***
— Аркаш, иди кушать, бульон стынет. Женщина снова вернулась к плите, наливая в небольшую глиняную тарелку ещё ополовник золотистого, наваристого бульйона. — Сколько раз просил меня не называть так, мам. Я — Кай. — Парень прошёл на маленькую светлую кухню, усаживаясь в угол мягкой кушетки. — Я Константина Юрьевича тоже позвал. — Хорошо, ребёнок. — Женщина обернулась и поставила тарелку перед сыном: — придумал себе тоже, Аркадий — нормальное имя. — Мам. — Не мамай, — Женщина легко улыбнулась и, обтерев руки о фартук в мелкий голубой цветочек, снова пошла к плите, чтобы налить ещё одну тарелку, — И да, пересядь из угла, а то не женишься, примета такая. Кай хмыкнул, но всё же пододвинулся к краю, чтобы избежать спора с родительницей. Пока его мать стояла к нему спиной, он не стесняясь рассматривал её, думая о том, на сколько был прав его отчим и по совместительству первый и единственный его мужчина — Кай со своей матерью не похожи совсем. Таиса Ивановна — обычная женщина, почти разменявшая свой 5 десяток: русоволосая, голубоглазая и невысокая; худая — лишь немного обвисшие бока выделяются в силуэте спрятанном под легким желтым халатом. Одним словом — никакая, точно таких же — сотни и миллионы в любом городе Советского Союза, работающих в школах и на заводах. Кай же напротив — весь состоит из контрастов: высокий, но слишком худой для своего роста, лишь острые стрелы плеч и коленки выделяются и создают хоть какой-то рельеф, глаза большие и карие, с хитрым прищуром прячутся под длинными, до плеч черными волосами, что скрывают бледное лицо без каких-либо родинок или веснушек. Но самое странное то, что Константин клюнул на них обоих. Константин Юрьевич, как парень называет его при маме или Костя, в ситуациях, когда он вжимает Кая в матрас, кусая за кончик уха — классический русский мужчина, на полголовы выше самого Аркадия и раза три шире в плечах; с большими работящими ладонями и насмешливыми серыми глазами. В прошлом он — майор полиции с железной выдержкой, ровной спиной, а сейчас, в свои сорок обзавелся шрамами на широкой грудине и пенсией после ранения на задании. Именно из-за несчастного случая на службе он и появился в их жизнях и доме — Тая, мать Аркадия, работает медсестрой в госпитале, куда и попал Константин; там женщина выходила его и привязала к себе своей добротой и заботой. Мужчина вошел на кухню, громким приветствием прерывая мысли Кая. И без того небольшая кухонька, казалось, стала ещё меньше, вместив в себя грузную фигуру Кости. Тот подошел к Тае и поцеловал её в щеку, слегка погладив плечо; Кай во все глаза следил за ними, пытаясь урвать и себе немного внимания, словить хоть один взгляд в свою сторону. Раз, и серые глаза бегло осматривают его лицо — Кай улыбается, убирая волосы за ухо, а Константин Юрьевич качает головой, пока Тая не видит и улыбается в ответ. Идёт к столу и садится возле парня — вплотную, настолько близко, что их колени соприкасаются под столом, но ненарочно, просто кушетка слишком маленькая, а затем и Таиса садится за стол, но напротив них, на простой деревянной табуретке, покрашенной белой краской. — Кушайте, мои любимые мужчины. — Улыбается довольно и зачерпывает бульон. Кай в этот момент хочет удавиться, но сильная ладонь, сжимающая его колено заметно успокаивает.***
— Что будет, если она узнает? — Кай шепотом спрашивает, уставившись в потолок; глаза ловят блики от света в хрустальных бусинах люстры, а его тело расслаблено после недавнего оргазма. — Ей будет больно, поэтому она не должна узнать, я люблю её. — Я знаю. Я тоже люблю её. — Парень отводит взгляд от люстры и переворачивается на бок, подперев голову ладонью — внимательно смотрит на мужчину перед ним. Костя лежит полностью без одежды, что бывает очень редко и светит своей грудной клеткой с многочисленными шрамами. Кай проводит пальцем от одного соска к другому, чувствуя подушечкой пальца шероховатые бугорки, Константин молчит, лишь сверху вниз смотрит на него, сквозь ресницы; ожидает, что Аркадий скажет дальше. — А я для тебя кто? Лишь дырка, которой ты можешь присунуть, когда моя мать не хочет? Костя вздыхает и поднимается на кровати, садится у изножья спиной к парню; голова опущена вниз и позвоночник согнут дугой — думает, решает, как правильнее ответить: — Ты же знаешь, что нет, Кай, знаешь же. — Знаю. Просто устал жить во лжи. Рано или поздно всё всплывёт наружу. — Мы оба должны стараться, чтобы этого никогда не произошло. Или прекратить. Кай усмехается и подползает к Константину, стягивая с родительской кровати за собой простынь в полоску, и обнимает его со спины. Тонкие, бледные руки нежно обхватывают покатые плечи, а розовые, не по-мужски мягкие губы целуют шею. — И ты, и я знаем, что вот просто так не сможем перестать. Я люблю тебя, Кость. Костя вздыхает, но не отталкивает. — Глупый ты Кай, ещё, молодой. Не понимаешь, что мы творим и на сколько это неправильно. — Разве то, что я люблю тебя — это плохо, Кость?***
Впервые Константин появился в их доме два года назад. Даже не смотря на осунувшееся после лечения лицо и сгорбленную из-за слабости спину, он держался уверенно, стоя на пороге их квартиры с маленьким букетом георгин и коробкой конфет. — Здравствуй, Аркадий, я… — Константин Юрьевич. Я знаю. Вот из-за кого мама так прихорашивается. Кай откинул волосы с лица легким движением головы и протянул руку для приветствия. Его узкая ладонь утонула в крепком, но дружественном рукопожатии и внимательный взгляд Константина оценивающе прошелся по его лицу, отзеркаливая лёгкую улыбку Кая. — Ты выглядишь как музыкант. — Профессия обязывает. Я гитарист. — Кай пропускает мужчину внутрь и закрывает дверь. Узкий полутемный коридор их с мамой квартиры словно стал меньше, уместив в себе высокую фигуру Константина. — Местная братва не цепляет? — Я умею хорошо бегать. — Кай коротко хохотнул и добавил: — Даже с тяжелым футляром с гитарой за спиной. Бросив ещё один короткий взгляд на мужчину, Кай пошёл к себе в комнату, по пути заглянув в мамину спальню: — Тебя уже ждут, мам. Таисса отложила расческу и повернулась к сыну, оказываясь спиной к трюмо с тройным зеркалом: — Как я выгляжу, ребёнок? Кай посмотрел на мать, отмечая её лёгкий макияж, позаимствованной у соседки косметикой и крошечные жемчужные серьги, которые ей очень шли. — Выглядишь чудесно, мам. Как и всегда, но сегодня особенно. Кай улыбнулся, видя, как Тая засмущалась, и тихо добавил: а он тоже ничего. Таисса молча кивнула и вернулась к зеркалу, собираясь заколоть тонкими шпильками несколько прядей у лица. Кай тихо пожелал матери удачного свидания, гулкий шепот шорохом ударился о хрупкие плечи женщины, и Аркадий покинул комнату, путаясь в своих сбивчивых мыслях.***
Длинные музыкальные пальцы опустили острую иглу проигрывателя на матовую поверхность виниловой пластинки. В небольшой светлой комнате раздалась медленная мелодия Let it be в исполнении легендарных Битлз; высокие голоса улетели под выбеленный потолок квартиры и осели на стеклянных плафонах неоправданно-вычурной совковой люстры. Кай опустился на старый продавленный диван и повёл плечами, пытаясь устроиться поудобней. В голове почти пусто. Лишь расплывчатый образ Константина с каждой секундой становится всё более явным и четким: широкие плечи обтянуты серой тканью официального пиджака, белая рубашка с бордовым галстуком удивительно хорошо сочетаются между собой, лёгкая щетина не делает лицо более уставшим или неухоженным, а наоборот, оттеняет бледно-розовые губы, что расплылись в улыбке и добавляет некого шарма — красивый и взрослый мужчина. Кай неосознанно задерживает дыхание, когда вспоминает изучающие серые глаза; тогда на секунду Аркадию показалось, что у этого взгляда есть второе дно, потайной смысл, но он сразу отмел эту мысль — не стоит тешить себя пустыми надеждами. Константин Юрьевич взрослый и состоявшийся мужчина, бывший военный — такие, как он, и не посмотрят в сторону нескладного подростка с длинными патлами и заусенницами на пальцах. Но ведь помечтать наедине с собой Каю никто не запрещал, правда ведь? Кай приподнялся на диване выше, упираясь спиной о шероховатую спинку. В узких голубых джинсах стало тесно, руки словно сами собой потянусь к поясу штанов и быстро расстегнув ширинку — стянули их вместе с серыми семейками. Небольшой возбуждённый член коснулся живота, белесая капелька смазки стекла по стволу, но кончиками пальцев Кай поймал её и размазал по теплой коже, плотно обхватывая член у головки кольцом из тонких пальцев. Глубокий вдох, несколько резких движений на выдохе; свободной рукой парень поглаживает грудь и касается ногтями сосков, слегка надавливая. В голове — образ Константина: рубашка расстегнута, галстук свободно болтается на шее, а сильные, большие ладони касаются тонких, словно девичьих, боков Кая и жестко сжимают, прижимая к своему мощному торсу. От таких сочных фантазий у Кая в голове, тот кончил спустя всего несколько минут, на пике просто толкаясь в сжатый кулак и не стесняясь поскуливал, сжимая в зубах цветастую наволочку от подушки. Как бы он на себя не злился из-за всей этой ситуации, стыдно ему было лишь за сперму, которая попала на обивку дивана. Не из-за того, что он дрочил себе, думая о взрослом мужчине, и даже не из-за того, что этот самый мужчина является избранником его матери. Только эти чертовы пятна от спермы вызывали у него чувство вины. Кай ненавидел себя за это.***
Их первый поцелуй случился спустя три месяца после знакомства. Это был холодный русский январь с громкими завываниями ветра за стеклом и густым снегопадом практически ежедневно. Кай сидел у себя в комнате, на ворсистом ковре, упираясь спиной о край дивана и цедил дешевое красное вино прямо с бутылки — повод был веский — ему сегодня исполнялось двадцать. Казалось бы, лишь третий десяток разменял, но ощущение такое, словно ему уже шестьдесят и всё, что он имеет — это почти целиком проёбанная жизнь и непонятное чувство любви к мужчине, граничащее с ненавистью. Лёгкая меланхолия наполняла худое тело Кая вместе с вином, плечи расслабились и взгляд стал слегка мутным; очертания мебели утратили свою четкость, а мысли плавали, словно грузные киты где-то совсем далеко от этой небольшой тёплой комнаты. Кай был настолько в себе, что не сразу понял, что кто-то стучится к нему в комнату: — Открыто. Парень пьяно хихикнул, когда дверь открылась, и он увидел Константина Юрьевича, что взглядом искал его по комнате. Глаза мужчины расширились от удивления, когда тот увидел слегка нетрезвого Кая прямо на полу. — А ты уже во всю празднуешь, я посмотрю. — Константин слегка улыбнулся и подошел ближе, пряча что-то большое за своей широкой спиной, но Кай всё же рассмотрел длинный гитарный гриф. — Да, решил не ждать торта со свечками. И я же говорил: без подарков, Константин Юрьевич. — Прекрати, Кай, как так: на юбилей и без подарка остаться. Таисса просила её не ждать со смены и подарить тебе сейчас. — Раз такое дело, сделайте мне ещё один подарок, пожалуйста. Выпьете со мной? — Кай посмотрел на мужчину снизу вверх, слегка прищурив глаза, чтобы картинка стала более чёткой, и протянул полупустую бутылку с вином. Константин хмыкнул и отложив футляр с гитарой на диван, взял бутылку и сделал один небольшой глоток. — А ты знаешь, давно пора, ты же сын моей избранницы и взрослый как никак. — Константин опустился на пол рядом с Каем, повторив его позу — теперь их согнутые ноги соприкасались коленями и затем похлопал парня по плечу. — С сегодняшнего дня так точно. — Да уж, взрослее некуда. — Кай вздохнул и взял бутылку обратно — отхлебнул ещё вина. Хмель понемногу сходил на нет, и это удручало его ещё больше — даже напиться нормально не смог в свой день рождения. — Чего ты хмурый такой, Кай? — Константин изучающе посмотрел на него и продолжил: — Кажется, я знаю в чем причина — пить, конечно, плохо, но настоящих мужиков вино уже не берёт, а у меня где-то бутылка хорошего коньяка была — сегодня немного можно. А этот твой компот — только перевод спирта. Константин легко поднялся на ноги и на несколько минут вышел из комнаты. Вернулся, держа в руках небольшую фигурную бутылку из стекла с янтарной жидкостью внутри. — Вот, говорили что хороший, татарский. Давай немного смочим горло, так сказать. Мужчина снова уселся на пол возле Кая, откупоривая бутылку: — Стопки не брал, уж прости. — Да и так сойдёт — Кай махнул рукой и принял предложенную бутылку, делая первый глоток. Коньяк жидким огнем прошёлся по пищеводу и осел на дне желудка, оставив на языке лёгкое ощущение пряности — напиток действительно был хорошим — высокий градус почти не ощущался. Они пили в тишине, пока Кай не ощутил себя достаточно пьяным, чтобы не стесняясь, задать вопрос: — Вы любите мою мать? Вы же моложе — нашли бы себе кого-то своего возраста. — Возраст — всего лишь цифра. С опытом ты этой поймешь, Кай. — Константин оставил первый вопрос без ответа и сделал ещё глоток. Кай заметил, что и мужчина уже слегка пьян — его поза стала совершенно расслабленной: спина слегка сгорблена, а ноги протянуты на ковре. И Кай осмелился на ещё один вопрос. Ему казалось, что время самое подходящее — они оба слегка пьяны и всё последующее, потом, когда алкогольный морок спадёт, можно будет списать на глупость из-за спирта гуляющего по венам: — Константин Юрьевич, — Кай на секунду запнулся, сглатывая вязкий ком в горле; лёгкое, щекочущее чувство тревоги копошилось где-то в кончиках пальцев, заставляя их подрагивать, а затем продолжил: — вы бы поцеловали меня? — Что? Ты в своем уме, Кай? — брови у мужчины удивленно выгнулись, но на лице не было отвращения или чего-то такого, — тебе уже видимо хватит, да и мне тоже. Мужчина поднялся, опираясь о край потрепанного дивана и, слегка покачиваясь, выпрямился во весь рост. Кай, на секунду замешкавшись, поднялся за ним и вцепился в его плечо, ощущая под кончиками пальцев твердые мускулы, что прятались под тканью обычной домашней кофты в ужасный коричневый ромбик. — Кость, постой. Аркадий сделал ещё шаг под внимательным взглядом Константина и коснулся его губ. Мужчина застыл каменной статуей; Кай ощущал, как тот напрягся и сжал свои губы в тонкую линию, никак не реагируя на действия парня. Кай застыл на несколько секунд в неловком прикосновении, щетина на подбородке Константина ощутимо кололась, и это всё, что казалось ему важным в эту секунду. Но момент был утрачен: Костя отстранился первым, нечаянно коснувшись кончиком носа щеки Кая, напоследок молча посмотрев на парня. Его взгляд был совершенно пустым. Недопитая бутылка коньяка так и осталась стоять на полу возле ножки дивана, и Кай чуть не опрокинул её, когда упал на диван и зарылся лицом в подушку с весёлым узором в мелкий красный горошек.***
Кай завидовал своей матери. Завидовал тому, как она была счастлива с мужчиной, который, парень отчаянно желал и верил — должен был принадлежать ему. Кай тоже был счастлив, но в редкие моменты, те насчастные час или полчаса, когда им двоим удавалось остаться наедине, но во всё остальное время Кай чувствовал себя никак. И это ощущение преследовало его неперерывно. Последние несколько месяцев Константин словно игнорировал Кая. При Таиссе он оставался вежливым и обходительным с её сыном, но всегда избегал уединения с ним. И Кай даже не видел в нём сожаления или скрытого желания. Ничего. Стоило лишь единожды оказаться в шаге от того, чтобы быть застуканными, и всё — Константин откатил назад и больше даже не говорил с Каем без нужды. Парень считал это ужасной трусостью со стороны мужчины. Он чувствовал себя разочарованным. Аркадий внимательно наблюдал за Таей и Константином, сидя прямо напротив. Они втроем расположились в просторной гостиной за круглым столом, укрытым белой накрахмаленной скатертью. Мать с улыбкой нарезала вишнёвый пирог, с которого поднимался ароматный пар, а Константин разливал травяной чай по небольшим изящным чашкам. Видимо у Таиссы сегодня было хорошее настроение — она даже достала из серванта свой любимый чайный сервиз с витиеватой голубой росписью. Кай же просто сидел, сжимая ладонями колени под столом, в жалкой попытке себя успокоить. Ревность бушевала внутри. В корне неправильная, больная ревность к мужчине, который ему практически в отцы годится, но такая сильная и пожирающая изнутри. Кай хотел покинуть комнату или даже этот дом. Он не желал давиться пирогом и смотреть на воркующую парочку — мать такая улыбчивая и словно помолодевшая и Костя — такой тёплый и свежевыбритый, тоже слегка улыбался женщине, нежно поглаживая ту по плечу. Часы с кукушкой пробили пять часов, на несколько секунд перекрикивая небольшой телевизор, что стоял на тумбе обклеенной наклейками со жвачек самим Каем в не таком и далеком детстве. — Пробуйте пирог, мужчины. — Тая улыбнулась и отложила нож на салфетку, сама она не ела — решила худеть, думая, что это сделает её более привлекательной на старости лет, поэтому лишь довольно попивала чай. — Спасибо, что-то не хочется. — Кай хмыкнул и отодвинул стул, в попытке встать, но расстроенный вздох матери остановил его: — Что-то ты сам не свой последнее время, ребёнок. Что случилось? — На работе устаю. Кай почти не соврал — дела у его группы шли вверх — теперь их узнавали в родном городке и приглашали на выступления даже в самые дорогие рестораны на разные праздники. Их собственные песни пока не пользовались особой популярностью, но Кай понемногу откладывал на поездку в Москву. Он думал, что там будет больше возможностей для реализации и пения не только уже на память заученных Пугачевой и Ласкового Мая для пьяных гуляк, но и собственных песен, большинство текстов которых для группы сочинял именно Кай. — Потому что пить надо меньше, возможно трезвяком чувствовал бы себя получше. — Константин всё же не удержался от язвительных комментариев, потому что именно он забирал полуживого Кая с попоек после удачных концертов. Почему он это делал парень не знал, но внутри был очень благодарен мужчине и именно поэтому ничего и не ответил на слова Константина. — Да, Аркаш, Костя прав. — Мать слегка нахмурилась отставляя кружку в сторону; она сложила руки перед собой и впилась взглядом в сына, словно выискивая ответы у того на лице. — Я в порядке. — Кай усмехнулся и всё же поднялся. — Я пойду, кусок в горло не лезет.***
Кай стоял на коленях между ног Кости, склонившись над возбуждённым членом. Он высунул кончик языка и нежно облизал влажную головку, затем слегка пощекотал щелочку уретры и насадился ртом, плотно обхватывая верхушку члена под одобрительные стоны сверху. Константин поддался бёдрами вверх, сдвигаясь ближе к краю дивана в комнате Кая и зарылся пальцами в мягкие черные волоссы, убирая их с лица. Он не пытался проникнуть глубже, потому что знал — юноша взбрыкнется и выпустит зубы — Кай любил в начале руководить процессом, отдавая весь контроль мужчине постепенно. И Косте это чертовски нравилось — он словно завоёвывал мальчишку снова и снова. Кай уже был на полпути к тому, чтобы взять член полностью, до самого основания. Головка упиралась ему в щеку, бугорком выбиваясь с внешней стороны. Слюна стекала с подбородка и ниточкой тянулась к самому полу. Он был полностью поглощён процессом, помогая себе руками — нежно поглаживал бедра, иногда подбираясь к яичкам, мягко сжимая их. И он бы не услышал звук ключа, поворачиваемого в замочной скважине, если бы Константин не сдерживал стоны, а затем и громкое мамино «Сына, я дома, Костя ещё не вернулся?». Кай резко отстранился, не успев спрятать зубы. Костя вздрогнул под паническое «блять, блять, прости», сказанное шепотом. Аркадий рывком поднялся на ноги, натягивая футболку которая валялась на полу, благо, трусы всё ещё были при нём и подошел к двери в комнату, жестом показав Косте, что стоит помолчать. — Нет, мам, его ещё нет. — А ладно, тогда я в душ, на улице такая жара, невозможно. Откроешь ему дверь, хорошо? — Прокричала мать из коридора и не дожидаясь ответа скрылась в душе. Спустя минуту Кай услышал шум воды и повернулся к мужчине — тот уже был полностью одет. — Можешь выходить. Только тихо. Костя кивнул и медленно вышел из комнаты, на ходу застегивая армейский, оставшийся ещё со службы, ремень. Это был последний раз, когда Константин был с Каем любовниками, а не просто отчимом и пасынком. Кай тогда ещё прошел к входной двери и показательно открыл её, громко здороваясь, имитируя приход Константина.***
Спустя два месяца ничего так и не изменилось. Константин всё так же игнорировал Кая и старался не пересекаться с ним даже на кухне во время завтраков. А Кай нашёл себе дополнительный заработок в виде уроков игры на гитаре. Он пытался не думать о том, что уроки брали преимущественно девушки, что безуспешно пытались его охомутать. Но он удачно их игнорировал, лишь загадочно улыбаясь на все их заигрывания и прятал своё лицо за длинными волосами, что теперь были уже ниже плеч. Ревность и желание к Константину постепенно сходили на нет. Они всё ещё терзали его естество, Кай отчаянно желал, чтобы Константин просто зашёл в его комнату и спросил «что нового?» со своей фирменной косой улыбкой, как часто бывало раньше. Но теперь Каю удавалось это успешно игнорировать и желание зудело лишь на краю сознания, не причиняя такого дискомфорта и тяжести. Парень чувствовал, как безвозвратно отдаляется от матери, от этого дома и города. Он чувствовал себя здесь чужим. Приходя с работы, Кай открывал свой тайник под половицей, где складывал свои деньги и чувствовал, как он с каждым днём становится всё ближе к тому моменту, когда покинет это место, оставив всё прошлое позади.***
Шум вокзала действовал Каю на нервы. Он стоял на перроне в ожидании посадки на поезд, что должна была начаться с минуты на минуту. Чехол с гитарой оттягивал плечи, нещадное июльское солнце било в глаза и обпаляло кожу. Мать стояла рядом и тихо причитала по поводу всего: быта в Москве, дороги, недоверия к друзьям Константина из столицы, что пообещали приютить её сына на первое время. Но Аркадий не слушал мать, а лишь всматривался к выходу на перрон со стороны здания станции, откуда должен был прийти Константин с его сумками. Мужчина сам предложил провести Кая и доставить тяжелые чемоданы на вокзал. Наконец, грузная фигура Константина показалась в потоке людей, и спустя минуту он уже стоял возле них и смотрел на Кая ничего не выражающим взглядом. Громкий голос раздался откуда-то сверху, оповещая о том, что посадка на рейс в Москву началась. Все люди рядом засуетились и устремились к провожатым, но Кай не спешил — он лишь стоял и смотрел на Константина в ответ. Мужчина нарушил молчание первым: - Ты ещё можешь передумать, Кай. Ты и здесь неплохо устроился. — Не стоит, мне уже здесь нет места, не хочу мешать вашему счастью. — Кай постарался произнести последнее слово особенно язвительно и у него получилось: мать грустно вздохнула, а Костя отвёл взгляд. Кай мысленно усмехнулся и продолжил: — Ну всё, пора. Он протянул руку к саквояжу и слегка коснулся руки мужчины, забирая поклажу. Мать передала ему небольшой рюкзак с провизией и документами. Женщина встревоженно попросила в сотый раз проверить билет и паспорт, и Кай молча подчинился. Он не жалел о своём решении. Только сейчас он понял, что у них с Костей не было будущего, и он рад, что не угряз в этом всём слишком глубоко. Этот мужчина был для него первой настоящей любовью, но стоило двигаться дальше. Обниматься с ним он не стал, лишь посмотрел с неким сожалением и попытался улыбнуться, пока его мать обхватила его за плечи и прижала к себе, пуская слёзы на светлую лёгкую рубашку в районе груди. Константин лишь кивнул и протянул руку, чтобы пожать тонкую ладонь на прощание. Кай не был против. Прикосновение было нежным и долгим, но парень первым забрал руку и, помахав им обоим на прощание, вошел в вагон…