Daughter of Destiny

Эльза сидела в своем кабинете и со скучающим видом перебирала присланные на днях письма: их было так много, что какая-то часть бумаг падала на ковер, стоило только коснуться запечатанной стопки конвертов. Камин весело потрескивал в тишине комнаты, и по поместью словно гулял теплый озорной дух. Люстра заливала все вокруг желтым светом, а красные драпировки тяжелыми пышными складками свисали с высокого окна, отчего создавалось впечатление оторванности от внешнего мира. Графиня устроилась в кресле и медленно читала письмо за письмом: приглашения, просьбы, предложения, даже угрозы. Но она кидала все в огонь и с интересом садиста наблюдала как горят бумажные края абсурдности. Ее глаза блестели, а губы улыбались, может быть это игра света, однако лицо ее все же оставалось довольно мрачным. Черты были словно высеченные из гранита, глаза же были действительно прекрасные — большие, синие, и в их глубине что-то постоянно менялось, в них на мгновение вспыхивала какая-то мягкость или что-то близкое к ней. Минуты две она неподвижно смотрела на яркое пламя, но вдруг потянулась к дальнему концу стола и достала из-под тяжелой кипы документов конверт со знакомой печатью норвудской школы. За последнее время ей пришло столько писем из разных школ Лондона, к некоторым из которых она даже не имела никакого отношения: они просто привыкли, что женщина занимается благотворительностью. Но сейчас Эльза была подавлена, ведь она понимала, что все средства, выделенные ею на благо этих учебных заведений, разворовываются в один миг. Ее обманывают, как ребенка, и она устала от общественного лицемерия. Куда больше ее волновала судьба детей, которые были заложниками нечестных взрослых. Однако это было еще полбеды: дети болели. Она писала многим врачам Англии, но те разводили руками, и на все у них был один ответ — эпидемия. Графиня до дрожи боялась сама появляться в этих серых и мрачных домах, ее сердце нежное от природы обливалось кровью, когда она видела эти бледные лица маленьких людей. Но как проконтролировать ситуацию за много миль от самой ситуации? Если бы отец смог научить ее, как вести дела, но он еще будучи резвым и сильным мужчиной не предполагал, что в одно мгновение решит судьбу своего бизнеса в пользу дочери. Эльза помнила, как много молодых людей бывало в поместье графа и как усердно он старался найти себе приемника, словно отбирал кандидатов на роль властителя Вселенной. На самом деле так и было. Его капитал превышал казну самых влиятельных вельмож, а ей оставалось только наблюдать за всем этим и жадно впитывать обрывки деловых разговоров, сидя за столом и обучаясь этикету. Она элегантно оттопыривала мизинец, а ее взгляд ловил жесты отца, как губка впитывает жидкость. И вот результат. Она полна манер, такта, характера и даже деловой хватки, но она замкнута в водовороте своей необщительности. А ей необходимо решить вопросы, связанные с будущим ни в чем не виноватых детей. — Почему ты оставил меня так рано, отец, — прошептала она в пустоту, разворачивая дешевую желтую бумагу, — мне тебя так не хватает. Всегда не хватало... Послание было до неприличия лаконичным. В конце стояла подпись миссис Стоун. Она сообщала, что за прошедшую неделю в школе скончалось ввиду тяжелой болезни семь девочек, причем все они были разного возраста. Она не называла их имен, а просто обозначила их, как сирот, и просила выделить средства на отпевание: родители двух учениц отказались платить и даже не приехали в школу. Эльза отчего-то перечитывала и перечитывала угнетающие строчки, нервно перебирая пряди белых волос. Аккуратная прическа уже давно расплелась, и сверкающие шпильки лежали возле кресла, а по щекам текли слезы. Она не чувствовала жалости, ведь не знала этих девочек. Но почему тогда перед глазами мелькали мертвые образы? И что ей делать, чтобы остановить череду смертей? Деньги... Она отправит их, ведь ей не жалко. А что дальше? Какова вероятность того, что они не пойдут по рукам? Потом заговорил разум и спокойно, со свойственной ему трезвостью, упрекнул ее в том, что она не пожелала заглянуть в глаза действительности и увлеклась несбыточными мечтами. Оставался один и единственный вариант: отправиться в пансион и проконтролировать все самой. Эльза вздохнула. — Что ж, отец, — она встала с теплого кресла и заправила домашний халат, — ты всегда говорил: "Если хочешь сделать что-то хорошо, сделай это сам!" Я Эльза Разенграффе, и я не позволю вертеть собой, как марионеткой. "Милый папочка"... Она любила в детстве подбежать к мужчине, запрыгнуть к нему на колени и ласково щебетать детскую ерунду ему на ухо, а он... Он никак ее не называл. Говорил: "... моя дочь". И этого словно было достаточно. Большая скала, внутри которой билось гранитное сердце. Он и ее сделал такой: обложил камнями, словно заключил в крепость. И она до сих пор томится в тюрьме своих же чувств. Но то ли от того, что ее воспитанием занимался секретарь графа, мистер Лойд, то ли оттого, что она была женщиной, ее сердце было восприимчиво к окружающему миру и к горю других людей. Другое дело, что ей пользовались, пока она окончательно не закрыла все двери. Любовь... Она кажется забыла, что это такое еще в детстве, когда граф уходил из дома и долго не появлялся, а, возвращаясь, будто не замечал своего единственного ребенка. Любовь и его потрепала, но разве Эльза не пыталась компенсировать всё своей к нему привязанностью? Тщетно... А эти теплые руки... Малышка, попавшая в непогоду... Анна... Почему сердце билось загнанной лошадью? Это ведь не она умерла? Ночь ведь тогда была холодной, а она голодной и промокшей! — Ну нет, это просто невозможно! — она позвонила в колокольчик, и в дверном проеме появилась физиономия камердинера. — Грег, приготовь коня. Слуга поклонился. — Уезжаете, мадам? — он ее не боялся, потому что знал еще совсем маленькой, а, едва граф скончался, переживал, что попадет к скверным хозяевам, но каково было его удивление, когда Эльза оставила старика у себя. — Всё бегаете? Даже не отдыхаете! Неужели снова к этому Рувурду? — Роуорд, Грег, — она засмеялась. Старик всегда поднимал ей настроение. — Нет, не к нему. Ты же знаешь, что я его не перевариваю. Я уезжаю по делам. Возможно, вернусь к вечеру следующего дня, поэтому пусть приготовят ужин, да скажи миссис Рив, чтобы не гасила огонь в камине, а то она любит это дело. Оставит только в гостиной, а нам мерзнуть. — Не переживайте, — камердинер достал из кармана связку ключей. — Этот щенок прогрыз мне кафтан! Со двора послышался лай. — Вот! Опять лает скотина, словно его не кормили! — он нашел нужный ключ и повертел его в руках. — Какого коня изволите, мадам? — Чтоб нес меня быстрее ветра! — она улыбнулась одними губами, сжигая прочитанное письмо. — Какая разница, Грег? Она обошла старика, направляясь к себе в спальню и собирая на ходу послушные волосы в хвост. Грег что-то проворчал, но пошел исполнять просьбу. Едва он спустился с лестницы, как вновь раздался лай собаки, а следом за этим хриплый голос камердинера проклинал животное на чем свет стоит. Эльза слушала эту одностороннюю перепалку и вспоминала времена, когда была еще совсем маленькой. Отец однажды привел домой здоровенного сенбернара, который любил облизывать ее туфли. А совсем недавно в центре Лондона какой-то мальчишка отдавал похожего щенка. Графиня была не уверена в его чистокровности, но малыш был такой толстенький и забавный, что она решила больше не гулять по улицам. Грег просто был ворчливым, но молодой пес покорил и его сердце. Эльза накинула бордовый плащ. Конь шел медленным ровным шагом, однако этому не мало способствовала обледенелая дорога. Вскоре девушке это надоело и она пустила скакуна неспешной рысью по траве рядом с тропинкой. Все живое чувствовало наступление зимы и все же стойко переносило сырую погоду, которая словно душила окрестности в невидимых тисках болезней. Эльза куталась в теплую ткань плаща и проводила рукой время от времени по гибкой шее животного, отчего конь радостно поводил ушами и ускорял свой бег. За тяжелыми серыми облаками гулял бледный солнечный круг, поднявшийся на самый верх. Середина дня. Прежде, чем отправиться в школу, ей необходимо было посоветоваться с человеком более опытным, и ее выбор пал на бывшего секретаря и близкого друга семьи Разенграффе мистера Лойда. Дорога до домика лекаря была скверной, поэтому занимала приличное время, но графиня решила во что бы то ни стало навестить доброго старика, заменившего ей отцовскую любовь. Может быть именно он даст ей дельный совет или укажет пути решения проблемы. Она задумалась, слегка отпустив поводья и позволяя коню самому выбирать темп езды. Однако вдалеке сперва послышались шорохи, а затем ее размышления прервала целая череда выстрелов. Стреляли из ружья, а значит, и в этом не было сомнения, шла охота. Там, где находилось поместье графини, многие развлекались таким способом, а в округе доносился нескончаемый лай гончих. Она пробовала отгородить свой дом от подобных игр, но Уингфилд стоял посреди самого живописного уголка Англии, что привлекало мужчин-охотников и просто заядлых любителей. Они слетались в это место, как мухи на мёд. Ее дом был обречен впитывать крики и стрельбу соседей. Из-за кустов дикой вишни вышел всадник на вороной лошади. Он натянул удила, и кобыла встала на дыбы, а затем стрелой преодолела расстояние от полосы леса до самой девушки. Сомнений не оставалось, это был никто иной, как граф Роуорд, только теперь трезвый и растрепанный. Лошадь мужчины поравнялась с соловым конем Эльзы. Воздух был морозным: хвост графской лошади заледенел и, махая им из стороны в сторону, она била коня в бок. От такой тесноты графиня незаметно старалась пропускать Роуорда вперед, чтобы между ними было как можно больше расстояния. — Что такая прекрасная дама делает в столь глухой местности? — граф улыбнулся самой обворожительной улыбкой, пробегаясь оценивающим взглядом по фигуре девушки. — Нет, право же, какой вы надоедливый, граф, — она не ответила на его улыбку, хотя и заметила этот натянутый жест почтения. Мужчина все еще держал внутри себя оскорбленное самолюбие. — К такими, как вы, по-другому нельзя, — он усмехнулся про себя. Некоторое время они ехали молча, и Эльза надеялась, что графу с ней не по пути и, устав от ее молчаливого общества, он развернется и пойдет своей дорогой. Но тот продолжал упорно следовать за ней, да еще, как назло, ждал пока ее конь поравняется с его лошадью. Роуорд не отрывал от нее глаз, ведь графиня была и правда великолепна в этот промерзлый декабрьский день: полы плаща были такие длинные, что опускались до самых голеней коня, а манжеты были такими узкими, что кисти рук казались еще тоньше, чем обычно; волосы были собраны в аккуратный пучок, и на них словно синел в белых лучах солнечного света иней; в глазах плескалась морская волна, но их было трудно рассмотреть, потому что Эльза прикрыла веки, доверяясь своему скакуну. — Вам очень идет этот бордовый цвет, — тишина была нарушена. Граф не знал с какой стороны подойти к этой холодной особе, чтобы завязать с ней беседу. — И все же, куда мы направляемся? — Я к своему старому другу, живущему в маленькой норвудской деревушке, а вы даже не знаю... — она свернула вновь на дорогу. — Надеюсь, что не со мной... — Почему вы так грубы? — Потому что слишком долго была тактична. — Зачем вам в эту глушь? — Мне нужно спросить совета, — она не хотела раскрывать все карты, но не отвечать на прямые вопросы было верхом неприличия, к тому же, она уважала родителей графа, хотя и сторонилась их сына, как чумы. — Я тоже могу дать вам совет, — он гордо выпрямился, — скажите только, в чем. — Боюсь, не сможете, — она перешла с шага на легкий бег, — это связано со школами-приютами, владелицей которых я являюсь. Мой покойный отец питал любовь к сиротам, уж не знаю почему... Она хотела сказать: "Родную-то дочь он знать не знал!". Но промолчала, считая, что Роуорду не обязательно знать подробности ее личной жизни, к которым он не имеет никакого отношения. — Простите меня, конечно, но я не понимаю, зачем вам эти приюты? От них же дохода никакого! Если у детей и есть родственники, то платят они за обучение сущие копейки, — граф хмурился, словно решал сложную задачу. — Вы больше вкладываете в них, нежели они что-то вам дают, к тому же, ваш отец, всеми нами уважаемый граф Разенграффе, вечная ему память, оставил вам в наследство две текстильные фабрики, пятьдесят тысяч акров земли, что дает вам дохода примерно столько же тысяч фунтов стерлингов в год, да еще элитные школы. Я даже вообразить не могу, ведь обучение в таких местах стоит до двухсот фунтов стерлингов. И все равно не понимаю эту вашу никому не нужную добродетель. Детки эти, ваши божие ангелы, как вы все их любите называть, просто бедный народец, а выучатся они, и что? Работный дом? Все ведь напрасно. Эльза была непроницаема, как ледяная гора, но этот напыщенный "воробей" просто сотрясал мирный воздух вокруг нее. — Не смейте говорить о том, о чем вы не имеете ни малейшего понятия! — ее резкий тон резал слух графа, словно острые иглы. — Я уважаю отца и его многолетний труд, и сама не равнодушна к судьбам сирот. Вы когда-нибудь бывали в приюте? Можете не отвечать, ведь я знаю, что не бывали. Вам не известно, как жесток наш мир к бедным! Вас интересует только выгода, а до подножного камня вам и дела нет, но знайте, что дом ваш построен из этого камня! Она натянула поводья, собираясь пустить коня вскачь, и впервые обворожительно улыбнулась, но эта улыбка не предназначалась графу. Она насмехалась над его духовным ничтожеством, понять которое он был не в силах. — Прошу и меня простить, милый граф, но нам с вами не по пути, — конь словно обрел крылья и, с силой лягнув холодный воздух, помчался вперед. Граф смотрел на удаляющуюся фигуру и слушал цокот копыт. Ему все это не нравилось, но он был так поражен дерзостью графини, что стоял неподвижно посреди дороги и ловил легкий лавандовый шлейф, задыхаясь от красоты девушки. Еще ни одна женщина не позволяла себе разговаривать с ним таким безапелляционным тоном. Ближе к вечеру из-за холма показался домик с небольшим сараем. Она присмотрелась: низкий кирпичный забор все также неразлучно соседствовал со шпалерной вишней. Подъехав к ограждению, Эльза услышала привычное воркование голубей. Она не знала почему, но эти птицы были неизменными спутниками лекаря, и, где бы он ни жил, они всегда гнездились по соседству. Маленькой девочкой она любила тайком пробраться на кухню, взять кусочки недоеденного хлеба и, выйдя в сад, искать углубления в доме, чтобы покормить сизых друзей. Тогда еще ей никто не запрещал носить широкие штаны и свободные рубахи, а теперь... Она могла бы сделать то же самое, но этикет связывал ее по рукам и ногам, как и платья, которые ей приходилось носить. Но она старалась отдавать предпочтения костюмам и исключительно элегантным моделям, что не стесняли стройную фигуру. Эльза слезла с коня и, погладив его бок светло-песочного оттенка, повела за собой. Едва она прошла за калитку, как взгляд ее упал на ступеньки крыльца. На них сидел маленький мальчик, а в руках у него была длинная ветка, и он стучал ею по поверхности замерзшей лужи. Девушка замерла, словно увидела приведение: взъерошенные кудри ребенка были почти такого же цвета, как и ее собственные волосы, но только еще белее. Будто кто-то щедро надел ему на голову шапку сугроба. Мальчик поднял на нее свои большие синие глаза и улыбнулся, растягивая тонкие губы до самых ушей. Он оставил свое занятие и спрыгнул зайчиком со ступеней, оказываясь совсем рядом в считанные секунды. Ребенок был такой маленький, что Эльзе пришлось присесть на корточки, чтобы оказаться с ним на одном уровне. — Какая у вас красивая лошадка, — он прижал ручки к сердцу, выражая свой неподдельный восторг. — Я таких никогда не видел. Эльза взглянула на коня, что стоял возле них и старался достать своей мордой до притоптанной травы, которая торчала из земли, как последнее напоминание о теплых деньках. — Это Зефир. Хочешь погладить? — мальчик кивнул. — Подойди, не бойся. Он любит детей. Малыш несмело подошел к коню и запустил свой маленькую ладошку в его белую гриву, сжимая жесткую прядь. Затем, осмелев окончательно, ухватился обеими руками за морду животного и засмеялся. — Зефир, Зефир, — шептал он коню. — Мы похожи, правда? Он тоже беленький. Как жаль, что сестренка этого не видит... — Как тебя зовут? — Эльза взяла его ладошки и спрятала в свои, согревая. — Я тебя никогда здесь не встречала. Ребенок неподвижно уставился на нежные руки женщины. — Я — Олаф. Люблю жаркие объятия, — синие глаза ребенка встретились с такими же синими глазами напротив. — Дедушка Лойд взял меня к себе на время, пока отец не поправится. А вы тоже знакомая дедушки Лойда? Вы такая красивая, словно из сказки. Эльза покраснела. Детский комплимент был самый обычный, но слышать его из уст ребенка было в миллион раз приятнее, чем из уст взрослого человека. Взрослые лицемерили, а вот ребенок говорил искренне. — Ты тоже, — она коснулась его белоснежных кудряшек. — Почему ты гуляешь в одной кофточке? На улице мороз. Не боишься заболеть? — А у меня другого нет... — он вновь посмотрел на стройного коня. — Да и я не надолго! Только дождусь первого снега. — Откуда ты можешь знать, что снег пойдет именно сегодня? — Я чувствую. Ощутите, — он встал на цыпочки, закрывая глаза, — снегом пахнет... Эльза встала, отпуская руки Олафа, сняла свой шарф и накинула его, как шаль, на плечи ребенка. — Дедушка Лойд у себя? — спросила она, и мальчик снова радостно кивнул, укутываясь всем телом в шарф. Графиня оставила коня дожевывать мерзлую траву, а сама поднялась по деревянной лестнице, открывая дверь, но замерла на пороге: с неба, кружась в своем вечном танце, медленно падали крупные белые хлопья. Легкий ветерок подгонял их сонный вальс. За ее спиной послышался радостный детский визг. Выпал первый снег...