Главный парк Димсдейла выглядел чудесно в ночное время, тем более когда дорожки освещены красивыми переливающимися гирляндами, предвещающими о приближающемся Рождестве. Какое волшебство внушает этот праздник в души детей! Наряжают ёлки, украшают дом различными украшениями, вешают носочки над камином, строят снеговика и катаются в снегу, кидаясь друг в друга снежками. Как им весело!
Но даже в такое время кому-то очень не весело. И этот самый человек плетётся по освещённым вытоптанным тропинкам, оттягивая как можно сильнее время, чтобы не возвращаться домой. Он идиот. Ещё какой идиот. Не любит своего сына, безразличен к жене и совсем поехал на своей не менее идиотской работе. Мистер Тёрнер — главный герой сей истории.
Пары воды вылетали из-за рта и носа, как он взобрался на небольшой, но очень скользкий холм. Присев на холодную скамейку перед почти замершим прудом, он скрестил руки в местах ладоней и надолго погрузился в раздумия.
Ему лучше не появляться дома, пока все не уснут. Тимми и так без него хорошо. Всегда в безопасности, пока отца нет рядом. Миссис Тёрнер будет выспавшейся этой ночью без храпа своего мужа и без его безумных выходок во время всего дня. Какое блаженство, подумают они и посмеются. Ха-ха-ха! Только ему будет не до смеха. Рефлекс тошноты так и подбирался к его горлу, мечтая так и вырваться из его пищеварительной системы и вылиться красивой сеткой между кирпичиками дорожки.
— Я могу тут присесть? — знакомый голос оглушил Тёрнера, что тот невольно посмотрел на незнакомца.
— Ты?! — Динклберг, как не кстати.
Тот легонько посмеялся над его реакцией. Удивительно, но более сидящий никак не стал возмущаться появлению Шелдона. Мистеру Тёрнеру уже плевать.
Тут он может не кривляться, никого же вокруг нет.
— Садись, — всё же выжал из себя темноволосый мужчина.
Динклберг присоединился к Тёрнеру, присев на скамью. Вой ветра взвывал и проходил на пролом через них, аж до мурашек.
— Что это у тебя? — в полном молчании со своим недругом оставаться было тошно.
Да и само шуршание пакета так и взывало о том, чтобы спросили, что в нём находится.
— Комбикорм, — Динклберг просунул руку и вынул гроздь всякого зерна, — а что?
— Зачем он тебе?
— Ну как, чтобы кормить уток!
— Ты где их видел? — Шелдон оглядел пруд.
Все эти плавающие птицы либо спали, либо уже давно улетели от холода.
— Кажется, я немного опоздал, — веселый смешок и большая улыбка сразу нарисовалась на его лице.
Откинувшись на деревянную спинку скамейки, Тёрнер более не знал и не хотел о чём либо разговаривать.
Тимберлейк молча вынул сигарету из кармана серого пальто. Первый раз, второй, у него никак не удавалось получить искру от зажигалки. Дешевка, как и сигареты. Он небрежно бросил табачное изделие и растоптал носком чёрной лакированной туфли.
— Всё хорошо, Тёрнер? — конечно Шелдон был озадачен непонятным состоянием собеседника.
Тем более встретить его одного, блуждающего по пустынному парку в такую темень. И никогда он ещё не видел, чтобы его сосед курил. Или когда старался закурить.
— Всё просто чудесно! — нотки толстого сарказма донеслись до ушей.
Как же заставить того довериться?
— Слушай, я пойму, если у тебя был плохой день, но хотя бы скажи это напрямую тогда...
Мистер Тёрнер повернул голову к Динклбергу.
Затишье перед бурей?
— Это ведь не из-за плохого дня, — Тёрнер блеснул лёгкой ухмылкой на усталом лице, — ведь так?
— А ты почему не наслаждаешься теплом дома, не празднуешь Рождество вместе с женой?
Они пересеклись во взглядах.
Шелдон устало вздохнул, отстранив пакет на пустое место скамьи. А вот это уже что-то...
— Мы... поссорились, и она улетела к родственникам в Италию, так что мне не с кем праздновать. На пару недель мы отстранены друг от друга океаном.
— Ну ты даешь! Такой ангел, а с самой близкой тебе душой помириться нормально не можешь! — и это прямо ему в глаза говоришь, ну нифига не умеешь себя ты беречь, Тёртнер.
— Я... Возможно, ошибался насчёт неё... — и тут злобный блеск в глазах появился у Тёрнера старшего. — Не знаю... Нет, нет, нет, нет, зря я так. Это же, я просто... на чувствах, так?
Собеседник Шелдона протяжно вздохнул, ещё ниже расположившись. Теперь уж он от него не отделается.
— Ты не виноват. Что-то с ней, наверно, не то было. Хотя, наверно, вы друг друга стоите.
— ...Что?
— Ну а что? Что, что: ты уверен, что действительно любил её при первой встрече?
— Мы были просто знакомыми, далее стали очень хорошими друзьями, и я предложил ей встречаться. Что могло пойти не так?
— А тогда почему погрызлись? — идиот закатил глаза. — Когда, собстно?
— На днях, но... — и тут Динклберг будто завис на время. На одну, на две минуты. Так прошло целых пять.
Тёрнер уже думал уходить, но тот успел опомниться. Шелдон резко повернул голову к тому и ошеломлённым взглядом в глазах он сказал:
«Ты прав, я никогда её не любил».
— Что, прости? — Тимберлейк впал в тихий шок.
Как это? Это действительно правда, или Шелдон снова придумал, как прикольнуться над Тёрнером, чтобы оправдать, что он "действительно" злодей? Нет, на это как-то не походило.
— Да ты издеваешься! Не могу поверить, что такой, как ты, мог жить все эти годы с нелюбимой женщиной, которая ещё и жена! — хотел же он добавить, что Миссис Динклберг не то, что его вторая половинка, но ещё, что она и есть он, в какой-то степени.
Но промолчал, как заметил, что тот убрал свою обыденную улыбку и поменял её на заплаканный взгляд. Так почему наш герой-мудак не торжествует, что, наконец, его соперник сломлен? Почему на его душе тоже скребёт кошка? Почему самому хочется плакать? Не от того ли, что тоже есть проблемы в семье? Что разлюбил ту, о которой мечтал всё детство? Что желал девочку, вместо мальчика в качестве ребёнка? Что сын — такой же идиот, но при этом никак не хочет проводить время со своим родным папой? Так он и сам не особо претендует на это, как можно больше закидывая самого себя различными работами кроме основной... Ему самому ненавистно его окружение, его родные, его дом, работа. Можно ли это было изменить?
Мечты остаются мечтами, но изменить ничего уже нельзя.
Кажется...
— Ты — дурак?
Глаза с голубой радушкой через солёную жидкость посмотрели на говорящего.
— Ч-чего?
— Я то знаю, кто
я. А ты? Ты принимаешь себя тем, кем тебя считают остальные?
— Т-то есть?
— То есть бескорыстным, справедливым и просто лучшим соседом для каждого в Димсдейле.
Динклберг потерял дар речи от изумления.
— Я-я себя так таковым не считаю...
— А
кем тогда?
— Просто, просто собой... но не таким. Я не, люди видят меня таким, да... Но, я же для самого себя делать хорошие дела не умею.
— А вот этого я не знал, — Тёрнер продолжил слушать.
— Все силы я отдаю на добро другим, не оставляя ничего себе. Я к этому привык.
— Так всё дело именно в этом? Дело в том, — Папа Тимми сделал томящую паузу, — что
она любила тебя, и любит. Но...
— Но чтобы сделать её счастливой, я предложил ей руку и сердце. Стали семьёй...
Шелдон не стал продолжать и просто замолк на время. Они в глубокой тишине сидели и всматривались в тёмные воды пруда. Им неизвестна глубина его вод, но их мысли сходятся в том, что дно также далёко, как и скрытые боли в их душах.
— Тебя не хватило ещё на десять лет, дэ?
— Очень смешно, — Шелдон саркастично усмехнулся.
Тёрнер, поднявшись с холодной скамейки, поправил ремень и сунул руки в карманы своего шерстяного пальто.
Он предполагает, что всю свою скептичность насчёт своих родных лучше спрятать куда подальше, пока эти маразматические мысли не затмили и так не самый светлый разум в этом мире. Тёрнер сам верит, что всё, что он себе навоображал о сыне и жене, всего лишь его несусветная дурь, от которой, к сожалению, ему вряд ли удастся отделаться. Они же его действительно любят. Тимми делает всё, чтобы хоть дольше поразвлекаться со своим отцом. Мать Тимми всегда радовалась, пусть и пустяковыми, но важными для Тёрнера достижениями. Он видит это сейчас. Он не забудет всей этой теплоты и любви. А теперь не забудет того, что Шелдон ему делал все эти годы.
Кажется, он в конце концов принял реальность.
«Ну что? Может, к нам? Что тебе одному дома то делать?» — Тёрнер старший никогда ещё так дружелюбно не разговаривал.
Шелдон сам был невероятно удивлён такому поведению. А в глубине сердца радовался, что даже с таким, как его сосед, можно стать неплохими друзьями.
— Буду рад!
Они пожали руки.
