Девочка c желтым зонтом

А на улице лил дождь. Ничего хорошего нельзя ожидать от зимы. Влажно, душно и холодно. Ничего хорошего нельзя ожидать от улиц. Ничего хорошего нельзя ожидать от… Него. Если бы она не стояла рядом, держа огромный желтый зонт над его головой, то наверное клоунский грим бы весь стек в сточную канаву. Нет, точно стек, и тогда мир увидел бы крайне неприятную картину, небо бы увидело неприятную картину. В пустых, остекленевших глазах плясали блеск неоновых вышек и призраки отчаяния. И он бы, может быть, громко кричал, вопил и бил кулаками по мокрому асфальту на котором лежал, если бы не был сломлен. Сломлен всем. Всем, что построил сам. Куда он шел? На что надеялся? На что? Почему он убивал? Какого черта он так жестоко их всех убивал?! Парень хрипло засмеялся, прикрывая ладонью лицо, прокуренный голос отдавался в ушах намного звонче шума дождя. Он был оглушен. Оглушен собственным радужным спектром чувств. Было бы намного легче, если бы не было дождя, может, даже если бы не было сводящих с ума, отражающих свет неоновых вывесок мрачных облаков. И, наверное, было бы намного легче, если бы на его руках не было крови 15 троллей. Ему очень захотелось завопить о своей боли, но горло свело, стало тяжело дышать. Он все же закричал. Почти. Взвыл, как раненный зверь. Да, мир наполнялся его болью. На улицах никого не было, да и кому быть в этом районе на окраине города. Здесь даже в солнечную погоду не часто выходят. Помойка. А Канайя терпеливо стояла рядом, держа желтый зонт. Ждала. Да, скорее всего, ждала. Гамзи она привыкла ждать. Между ними сложился уже некий мостик доверия. Она ждет, он возвращается окровавленный, в разноцветных пятнах крови троллей. Но она никогда не привыкнет видеть такое радужное безобразие на одежде Макары. Он приходит и сразу же заглядывает в холодильник, чтобы «закинуться» своей дрянью. Дрянь он добавляет в повидло, и то окрашивается в кислотный цвет. Гамзи не любит долго готовить, тесто уже сразу куплено, ждет лишь когда в него зальют эту жижу, которую хозяин квартиры, именует слизью. Канайя в такие моменты лишь молча наблюдает за ним, замирая с лоскутком ткани, который обрабатывала на машинке, или сидя на полу с ножницами, отвлеченная от выкраивания. Ей интересно. С увлеченностью ученого она изучает пятна на одежде, предполагая у кого могла бы быть такая кровь из ее знакомых. Гамзи не убивал кого попало, его обманчивое дружелюбие сводилось к одному – найти жертву. Однажды Гамзи сел к ней, на пол, на ее мягкий ковер, который она привезла с собой в его квартиру, облокотился на кресло и начала рассказывать. «сис, я расскажу тебе историю полную гребаных чудес, – он открыл Фейго, сделал глоток и продолжил. – Знаешь, этими самыми Булавами- он указал на булавы, заляпанные радужным спектром- я замочил десяток троллей. Это ахуительно много, сис. Это же гребаное чудо, что я до сих пор на свободе. Я до сих пор прихожу домой, хотя копы могли меня уже поймать и привезти в участок, расспросить. Я бы все рассказал, сис. Скажешь, я долбаеб, но я бы рассказал. Я бы рассказал о них. – он снова кивнул на булавы – Они – голос его захрипел – они так громко орут каждый раз. Это не реально слушать, хочется как можно быстрее вмазать им по морде до потери сознания, а лучше сразу, чтобы они откинули коньки. Этот крик. Мне до сих пор кажется, что он преследует меня. Этот долбанный охрененно громкий вопль. Знаешь, сис, ведь он сводит с ума, доводит до бешенства. Впервые я услышал этот ор, когда был поменьше. Когда я уделал своего инвалида Папашу. Курлоз орал громко, – Гамзи расплылся в улыбке, после очередного глотка Фейго. - Поэтому, когда я его убил я зашил ему рот. Но знаешь, его ор, он преследовал меня, я всегда, блядь, слышу этот ор. Всегда его. Никто так громко не орал, когда я его убивал, черт возьми. Некоторые вообще покорно молчали – Макара хрипло рассмеялся. - Этот инвалид. Таврос. Да, Тав был ахуительным бро. Самым Бромечательным. Невозможно описать насколько невъебенно крут он был. И даже, когда я ударил его молотом по башке, услышал, как трескается его головешка, но он не потерял сознание, он был ахуенным. Он пискнул, как гребанный птенец, выпадающий из гнезда, а потом сдох, но не орал. Сис, ты вообще слушаешь? – Канайя смотрела будто бы сквозь него, внимательно оглядывая, наблюдая за каждым жестом Макары. Гамзи принял молчание за согласие – Но ту долбанную шлюху, Как ее там звали, Роуз, - Канайя бы поморщилась, все же она любила эту «долбанную шлюху», но лишь взглотнула, побоявшись провоцировать лишний раз – убивать было ужасно неудобно. Ее «бла-бла-бла» конкретно отвлекали. Я раскрошил нахрен ее грудную клетку, чтобы она не могла больше говорить и выбил все ее беленькие зубки, которыми она пыталась впиться в мою руку. Она плевала кровью и блевала своими легкими, пытаясь говорить, когда я прошелся булавой по ее позвоночнику. Эта шлюха пыталась говорить своим мерзопакостным ртом даже на пороге смерти. – по щекам проструились нефритовые слезы, но Канайя сидела не шелохнувшись. В душе поднималась кипучая ненависть, который могла бы пересилить желание жить и инстинкт самосохранения. Ненависть, далеко не платоническая прожигала бы дыры, если бы могла быть материальной, но она лишь крепче сжала края ткани, что держала в начале разговора с Макарой – это же Гребанные чудеса, сис," - пробормотал, вставая он и беря в руки булавы. Хлопнула дверь. Наверное, тогда, ей просто повезло, ведь она могла стать его потенциальной жертвой, оказавшись не в том месте не в то время, увидев то, чего не должен видеть никто. Этого сумасшедшего Гамзи Макару, убийцу, что получил прозвище «Жонглер». Канайя сама не поняла, как ей удалось выжить, он вполне мог бы ее догнать и забить своими окровавленными булавами, выследить, найти. Ведь он работал не один, худо-бедно ему помогал его друг Каркат. Но не убил, не поймал, поднялся по пожарной лестнице и скрылся на крыше. И не он о ней вспомнил. Она напомнила о себе. После того инцидента, она размышляла. В голове крутилась одна мысль, вокруг которой орбитами выстраивались другие «Я выжила». В ту ночь она о многом думала. Думала о том, как могло такое случится. Как ее бывший одноклассник мог стать убийцей. Думала о том, что Гамзи никогда нельзя было принять за маньяка, жестоко избивающего своих жертв цирковыми булавами или огромным молотом. Канайя сама приехала к нему. Сама поселилась с ним в одной квартире. Зачем? Она ссылалась на желание следить за Макарой в целях исследования. Но она не знала, что ей обойдется это слишком дорого. У нее ничего не осталось кроме этого кровожадного Маньяка. А был ли он? В этот вечер, он не пришел домой, и тогда Канайя взяв cвой большой желтый зонт пошла на улицу. Искать долго не пришлось. Макара лежал на асфальте, глядя в небо. В руках его была записка, а дождь хлестал по его лицу, подмывая грим, у него были закрыты глаза. Канайя встала над ним, глядя на выражение лица Гамзи. В этом выражении была усталость тролля, прожившего не одно десятилетие. Осознавшего и боль и отчаяние, даже cмерть. Канайя лишь могла молча стоять рядом, чуть склонившись над измученным «Жонглером». -Гамзи, ты в порядке? -Да, все в порядке, сис. Все настолько в порядке, что я, пожалуй, хочу сдохнуть. Гребанный порядок. -Что-то случилось? – Канайя присела на корточки удерживая желтый зонт. Полы ее красной юбки пропитались водой. -Да, жизнь, сис - он вновь хрипло рассмеялся – Вся это ахуенно неправильная жизнь случилась. Я понял, сис, понял, что мне больше никогда не избавиться от этого крика в голове. Никогда – он вновь хрипло засмеялся. *** На следующий день, был схвачен «Жонглер». Дело было бы окончательно закрыто. Но выяснилось, что Гамзи Макара не является дееспособным и находился в состоянии наркотического опьянения в большинстве случаев убийств, в связи с этим дело было закрыто, а Гамзи Макара был направлен в лечебницу, где ему было предписано провести дни до своего выздоровления, а после отправится отбывать пожизненный срок. Гамзи пришел с поличным, сел перед офицером, заставил того достать диктофон и рассказал подробно о каждом случае. Лицо офицера c каждым cловом Макары менялоcь, приобретало новые неведомые черты. В конце концов Офицер оказалcя шокированным. А Канайя так и оcталаcь жить в той квартире. Ничего не изменилаcь, кроме пожалуй cлизи и Фейго. Их больше нет и не будет в доме Кан.