Пора цветения

Сначала был рисунок. Довольно-таки выцветшая репродукция, которая висела на стене за барной стойкой видавшей виды орд-мантелльской кантины. Блай долго разбирал, что же всё-таки там было нарисовано, а когда разобрал, забыть уже не смог. Это уже сильно потом, закопавшись по уши в голонет, он узнал, что рисунок был копией графической миниатюры, что её автор, коренной набуанец, рисовал исключительно эротические сюжеты с участием представителей различной морской живности. А ещё — что нарисованное крайне трудно выбросить из головы. Картина называлась «Сон охотницы за жемчугом». На покрове бледно-зелёных водорослей, разметав по камням тонкие пряди тёмных волос, лежала молодая женщина в художественно распахнутой набуанской накидке, а между её разведённых бёдер вольготно раскинул щупальца бледно-розовый мон-каламарский уулгуй. Его многоглазая морда выглядела хитрой и даже отчасти коварной. Девушка-ныряльщица, судя по опущенным в истоме ресницам и приоткрытому рту, общением с моллюском искренне наслаждалась: длинные щупальца, явно лаская, раздвигали створки её тщательно прорисованной «раковины», а изгиб короткого кривого клюва утыкался в крупную розовую «жемчужину». Из верхнего левого угла миниатюры, сдвинув многочисленные глаза в кучу, за творящимся наблюдал ещё один уулгуй поменьше, и судя по выражению морды, был действом сильно озадачен. Позже Блай узнал, что по сравнению с остальными работами любителя морских тварей, эта картина была ещё довольно невинной. Чего только стоило «Таинственное ночное происшествие», где парочка рыбаков, каминоанский «морской ремень» и пятёрка отдалённо похожих на дианогу животных предавались внезапно разгоревшейся страсти в окружении рыб, моллюсков и крифф знает кого ещё. Он никогда не считал себя ценителем искусства. Да и времени особо не было, чтобы тратить его на что-то подобное. Конечно, где-то в голове лежал загруженный на Камино блок информации по галактической культуре, который можно было активировать парой кодовых слов, но кроме этого… И потому Блай никак не мог понять, почему в голову запала именно эта картинка. Не голошоу, не плакаты с казарменной стены, не пёстро разодетые девочки весёлых кварталов, а женщина и уулгуй. И чем сильней Блай пытался забыть нарисованное, тем чаще оно напоминало о себе, будто бы назло. А потом ему самому начали сниться сны. Во сне он лежал на пустынном побережье, прямо на песке, и смотрел в бледно-голубое небо, а потом опускал голову и встречался взглядом с тёплыми карими глазами генерала Секуры. И внезапно понимал, что он совершенно голый. Шумели волны, накатывая на крупный красный песок, Блай пытался опереться на локти и встать, но потом генерал приподнималась, выгибаясь, будто выныривающая из волн сирена, и он видел, что она тоже голая. И от неожиданности падал на спину. Генерал Секура улыбалась, наклонялась ближе и скользила по его телу тонкими голубыми ладонями, ласково поглаживала мышцы, а потом опускалась, прижималась щекой к животу и целовала туго натянутую кожу чуть ниже пупка. И ещё ниже. И ещё. И Блай, забывая, что спит, тут же краснел от жгучего стыда, чувствуя, как от её прикосновений у него встаёт. Но, как это часто случается во сне, был не в силах отодвинуться. Генерал поглаживала его, тонкая сильная ладонь обхватывала ствол и неторопливо скользила вверх и вниз. А потом Блай вдруг чувствовал её тёплое влажное дыхание, открывал зажмуренные от удовольствия глаза и смотрел, как она убирает руку и проводит по всей длине члена языком, как растирает большим пальцем выступившую на головке каплю смазки и, опустив ресницы, обхватывает его губами. Она ласкала языком сначала самый кончик, а потом брала его в рот целиком. Когда член подпрыгивал и утыкался в твёрдое тёплое нёбо, Блай тихо шипел, выгибал спину и начинал коротко хрипло постанывать, чувствуя тугое ритмичное давление. Гибкие лекку заползали между его раздвинутых ног, ласкали мошонку и ягодицы, проникали между ними, массировали, упругим теплом протискивались внутрь. Было неописуемо хорошо и так же неописуемо стыдно, а потом он стонал в голос и, расслабленно лёжа на песке, наблюдал, как генерал Секура выпускает изо рта обмякающий ствол и с улыбкой облизывает губы. Бывало и по-другому: когда она зажимала напряжённый член Блая между грудей с маленькими тёмными сосками и, не отводя взгляда, скользила вверх-вниз, пока он не кончал, забрызгивая семенем голубую кожу. Так или иначе, просыпался он мокрый, как мышь, и со здоровенным стояком. Словно «зелёный» кадет-салага, который никогда не знал женщины. Сложней всего было сохранять спокойствие. Не в поле: там про сны, уулгуев и эротические миниатюры думать некогда, а в краткие минуты передышки: на привале, в столовой, на рабочих планёрках, где генерал Секура не только обрисовывала план действий, но и часто просто беседовала со своим взводом, что называется, «за жизнь». Клоны или нет, но они были её парнями, и Блаю нравилось думать, что каждому из них, и ему тоже, в сердце генерала отведён свой особый уголок. А джедайским кодексом, как он после узнал, их командир порой не стеснялась и пренебрегать. Затянись всё надолго, он, наверное, сумел бы как-то бы взять за шкирку собственное воображение, в крайнем случае, сходил бы к девочкам — те за умеренную плату способны не то что клон-коммандера, но и таунтауна заездить. В конце концов, недопустимо, чтобы службе мешали какие-то мокрые кадетские грёзы. Но потом случилась миссия на Иторе. Генерал Секура вызвала Блая к себе, вкратце обрисовала ситуацию: лесная база сепаратистов, нужна разведка малой группой, взвод брать нельзя. Конечно же, он согласился. Не только потому, что служба и долг солдата-клона, но и потому, что всегда прикрывал своего генерала, что бы она ни затеяла. Довольно-таки обширный район поисков пришлось прочёсывать пешком: маскировочной голограммы, которую удалось бы засечь ещё в атмосфере, над предполагаемой базой не обнаружили, а летать низко над деревьями иторианцы запрещали: флаеры пугают живность, нарушают покой экосистемы. Если сепаратисты и правда устроили на планете базу, то место выбрали лучше не придумаешь — над заповедным лесом не только летать было нельзя, вздумай кто-нибудь прокатиться между деревьев на спидере, нарушителя ждало бы наказание вплоть до пожизненного запрета на въезд. Генерал Секура шла первой, иногда останавливалась, будто прислушивалась к чему-то. Блай прикрывал ей спину, невольно замечая, как подрагивают на лёгкой камуфляжной броне голубые кончики лекку. Было влажно и тепло, не будь в броне климат-контроля, он бы давно одурел. Над головой с писком порхали невидимые шамороки, в джунглях, судя по звукам, то ли пели птицы, то ли мелодично кого-то жрали. Прорывая сырой дёрн, тут и там тянулись вверх побеги. — Пора цветения, — певуче произнесла генерал, когда они остановились на короткий отдых. — Через дюжину дней, самое большее — через месяц, иторианцы будут праздновать День обновления. В этот день Богиня-Мать выберет себе нового служителя. Блай стянул шлем, провёл ладонью по влажным коротким волосам. Почему-то вместо романтики и всяких там таинств обновления жизни ему за каждым деревом виделась засада. А то и не одна. Эх, людей бы сюда ещё парочку… Они шли вдалеке от проложенной для туристов тропы — по тонким и путаным звериным стёжкам, а порой и вовсе наугад, следуя чутью генерала. Наверное, именно оно и завело их в то место. Это была круглая, поросшая мягким светло-зелёным мхом поляна между высоких, похожих на колонны, голоствольных деревьев. Сквозь далёкие кроны падал пятнистый свет, где-то рядом с изогнутыми корнями журчал невидимый ручей, а пространство между деревьев заплели густые кусты с пурпурными и голубыми цветами. Это было особое место, спокойное и древнее, казалось, даже время здесь замерло. Наверное, они случайно забрели в иторианское святилище Богини-Матери. На границе сознания мелькнула мысль, что надо бы отсюда выбираться, а то мало ли что. Генерал Секура, утопая ногами во мху, прошла в середину поляны, и опустилась на колени, зачерпнула из ручья воды и поднесла сложенные ладони ко рту. Потом подняла голову и посмотрела на Блая. Улыбнулась. На голубой коже поблёскивали и будто светились капли воды, и каким-то внутренним золотым сиянием, какого он прежде то ли не замечал, то ли просто запрещал себе замечать, горели большие карие глаза. Блай подошёл к ней, стянул шлем, а следом и перчатки, бросил их на мох, и тоже опустился к ручью. В лицо пахнуло прохладой, крепким лесным духом и ароматом сочной зелени. Вода была сладкой и невыносимо свежей, казалось, он никогда не пробовал ничего вкусней. Блай зачерпнул ещё, отпил, ополоснул лицо. И ощутил на щеке тёплую лёгкую ладонь. Он повернулся: генерал Секура погладила его по тому месту, где была татуировка, обвела пальцем губы, скользнула по подбородку. На миг Блаю показалось, что он спит, что это просто одна из его фантазий, навеянных миниатюрой с ныряльщицей и уулгуем. Но потом щёлкнули замки, упал на мох пятнистый камуфляжный нагрудник брони, и генерал Секура оказалась совсем близко, обхватила его за шею и поцеловала. Этого ни в одном из снов не было. Блай, не успев опомниться, машинально обхватил её за талию и вжал в доспехи затянутое в комботкань тело. Не то от неожиданного поцелуя, не то от сильного запаха зелени голова была совершенно дурная. И вдруг всё кончилось. Блай заморгал, уставился в огромные карие глаза, а генерал Секура лукаво улыбнулась и толкнула его ладонью в грудь, заставила сесть. А потом поднялась на ноги. Она легко, будто танцуя, шла к границе поляны, к кустам, по пути отстёгивая доспехи, а Блай не мог отвести от неё глаз. Он смотрел, как падает на мох последний наруч, как генерал подевает пальцем магнитную застёжку и на чёрной матовой ткани появляется голубой клин. Вскоре комбез вместе с бельём присоединился к доспехам, и она вытянулась всем своим сильным гибким телом. У Блая пересохло во рту, казалось, деревья нависают над поляной, сужая круг, становясь клеткой из ветвей и зелени. С тихим шелестом из цветущих кустов спустились длинные лианы, поросшие редкими лапчатыми листьями. Генерал Секура перекинула лекку на грудь, подняла руки, поглаживая зелёные побеги, а те мягко легли на плечи, спустились ниже, обвили талию. Глянцевитые листья, похожие на ладони, с шорохом скользили по коже, прилипали, лаская. Генерал выгнулась, прикрыла глаза, лекку, подрагивая, обвились вокруг грудей, сжали их, натирая кончиками соски. Лиан стало больше, среди покрытых листьями побегов появились другие: чуть светлее, толще, с крупными синеватыми бутонами. Генерал Секура погладила их, коснулась пальцами сжатых чашечек и те начали раскрываться. Один за другим бутоны распустились большими, размером с добрую тарелку, венчиками острых лазурных лепестков, из середины показались пушистые тычинки на длинных ножках и трёхглавые пестики. Одуряющее запахло цветами, в воздухе запорхала пыльца, стала оседать на коже, Блай чувствовал на языке её сладковатый пряный привкус. В горле пересохло, и телу в броне вдруг сделалось тесно. Цветы льнули к голубой коже, легонько касались её лепестками и тычинками, оставляя следы пыльцы и тонкие блестящие дорожки нектара. Генерал Секура закусила губу, запрокинула голову, подставляя шею под ласкающие прикосновения лиан. Лекку сильно сжимали груди, подрагивали, то напрягаясь, то чуть опадая. А цветов становилось всё больше, они опускались на спину, парили у плеч и живота, один даже сунул игольчатую чашечку между бёдер. Генерал Секура ухватилась руками за лианы, расставила ноги и начала покачиваться взад и вперёд. Цветок приник ближе, и она распахнула глаза, охнула, вцепившись в побеги. И Блай, неведомо каким чутьём понял, что трёхглавый пестик проник внутрь неё и раскрылся. Мысли жаром ударили в голову, броня давила как тиски, в паховый щиток болезненно упирался вставший член. А генерал Секура покачивала бёдрами, негромко постанывала, отчаянно цепляясь за лианы. Между её ног с влажным звуком шевелились острые синие лепестки, а пушистые тычинки другого цветка похлопывали по ягодицам, осыпая их облачками бледно-зелёной пыльцы. Стоны стали звучать чаще, лекку стиснули грудь, генерал выгнулась и громко вскрикнула, будто от боли, повисла на лианах, запрокинула голову, тяжело дыша. C чмокающим звуком между бёдер показался цветок, поднялся, влажно блеснул полностью раскрытый трёхглавый пестик. Генерал Секура подняла голову, дрогнули ресницы, она облизнула губы и уставилась Блаю прямо в глаза. И вот тут у него сорвало последний предохранитель. Мысленно послав правила, благоразумие и устав очень далеко, Блай принялся сдирать с себя броню. Стянул комбез, чуть не запутавшись в рукавах и не разорвав их в спешке. И, по щиколотку утопая во мху, пошёл к ней. Кожа у неё была горячая, мокрая от пота и пахла цветами. Блай погладил ладонями лекку, чувствуя, как они дрожат и обвиваются вокруг запястий. Она отпустила лианы, положила руки ему на плечи и поцеловала. Вышло сладко, на губах таял нектар и тонкий покров пыльцы. — Айла, — она почти касалась губами его губ. — Айла, — согласился Блай и обнял её, потянул вниз. От запаха цветов кружилась голова. Он уложил Айлу на мох, провёл ладонями, смуглыми по голубому, от шеи вниз, по груди, по впалому животу и осторожно развёл ей колени. Там, внизу, она оказалась розовая, влажная, пахла солью и нектаром. Блай подхватил её под ягодицы, припал ртом, пил её, ласкал губами маленький твёрдый бугорок-«жемчужину», снова и снова запускал язык в узкое и горячее, слушал, как она вздыхает и низко стонет. Удерживал её дрожащие бёдра, когда она напряглась, вскрикнула, а потом обессиленная упала на мох. Отдышавшись, Айла забралась к нему на колени, обхватила рукой за шею и направила в себя его член. Блай зажмурился, тихо зашипел сквозь стиснутые зубы, едва не ухватил её за бёдра, заставив насадиться глубже. Айла снова поцеловала его и мягко качнулась, а потом ещё и ещё, задавая ровный медленный ритм. Блай провёл ладонями по её спине, погладил свернувшиеся лекку, те переползли на грудь и он взял в рот сначала один голубой кончик, а потом второй. Мягко пососал их, лаская языком тёплую кожу. Айла всхлипнула, начала двигаться резче и чаще, Блай придерживал её за бёдра, сильно и глубоко толкался навстречу. Она обхватила его за шею, прижалась губами к губам и застонала прямо в рот. Запульсировали обхватывающие член мышцы, Блай зажмурился, несколько раз толкнулся внутрь, и сдавленно охнул ей в лекку. Айла погладила его по волосам, легонько поцеловала в уголок рта, обняла покрепче, утыкаясь головой в плечо. Внутри теплом растекалось удовольствие и приятная ленивая усталость. А вокруг, разбрасывая пыльцу, распускались цветы с игольчатыми синими лепестками. Был первый день Поры цветения, которая в этом году наступила неожиданно рано.