затекли, разнося ноющую боль по всему телу. Кажется, Питер будет стонать еще не один день, когда слезет с этого чертового орудия пытки.  — Мистер Старк? — тихо спросил он, не размыкая век.  — Что такое, сладкий? Сердце Питера дрогнуло, на момент остановившись. Он расплылся в улыбке. «Сладкий»… Значило ли это, что мистер Старк не обижается?  — Могу я… Заснуть вместе с вами сегодня? — вопрос и правда важный. Питер выдержит хоть полдня в таком положении, если в последующем ему представится возможность свернуться калачиком под теплым боком Старка, прикоснуться к его волосам или, если тот разрешит, даже поцеловать. Он судорожно выдохнул и раскрыл глаза: ну почему, почему даже мысль о спокойном крепком сне так возбуждающа? Это все, потому что его провоцирует кусок отполированного лакированного бревна?  — Заснуть? — переспросил Старк. — То есть буквально? — он оторвался от телефона и вкрадчиво прищурился.  — Да, мистер Старк. Я… Вы не позволите мне большего, я знаю, — Питер покорно склонил голову, случайно заерзав. Как же хотелось, чтобы мистер Старк был более снисходителен! Чтобы повел отсюда прямо в спальню, кинул на постель и…  — О чем ты думаешь, Питер? — Старк встал с места и подошел ближе, заставляя сглотнуть вязкую слюну, наполнившую рот. — Посмотри, что ты творишь. Питер метнул взгляд вниз и вздрогнул: из головки сочился предэякулят, медленно стекая на перекладину «тетушки Джесс». Немного помявшись, он понял одну простую вещь: если Старк сейчас хоть пальцем прикоснется к члену, Питер кончит к чертовой матери. Бедра поелозили туда-сюда, и вершина кобылы особенно больно врезалась в складку между ягодицами. Питер всхлипнул.  — Простите, мистер Старк, — мысленно он умолял, чтобы количество оставшегося времени не увеличилось.  — Не больше, чем заснуть, малыш, — Старк задрал голову и протянул руку, большим пальцем стирая с щеки Питера слезинки. Он рефлекторно потянулся за этим жестом, впитывая даже малейшее тепло, которое Старк был готов ему предоставить. Ноги дрожали, пальцы не дотягивались до пола, но были натянуты аки струна с помощью связывающих их веревок. Вдруг Питер заметил, как Старк развязывает ему руки, и обрадовался так, словно наступила долгожданная свобода.  — Еще пять минут, мой мальчик. Не ерзай, я тебе сказал!  — Хорошо, мистер Старк! У Питера открылось второе дыхание и теперь, казалось, даже затекшие мышцы ног ему нипочем. Он подвигал запястьями, рассматривая, как по коже расползлись красные отметины. Сгибать и разгибать руку больно, но приятно больно. Тянущие ощущения не причиняли Питеру ни капли дискомфорта. При очередном взгляде на Старка он вздрогнул, и рука машинально потянулась погладить член, но он сдержался, жмурясь. Теперь его ладони держались за бедра, крепко хватаясь пальцами за кожу и напряженные мышцы. Он провел с закрытыми глазами еще некоторое время, только и мечтая о том, как ляжет в одну постель со Старком, а потом услышал шорох и позволил себе посмотреть, что происходит. Старк, сидя на одном колене, опускал ножки кобылы, пока ступни Питера не коснулись пола — прохладного, твердого, долгожданного. Когда веревки ослабли и обвисли, лодыжки обдало неприятным жжением, не позволяющим ступить и шагу. Питер оперся на Старка. Организм охватила усталость, пронизывая каждую клеточку, подначивая улечься в постель, сомкнуть глаза и погрузиться в долгий сон; впрочем, на часах было всего шесть вечера. Рановато.  — Мистер Старк? — обеспокоенно спросил Питер, одеваясь. — Есть еще что-нибудь для меня? Он просто хотел занять себя чем-нибудь, чтобы перетерпеть несколько часов и увалиться в постель вместе со Старком, увлекая его за собой и умоляя лечь спать пораньше. В теории этот расклад являлся идеальным, на практике — невыполнимым.  — Нет, Питер. Можешь идти в спальню, — спокойно отозвался тот, складывая девайсы на свое место. На дрожащих ногах, попутно поправляя штаны, Питер с широкой счастливой улыбкой побрел в спальню. Не смыкая глаз, он будет ждать, когда сможет просто коснуться мистера Старка.