Операция "Поворот"

Надвигавшаяся промозглая холодная погода делала одежду сырой и тяжелой. Даже при всей ее природной выносливости к негативным воздействиям, Реа чувствовала себя неуютно. Сразу после того, как она покинула пределы Рима, ее с головой накрыло небывалое чувство свободы. Исчезло неприметное зудение где-то в глубине черепной коробки, и Реа поняла, что она вне зоны действия импульсных генераторов инсайдеров. И это чувство свободы было сродни оргазму, однако захватывало не только тело, но и сознание. Однако душевный подъем быстро сошел на нет, когда Реа попыталась представить свою дальнейшую жизнь. Одинокая девушка в этом мире не могла не быть чьей-либо собственностью – в качестве ли рабыни или в качестве жены. Однако в этом и крылась главная загвоздка, как очень скоро убедилась Реа. Она переоделась в женскую одежду и в первом же селении по дороге в сторону Кум сказалась бежавшей из Рима ульпиной. И все было бы хорошо – как по заказу ей встретился зажиточный нестарый землевладелец, которого несложно оказалось очаровать. Но в первую же ночь любви Реа с трудом снесла его ласки. Он не был грубым, не был даже эгоистичным, он был мужчиной в расцвете лет, он брал Реа раз семь за ночь – и все же к утру она ощущала к нему иррациональную неприязнь. По-видимому, повторялось то же самое, что произошло в Риме, когда она решила, что одного Тиберия в качестве сотера ей маловато – секс с другим молодым привлекательным нобилем, впервые зашедшим к Апфии, оказался хорош, однако наутро Реа отказала ему в следующей встрече и даже выбросила из памяти его имя. Тогда она объяснила себе это тем, что нейроингибиторы блокируют ее собственные желания, направляя всю энергию на основной объект операции. Однако здесь ингибиторы были уже неактивны, и Реа решительно не могла понять, что происходит. А когда под утро мужчина, наконец, оставил ее в покое, и она уснула – во сне Реа увидела Тиберия. Точно таким, как в тот последний раз, когда он был у нее. Тиберий уже собирался уходить и застегивал свой коричневато-вишневый простой паллий, когда у него сломалась застежка фибулы. И Реа тут же отдала ему свою, выбрав самую маленькую и гладкую, и собственноручно заколов полы. Тиберий стоял неподвижно, пока она возилась с застежкой, а когда закончила – притиснул ее к себе, буквально вжав щекой в жесткую складку плаща. - Я бы дорого дал, чтобы… никогда… не уходить… - прошептал он одними губами куда-то ей в волосы. Потом резко оторвал ее от себя и быстро вышел. А Реа села к зеркалу и долго еще трогала пальцами оставшийся на щеке красный след от складки грубой ткани… Это был первый сон, который Реа увидела в своей жизни. Ранее сознание просто отключалось, и она проваливалась в черноту, из которой выходила полностью восстановившейся. С землевладельцем Реа выдержала недолго. К концу декабря, поняв, что в следующую ночь вполне способна убить своего незадачливого любовника, она собралась и, пока хозяин следил за приготовлениями обеда, выскользнула и побежала прочь. Когда надо было, Реа умела бегать скорее здешних коней и потому не опасалась погони. Ей чужд был страх лишить человека жизни – однако это было неразумно и грозило ей осложнениями. Подобное повторилось еще дважды, с двумя другими мужчинами и с той лишь разницей, что с каждым разом Реа все труднее было преодолевать отвращение. Она чувствовала, что попала в какую-то совершенно безвыходную ситуацию. Легальное существование женщины в этом мире возможно было только вместе с мужчиной, однако в силу непонятных причин мужчины будили в ней сейчас неконтролируемую неприязнь. Преследуемая такими невеселыми мыслями, Реа не заметила, как уже стало смеркаться, пора было искать ночлег. На дороге людей стало попадаться все меньше, да и те двигались навстречу ей, в сторону Рима. А когда солнце скрылось за холмами, Реа осталась на дороге одна. Страх был ей чужд, но не чужда была разумная осторожность, и когда справа показался фургон, а рядом с ним пара щиплющих мокрую увядшую траву мулов, Реа, не колеблясь, свернула с грунтовой дороги в их сторону. Она сейчас снова была в мужской одежде и надеялась, что остановившиеся на ночь путники не откажут ей в местечке у костра. Каково же было ее удивление, когда путниками оказались уже знакомые ей ателланы – бродячие актеры. - Какими судьбами? Наша …Ретус явилась! – приветствовали ее тоже сразу признавшие веселую дерзкую гетеру актеры. Даже ее мужское имя запомнили! Реа улыбалась им, ища глазами Тита Манлия. Тот выполз из фургона на шум голосов и ахнул от удивления, узнав девушку. Реа накормили, она поведала участливо кивавшим актерам, что хозяйка вознамерилась продать ее богатому старику и потому ей пришлось уйти из Рима. Как заметила Реа, поверили все, кроме Тита. - А теперь рассказывай, что произшло на самом деле! – патриций, ставший ателланом, подсел к сидевшей у затухавшего костра Реа, когда остальные расползлись спать. - Мне грозила опасность… - начала Реа. Тит кивнул, а его рука потихоньку обняла плечи девушки. -… быть использованной так, как я не хочу, - продолжила Реа, даже не вздрогнув. Рука Тита спустилась ниже, поглаживая грудь сквозь плащ и тунику. Реа безучастно подняла на него глаза. - Не зря я Папп, - с шутовским придыханием проговорил Тит, в то время как его рука уже совсем осмелела. - Папп волочится за такими молоденькими курочками, ему по роли положено. - Тит, я могу провести с тобой эту ночь, но обещать, что не убью тебя на ее исходе – не могу, - проговорила Реа почти безо всякой интонации. Рука ателлана замерла – что-то было в тоне гетеры настолько нечеловеческое, что Тита словно опахнуло ужасом. Кроме того, ему вспомнились россказни о восточных культах, чьи жрицы были равно прекрасными любовницами и хладнокровными убийцами. Кто ее знает, эту глазастую… - Но… ты, может, останешься с нами? – убрав поспешно руку, задал он вопрос. - Ты могла бы танцевать или петь. Или я попытаюсь сочинить новую ателлану, где будет роль мальчика. Реа улыбнулась одними глазами. - Я останусь, – ответила она так, будто делала большое одолжение. *** В труппе было теперь, кроме четырех масок, еще и двое мимов, у которых имелись ученая собачка и пестрый попугай, считавшийся говорящим, но умевший лишь браниться не хуже легионера-ветерана. Реа быстро переняла манеры и приемы игры мимов, с легкостью перевоплощаясь в сварливую старуху, гулящую девицу и распутную жену богатого нобиля. Несколько раз один из мимов, грек Филоник, тоже пытался бросать в сторону Реа нежные взгляды и однажды во время отдыха даже затащил ее в фургон, пользуясь тем, что остальные заняты приготовлением обеда и другими делами. Вывалился он из фургона через пару мгновений – помятый, хватая ртом воздух. И больше уж никаких поползновений в сторону Реа ни от кого не было. В дороге актерам все больше встречалось крестьян, которые направлялись «за землей», как они говорили. Встречались также те, кто уже получил земельный надел в тридцать югеров – таких было много меньше, но все же они были. - Наш Тиберий все же выполнил задуманное, - старый актер проводил глазами бедную крестьянскую повозку: жена, нанимавшаяся батрачкой к богатею, возвращалась к мужу, получившему свой кусок земли. - Только теперь-то и начинается для него самое страшное. Все вопросительно уставились на старика. - Говорят, нельзя дважды войти в одну и ту же реку, - пояснил тот, - но есть реки, из которых вообще трудно выйти. - Гракху этого так не спустят. Да и сам он на том не остановится, - быстроглазый Филоник потер ладонь о ладонь. - Ходят слухи, что Гракх собирается стать диктатором. Хочет дать равные права всем италикам, а не только римлянам – а уж италики его посадят на трон. - Закрой свой рот, фигляр презренный! – напыщенно ответил Тит и потянулся было отвесить затрещину отскочившему со смехом Филонику. Поддерживать отечество - почетный груз, Но тяжкий,** - процитировал затем Тит кусок из какой-то комедии. Друг под судом? так выступи заступником. Он в уголовном деле? оправдай его. Ты встал за друга? выйдешь победителем!** - немедленно отозвался старый актер. - Актеров хлебом не корми – лишь дай сыграть, - поддакнул Макк***, прожевывая кусок лепешки. - Корми, корми! – возразили остальные хором. - Но все же дай сыграть! - А Гракха вы не трожьте, - предупредил Тит, и за шутливым тоном все явственно расслышали угрозу. В эту ночь Реа никак не могла уснуть. Выползла из фургона, наполненного звучным храпом, и присев к затянувшемуся седой золой костру, принялась ворошить угли. На подсевшего к ней Тита Манлия Реа даже не повернула головы. - Никогда бы не подумал, что гетера на такое способна, - осторожно начал Тит. Реа, наконец оживив костер, только усмехнулась. - Я думал, вам чужды чувства и вы умеете только использовать мужчин, - продолжал Тит. - Все верно, - ответила Реа, - и втройне верно в отношении меня. Я создана неспособной на всякие… чувства. Тит кивнул, решив, что не ошибся, приняв Реа за жрицу таинственного культа. - Но ты - человек, и, как говаривал Плавт, ничто человеческое тебе не чуждо, - возразил он, подумав. И нараспев произнес по-гречески: Богу равным кажется мне по счастью Человек, который так близко-близко Пред тобой сидит, твой звучащий нежно Слушает голос И прелестный смех. У меня при этом Перестало сразу бы сердце биться: Лишь тебя увижу, уж я не в силах Вымолвить слова. - Ты знаешь Сапфо? – улыбнулась Реа. Тит тоже расплылся в улыбке и его румяное круглое лицо стало как две капли воды похоже на маску толстощекого хвастуна Буккона. - Я актер, и память у меня как ослиный хвост – всякий репей к нему цепляется, всякие травинки, всякие букашки... – он прервался, поняв, что Реа его не слушает. А она смотрела в снова начавший затухать костер, борясь с подступавшим томительным и тягостным чувством. Подтянула коленки к груди и обхватила их руками. И попыталась проанализировать свои ощущения. Тиберий, похоже, стал для нее чем-то вроде сверхценности. Но разве могут у нее быть сверхценности? Разве могут быть сверхценности у искусственного организма? Ранее Реа удивляла потребность женщин в сильных проявлениях эмоций, вроде плача, но сейчас она чувствовала себя способной на нечто подобное. Что тут ценится в мужчинах? Тиберий далеко не самый богатый и влиятельный из тех, кто попадался на ее пути, сказала себе Реа, – и тут же как наяву увидела, насколько умно и терпеливо он беседовал с самыми разными людьми и как уважительно слушал его даже старый сенатор Клавдий. И он вовсе не самый красивый мужчина, твердила про себя уже почти сердито Реа, отгоняя вставшее в памяти лицо с мягким сиянием внимательных зеленых глаз под прямыми темными бровями. И эти непослушные темные пряди, длинней, чем принято у римлян и вечно падающие Тиберию на лоб. Он далеко не самый умелый любовник из тех, что у нее были. Но почему тогда Реа, когда приходил Тиберий, словно забывала обо всем, и так радостно ее тело отзывалось на его прикосновения? Реа вспомнила, что в их последние свидания у нее появилась потребность просто ощущать его рядом – раньше, засыпая, она старалась выскользнуть из-под его руки и отодвинуться, но потом обнаружила, что во сне бессознательно сама льнет к нему. Реа не знала, заметил ли перемену сам Тиберий – он никогда ни словом не говорил об этом. И не самый… Реа еще долго перечисляла самой себе все то, в чем он был не самым лучшим. Однако сосущее чувство тоски никуда не пропадало. *** День, когда ателланы прибыли на заросший бурьяном пустырь неподалеку от Кум, был ясным и солнечным. Едва был сколочен помост, как уж начали подтягиваться зрители. Тит Манлий посмеивался над их нетерпением – придуманная им вчера сценка должна иметь успех. Зрители громовым хохотом встретили историю о несчастном сенаторе, которого довела его собственная жена. Тит в образе сенатора стал словно еще шире и медвежеватее, и Реа никак не могла понять, кого он ей напоминает – в бытность в Риме она перевидала почти всех знатных людей, и ее точная и цепкая память надежно хранила их образы. Только когда, понизив голос почти в бас, Тит принялся изрыгать проклятия на свою почтенную матрону, ее вдруг будто пронзило – Назика!! Вот кого изображал Тит! - Она знается с поэтами, театры и грекулы – Вот ее весь интерес. Дом позаброшен, Муж весь зарос, будто сад без садовника! Назика носил неопрятную бороду, которой пытался скрыть изрытые оспой щеки и подбородок, вспомнила Реа, не в силах сдержать смех. Тут вышел Филоник, изображавший ту самую почтенную матрону, супругу сенатора. Закутавшись в гиматий и жеманно хлопая глазами, Филоник нарочито тонким голосом перечислял все недостатки своего мужа – он-де пьет и бегает за мальчиками, и сам помешан на греческих поэтах. Из зрителей, конечно, мало кто узнавал в персонаже Тита Назику, подумала Реа и вдруг обратила внимание на стоящего чуть в сторонке от остальных зрителей невзрачного человека с цепким взглядом серых глаз. Он делал вид, что смеялся вместе со всеми, но Реа видела, что он притворяется. - Так она и злобствует, как фурия, - жаловался Тит уже Макку, который сейчас играл его друга. - А еще и ее сестричка! И племяннички… - Племянничек совсем от рук отбился – зеееемлю у дяди отбирает!! – завыл и заныл Тит. Зрители, для многих из которых вопрос земли был болезнен, разразились приветственными воплями – они сразу смекнули, что речь идет о новом земельном законе. И правда, подумала Реа, ведь Назика Тиберию с одной стороны дядя, а с другой – вообще двоюродный брат. Жена Назики и мать Тиберия – родные сестры. Вдруг она заметила, что тот самый быстроглазый человечек куда-то исчез. - Мне уже рабы в лицо хихикают! - надрывался Тит под гогот толпы. - Хоть бы война - да нет войны! – подал реплику Макк. - Да, хоть бы война – может, чернь снова будет в страхе и отдаааст моююю зеемлююю! - ответил Тит, снова переходя к жалобному вою. - Завести, что ли, себе гетерочку? - проскулил он, повергая Реа в совсем уж безудержный хохот. Сценка уже подходила к концу, когда невдалеке показалась большая группа людей, которых вели двое конных. Когда этот отряд подошел поближе, зрители, увидевшие его, стали вдруг поспешно расходиться, а потом и разбегаться. А всадники уже налетели на актеров и принялись дубасить их палками, вскоре к ним присоединились и пешие. - Стойте! - раздался вдруг голос одного из всадников. Реа узнала в нем Марка Октавия, того самого блондина, который когда-то привел в дом Апфии Тиберия Гракха, и которому она потом Тиберия предпочла. - Просто забить их – слишком уж неинтересно, благородный Назика! Во втором всаднике, который сейчас скинул капюшон своего паллия, Реа узнала сенатора и великого понтифика. - Я сотру их в порошок! – проревел Назика, будто разбуженный медведь. - Погоди, благородный сенатор! – Реа бросилась к его коню и схватила его под уздцы. Марк так и замер с полуоткрытым ртом, а Назика от неожиданности едва не свалился с коня. - Белая египтянка? – вымолвил он, выпрямляясь. - Она самая, - Реа оценила ситуацию и поняла, что шансы уцелеть у актеров еще есть. - К чему двум высокорожденным нобилям размениваться на жалких фигляров? – продолжила она. - Разве может их насмешка запятнать чистоту тоги римлянина и патриция? - Ты красиво говоришь, - усмехнулся Назика. Реа улыбнулась ему. - Я не только красиво говорю, - ответила она. - Гетера выбирает сама? – в глазах Марка зажегся недобрый огонек. - Гетера выбирает высокорожденных, - смело встретила его взгляд Реа, - тех, кто не пятнает себя кровью недостойных. Назика расхохотался. - Клянусь Юпитером, эта девчонка неглупа. Будь по-твоему! – он махнул рукой - и сопровождавшие его и Марка рабы отпустили актеров. - Чтоб духу вашего здесь не было! - А ты иди ко мне! – Октавий чуть пододвинулся вперед. Реа легко взлетела на конскую спину позади молодого человека и обхватила его руками. Быстро улыбнулась поднимавшемуся на ноги и вытиравшему кровь Титу. Тот ответил полным горя и отчаяния взглядом. - Вперед! – Назика ударил коня пятками, и животное, возмущенное необходимостью носить на спине такой вес, сначала заплясало на месте, и только потом сорвалось в дробную рысь. Марк вместе с Реа поскакал за ним, а следом рысцой поспешили пешие рабы. ____________________________________ * - «По существу дела - твердо, по способам – мягко» ** - отрывки из римских паллиат (комедий) неизвестных авторов *** - - Макк – маска ателланы, простак В главе есть пасхалка - кто заметит, тот молодец)))