Пепелище

Работа научила Илью подмечать то, на что другие, вероятно, не обратили бы внимания. А если вдруг и обратили, то не придали этому значения. Легкая, едва ощутимая небрежность во всем внешнем виде, которой Макарова никогда не допускала. Красноватые глаза, которым не помогали даже капли для избавления от этого эффекта. Исчезшее с пальца обручальное кольцо. Ольга развелась с мужем: Лудинов понял это, хоть следовательница при нем ни разу не упоминала сложившуюся ситуацию. Пожалуй, она не видела в напарнике даже приятеля. А про дружбу или, упаси боже, что-то большее, и мыслей не стоило допускать. Ну, это нормальным людям, которые и до этого ничего не чувствовали. Коллеги и коллеги. А у Ильи вся система мировоззрения обрушилась при первой же встрече с женщиной. Вот жил же себе спокойной жизнью, учился и особо не забивал себе голову долгосрочными отношениями. Знакомства на одну ночь хоть и были редкими, но имели место быть. После первого же рабочего дня мужчина осознал две вещи. «Я влюбился». «Это бессмысленно». Попроси кто-либо следователя объяснить, что спровоцировало такой резкий, внезапный нахлыв чувств, он бы замялся, не зная, что ответить. Просто как будто под дых что-то ударило. Будто эти темно-карие глаза пропустили сквозь него электрический разряд, а каждая мимолетно брошенная фраза заставляла сердце биться чаще. Вполне себе невзрачное золотое кольцо на безымянном пальце Ольги ненавязчиво указало на то, что Лудинов может собрать все свои едва родившиеся надежды и выбросить в мусорку. Сжечь для повышения надежности. Как там писалось в социальной рекламе? «Не играйтесь с огнем! Не зажигайте спички без присмотра взрослых!»? Уже через неделю работы Илья чувствовал себя тем самым маленьким мальчиком, стащившим из кармана куртки отца зажигалку и пытавшимся провести какой-то эксперимент, но случайно поджегшим плед, лежавший на кровати, а теперь пытавшимся потушить вспыхнувший огонь. Безуспешно. И занесло же его именно на этот участок. Помнится, ему даже выбора не давали: поставили перед фактом. Вот спасибо. Только полыхала в итоге не квартира, а все внутри. Окружающие чувствовали тепло, но не видели огня, и Макарова, наверное, считала, что её тогда еще подопечный просто увлекся расследуемым делом. Это было так, но секрет состоял еще и в том, что Лудинов вон из кожи лез, чтобы получить хоть какое-то одобрение, и радовался, как ребенок, если ему это удавалось. А внутри все медленно, но верно выгорало. В свой редкий выходной мужчина падал в крайности, пытался знакомиться с какими-то девушками, встречаться, понимая, как это жалко и бессмысленно, но не видя другой возможности потушить свой внутренний пожар, полыхавший все сильнее. Когда с пальца Ольги Евгеньевны исчезло кольцо, у Ильи появилась надежда. Ой как зря. Он действовал аккуратно, обдуманно и крайне осмысленно, не пытаясь лезть напролом и бежать вперед паровоза. Права на ошибку не было. Впрочем, чувства следователя, как и все хоть сколько-нибудь значимые намеки, оставались без внимания. А тут еще после прохождения стажировки ему уж слишком упорно начали предлагать перевестись на другой участок. И он мог бы уже давно согласиться, но глупые надежды все еще не отпускали его, держали, заставляя предпринимать очередную неудачную попытку. В конце концов Илья решился. Все или ничего. Если получится, он останется работать здесь. А если нет… таки согласится на перевод. Может, если нужно будет добираться до места работы вдважды дольше, у мужчины останется вдважды меньше времени на то, чтобы давиться своей разрушенной любовью. Тем утром, придя на работу, Макарова обнаружила у себя на столе букет роз. Без открытки. Без подписи. — Сочетание толстого кошелька и отсутствие фантазии в сочетании — страшная вещь, — констатировала она. — Страшная, — произнес Илья таким тоном, будто ему только что сообщили о смерти кого-то из родственников, — хоть бы в театр пригласили. Разумеется, букет был от него. Разумеется, Ольга сразу это поняла. Вот и к чему, спрашивается, все эти терзания? Все эти поиски ключика к дверям? Чтобы узнать, что они заперты изнутри на щеколду? Лудинов принял решение больше не мучить ни себя, ни напарницу. Внутри уже ничего не болело: все, что имело эту способность, выгорело начисто, обратилось в пепелище. Остались только едва тлеющие угли Ну, и пустота, разумеется. Есть ли смысл гнаться за недостижимой целью? Отвлечься? Переключиться? А если не выходит, если все, каждый чертов поворот на этих улицах напоминает… нет, не о том, что ты потерял. О том, чем ты никогда и не обладал, хоть и отдал бы за это все, что только можно. Вечером на столе у Макаровой уже лежало письменное согласие на перевод на другой участок. Сам он отпросился уйти пораньше. Голос был подозрительно напряженным, а взгляд — безразличным. Таким, будто мужчина пытался скрыть то, что отравляло его изнутри. Вид человека, опустившего руки.