Сказка о тумане

      В деревне, где я вырос, ходили легенды о русалках. Разумеется, это не редкость для прибрежной рыбацкой деревушки, где люди проводят в море больше времени, чем дома. Каменистые берега, по которым я бродил, будучи ребенком, часто были усеяны ракушками, и когда я приносил их домой, мама говорила, что это — кусочки ожерелий с шей прекрасных существ, живших в глубинах океана. Я был ребенком и, пораженный ее рассказами, старался собрать кусочки обратно в ожерелье. Один раз у меня даже получилось, и ожерелье из бледных ракушек, нанизанных на нитку, я оставил на берегу, надеясь, что таинственная хозяйка заберет его. Когда я вернулся на следующий день, ожерелья не было.       Говорили, что русалки в наших морях стали водиться еще с тех времен, как на этих землях поселились наши далекие-далекие предки. Здесь, на побережье, туманных дней было совсем мало — лишь несколько раз в год по утрам влажная дымка окутывала деревню, и туман был таким густым, что ни один смельчак не решался отправиться в этот день на рыбалку. Мама говорила мне, что в такие дни наши предки устраивали ужасный ритуал: детей, что появились на свет со сросшимися ногами, приносили в жертву морским божествам, моля их защитить деревню от бурь и напастей. Детей-уродцев забирали мрачные боги во главе с Ллиром, владыкой океанов, и дети, которым не суждено было ходить по земле, прижились в океане. Сросшиеся их ноги покрылись чешуей, на шеях выросли жабры, словно у рыб. И в такие же туманные дни, как в день их ухода в море, эти дети приплывали к берегу и смотрели на то, как живут люди.       Разумеется, когда я вырос, я перестал верить в эти истории. Заверил себя в том, что ожерелье тогда забрала соседская девчонка, жадная до всяких сокровищ. Волосы моей матери окрасились в белый, я сам из мальчишки превратился в сильного юношу, получив в наследство от отца лодку и наше семейное дело. Я любил рыбалку, и порой задерживался в море на целый день. Там, далеко от берега, я забрасывал сети и тихо-тихо, чтобы не спугнуть рыбу, напевал старые песни нашего народа. Они были на языке столь древнем, что у него не было и названия. Лишь слова, глубокие и тихие.

«В туманной мгле, куда не падал свет,

Плывут дети морей.

«Нас отдали, чтоб вас спасти от бед», —

Поют дети морей…»

      Разумеется, я пел их просто чтобы не заскучать. Но глубоко в душе с трепетом смотрел на водную гладь, надеясь, что вот — в гребне волны мелькнет чешуя, русалка махнет мне рукой, держа в руках ожерелье из ракушек. Я так их и не увидел.       Но однажды утром я отправился на рыбалку, пока мать еще спала, и понял, что сегодня берега окутаны туманом. Густая неподвижная дымка была словно противоположностью морю, ритмично бившему волнами о камни. Я хотел было повернуть домой, но перед тем решил проверить, крепко ли завязаны узлы на пристани. В наших краях умели делать хорошие веревки, но за последний месяц как-то уж слишком много лодок уплыло в море по неосторожности молодых рыбаков. Придя к берегу, я проверил все узлы — на веревках осело много соли после неспокойной ночи, но ничего не развязалось. Уже уходя, я заметил слабый блеск на краю пристани. То было ожерелье из крупных ракушек, лежавшее на самом краю. Кто его здесь оставил?       Подойдя ближе, я подобрал ожерелье и внимательно осмотрел его. На секунду мне показалось, что именно оно — то, что я сделал много лет назад, будучи мальчишкой. Но нет, нить была совсем другая, а ракушки были крупными, таких на наши берега не выбрасывает. А по длине оно было таким, что можно было дважды обернуть его вокруг пояса.       Море было окутано пеленой. Я не видел почти ничего, но сквозь шум волн уловил шепот. И из густого тумана буквально на секунду показалось лицо… правда ли это была русалка, или я схожу с ума?       Сомнений не было. Дрожащими руками развязав узел, я запрыгнул в лодку. С детства мне говорили даже не думать о том, чтобы покидать деревню в тумане, но сейчас я словно забыл все эти советы. Я был уверен, что видел, как руки русалки манили меня за собой, и, сжимая в руке ракушки, греб в сторону моря. Греб и греб до тех пор, пока не начали болеть мышцы. Русалка, что я видел, была гораздо крупнее человека, но так и не давала приблизиться к себе, так что я не мог понять, насколько. И вот туман стал рассеиваться. Я покинул его обитель, и надо мной вновь было небо — затянутое тяжелыми облаками, сквозь которые едва проглядывало солнце. Я осмотрелся. Неужели она уплыла? Неужели я не успел?       Стремясь разглядеть хоть что-нибудь в глубине моря, я перегнулся за край лодки. Я уплыл очень далеко, за буйки, за все мыслимые и немыслимые границы. Это место было мне незнакомо. Вода словно светилась, отливая зеленым, лазурным и золотым. Как будто там, глубоко на дне лежали груды золотых и серебряных монет. Но дна не было видно. Я коснулся воды. И увидел тень, приближавшуюся ко мне. Она росла и росла, становилась плотнее, пока я не узнал в этой тени человеческую фигуру. Но она была в десятки, сотни раз больше. Я попятился, прислонившись к другому краю лодки, и тогда наконец она доплыла до поверхности.       Сердце колотилось, как бешеное. Мне едва хватило смелости приблизиться и вновь посмотреть на воду. Оттуда на меня пристально смотрела девушка. ее темные волосы разметались по плечам и груди, черты были прекрасны, словно у самой жены Ллира. Но глаза… я видел ее глаза! Они были пусты, светились мертвенно-белым светом, словно вместо них в глазницах были яркие призрачные фонари. Русалка, что была размером если не с кита, то хотя бы с акулу, смотрела на меня и не моргала. Нас словно отделяла друг от друга стеклянная стена — русалка ни на сантиметр не выглянула из воды, полностью находясь под зеленоватой гладью, а я находился на поверхности и не мог отвести взгляд. Все сказки, что рассказывала мне мать, все песни, что пели сестры… все это ожило сейчас во мне, словно все эти годы ждало этого момента.       Может, мы смотрели так друг на друга минуту, а может, всю мою жизнь. Но в какой-то момент моя новая знакомая запела:       

«…Нас отдали, чтоб вас спасти от бед», —

      

Поют дети морей…»

      

      И, оторвав взгляд от меня, поплыла вдоль поверхности воды. Я мог увидеть каждую деталь на ее теле. Длинные волосы, жабры на шее, подтянутое тело и живот, переходящий в чешуйчатый хвост… она была так прекрасна, что я был готов прыгнуть в воду прямо за ней, лишь бы она не уплывала. За одним исключением. Ее тонкие руки были в кровоточащих незаживающих ранах от сетей. Живот обтянут прочной леской, впивавшейся в тело так крепко, что разорвать было невозможно. В нескольких местах хвост был проткнут ржавыми крюками с китобойных суден. Эта девушка была мертва. А что я видел… лишь фантом, отголосок ее существования?       Русалка собиралась уплывать, но я крикнул ей:              — Постой!              И она на секунду замерла. Подплыла ближе. Я взял с пола лодки ожерелье. Мелькнула мысль о том, что я опущу его на воду — и оно будет лежать, как на твердой поверхности, и так и не опустится вниз. Но вместо этого ожерелье из ракушек осторожно прошло на дно, и русалка, подхватив его тонкими пальцами, надела на покрытую ранами шею. По искусанным губам скользнула благодарная улыбка. Я улыбнулся в ответ. Сквозь облака пробилось солнце, окрасив воду в изумрудный, и краем глаза я увидел еще фигуры, плывущие под водой — сестры и братья моей знакомой. На запястье одной из проплывавших я увидел тоненькую ниточку из совсем маленьких ракушек — подарок маленького мальчика, сына рыбака.       Пора было возвращаться домой. Наверняка моя мать уже проснулась и завтракает, волнуясь обо мне. Но когда я посмотрел в ту сторону, откуда приплыл, я не увидел тумана. А, проплыв несколько часов без остановки, не нашел и берега. И тогда мне стало все понятно.       Они позвали меня к себе, а из-за грани… не возвращался никто.