Вопреки року

      Арафинвэ, не глядя, отложил свиток в сторону и тяжело поднялся из-за стола.       Свет Анара за окном смешивался с лучами возродившегося Лаурелина, окрашивая стены кабинета и сад в новые, непривычно густые и глубокие тона.       Распахнув створки, младший Финвион глубоко вдохнул пряный, немного дурманящий аромат и подумал, правильно ли он поступил тогда, несколько столетий назад.       Эта мысль посещала его уже не в первый раз, оставляя в душе очередную глубокую царапину. Вся жизнь его со времен того возвращения казалась самому Арафинвэ сном. Ненастоящий король жалких остатков народа. Решения, которые почти ничего не меняли в жизни нолдор и, в общем-то, мало кому были нужны. Дети, которые почти не вспоминали об отце, кроме, разве что, Галадриэль. И даже муж из него вышел не вполне настоящий.       Руки Финвиона сами собой сжались в кулаки, однако он не заметил этого. Широким шагом он пересек комнату и вышел в коридор. Спустившись в сад, остановился под яблонями и долго стоял, обратив лицо к небу.       Нет, от того, что было в его жизни до гибели Древ, он не хотел и не собирался отказываться. Но после… Сам факт, что Эарвен отказалась идти вместе с ним, просто так, не объясняя причин, стал первым ударом, от которого Арафинвэ, как потом оказалось, так и не оправился. Нет, позже, вернувшись в Тирион, он воссоединился с женой, но то расставание так и осталось навсегда между ними, как тень злополучного рока нолдор, как радостный блеск в глазах Эарвен, когда она стала королевой.       Финвион вздохнул и, опустив руки в карманы котты, отправился бродить по дорожкам сада. Бесцельно, ничего по большому счету не видя перед собой. Мысли его были обращены в прошлое. Туда, где он раз за разом пытался серьезно поговорить с женой, выяснить накопившиеся недомолвки между ними. Туда, где она опять и опять уходила от ответа, словно вода, утекающая сквозь пальцы. Стихия, частью которой она всегда была.       Любила ли его Эарвен? Да, любила. В этом он был вполне убежден. Любила настолько, насколько это было для нее возможно. Хватало ли ему самому этого? Финвион задумался и в конце концов честно ответил себе: «Нет». Быть может, ее привлекал в нем королевский титул? А без него она давно вернулась бы в дом отца? Еще недавно, до того, как пал Моринготто, Арафинвэ решил бы, что эти мысли ему навеяны их общим Врагом. Но теперь… Кто он такой? Во что ему верить? И нужен ли он сам хоть кому-нибудь… Каково его место в жизни?       Вопросы, на которые он никак не мог найти ответов, вились роем беспощадных пчел в его голове. В жилах Арафинвэ закипал гнев, по большей части на самого себя. Гнев и печаль о бессмысленно прожитых годах.       «Есть ли мне место тут, в Амане? — задал он в конце концов вопрос самому себе. — Может, стоит покинуть его и отправиться в Белерианд?»       Король неушедших замер, глядя туда, где далеко, за ущельем Калакирья, плескалась вода и покачивались на волнах спешно отстраиваемые корабли телери.       «Быть может, у меня наконец появился шанс хоть что-нибудь изменить в своей жизни? Стать кому-нибудь полезным?»       Неосознанным движением он поднял руку и коснулся венца, возложенного на его голову верными в день коронации. Финвион дернулся, словно внезапно обжегся, и почти бегом направился назад в кабинет. Остановившись перед столом, он пару долгих мгновений смотрел на резной деревянный ларец, а после снял венец с головы и убрал его внутрь, радуясь охватившему фэа чувству громадного, ни с чем не сравнимого облегчения. Конечно, еще предстояло многое обдумать, а после поговорить с женой, но Арафинвэ ощущал, что этого мига и внезапной, такой бурной радости, он сам уже никогда не сможет забыть.

***

      Свет Лаурелина постепенно тускнел, уступая место старшему Тельпериону. Дневные птицы умолкали, и воздух наполнялся треском ночных кузнечиков и ароматом разогретого поля.       Малышка сладко спала на руках у Карнистира, лишь изредка вздрагивая и плотнее прижимаясь к нему.       — Скоро ты уже будешь со своим атто, — тихо проговорил он.       — Не будешь скучать по ней? — поинтересовалась Лантириэль.       — Не думаю, что Айканаро запретит нам появляться в Дортонионе, — начал Морьо. — Тем более, что…       Карантир резко замолчал, передумав завершать фразу.       — Что? — все же уточнила синдэ.       Фэанарион остановился и, посмотрев в глаза любимой, ответил:       — Скоро я надеюсь взять на руки нашего сына.       — Или дочь, — рассмеялась Ланти.       — Мелиссэ, — прошептал он и перешел на осанвэ, желая как можно полнее передать все свои чувства.       Серебряный свет озарял величественный город, стоявший много столетий на Туне, когда влюбленные подошли к его вратам и с удивлением обнаружили нескольких майар.       — Приветствуем вас, возрожденные! — начал один из них. — Уверены ли вы, что желаете войти в Тирион, а не…       — Конечно, — ответила Лантириэль, которой не терпелось увидеть родной город Морьо.       — Иначе зачем бы мы сюда пришли, — пожал плечами Карантир.       — Подумайте, — заговорил другой майа, — здесь нет покоя и умиротворения Чертогов, вы…       — И хвала Эру! — Фэанарион шагнул вперед.       — Но…       — Лучше отойди, — тихо, но грозно произнес он.       Майа вздохнул и отступил, освобождая дорогу.       — Никто не одумался, — произнес он.       — Но мы хотя бы попытались, — ответил второй.       Морифинвэ вошел в ворота и замер. Воспоминания нахлынули оглушительной волной, переворачивая все в фэа. Фэанарион стоял и видел родителей, юных братьев и… себя. Он беззаботно шел по улицам и смеялся над очередной проделкой малыша Курво. Хотелось вернуться в то время и забыть о боли и крови, о потерях, о…       Легкое прикосновение пальцев любимой вернуло его в настоящее.       — Тирион, — зачем-то пояснил он.       Дева кивнула и с нежностью посмотрела на него.       — Пойдем домой, — предложил Карантир и, невольно подумав про Таргелион, вздрогнул.       Они успели немного пройти по улице, когда увидели впереди бегущую эльфийку.       — Морьо! — голос Нерданэли разнесся над Тирионом. — Карнистир! Дорогой мой!       — Аммэ! — выдохнул он и распахнул объятия. Лантириэль с малышкой чуть отступили в сторону, не желая мешать.       — Йондо, прости, я…       — Аммэ, — повторил он и почувствовал, как ледяной ком в груди начал таять.       Они долго стояли, открываясь друг другу, и Карантир то и дело гневно сжимал кулаки, узнавая об истинной причине отказа матери от семьи.       — Морьо, — наконец она вновь заговорила. — Все в прошлом. Я… я дождусь… и в любом случае отправлюсь на корабле к вам, мои родные.       — Аммэ, отец выйдет последним, — ответил Карнистир.       — И все же я дождусь.       — Хорошо. А мы с Лантириэль все же поспешим назад, домой. Да, позволь представить тебе мою невесту, — наконец произнес он.       Нерданэль тепло приняла синдэ и лишь после, уже дома, спросила:       — А кто эта малышка? Насколько я вижу, она не ее ребенок. И не твой.       — Все верно, она дочь Айканаро. Возрожденная.       Нердарэль тихо охнула и вновь обняла сына.       Дни в доме матери летели быстро, и скоро влюбленным предстояло взойти на корабль.       — Ланти, я бы хотел перед отправлением навестить деда и попрощаться, — произнес Морьо.       — Конечно. Мне можно пойти с тобой? — уточнила дева.       — Даже нужно. И аммэ пойдет.       — Как скажешь, — согласилась та.       — Лантириэль, ты покинешь Аман моею женой? — то ли спросил, то ли утвердительно произнес Карантир.       — А как же…       — Пир устроим дома, когда вернемся. Мы и так долго ждали. Согласна?       — Да, любимый.

***

      Брат Лехтэ Тарменэль соскочил с коня и, вздохнув с улыбкой, погладил его по теплому, бархатистому носу:       — Ну что, еще один путь, последний? Сперва через Калакирью, а после по Великому морю. Ты готов?       Жеребец согласно заржал, и Тар с благодарностью обнял друга:       — Только не прямо сейчас, а немного позже. Пока же беги, отдохни. В конюшне для тебя приготовлены вода и сено.       Нолдо распахнул знакомую калитку и, впустив друга, вошел следом сам. Вид яблонь и груш, цветущие ирисы вызывали в груди ощущение легкой тоски, однако оставаться в Амане больше было нельзя. Об этом говорил их дедушка Нольвэ, наделенный даром предвидения, и в этом был убежден он сам.       В раскрытом окне гостиной чуть заметно колыхались легкие занавеси — их тоже придется оставить вместе с воспоминаниями детства.       Усилием воли отогнав непрошеные грустные мысли, Тар легко взбежал по ступенькам крыльца и толкнул дверь. Сразу несколько пар глаз обернулись к нему. Жена Россэ, сестра Миримэ с мужем, родители, Ильмон и Линдэ, и дедушка Нольвэ с бабушкой Нальтиэль. В самих фигурах их, в позах и выражениях глаз читалось взволнованное напряжение. Тарменэль улыбнулся и сказал чуть громче, чем следовало:       — Все хорошо, Нгилион согласился.       Он сделал несколько шагов вглубь комнаты и только тут заметил трех новых квенди, которых не было в доме, когда он уезжал поговорить с другом. Карнистира, деверя младшей сестры, он узнал сразу, а вот нис и эльфенка нет.       — Ясного дня, — заговорил первым Фэанарион.       — И тебе тоже, — откликнулся Тар и вопросительно посмотрел на незнакомых дев.       Морьо перехватил этот взгляд и представил:       — Это моя жена Лантириэль и наша юная спутница. У нее пока нет имени, мы везем ее к отцу.       — Рад знакомству, — ответил брат Лехтэ. — Значит, а Белерианде нас ждут два свадебных пира подряд?       — Два? — удивился Фэанарион, не понимая, почему должен дважды праздновать брак с Лантириэль за морем. — Отношения с синдар у нас отличные, так что…       — Тьелкормо тоже скоро женится, — улыбнулся Тар.       — Как? — Карнистир от удивления вскрикнул, и стало ясно, что о грядущих изменениях в жизни брата он ничего не знал. — На ком? То есть да, разумеется, глупый вопрос. Выходит, те слухи, что ходили о нем и Тинтинэ, правда?       — Вряд ли они верны все без исключения, — тот пожал плечами. — Все же атани могут выдумать много невообразимых глупостей. Хотя, разумеется, лично я не могу знать их все.       — Конечно, — Карнистир нахмурился. — Ты прав. А, значит, у меня появился еще один повод поторопиться — хочу успеть на свадьбу брата.       — Уважительная причина.       — Нгилион возьмет нас?       Тарменель задумался и быстро прикинул в уме общий вес всех пассажиров.       — Полагаю, что да, — в конце концов ответил он. — Хотя от обычной еды в таком случае придется отказаться и питаться одним лембасом. И пить через раз. Потому что места для груза уже не остается — судно все-таки маленькое. Мои же сыновья и дети Миримэ отправятся другим кораблем.       — Хорошо, — спокойно согласилась сестра.       Линдэ не преминула уточнить:       — А как же драгоценности Лехтэ?       Тарменэль не выдержал и рассмеялся:       — Разве мог я о них забыть, мама? Если бы они не вмещались, то я бы сам остался в Амане.       Карнистир ухмыльнулся, а Тар уже серьезно добавил:       — Украшения сестры, палантир, несколько лошадей и три новых пассажира. На этом все, иначе Нгилион будет очень сильно ругаться, а в гневе он страшен.       Нольвэ покачал головой и достал из-за пазухи нечто, завернутое в мягкую тряпицу:       — И еще вот это.       Взгляды всех присутствующих обратились к ваниа, и тот, внимательно оглядев напряженные лица, развернул сверток. В ладони деда Лехтэ лежал большой бриллиант.       — Что это? — наконец не выдержала Миримэ. — И откуда?       — Из башни Ингвэ, — пояснил Нольвэ. — Это был первый драгоценный камень, найденный квенди у берегов Куивиэнен вскоре после пробуждения. После переселения в Аман он сиял на вершине Миндон Эльдалиэва. Сегодня утром мастера Арафинвэ сняли его по моей просьбе.       — Зачем? — удивился Тар.       Ваниа с деланным безразличием пожал плечами:       — Скоро ему все равно некому будет светить. Почти некому. А в новом месте он кое-кому пригодится.       — У тебя было видение? — догадался внук.       — Да.       Присутствующие с любопытством обратились к старшему. Тот некоторое время молчал, должно быть что-то обдумывая, а после заговорил:       — Я видел этот бриллиант в венце принца Аркалиона, старшего сына нашего Тьелпэринквара. Он придет в мир через полтора года после…       Тут ваниа запнулся, очевидно не желая сообщать о чем-то, и продолжил более обтекаемо:       — После одного события, о котором пока мало кто знает. Но оно случится. Сын Тьелпэ родится через пятьдесят один с половиной год и, подобно ярчайшему светильнику, озарит жизни не только нолдор, но всех квенди. Его будут любить почти так же сильно, как его отца. Он станет для многих отрадой и утешением. И камень этот будет сиять в его венце. Поэтому я и попросил его снять.       В комнате повисло густое, задумчивое молчание, которое в конце концов прервал Тарменэль:       — По правде сказать, дед, понятней не стало. Я лично уяснил только то, что у моего племянника еще будут дети.       — Я тоже, — вставил Карнистир.       Нольвэ хмыкнул:       — Так и должно быть. Всему свое время.       — Тогда предлагаю всем еще раз собраться с мыслями и взять по паре самых дорогих сердцу вещей. Ибо после захода Анара, когда вновь начнется смешение света Древ, мы отправляемся в Белерианд.       Тишина исчезла, раскололась на мелкте кусочки, ведь все присутствовавшие начали обсуждать предстоящий отъезд, а Тарменэль отошел к окну и долгое время смотрел на сад, понимая одно — то, что истинно дорого его сердцу, он как раз и не сможет забрать.       «За исключением жены и детей с внуками, разумеется», — подумал он и, обернувшись, улыбнулся Россэ.       Когда же ладья Ариэн скрылась за горизонтом, а в небе появились первые крупные звезды, единственные различимые теперь в Амане, все те, кто был в доме Ильмона, отправились через ущелье Калакирья к морю. Там, в Альквалондэ, их уже ждал корабль. Нгилион с командой разместили пассажиров и с помощью Тара подняли якоря.       Еще одно суденышко, направлявшееся в Белерианд, таяло на горизонте. И с каждым часом Лебединая гавань становилась все меньше. Впереди ждал долгий, протяженностью в несколько месяцев, путь.       — Тар, — обратился наконец Карнистир к родичу, — дашь палантир поговорить с братьями?       — Конечно, — кивнул тот. — Пойдем.       — Благодарю.       И оба спустились в трюм, туда, где лежали их сумки.

***

      — Убеждена, что у тебя все получится, мельдо. Иначе просто не может и быть.       Ласковый, напевный голос Ненуэль журчал подобно ручейку, затерявшемуся в траве. Догорал закат, кутая в прозрачное золотистое покрывало высокие травы и верхушки деревьев. Летали птицы, готовясь к ночным балладам.       Тьелпэринквар улыбнулся и, посмотрев на жену, заключил ее в объятия. В глазах его светилось восхищение столь ж сильное, как в день первого свидания у вод озера Иврин.       Они шли по дорожкам сада, и высокие, мощные стены Химлада привычно окружали их. Однако мысль нолдорана летела вперед, через леса и поля, не скованная ничем.       — Благодарю, родная, — ответил он и безотчетным движением погладил Ненуэль по плечу. — И все же, думаю, мне понадобится совет.       — Чей же? — полюбопытствовала она.       — Тех, кто видел зарю эльфийского народа.       — Таких осталось не так уж много, — задумалась нолдиэ. — Впрочем, скоро прибудут в Белерианд твои родичи.       — Да, дедушка Ильмон и прадед Нольвэ из пробужденных, и я от души надеюсь на их содействие. Но до тех пор еще несколько месяцев.       — Может быть, — предложила жена, — тебе побеседовать с владыкой Новэ?       — Хорошая мысль, — согласился Тьелпэ. — Я сам о нем думал.       — Что именно ты хочешь узнать?       Куруфинвион чуть заметно нахмурился и пожал плечами:       — Сам не знаю. За те века, что минули со дня пробуждения Перворожденных, Враг заметно исказил и окружающий мир, и энергии самих квенди. Мне нужно понять, как звучали они в думах Иллуватара. Только так я смогу найти тот мир, что сможет нам подойти.       — Убеждена, что у тебя все получится, — повторила Ненуэль. — Говорят, владыка теперь на Баларе, но к осени непременно вернется в Бритомбар. К тому времени ты как раз доберешься до побережья.       — Мы, — поправил ее муж. — Ты ведь не думаешь, что я оставлю вас с Индилимирэ? Теперь дороги гораздо безопаснее.       — Но не до конца?       — Нет, — признался Тьелпэ. — Еще остается риск обнаружить случайные отряды ирчей. В другое время стоило бы заняться их искоренением, но сейчас это вряд ли возможно.       Ненуэль хмыкнула:       — В конце концов, раз уж этот мир остается атани, пусть они и занимаются его безопасностью. Квенди сделали все, что могли.       — Согласен.       Тьелпэринквар обернулся к любимой и, прижав к себе, провел ладонью ласково по ее лицу:       — Люблю тебя.       Он сказал это спокойно, как выдохнул. Будто слова, сорвавшиеся с уст, давно стали частью его существа.       — Люблю тебя, — так же эхом повторила Ненуэль, глядя в глаза супругу.       Тогда он наклонился и поцеловал жену. И в этот самый момент запели, рассевшись на ветках яблонь, вечерние птицы.