Natsukashi

      — Вот он ты где.       Акааши вздрогнул и обернулся на звук, с тяжёлым вздохом сухо улыбнувшись скалившейся голове Куроо, торчащей из-за приоткрытой двери кладовки. Голова тут же хмыкнула, щерить оскал перестала и недовольно прищурилась, скривив обиженную гримаску.       ― Вы что-то хотели?       ― И вечно этот недовольный тон, ― буркнул Куроо, открывая дверь шире и занимая место в проёме, лохматой макушкой упираясь в дверной косяк. ― Позвать на ужин хотел. Ну, не прям ужин-ужин, а ужин. Там, в столовой.       ― Я понял, ― Акааши отвернулся, продолжив проверять мячи, целые перебрасывая в наполовину забитую корзину.       Куроо покачнулся с пятки на носок, скрипя подошвами кроссовок.       ― Все ушли. Дружок твой первым сделал ноги, как только услышал, что до закрытия осталось полчаса. Чиби-чан и Лев тоже дали дёру, ― всё намекая, сдал товарищей по матчам Куроо. ― Так ты идёшь?       Акааши тяжело потянул носом, с шумом опуская увлажнившиеся ладони на край загрохотавшей корзины. Сказать по правде, он в кладовку-то сбежал как раз, чтобы от Куроо спрятаться. А тот возьми, да и припрись за ним… И десяти минут не прошло. Он думал было отвлечься, а заодно полезное дело сделать ― недавно один мяч, не выдержав подач Убугавы, по шву разлетелся, немало напугав девушек-менеджеров, ― но, похоже, не суждено.       ― Идите без меня, ― бросил через плечо Акааши, на Куроо даже не взглянув.       Ему и не нужно было на него смотреть, чтобы понять ту степень негодования и озадаченности, нахлынувшей на капитана Некомы. В подтверждение догадки, Куроо недовольно хмыкнул. Ну, его раздражение можно понять. Что ни говори, а с самого первого дня лагеря Акааши ведёт себя не так, как обычно. Не как Акааши. Но знать причины Куроо не обязательно. И никому не стоит вникать в это.       Акааши помотал головой, надеясь, что в очередной раз не раскраснелся. Куроо всё топтался на пороге, уходить не спешил ― требовал сатисфакции. Акааши тяжело вздохнул, обернулся, выдавливая усталую улыбку.       ― Я правда не голоден, ― устало улыбнулся Акааши, мысленно выпихивая этого типа из кладовой взашей. Ни одному его слову, разумеется, он не поверил. Чёртов проницательный кошак. ― Вы бы тоже поспешили, Куроо-сан. Идите. Я сам всё тут закрою и сразу же пойду к себе. Устал за сегодня.       Это была чистая правда: лагерь близился к концу, оставалось всего несколько дней до фееричного финала и подведения итогов, а Акааши ещё никогда не чувствовал себя таким измотанным. И речь даже не о физической усталости. Куроо смерил связующего Фукуродани испытывающим взглядом, поджал губы и снова хмыкнул. Выглядел он раздосадовано и, будто бы, обижено.       ― Ну как знаешь. Ладно, бывай, тогда. Не задерживайся тут надолго. ― К счастью, уговаривать он не собирался, и уже развернулся, собираясь уйти. На пороге замер, обернулся, через плечо, непривычно тихо для себя обычного, бросил: ― Знаешь… Странный ты какой-то в последнее время, Кейджи.       Акааши промолчал. С жадностью вслушиваясь в звук шагов, успокоился и смог выдохнуть он лишь когда шаги стихли. Наконец-то он один.       ― И кто в этом виноват, спрашивается? ― с жалким упрёком спросил Акааши тишину, слушая далёкий стрёкот сверчков, нежно поющих только выбравшейся на небосвод молодой луне.       Когда это произошло в первый раз, Акааши отказывался верить в случившееся. Он до сих пор разбирался с тем случаем, как с нулевым пациентом ― его личным «началом конца» ― раз за разом по кусочкам воссоздавая его в памяти. Раз за разом понимая, что чем больше он думает об этом, тем меньше понимает, как вообще мог вляпаться в нечто подобное.       Самый обычный день. Долгожданное лето, душное солнце, вопли цикад и сонный Бокуто, заливший ему всё плечо слюнями. Они с командой добрались до Сайтамы, приехав к месту схода одновременно с Некомой, и тренировочный лагерь начался не в стенах спортзала, а прямо здесь, на парковочной площадке у подножия склона. Бокуто, неплохо сдружившийся в прошлый раз со Львом, заметно заскучал в ожидании и от нечего делать предложил кохаю поперекидываться мячом. Разумеется, Лев был в восторге. Игра началась; все следили с интересом, иногда подключаясь и поддерживая мяч, в неожиданности роняя сумки на асфальт, и вот, в одной из распасовок, мяч по неосторожности угождает в зелёную изгородь. Лев на правах младшенького тут же полез его доставать, но немного неподрасчитал и зацепился за ветки, накрепко застревая в злополучных кустах. Бокуто хохотал до слёз, слушая его скулёж, Яку-сан ругался сквозь зубы, но почти сразу же, засучив рукава, отправился на помощь. Посмеивался и Акааши ― забавно же, почему нет? Настроение хорошее, впереди столько приятных дней и моментов, тренировки и игры с интересными соперниками. Но радоваться ему оставалось недолго…       Стихший было дружный смех взорвался снова с припадочным гоготом Куроо, вернувшегося от ближайшего комбини с пакетом напитков для всех и застукавшего эту живописную картину в исполнении друзей. Теперь парни хохотали уже из-за его странного, задыхающегося смеха, смешно скорчившегося лица. Все веселись, хныкал и канючил строго отчитываемый Лев, и лишь Акааши, удивлённо прижавший ладони к пылающим щекам, пытался выровнять дыхание и понять, что с ним только что произошло.       Лицо горело, словно кто-то несколько раз дал пощёчину. Пульс подскочил, отдаваясь в ушах глухим боем. Задрожали колени. Но самым странным была тяжесть в низу живота. Ноющая, требующая внимания, хорошо знакомая и понимаемая буквально и никак иначе ― он возбудился. Вот так, прямо сейчас, среди бела дня, стоя в компании парней на парковочной площадке, с вещами для лагеря под мышкой. Почему? Что такого произошло, чтобы вызвать у него подобную реакцию?       Акааши резко крутанулся на пятках, через плечо бросив семпаям что-то про автобус и забытую в нём бутылку, благо их транспорт вместе со скучающим куратором клуба ещё был на месте. Ему стоило ненадолго отойти, охладить пыл и хотя бы как-то попытаться скрыть от остальных своё удивление, прогнать которое пока что не выходило. Акааши прижал ладони к лицу: оно всё так же горело. Пульс понемногу замедлялся, сердце восстанавливало привычный ритм, а застигшее врасплох чувство возбуждения сходило на нет, горячими волнами отступая назад. Может, это просто волнение перед совместной тренировкой? Он читал, что со спортсменами такое бывает, когда они напряжены или наоборот очень воодушевлены предстоящей игрой. Но вот так резко и в ситуации, совершенно не располагающей к чему-то подобному?.. Наверное, это немного ненормально… Немного успокоившись и придя в себя, Акааши поспешил обратно ― ребята засобирались, решив взять штурмом лестницу, ведущую к школе, и наконец добраться до спортзалов и классов, отведённых под спальни. Пообещав себе, что он разберётся с этим позже, Акааши последовал за сокомандниками, отодвигая смущающие мысли подальше, предпочитая инцидент поскорее забыть.       Через несколько дней это повторилось.       В окна столовой настырно лезла вечерняя темень, а вместе с ней и сонливость ― они снова прозанимались до темна, перебарщивая с дополнительными тренировками. Поздний ужин дожёвывали ещё с десяток ребят из других команд, как и многие присутствующие, от усталости едва шевелящиеся. Подхватив поднос со скромным ужином, Акааши огляделся, приметив знакомую макушку, и сразу же направился к Бокуто, на ходу позёвывая и мечтая как можно скорее покончить с едой и оказаться на своём футоне.       Бодрый сверх меры даже для такого позднего часа и после целого дня сумасшедших прыжков по залу, Бокуто-сан энергично уплетал свой ужин, приканчивая вторую чашку риса. От такого энтузиазма и вида стремительно исчезающей еды немного мутило; Акааши лишь устало улыбнулся, не спеша браться за свою порцию. Как оказалось, не зря.       Бубня что-то сидящему напротив него Куроо, предпочитавшему есть вместе с другом, Бокуто решил хлебнуть чаю, как вдруг поперхнулся. Чай пошёл носом, Бокуто взвыл, и все, кто сидел в столовой, засмеялись, наблюдая за метаниями завопившего сиреной капитана Фукуродани.       И это произошло.       Сдержать лицо и ничем себя не выдать Акааши на этот раз удалось. Но для верности он всё же опустил голову, пряча глаза в тарелке с остывающим карри. Знакомое чувство тяжести появилось снова, и Акааши, решив не терять времени и не испытывать более судьбы, открещиваясь от проблемы, взялся лихорадочно думать.       Что общего было тогда и у этого случая?       Он находился в компании других игроков ― это раз. Обстановка была непринуждённой ― это два. И все веселились и смеялись ― это три. Странно. Ни на какие мысли эти выводы не наводили, может, дело тогда в чём-то конкретном? Не ситуации, а людях? Как бы неловко ни было это признавать, а Акааши всё-таки отдавал себе отчёт в том, что возбуждение, не просто трясучка перед каким-то событием, а именно сексуальное возбуждение, вряд ли возьмётся от лицезрения трупиков цикад под ногами или неровных лужиц чая на столешнице, в полной мере познавших насколько богат внутренний мир Бокуто Котаро. По крайней мере, его это не касалось. Значит, виной был человек, кто-то конкретный.       Кто в тот момент находился рядом? Некомовцы и их ребята. Следовательно, причиной никак не могли стать ни парни из Карасуно, ни Шинзен с Убугавой. Акааши тяжело потянул носом. Видимо, это кто-то из них или Некомы… Это многое усложняло. Впрочем, как и сама ситуация. Уже дважды случилось то, что не хотелось не то что испытывать, но и даже думать об этом, особенно на усиленных изнуряющих тренировках. Чёрт! И что же теперь…       ― Эй, приятель, ты в порядке? Уснул, что ли?       Акааши вздрогнул. Сердце, только было успокоившееся, вздрогнуло, вновь забившись быстрее. Он снова почувствовал жар и, ― о, Господи! ― тесноту внизу, всё нарастающую и пугающую его только сильнее. Чужой голос прошёл сквозь него, жаром осел в теле ― это оно. То самое!       Акааши медленно поднял голову, не сумев утаить разочарованного вздоха. Куроо обиженно поджал губы, сощурился.       ― И нечего так стенать и корчить рожи, я просто спросил, всё ли в порядке, ― хмыкнул он, собирая пустые чашки, свои и вопящего Бокуто, обратно на поднос.       Куроо заинтересованно повернул голову набок, наклонился поближе. Акааши с трудом смог проглотить ком, вставший в горле. Он всё ещё был не в себе. Не мог поверить в происходящее, впрочем, тут же уверившись в своих наскоро состряпанных выводах.       Куроо снова подал голос. Говорил тихо, так чтобы слышал только Акааши, и его слова звучали так… Так… Приятно. Интимно. Будто для него одного.       ― Акааши, ты и правда в норме? Таким удивлённым я тебя впервые видел, думал ты так даже не умеешь, ― он озабоченно улыбнулся, выдав тихий смешок. Акааши закусил губы, плотнее сжимая бёдра и ближе придвигаясь к столу, чтобы Куроо ничего не заметил. Чтобы никто ничего не заметил. ― Наш совень, конечно, тот ещё фрукт, но если ты от каждой его выходки будешь так подвисать, то хорошего ничего не жди.       Он снова рассмеялся. Акааши скривился, попытавшись выдавить из себя дружелюбную улыбку. Брови Куроо удивлённо взлетели к чёлке, съехались на переносице. Похоже, улыбка не задалась.       ― Я в порядке, Куроо-сан, спасибо за беспокойство. Вы, кажется, собирались идти?       ― Собирался, ― неожиданно холодно согласился Куроо. Больше в его голосе не было и капли участия, только равнодушие ― обиделся, что ли? Акааши вздохнул с сожалением. Не хотел он этого. Обижать кого-либо в его жизненные цели никогда не входило. ― Ладно. Пойду. А ты не зевай, и заканчивай с едой, у тебя уже всё остыло.       Акааши кивнул, опуская голову в покорном поклоне. Смотреть в глаза капитану Некомы он не мог. И что-то подсказывало, больше никогда и не сможет.       Куроо ушёл, уводя с собой и Бокуто. Акааши так и не двинулся с места, в памяти ещё и ещё прокручивая только что случившееся. Жар собственного тела душил, голова разболелась от десятка, сотни предположений и выводов, все как один, сводившихся к простой истине ― он влип. И серьёзно. Конечно, он постарается, сделает всё, что в его силах, чтобы преодолеть это или хотя бы засунуть поглубже, погрузиться в любимую игру, забыть об этом. Да, точно. Он забудет. Постарается по крайней мере. Попробует хотя бы. Нет. Всё-таки самообман в его жизненные цели тоже не входит.       Столовая быстро опустела, и скоро Акааши остался один. В тот вечер к еде он так и не притронулся.       Всё оказалось сложнее, чем виделось поначалу.       Наивно полагая, что сможет ловко лавировать в спорных ситуациях и обходить острые углы, Акааши даже не предполагал, как внезапно много может быть Куроо Тетсуро.       Он был везде и всюду: встречался в пустых коридорах, выскакивая из-за угла в самый последний момент и едва не врезаясь; у умывальников именно он оказывался бок о бок, локтем всё время поддевая и искоса бросая взгляды на Акааши, сгорающего от неловкости; именно он оказывался тем, кто передавал бутылку воды после изнурительной пробежки по холму, а ведь Куроо даже не из их команды, что вообще он забыл среди Фукуродани?! Столовая, туалет, ванная, тренировочные залы, маленькие пыльные кладовые с инвентарём и швабрами, пустынный медицинский кабинет, в который послали Акааши за закончившимися пластырями ― Куроо будто преследовал, словно вынюхивал его и находил без труда. И всякий раз он с недоумением таращился, рассеянно улыбался и своим чёртовым голосом, щекочущими нутро смешками-пушинками, выводил Акааши из равновесия.       Разве что под собственным футоном он мог расслабиться. Но, как оказалось, лишь временно. С наступлением душной летней ночи, мозг начинал подло подсовывать все коротенькие моменты стычек, случайные встречи у питьевого фонтанчика и неловкие танцы в коридоре, когда они сталкивались нос к носу, одновременно пытаясь пройти дальше, мешая оппоненту.       Акааши держался как мог. Он без конца твердил себе, что это низко ― поддаваться так легко своим плотским позывам. Взывал к совести: сокомандники же рядом, вот буквально в десяти сантиметрах от него спит, распластавшись на матрасе, Коми, а он о чём, вообще, думает! Он уверял себя, что это грязно, что это ниже его достоинства.       Акааши действительно продержался долго. И в один момент, уже не в силах терпеть ноющую боль, всё же сдался. С душащим его стыдом, трясущимися ладонями и горьким привкусом крови во рту от прикушенных сверх меры губ. Никто не должен ничего услышать. Никто не должен ничего знать. Никто.       Он стал избегать Куроо. При виде его, если не разворачивался на сто восемьдесят градусов и давал дёру, то хотя бы вежливо кивал и молча проходил мимо, не давая ему и шанса открыть рот и спросить что-нибудь. Он пытался отказываться от дополнительных тренировок по вечерам, чем только больше привлёк внимание Бокуто, тут же начавшего подозревать, что между его друзьями прошмыгнула какая-то драная кошка. Становилось опасно. А если Бокуто начнёт вникать в ситуацию, будет спрашивать ― так просто не отцепится, пока всё не выведает. Акааши вполне мог бы что-то соврать, придумал бы отговорку, но что, если к расспроссам присоединится Куроо?.. Быть беде. Живым он от них точно не уйдёт. Пришлось спешно уверять капитана, что всё в полном порядке, а своё взаимодействие с Куроо урезать до минимума: приветствия, прощания, короткие замечания по ходу игры. Ничего больше. И никакого смеха. Почему-то Акааши казалось, что именно это стало главным катализатором. Не понимал только почему ― смеётся Куроо мало того, что странно, так ещё и выглядит при этом ничуть не красиво. Но тогда, почему?.. Ответа нет.       Акааши устал. Чертовски устал и просто ждал, когда всё это кончится, когда он вернётся домой, когда перестанет чувствовать себя таким… Таким грязным. Неправильным. Дефектным. Что вообще с ним случилось? Это ведь бывало и раньше, в смысле, совместные игры, ночёвки под одной крышей, Некома каждый день и все остальные. Он знал Куроо больше года, пусть не так близко, но достаточно, чтобы составить о нём мнение. Не самое плохое, не самое обширное, но всё же.       Акааши без конца искал причину, не соглашаясь мириться с простым «потому что», надиктованным его телом. Неужели пришло то самое время, про которое им рассказывали на уроках полового воспитания? Вполне возможно, возраст подходящий. Ему случалось возбуждаться и раньше, фантазировать о чём-то, мастурбировать ― Акааши не видел ничего в этом такого, просто физиология. Выплеск накопившейся энергии. Он делал это время от времени, скорее не «потому что», а «для» ― для здоровья, для снятия стресса, для того чтобы успокоиться и крепко заснуть. И ещё ни разу с ним не происходило ничего из того, что творилось в его жизни сейчас.       Но что изменилось? Почему его захлёстывает возбуждением от одного только звука, почему даже мысль, просто кусочек воспоминания, уже выводит из себя? И почему, чёрт возьми, это Куроо Тетсуро? Почему из всех людей это именно он? Акааши он даже не нравился. Нет, конечно, он ему был симпатичен как человек, даже несмотря на все его идиотские шуточки. Но нравился ли он ему в том самом смысле? Об этом Акааши тоже думал, честно признавая, что Куроо парень приятный. Он хорошо сложён, высокий и крепкий ― легко может принять сложный мяч, немного даже завидно, совсем капельку. Он хорошо выглядит, всегда опрятный и несмотря на многочасовые тренировки в жару, от него пахнет лучше, чем от большинства парней. У него хорошие манеры и несмотря на любовь к ужимкам и паясничанью, Куроо парень не глупый, у него на самом деле прекрасное чувство юмора. Он умный. Правда умный; Акааши до сих пор помнил, как неприлично удивился, когда Куроо хватило одного мимолётного взгляда на его тетрадь с захваченной на тренировки домашкой, чтобы сходу назвать верный ответ к ломавшей ему голову задачке. Он отличный капитан. Сопереживающий, поддерживающий своих ребят в любой ситуации, умеючи ведущий команду к победе. И замечательный друг. Они не были близки, но то что Бокуто души не чаял в Куроо, и при огромном количестве всевозможных приятелей и знакомых именно его, человека, которого знал всего третий год, называл «лучшим другом», что-то да значило. Акааши видел, как он общается с другими, как ищет подход и всегда старается наладить отношения со всеми, даже с самыми ершистыми. Акааши знал, что он заботливый. Внимательный. И всегда улыбается. У него дурацкий смех, но улыбка приятная. И голос. Акааши никогда бы не подумал, что будет так напряжённо вслушиваться в чужие интонации, что научиться по ним безошибочно определять, даже не видя лица, какое у Куроо сейчас выражение. Что будет сходить с ума и, как сумасшедший, до крови закусывая губы, станет дрочить в душевой, вспоминая, как заезженную пластинку, раз за разом раздающийся в его голове голос. Акааши никогда бы не подумал, что с ним случится нечто подобное и всё из-за чёртова занозы-в-заднице Куроо Тетсуро.       Всё так же он не понимал: почему Куроо, из всех людей почему он, в какой-то момент в этом бросив разбираться в этом.       Он устал. Устал до такой степени, что даже подумал о том, что стоит во всём признаться. Вдруг станет легче? Может, и правда стоит прийти и сказать: «Куроо-сан, я сексуально возбуждаюсь от звуков вашего голоса. Не могли бы вы молчать в моём присутствии?». Его или обзовут извращенцем или и правда внемлют просьбе. Хотя, это вряд ли. Куроо и молчание? Да никогда в жизни.       Время шло, и дни, отведённые на лагерь, подходили к концу.       Акааши малодушно радовался, перестав бояться приходить на их камерные тренировки. Кажется, ему стало всё равно, а щекочущее нутро чувство сроднилось с ним, словно всегда было где-то там, внутри, не покидало его, дожидаясь нужного момента. Он почти поборол это ― что ни говори, а снятие внутреннего запрета на мастурбацию заметно облегчило жизнь, напряжение почти иссякло. И теперь Акааши относился к этому спокойнее, пока не пришло время свою тревогу направив на мысль, ставшую последним гвоздём в крышке гроба.       Что если, случится так, что он по приезде в родные пенаты, не только не «излечится», но и усугубит своё положение? Что если, он затоскует? Станет скучать, поддастся слабости и станет искать встречи? Что если, всё немного сложнее, чем ему кажется? Это, конечно, очень навряд ли, но шанс, хоть и мизерный был. Буквально полпроцента. Акааши всё же ставил на то, что это не просто гормоны и «такой» период. Что это большее.       И вот этого он боялся больше всего. Ни что у него встанет на глазах у всех посреди зала ― да ерунда, честно слово, посмеются и забудут. А что он влюбился. Каким-то невероятным хреном ли, чудом, но умудрился влюбиться в Куроо Тетсуро… Иначе, ну почему?! С чего всё это с ним происходит? Ведь раньше всё было по-другому! Почему тогда в этот раз всё пошло наперекосяк?.. Чёрт… И что же теперь со всем этим делать?..       От собственных мыслей Акааши задыхался. Его проблема интимного характера начала казаться такой пустой, он попросту привык к этому, тесноту в штанах списывая на сущий пустяк. Лишали сна и покоя теперь долгие взгляды Куроо, его молчание ― он заметил, что капитан Некомы, словно почувствовав напряжение, исходящее от него, стал держаться поодаль, но всякий раз в присутствии связующего Фукуродани пялился. И в глазах его Акааши без ошибки угадывал досаду.       Всё же, его поведение не прошло даром. Он дал маху, явно перестарался, нужно было вести себя спокойнее, а не как припадочному шарахаться от Куроо при любом случае, а теперь пожинает плоды. Конечно, стало спокойнее, его «позывы» становились всё реже, но в то же время какая-то неприятная ноющая боль появилась в груди, и всякий раз она усиливалась и крепла, становилась всё острее, более колкой. Акааши не знал, что и думать, и лишь прибавил к своей половинке процента ещё два, сразу после их с Куроо неловкого разговора минувшим вечером.       Ему не хотелось это признавать. Не хотелось думать об этом. Представлять хоть на минуту, что он и правда влюблён. Иначе, как ему быть? Признаться? Это глупо. Они в разных школах. Они оба парни ― это не приветствуется. И Куроо… Должно быть, ему нет до него никакого дела. Он лишь очередной кохай из школы-соперницы, и только-то.       В груди снова стало колко. Акааши уцепился за футболку на груди, сжимая пальцы. Тяжело.       ― Похоже, что я и правда… ― пробормотал он, горько усмехаясь. Сил закончить фразу в нём не нашлось, да и это не нужно было. Всё и так ясно. Два с половиной процента стремительно поднялись на несколько пунктов.       Акааши судорожно вздохнул, поднял голову и огляделся. Где это он?       Он стоял посреди тёмного коридора, и на то, чтобы прикинуть где оказался, потребовалось немного времени, благо школы почти все типовые, разобраться не трудно. По всей видимости, он вышел из зала и по недавно приобретённой привычке побрёл по темноте в сторону спальни, но задумавшись «промахнулся» и ушёл дальше, несколько раз свернув не туда. Стоило закончить с прогулкой и вернуться к себе, все уже, наверное, улеглись, нужно и ему поспешить. Осталось только…       Шагов он не услышал. Никак иначе ночной гость подобрался к нему на кошачьих лапах.       ― Ого. Вот так встреча. Ты потерялся, что ли?       Акааши вытянулся в струну. По спине пробежали, обжигая своими лапками, мурашки. Только этого ему не хватало.       ― Кейджи, я тебя спрашиваю? Ты чего тут забыл? Ваши спальни в другом крыле.       Всё так же бесшумно Куроо подошёл ближе, остановился рядом, с интересом заглядывая в окаменевшее лицо Акааши. Для верности он пощёлкал пальцами у него перед носом. Акааши моргнул. Куроо довольно заулыбался.       ― А я-то уж было подумал, что ты спишь, во сне ходишь. Зал закрыл?       ― Да, закрыл, ― сухо ответил Акааши.       Он подумывал сбежать. Просто быстро извиниться и дать дёру, не важно куда, но лишь бы подальше от Куроо. Но похоже, что у него самого планы были иные.       ― Вот как? Ну хорошо. Идём тогда, провожу тебя, а то опять заблудишься или что ты тут делал, не знаю…       Он смотрел пристально, и Акааши сразу понял, что нет и шанса отказаться от этой прогулки. Как и понял то, что это будет допрос. Он попался. Схвачен за руку. И теперь сполна ответит за своё поганое отношение, щедро приправленное неприкрытым игнорированием. Куроо местами бывал хуже Бокуто, да вдобавок ещё и умнее ― если придётся, он кругами будет водить его по укрытой ночью Шинзен, изящно и играючи выманивая у него всё интересующее, а Акааши и сам не заметит, как он спросит с него за всё, что случилось в последние дни.       ― Хорошо, ― со вздохом сдался Акааши.       Увиливать не было смысла. Да и что-то подсказывало, тихонько так нашёптывало на ухо, что стоит встретиться лицом к лицу со своей проблемой? Как там говорится? Признание проблемы ― половина её решения? Перед собой Акааши был честен, но что-то как-то тут и четвертью не пахло, так может недостающий кусочек пазла приходился на долю Куроо? Кто его знает.       Куроо кивком указал на уводящий коридор вправо, и они неторопливо двинулись в нужную сторону. Молчал он не долго ― да кто бы сомневался, что план с просьбой «молчать в тряпочку» окажется провальным? Хорошо, что хоть не опозорился…       ― М-м-м, знаешь, Кейджи…       ― Почему вы зовёте меня по имени? Даже Бокуто-сан не делает этого.       Вопрос получился резким, Акааши сам от себя не ожидал. Куроо сбавил шаг, удивившись не меньше.       ― Прости?.. Просто, ― он стушевался, рассеянно потерев макушку. ― У тебя красивое имя, и почему бы и нет? Ты против?       Акааши потянул носом, качнул головой. Даже запрети он, Куроо будет поступать по-своему. Может, если сказать ему, что от терпко раскатывающегося у него на языке «Кейджи» Акааши прошивает сладостной дрожью и всё нутро переворачивается вверх ногами? Это сможет убедить перестать? Тоже вряд ли.       ― Называйте, как хотите. Просто спросил.       ― Ну ладно, ― заметно обрадовался Куроо, заулыбавшись. Акааши слегка улыбнулся в ответ, вслушиваясь в его голос чутче, стараясь игнорировать взволнованный стук своего сердца и надеясь, что в тишине коридоров он неслышен. Куроо немного помялся, словно припоминал о чём хотел поговорить. ― Так вот. Не сложно было заметить, что ты меня явно избегаешь. Что что-то изменилось. И я хотел сказать… Чёрт, почему так неловко?.. В общем, я хотел спросить: всё ли у тебя в порядке? Точнее, всё ли в порядке у нас… Ну, между нами? Понимаешь?       Ему действительно было неловко. Акааши видел, что волнение отблесками уличного света, лезущего в окна, отражается в его глазах. А ещё Акааши отчётливо понимал, что для него это действительно важно. То, что между ними.       ― Кажется да, ― кивнул он. ― Понимаю.       Куроо быстро закивал в ответ, довольный тем, что остался понят правильно. Какое-то время они шли молча.       ― Послушай, Кейджи, если я тебя обидел чем-то, то ты так и скажи, ладно? Бывает так, что ляпну чего не подумав, а людей это задевает. Недавно так воронёнка Савамуры зацепил, не хотел, а зацепил. Да ты и сам свидетелем был, не помнишь разве, как он по газам дал, только и видели его.       Акааши безразлично пожал плечами. Признаться, для него временами будто не существовало никого вокруг, когда нужно было держать себя в руках, а чёртов Куроо крутится прямо под ногами, не давая продыха.       ― Короче говоря, ― Куроо тяжело вздохнул, останавливаясь. ― Извини, пожалуйста, если я тебя чем-то задел или как-то провинился. Мне… Ну, грустно, что ли?.. Хотя, нет, это не то слово. Не знаю, как объяснить правильно. Обидно, наверное.       ― Обидно? ― удивился Акааши. Куроо кивнул.       ― Да. Со всеми ты такой любезный, улыбаешься, разговариваешь, хоть и выглядишь в последнее время очень уставшим, ― заметил Куроо с толикой заботы в голосе, ― но стоит мне рядом оказаться, так ты сразу или пытаешься улизнуть или говоришь как робот, будто твой словарный запас всего из двадцати слов состоит. И то ― у роботов больше!.. Меня это поначалу вводило в ступор. И обижало тоже, когда я понял, что ты только со мной так. Я не понимал поначалу, чем заслужил такое, всегда нормально общались, а тут… Конечно, мы не так близки, как с тем же Бо, но всё же всегда было хорошо… И вдруг что-то изменилось. Поэтому я прошу прощения, если вдруг как-то ненароком обидел. А ещё хочу предложить мир, ладно?       Куроо протянул ладонь. Акааши вытаращился на протянутую руку как на бомбу.       Его слова задели за живое. Думая о своих чувствах, пытаясь уберечь себя от дискомфорта, он тем самым причинил боль другому. Судя по всему, Куроо не день и не два обдумывал всё это. Возможно, это не занимало все его мысли и не разжижало мозг, как в случае с Акааши, но это тревожило его. Беспокоило. Он волновался, что сделал что-то неправильно, что обидел. Хотя на самом деле не сделал ничего плохого. Это он, Акааши, какой-то дефектный, ненормальный и совершенно испорченный. А вдобавок ко всему ещё и жестокий. Это всё его вина.       Оставалось только одно. Акааши Кейджи, собрав в кулак все те крохи спокойствия, что у него остались, поднял голову, взглянув на Куроо, дружелюбно улыбнулся ему и пожал руку. Прохлада шершавой кожи обожгла, от накрывших его ладонь пальцев Куроо скользнула невидимая искорка, током пробежавшая по всему телу. Лицо начинало спешно теплеть, и Акааши молился, чтобы у членов Некомы вдобавок к навыку бесшумного передвижения не оказалось кошачьего зрения.       ― Конечно, Куроо-сан, никаких проблем. Мир. Вам вообще не стоило извиняться. И простите меня, я ничего такого не имел в виду. Правда. Всё дело во мне, но это не так важно, ― затараторил Акааши, быстро отпуская его руку. Собственная ладонь горела от простого касания, дыхание начинало сбиваться. Всё ещё кажущийся нереальным, счётчик процентов подскочил до твёрдой уверенной десятки. Акааши с трудом проглотил сухой ком, развернулся, на прямых ногах зашагав дальше по коридору. ― Пошли, нам бы пора уже уйти.       Ему нужно было уйти. Срочно. Подальше, пока так и стоявший на месте Куроо, всё не понял.       ― Кейджи. ― Акааши остановился, прикрывая болящие глаза. ― Из всего, что ты сказал мне сейчас, ни слова правды не было. Ведь так?       ― Нет. Была, ― скрипуче шепнул Акааши. В глазах неприятно защипало. Недосып, наверное, сказывался. Акааши прижал руку к груди, сграбастывая пальцами футболку. Колючий ком боли становился больше, пульсировал сильнее, царапал нутро, заставляя голос дрожать. ― Д-дело действительно во мне. В-вам вовсе н-не о чем беспокоиться.       ― Вот как.       Куроо хмыкнул, о чём-то задумавшись. Молчание длилось, казалось бы, вечность. В тишине грохот его сердца был слышен подобно рокоту водопада, Акааши был в этом твёрдо уверен. Он попался. Уже семнадцать процентов. И всё же почему именно он?..       ― Кейджи. Я тебе нравлюсь?       Акааши скрипнул зубами.       Он сбежит сейчас. Вот прямо сейчас. Куроо не успеет подойти. Не успеет заглянуть в его глаза. Не увидит рябь слёз в них. Не поймёт всё здесь и сейчас. Хотя, кажется, уже понял.       Звук его шагов, будто таран, мощно бьющий в ворота крепости, разбивал что-то внутри Акааши. Он сбежит, он… Сорок процентов. Пальцы тронули запястье, сжали некрепко, будто Куроо опасался, что Акааши и правда сможет сбежать.       ― Кейджи, ― его голос, как умиротворяющий шелест лепестков сакуры, мягко касающихся лица, как нежное весеннее солнце, ласково согревающее своим робким теплом; Куроо нерешительно коснулся его щеки. Акааши поднял голову, предпочитая не думать, как сейчас выглядит. ― Всё хорошо. Всё правда хорошо. Ничего такого в этом нет. Я могу тебя обнять?       Акааши, тихо шмыгнув, быстро закивал, сам обрушиваясь в распахнутые объятия Куроо, будто он был спасением. Как-то так оно и выходило. Он ткнулся лицом в его плечо, мелко задрожав.       Наконец всё встало на свои места, никаких вопросов больше не оставалось. Лишь всепоглощающая тоска и боль.       ― Всё хорошо, Кейджи, хорошо, ― бормотал ему в макушку Куроо, обнимая так крепко, как только мог.       Сейчас он был способен лишь на это, и лишь это мог дать Акааши, чтобы хоть как-то его утешить.

***

      Сколько они простояли обнявшись, Акааши не помнил. Как и не вспомнил потом и половины своего долгого рассказа-исповеди обо всём, что происходило с ним за время тренировочного лагеря. Куроо был в шоке. Но надо отдать ему должное, держался молодцом, особенно на той жутко стыдной части, касающейся ночных пододеяльных метаний и побегов в душевую. Всё это время они, переместившись из центра коридора к стене в тёмной части без окон, сидели бок о бок, и Куроо, с разрешения Акааши, держал его за руку, большим пальцем поглаживая в жесте поддержки, когда рассказ стопорился или Акааши не мог подобрать нужных слов.       Как оказалось, рассказать всё как есть, как бы глупо и позорно это ни звучало, идеей было верной. На душе полегчало практически сразу. Оставался, правда, один момент, суетливо взявшийся занимать освободившееся место, но Акааши надеялся разобраться и с ним, раз уж они так разоткровенничались.       ― Как-то так всё и было, ― закончил он, опуская голову.       Пальцы Куроо, вплетённые в его, уже не так волновали и выводили его главную мышцу на запредельные рекорды, а просто успокаивали и давали какую-то надежду. Акааши ругал себя, думая об этом, сам себе говорил, что надежда в его случае неуместна ― он ведь видел, как Куроо смотрел на него… Конечно, отвращения там не было, иначе бы он тут не сидел, но и того, что чувствовал сам Акааши, в глазах Куроо, виноватых, растерянных, не находилось.       ― Надо же… Получается, у тебя что-то вроде акустикофилии. Никогда бы не подумал.       ― Что? ― Акааши встрепенулся, отряхиваясь от своих назойливых мыслей как от воды.       ― Акустикофилия, ― повторил Куроо с улыбкой. ― Это те, кто ну… Возбуждаются от определённых звуков. Признаться, я польщён. Похвастаюсь кому-нибудь при возможности. Да шучу, шучу, не стану я этого делать. Но это приятно. Вроде как я особенный.       Акааши, возмутившийся было и готовый уже биться насмерть за сохранение инкогнито своей «дефектности», смутился и чуть заметно кивнул, опуская голову.       ― Было бы чему радоваться, ― шепнул он. ― Действует это всё равно только на меня. Эта твоя особенность.       ― Я этому и рад, ― просто пожал плечами Куроо.       Акааши открыл было рот, собираясь задать самый животрепещущий вопрос, но так и не смог найти в себе сил. Может, спрашивать и не стоит? Или хотя бы не сейчас? Завтра? Послезавтра? Или никогда? Не хотелось бы ему услышать от Куроо, что рука в его руке, внимательно выслушанный рассказ, крепкое объятие и нежное касание — это ни что иное, как обыкновенное сострадание к ближнему. Сочувствие. Жалость. Куроо и даром не нужны все эти совершенно странные и непонятные даже самому Акааши чувства и закидоны с какой-то там акустикофилией. И вообще, они парни, какая, к чёрту, влюблённость?..       Его замешательство заметил Куроо, мягко пихнув плечом в плечо.       ― Эй, ты опять уходишь в себя. Кейджи… Я должен сейчас сказать кое-что. Одну жестокую вещь, выслушай, пожалуйста, ― попросил Куроо, задирая голову, возводя глаза к потолку. ― Ты был честен со мной, рассказал о своих чувствах, хоть и сам сейчас обескуражен и по всей видимости до сих пор осознаёшь всё в лучшем случае наполовину, но стоит решить всё сразу. Я, как и ты со мной, хочу быть искренним.       Акааши стиснул зубы, прекрасно зная, что сейчас услышит. Куроо обернулся к нему, улыбнувшись виновато.       ― Ты мне нравишься, Кейджи. ― Сердце в груди совершило кульбит и ускорило свой бег. Акааши снова почувствовал, как зудит в носу и щиплет глаза. Куроо опустил глаза, уставившись в пол. ― Но… Немного иначе.       Это как пощёчина. Хлёстко, но зато честно. Он знал, что так будет. Знал, что не может рассчитывать на взаимность, да и с чего бы ей вообще быть? После всего… Стоит поблагодарить Куроо за недюжинное терпение и вообще отсутствие неприязни ― наверное, это ему давалось с трудом. Стоит просто забыть всё, похоронить в себе и больше никогда ни о чём таком даже и не думать.       Акааши кисло улыбнулся, быстро кивнул.       ― Конечно. Я всё понимаю. И ничего от тебя не требую, разумеется. Тебя вообще это не должно было коснуться, это ведь только моя проблема. Прости, Куроо-сан, что заставил тебя…       Он разжал руку, выпутывая влажные, подрагивающие от волнения пальцы из цепкого хвата Куроо. Акааши медленно поднялся на ноги, опираясь за стену ― ноги его не слушались. Нестерпимо хотелось уйти. Хотелось найти пустой класс, забиться в угол и оставаться там ещё очень-очень долго, из всепоглощающего чувства собственной ничтожности по кирпичику возводить вокруг себя стену, чтобы никто больше никогда не пробился к нему, не смог вцепиться в хрупкую нежную мякоть сердца и растерзать его одним лишь «но».       ― Я ещё не закончил.       Акааши замер на месте. Куроо подошёл к нему, вставая вплотную. Поднимать глаза и смотреть на него было боязно ― Куроо будто почуял это и сделал всё сам: низко наклонился, заглядывая в глаза Акааши. Тепло его улыбки, робко притаившейся в поднятых уголках губ помогло ― Акааши взглянул исподлобья, в ожидании почти что забыв про дыхание.       ― Это действительно так, что ты мне нравишься немного иначе. Я уважаю тебя, отдаю должное твоим навыкам ― кто ещё мог бы так мастерски приструнить Бокуто? Да ты чёртов гений, Кейджи, тебя можно любить только за это. Но я уверен, что и за многое другое тоже, ― Куроо нашёл сжатые в кулак ладони Акааши, разжимая его пальцы. ― если ты позволишь… Если захочешь. И тогда я мог бы выяснить, что именно. Что скажешь на это?       Акааши молчал, не зная, как реагировать, что сказать.       ― Ты уверен, Куроо-сан? ― Он вцепился в его ладони, боясь выпустить. ― Это ведь… странно. Такое не приветствуется. И что, если ты в итоге пожале?..       Куроо накрыл его рот ладонью, качнул головой.       ― Не попробую ― не узнаю. Да и пожалею, скорее уж, если не попробую… ― заметил он, отнимая ладонь. Акааши заметил на его лице тень смущения. ― И, да, какая разница, кто что подумает, если мы будем всем довольны?.. Мне вообще пофиг до того, приветствуется что-то или нет, если самому хорошо и комфортно.       Брови Акааши удивлённо поползли вверх. Он не выдержал и прыснул, заулыбавшись.       ― Чего хихикаешь, разве я что-то смешное сказал?       ― Ничего такого. Просто в этом весь ты, как мне кажется: делаешь только то, что хочешь и сам считаешь верным.       ― А разве надо как-то иначе? ― удивился Куроо.       Акааши качнул головой, улыбаясь. Похоже, появился ещё один кусочек недостающего пазла. Ещё одна вещь, за которую можно «любить» Куроо Тетсуро ― его здравый подход к жизни. Это прекрасно.       ― Вовсе нет, мне нравится.       ― Стало быть, ― Куроо неловко разворошил гнездо на голове и волосы стали торчать как попало; Акааши захотелось их пригладить, но для него это пока слишком, ― ты не против? Мы можем?..       Смущаясь, Акааши снова вцепился в футболку. Сердце буквально выпрыгивало из груди, не удержит сейчас ― ловить потом по ночным коридорам замучаются. Немного страшно, и мир будто бы перевернулся. Он счастлив и в то же время так встревожен, что кажется, будто прямо сейчас хлопнется в обморок. Всё далось ему слишком легко, он не заслуживает, и Куроо… Может, всё же, это просто сочувствие? Может…       ― Эй! Ты снова где-то в себе, ― Куроо ухватил его лицо, сжимая горячие щёки ладонями. Губы Акааши сложились бантиком, немало насмешив капитана Некомы, решившего его отпустить, лишь на секунду придержав касание. Куроо улыбнулся, и улыбка эта была тоскливой. ― О чём ты думаешь? Сомневаешься? Не веришь? Могу понять и представить себе твои чувства: признался парню, а тот возьми, да и согласись попробовать ― я бы на твоём месте устроил допрос с пристрастием, дескать, с чего вдруг? А ты молодец, держишься. Сам в себе варишься. В этом ты уже не молодец, Кейджи.       ― Прости, ― виновато склонил голову Акааши.       ― Ничего. Я понимаю. И постараюсь сделать так, чтобы сомнений у тебя не осталось. Договорились? Я постараюсь, Кейджи. Правда буду. А ты пообещай не переживать всё в себе. Поклянёмся на мизинцах?       Куроо выставил вперёд палец, пристально уставившись на Акааши. Тот медлил, начав было снова ступать в море бурлящих размышлений, в последний момент решившись рискнуть. Не попробует ― не узнает, так ведь?       ― Договорились. Я обещаю, Куроо-сан, что тоже буду стараться.       Акааши подцепил мизинец Куроо, с удовольствием разглядывая его довольное лицо.       ― Вот и отлично, ― Куроо вновь схватил Акааши за руку, поведя за собой по коридору. ― И всё-таки я провожу тебя в спальню. Мы прилично подзадержались, уже, наверное, за полночь. Завтра точно будем как амёбы ползать по площадке. Если вдруг Бо вздумает шуметь, сразу скажи мне, я ему трёпки задам.       Акааши снова засмеялся, легко и непринуждённо. Тяжесть с сердца так никуда и не делась, но слова Куроо, его обещание, заметно уменьшили её вес. Акааши доверился ему. Безоговорочно. Даже сам удивился, как так быстро смог принять это, но отчего-то не сомневался в услышанном ни секунды.       Оставалось сделать кое-что напоследок. Поставить точку.       ― Куроо-сан.       ― М, что такое?       Куроо оглянулся через плечо. Вид у него был такой довольный, словно он в лотерею какую выиграл, да не абы что, а главный приз. Акааши смутился. Он молчал недолго, на удивление легко произнеся это:       ― Я так и не сказал тебе: ты мне нравишься, Куроо-сан.       Куроо тепло улыбнулся, крепче сжимая ладонь Акааши, уводя его дальше по тёмным коридорам спящей Старшей Шинзен.       Минувшую ночь Акааши спал как младенец. Впервые так хорошо и спокойно с начала лагеря.       На утро выглядел он потрёпанно, своим видом едва не доведя Бокуто до приступа. Котаро, как наседка, квохтал и бегал вокруг, сходу догадавшись, что его драгоценный связующий был зажат каким-то гадом в коридоре ― «Ты вернулся очень поздно, я слышал!» ― и тот всячески его ущемлял, обижал и даже заставил расплакаться ― «Вон, глаза какие красные! Я же вижу!». Воинственно настроенный капитан во всеуслышание пообещал страшную расправу тому, кто посмел обидеть его дорогого Акааши. И не будет никому пощады. Даже девчонке.       Отбрыкаться от сошедшего с ума капитана удалось только в столовой, да и то он пристально следил за ним, не сводя своих жёлтых круглых глаз, попутно пытаясь в каждом встречном высмотреть преступника. Акааши так устал от него за одно только утро, что сам не заметил, что со спины к нему кто-то подошёл, склонив голову так, чтобы губами почти коснуться уха.       ― Доброе утро, Кейджи. Вижу, тебе достаётся прямо с утра? Мне его обезвредить? Один ваш приказ, командир, и эта сова пойдёт на кебаб.       Акааши резко крутанулся на пятках, едва не столкнувшись нос к носу с удивлённо отскочившим в сторону Куроо. Он усмехнулся и неловко потёр лоб. Вихор на голове был жутче обычного, вид заспанный, но довольный. Впрочем, как и у самого Акааши.       ― Он сейчас на взводе, обещал «надрать зад любому» ― это цитата, разумеется, ― кто ко мне сунется. Не боишься, Куроо-сан?       Куроо для вида скорчил рожу, задумчиво потёр подбородок и решительно качнул головой, пожимая плечами.       ― Пожалуй, ради тебя я готов рискнуть. Идём, займём место за…       ― Ты представляешь, Тетсу! Кто-то обижает нашего Акааши! Он сегодня проснулся весь опухший, зуб даю кто-то его ночью…       Бокуто, выпрыгнувший на друзей сзади как ниндзя из засады, разом сграбастал обоих, прижимая к себе и утаскивая в сторону их любимого столика.       ― Предлагаю вычислить гада и напинать ему по пятое число, чтоб знал. Да это же покушение на честь Фукуродани. Это!.. Эй. Вы чего смеётесь оба? Вы что-то знаете? Ну скажите мне, эй-эй! Скажите! А ещё друзья, называется…       Утро было прекрасным.       Бокуто смешно дулся, обещая обязательно выяснить, что такого они двое знают и скрытничают при этом. Акааши не мог перестать улыбаться и всё время вздрагивал, чувствуя, как по спине и рукам бродят мурашки, когда Куроо, будто испытывая, незаметно коленом касался под столом его ноги, строя при этом физиономию до того хитрую, что Акааши так и подмывало сдать его своему капитану с потрохами. Ой что тогда будет.       Куроо смеялся. Весело. Открыто. И неизменно странно. К этому Акааши, пожалуй, когда-нибудь да привыкнет. На всё нужно время, которого у них будет достаточно, чтобы узнать друг друга получше, чтобы отыскать то, что приведёт их чувства к одному знаменателю.       Они постараются, оба. Акааши в этом уверен, на все сто процентов.