Операция "Поворот"

Реа не могла и предположить, что на вилле сенатора есть такой богатый выбор женской одежды и украшений. Рабыни вымыли ее, одели в тонкий хитон из золотистого сардского виссона – того самого, что изготовляли умельцы из волокон раковин пинна. Тончайшая и очень прочная ткань мягко облегала ее тоненькую фигурку. Сверху на нее набросили что-то вроде накидки из косской ткани, более насыщенного золотисто-оранжевого цвета. Светлые волосы были убраны в тяжелый низкий узел и укрыты сеткой. Реа в молчании выдержала всю эту возню, поворачиваясь в ловких руках прислужниц, как механическая кукла. Одевавшие ее женщины тоже молчали, с опаской посматривая на странную девушку. Наконец ее ноги вдели в легкие сандалии из тонкой кожи, окрашенные в алый цвет, и Реа усмехнулась про себя – почти сенаторская обувь. В триклинии, куда ее провели, стояли два обеденных ложа, на которых возлежали Сципион Назика и Марк Октавий. Перед каждым из них стоял небольшой столик с вином, фруктами и закусками. - Это та самая гетера, что предпочла тебя, Марк, кому-то другому? – загрохотал Назика. Голос его был так зычен, будто он прямо сейчас держал речь перед большим скоплением народа. - А ну-ка, ко мне, неведомая зверушка! Реа очень медленно подошла к ложу сенатора, взяла с блюда большую мягкую сочную грушу, откусила от нее и так же медленно пальцем сняла с губ повисшую капельку грушевого сока. Затем, проглотив кусочек, ленивым движением кончика языка облизнула губы. Назика, опешив, следил за ней во все глаза. Одарив сенатора легкой улыбкой, Реа повернулась к нему спиной, поднесла грушу к губам Марка, и тот, не соображая, что делает, откусил сразу большой кусок и едва не захлебнулся соком и собственной слюной. Мутные капли побежали по его подбородку вниз, и Реа указательным пальцем провела по влажной сладкой дорожке, убирая капельки. Она почувствовала, как молодой человек вздрогнул от ее прикосновения, и удовлетворенно улыбнулась про себя: все идет правильно. Гетера присела на низенький табурет, словно ненароком подвинув его точно между двумя ложами, и снова обворожительно улыбнулась Назике. Лицо сенатора пошло пятнами, и Марк приготовился к хорошо знакомой ему вспышке гнева. Назика, внезапно потянувшись с ложа и опрокидывая стоящие на столике кувшин с вином и кубок, попытался схватить Реа за руку, но промахнулся и едва не упал лицом в блюдо с фруктами. Девушка с нечеловеческой быстротой отклонилась от его захвата, а затем снова вернулась в прежнюю спокойную сидячую позу. Она никуда не бежала и, похоже, не собиралась чувствовать себя жертвой. - Не стоило прилагать столько усилий, - тихонько проворковала Реа, дотрагиваясь до его руки. Назика прорычал нечленораздельное ругательство, вскочил со своего места и, подхватив девушку, швырнул ее на ложе, на ходу сдирая ее покрывало и заголяя ноги. У наблюдавшего за этим Марка, однако, создалось впечатление, что гетера полностью владеет ситуацией. Он видел тонкие ноги с белоснежной кожей, обвившие грузное тело Назики, который двигался быстро и злобно, словно мстя девушке за дерзость. Но Марку казалось, что Реа бессовестно пользуется грубо насилующим сейчас ее мужчиной – она сначала поймала его ритм, а потом переключила на свой, более медленный и глубокий. Это продолжалось довольно долго и Марк, не выдержав, тоже сунул руку под свою одежду, желая облегчить мучительную плотскую жажду. - И что, это все, господин? – раздался свистящий шепот девушки, когда Назика, захрипев, повалился на нее. Марк затаил дыхание – сейчас Назика вполне способен был отдать гетеру своим рабам и наблюдать за этой вакханалией. Зачем девчонка сама нарывается на жестокость? И в то же время Октавий почему-то обрадовался непокорности Реа – она словно мстила за его собственную глупую покорность. - Забирай эту падаль, - рыкнул Назика сдавленно и отшвырнул Реа. Марк заметил, что в глазах сенатора ярость смешалась с недоумением. Девушка, оправляя смявшийся хитон и по-прежнему чуть заметно улыбаясь, перешла на ложе Октавия и, по-свойски обвив рукой его шею, присела рядом. Марк замер, ощутив тонкие пальцы, ерошащие волосы на его затылке. Его раздирали два взаимоисключающих желания – подражая Назике швырнуть Реа на ложе и жестоко отыметь, явственно показав, кто здесь хозяин положения, и в то же время ему очень хотелось уединиться с гетерой и вкусить плодов любви с чувством и не спеша. Он вспомнил встречи с Реа в Риме, вспомнил охотно подчиняющееся всем его желаниям тело, тело-зеркало – и стиснул зубы, чуствуя, что сейчас просто взорвется от сильного желания. А если она не будет такой как в Риме, если она использует его, как использовала сейчас Назику? Сенатор тоже колебался – заставить ли Октавия расправиться с девчонкой на его глазах или отослать их обоих подальше. Однако, вспомнив худощавое подтянутое молодое тело Марка (уж он-то успел его изучить!), Назика внезапно подумал, что сравнение будет не в его пользу. Впервые сенатор чувствовал себя одураченым и выхолощенным – не следовало поддаваться страсти и гневу вот так, в открытую. - Ступайте! – крикнул он, махнув рукой рабу и еле сдерживаясь, чтобы не прибавить ругательство в адрес Марка, который запутался в своей тоге и едва не упал. Раб вывел Октавия и гетеру, а Назика, призвав к себе вольноотпущенника, принялся шепотом втолковывать ему что-то. Тот почтительно поклонился, прошептав «Будет исполнено, хозяин». И только тогда Назика почувствовал себя лучше – его гнев нашел выход. *** - Благодарю тебя за то, что не проговорился, благородный Октавий! – это было первое, что произнесла Реа, когда они оказались вдвоем в небольшой комнатке, где почти все пространство занимало ложе. Марк прикусил губу – он и сам не знал, почему не сказал Назике, что избранным гетерой его счастливым соперником был Тиберий Гракх. Но хитрая девчонка теперь поддела его, и Октавий чувствовал себя рыбой на крючке – удивительным образом он вдруг оказался с Назикой по разные стороны. А Реа, будто закрепляя это соперничество, потянулась к его губам и поцеловала так, что в голове Марка зажглись все известные ему созвездия разом. И он сам потянул ластящуюся к нему по-кошачьи гетеру на ложе. Он делал вид перед самим собой, что хочет быть сейчас властным и грубым, но жалеет эту слабую самку. И в то же время, сам не замечая, Марк тянулся к ней как недолюбленный ребенок. А женщина, хрупкая и тоненькая, стала сейчас могучей волной, завладевающей им. Где-то на грани сознания Октавия мелькнуло, что она играет, она снова играет им – играет, поднимаясь и опускаясь на его члене, играет, прикасаясь к его груди острыми твердыми сосками. Играет, как играла с Назикой, делая вид, что поддается. Затаенная, подавленная ненависть к Назике и ненависть к этой странной красивой женщине, подавлявшей его, сплелись в клубок и словно вывернули наизнанку все его существо. Она была сейчас и его мать, и его любовница, и его враг – и Марк мстил ей и одновременно льнул к ней, почти умоляя о любви. И не замечал, что с его губ срываются жалобные стоны и всхлипы: «Люби меня, люби! Пожалуйста!» И когда он, уже содрогаясь в мучительном оргазме, почувствовал ответ ее плоти – Октавий ощутил себя победителем; пусть в ничтожно малом, но он отомстил изломавшему его сенатору. *** В последующие дни на вилле Назики потекла какая-то странная, мучительная и скрытая борьба, где двое мужчин сражались за внимание женщины. Реа, балансируя на тонкой грани, все время распаляла их страсть и соперничество, старательно разводя их по разные стороны. То она нарочито склонялась перед мощью и жестоким напором Назики, то, напротив, отдавалась Октавию с почти болезненной нежностью. Оба мужчины избегали прилюдно проявлять свое внимание к гетере, и днем казалось, что она вообще пользуется неограниченной свободой. Но вечером, во время общей трапезы, начиналось глухое соперничество – чьей будет следующая ночь. Реа часто танцевала перед ними за трапезой – неизменно по просьбе Назики, просьбе, которую он высказывал нарочито мягко. И только зловещие огоньки в бесцветных глазах и жестокие складки у губ говорили о том, что отказ не принимается. Назике, как хозяину, конечно нетрудно было бы просто принудить Реа быть с ним неотлучно. Однако за каждую ночь с ней он уставал от покорной непокорности юной женщины – Назика боялся признаться даже самому себе, что он так ни разу и не смог довести ее до экстаза. Ранее он не задумывался над такими вещами – главным было его собственное удовольствие, - но, после мимолетного замечания Реа в первый день, для него стало вдруг важным то, насколько она приходит в восторг от его ласк. И одновременно он не хотел, чтобы Марк видел, как важна стала для него, Назики, эта девочка. Именно поэтому он с внешней легкость отдавал Реа «в пользование» Октавию – притворяясь перед самим собой, что относится к ней как к вещи. А Октавий в свою очередь мучился от застарелого соперничества – что-то подсказывало ему, что с Тиберием Реа бывала совсем иной, что его соперник знал совсем другую радость от ее ласк. И это сводило с ума – он проклинал Тиберия, желая ему всяческих бед, и в то же время старался завоевать эту женщину. В первый же день, как Реа появилась на вилле, Октавий написал Гракху длинную эпистолу, где, будто между прочим, упомянул, что та самая светловолосая гетера теперь избрала его. Но сам он хорошо сознавал, что, не будь нападения людей Назики на ателланов, не видать ему Реа как своих ушей. Возле виллы меж тем развернулось строительство – рабы и нанятые работники возводили что-то вроде небольшого огороженного кораля для скота, но с более прочными стенами. Назика торопил их, свирепо рыча на вилика и надсмотрщиков, и стройка продвигалась очень быстро. Сенатор отмалчивался на все вопросы, только в глазах его загорался яростный огонек. - Тебя назвали в честь Богини-Матери**? – как-то спросил он Реа. Та покачала головой. - Я не знаю. Назика ухмыльнулся и пустился рассказывать все, что ему было известно о культе Реи-Маа-Кибелы. Неизвестно, к чему он это вел, но Марк слушал его с мерзким чувством – он понял, что сенатор готовит что-то на редкость кровавое. Наконец "кораль" был достроен и Марк с удивлением увидел в нем места для сидения – немного, но удобные и расположенные довольно высоко. А в середине было что-то вроде маленькой круглой арены, на которую вели двое ворот. Глухая ограда этой арены была почти в рост человека, и все вместе напоминало цирк в миниатюре. - Ты собираешься устроить игры, благородный Публий? – спросил он за ужином. Назика презрительно засмеялся. - Нет, мой Марк, - ответил он почти нежно, - я собираюсь воскресить одну давнюю традицию грекулов и критян. Я слышал и читал о ней у Гесиода и теперь хочу посмотреть своими глазами на это зрелище. Октавий наклонил голову набок, выражая интерес. - Критский танец с быком! – Назика откинулся назад и отхлебнул из своего фиала, любуясь произведенным эффектом. - И догадайся, мой Октавий, чьи прекрасные танцы натолкнули меня на эту идею? *** Вечером накануне игр, Назика отправил Реа в ее спальню одну. Октавий, дождавшись, когда все в доме уснут, прокрался к девушке. Она словно и не спала – Октавия встретил пристальный взгляд без тени страха. Марк молча положил на край ложа обоюдоострый кинжал и так же молча вышел. Пусть сама решает, как применить. ________________________________________________ * - "разделяй и властвуй" ** - богиня Рея-Кибела, чей культ зародился на Крите и позже распространился в Риме