***
Флаттершай наклонила голову, позволяя лейке пролить воду на молодое деревце перед ней. Очень скоро она уже не сможет назвать его деревцем; оно было в ее жизни с тех пор, как она приземлилась в Понивилле. В тот роковой день, когда она заработала свою кьютимарку, она наткнулась на молодое дерево, все еще только наполовину такое же высокое, как кобылка, которой она была. Ее переполняла радость от того, что теперь она живет рядом с этим символом надежды. Он явился ей в самый счастливый день ее жизни и продолжал вызывать у нее улыбку всякий раз, когда она выходила его полить. Теперь у саженца было толстое тело, и он возвышался на несколько футов над ее головой. Только полностью вытянувшись, она смогла дотянуться копытами до верхней ветки. Коричневое строение имело две ветви. Одна торчала наверху, а другая была более жесткой и идеально подходила для того, чтобы положить на нее копыто. Когда дерево наполнилось водой, Флаттершай поставила лейку на землю. — Если бы ты только мог ответить, Мистер Дерево... — Флаттершай окружала торжественная аура. — Ты бы послушал мои проблемы. Давление в ее организме было раздражающим, она чувствовала тепло в своем теле. Ее промежность умоляла о стимуляции, смазывая себя сама. Она могла только пожелать быть более смелой. — Ты, видишь... — Флаттершай придвинулась ближе к деревцу. — Я расстроена. Я не могу найти никого, и я здесь... — Я серьезно... Я действительно возбуждена. Окей. Ну вот, я сказала это. — ей только хотелось быть такой же напористой перед жеребцом. Простой разговор с одиноким деревцем, окруженным заботливо расставленной садовой оградой, снимал напряжение. Кобыла-в-жару чувствовала себя так, словно сбросила вес с груди, когда думала о том, как легко рассказать о своих чувствах дереву. — Хм... Да, у меня есть эта... эта вещь. И она протекаета, потому что, знаешь, он хочет, чтобы я что-то в нем нашла... — она обернулась. Ее лицо не смогло скрыть румянец, когда она подняла хвост, открывая миру свою вульву. Стоять здесь с обнаженными половыми органами было новым опытом для застенчивой пегаски, у нее никогда не хватало смелости сделать что-либо перед настоящим жеребцом. С новой смелостью Флаттершай улыбнулась, опустила хвост и подняла лейку зубами. Сегодня она будет новой кобылой. — Спасибо, Мистер Дерево.***
Все болело, когда Флаттершай проснулась на следующий день. Она старалась не думать о событиях, произошедших накануне. И снова ей пришлось смириться со своим неистовым возбуждением. К тому времени, когда она добралась до уединенной части своего сада, где росло ее особое деревце, тяжесть мира была уже слишком велика. Она потеряла хватку на наполовину заполненной лейке, когда ее тело сдалось, конечности сжались, заставляя ее упасть на влажную землю. Она не могла встать. Слезы хлынули у нее из глаз и через несколько секунд хлынули потоком по лицу. Флаттершай громко завыла, не заботясь о том, что кто-то может ее услышать. — Почему я ничего не могу сделать правильно? — она направила свой напряженный голос в сторону дерева. — Я пыталась быть смелой, но это обернулось против меня; я так же застенчива, как и всегда! — темное пятно образовалось в грязи под ее лицом от огромного количества слез, стекающих с лица. — Теперь никто никогда не узнает о моих проблемах! Встав, из суставов Флаттершай посыпались комья земли. Насильно она потащила свое тело к деревцу. Ее передние копыта обернулись вокруг его обхвата, обнимая его, желая, чтобы он забрал ее боль. — Мне очень жаль... — Флаттершай сжала ствол так сильно, как могла. — Я уронила твою воду вон туда... — ее беспокойство переместилось с нее самой на дерево. Его грубую кору, предоставляемых успокаивающее ощущение в ее теле. Он был той жизнью, которую она поддерживала в течение своих дней; даже несмотря на то, что он деревянный, он все еще так же жив, как и любой другой пони, которого она знала. Приятность прикосновения проникла в ее душу, просто находясь рядом с деревом, заставляла ее трудности таять. Ее лоб уперся в верхнюю часть дерева, а копыто расслабилось на нижней части. Огромное количество страданий, которые она испытывала в течение этого брачного сезона, не было причиной ее повышенного сердечного ритма; находясь так близко с другим живым существом, ее саженцем, она испытывала возбужденное чувство связи. Без воды ее подруга будет чахнуть. Она могла бы уехать, чтобы наполнить канистру из шланга, но не хотела оставлять его одного. Флаттершай покраснела, почувствовав, что ее осенило. — Хм, Дерево... Не знаю, думаешь ли ты, что знаешь меня так хорошо, но я знаю тебя уже много-много лет... Ты бы смутился, если бы... — она не могла заставить себя произнести это. Это было настолько личным, таким знаком близости, что она не знала, готова ли. Сделав глубокий вдох, Флаттершай приготовилась. — Я тут подумал, тебе надо выпить... Сегодня утром я еще не писала... — ее лицо пылало от смысла ее слов. — Ты не возражаешь, если я пойду... на тебе? Дерево не было рядом, чтобы спорить с Флаттершай, все казалось безмятежным. Мягкое прикосновение копыт к коре позволило ей почувствовать энергию дерева. Она улыбнулась, поняв, что молодое деревце не дает ей ничего, кроме положительной ауры. — Надеюсь, тебе понравится. — Флаттершай притянула свое тело еще ближе к подруге. Ее задние лапы были всего в нескольких дюймах от его коры. Это было почти нереально, когда она поняла, что собирается сделать. Когда она делилась с ним такой интимной частью своей души, у нее возникало ощущение, что между ними существует нечто большее, чем просто дружба. Маслянисто-желтая пегаска расслабила свое тело. Сняв напряжение в теле, она попыталась опорожнить мочевой пузырь. Ее застенчивая натура не позволяла ей сразу же уйти. После минутной сосредоточенности Флаттершай прошептала: — Он приближается... Из ее нижней части вырвался поток мочи. Его грязный состав из желтой жидкости посыпал кору сыростью, в то время как некоторые из них отскочили на ее задние лапы. Слегка подтолкнув ее, поток мочи слился в единый поток. Звук ее позвякивания наполнял тихое утро всплесками жизни. Желтый поток нес тепло ее тела. Все в ней было внутри мочи; она содержала ее сущность, и она отдавала ее другому существу. Сильно пахнущая жидкость, исходящая из ее личного пространства, давала жизнь дереву, утоляя жажду его сморщенных корней. Думать о том, что она делает для дерева, было просто романтично. Когда поток замедлился и ручеек подошел к концу, Флаттершай улыбнулась, уткнувшись носом в верхнюю часть дерева. — Надеюсь, ты знаешь, что ты особенный для меня, а не просто кто-то может смотреть, как я пользуюсь ванной. Подбежав к седельным сумкам, которые все еще лежали на земле после того, как она упала, Флаттершай открыла их и вытащила салфетку. Ее половые губы, пропитанные мочой, жаждали ощущения сухости. В последнем акте она положила салфетку на переднее копыто и повернулась боком к дереву. Ее влажные гениталии были на виду, когда она отодвинула хвост и прижала ткань к промежности. Его белый макияж был окрашен в янтарно-желтый цвет, когда он собрал остатки мочи. Она чувствовала себя озорной и кокетливой, когда ее копыто касалось ее вульвы, даже некоторые жидкости ее возбуждения попадали на ткань. Никогда еще Флаттершай не делала ничего столь неприличного; это было волнующе. — Увидимся завтра, — сказала Флаттершай своим застенчивым голосом, чувствуя себя так, словно только что было захватывающее первое свидание.***
Настал новый день, и это был еще один день, который она должна была провести со своим деревом. — Угадайте, что мистер Дерево, я не принесоа вам достаточно воды. Ты же знаешь, что это значит! — она ухмыльнулась от своих озорных намерений. Самой важной частью было то, как понимание дерева было для продолжения бедственного положения. Огонь в ее чреслах не утихал, и снова ее промежность молила о проникновении. Флаттершай почувствовала себя немного уютнее с деревом, и теперь подумала, что сейчас самое подходящее время для объятий. Сняв седельные сумки и подойдя к крепкому деревцу, она перекинула заднее копыто через нижнюю ветку. Удобно устроившись, она сосредоточила свой вес на гениталиях, соприкасаясь с выступающей рукой. Она обхватила передними копытами ствол дерева. Его прочная структура поддерживала вес ее тела, и она чувствовала себя в безопасности. Она надеялась, что дерево не возражает, потому что округлый край вытянутой ветки, на которой она сидела, становился влажным от ее возбуждения. Флаттершай прижалась губами к коре дерева и нежно поцеловала ее. — Пойду пописаю, — подмигнула она. С повышенным комфортом, огромная влага появилась вокруг ее промежности, когда она начала мочиться на своего любовника. Он увлажнил всю ее промежность, перекатываясь по дереву и шлепаясь в грязь. Она вытянула язык, не отрывая губ от саженца, пробуя на вкус его шершавую кору, и медленно помочилась, позволяя этому акту восприниматься как окончательное проявление ее сексуальности. Близость витала в воздухе, когда она оседлала дерево, позволяя своему сладкому нектару жизни увлажнить это место. Когда жидкость закончилась, она заскрежетала промежностью по дереву, вытирая излишки вместе с каким-то жидким возбуждением. — Это все, что ты получишь на сегодня, Мистер Дерево. — Флаттершай хотела сохранить труднодоступную персону. Все шло замечательно. Она никогда в жизни не чувствовала себя ближе к кому-то другому. Дерево действительно выросло на ней.***
На следующее утро Флаттершай проснулась с потрясающим чувством. Хотя ей отчаянно хотелось пописать, она знала, что это того стоило. Сегодня она собиралась удивить свое деревце. Утренний ветерок холодил шерсть Флаттершай, но сознание того, что любовник ждет ее, пробивалось сквозь холод. Когда она думала о нем, в ее теле разливалось тепло. — Простите, Мистер Дерево, но сегодня тебе придется немного подождать с водой. — Флаттершай подмигнула, поддразнивая свой план. Ее сердце бешено колотилось, но она знала, что пришло время. Предвкушение последних нескольких дней стоило того, чтобы дождаться этого момента. Крепкое существо перед ней обеспечило ей кого-то, с кем можно было поговорить, кого-то обнять, кого-то, кто поддержал бы ее в трудную минуту. Уже не одинокая пегаска почувствовала, как дерево улыбается, когда она вытащила из седельной сумки кусок наждачной бумаги. Грубая простыня казалась шершавой у нее во рту. Она не удержалась и сплюнула, уронив газету на маленькую торчащую ветку чуть выше плеча. Используя свое теплое, приветливое копыто, она начала тереть бумагу вокруг ветки, отшлифовывая шероховатость. К тому времени, когда она закончила, длинный бугорок был гладким, а тонкое светлое дерево обнажилось. Флаттершай не удержалась и покраснела. Она знала, что поблизости никого нет, но сама мысль о том, что ее поймают, приводила ее в ужас. Это был ее интимный момент; она была благодарна за естественное уединение, где располагался уединенный сад. Возбуждение и предвкушение внутри ее тела только усилились, когда она коснулась языком обнаженной древесины дерева. Флаттершай почувствовала позитивную ауру, исходящую от ее крепкого друга, когда она позволила своему языку мягко подразнить его твердую оболочку. Отшлифованная кора была гладкой, когда ее слюна покрывала поверхность, смазывая ее для предстоящей работы. Дерево понимало ее потребности; это был еще один год без жеребца, если она не получит никакого освобождения, она не знает, что будет делать.***
Тупой конец мокрой коры был идеального размера. Ее бедра задрожали, она отодвинулась и обернулась. Масляно-желтый Пегас, заметив свое красное лицо, почувствовала, как все ее тело стало горячим. Она никогда раньше не была с кем-то, и это было дерево, которое она помогала выращивать много лет. Это было что-то особенное для нее. Он знал ее. Он любил ее. Он был там для нее. Она ощутила только глубокое чувство любви, когда отбросила свой ярко-розовый хвост в сторону. Ее тело расслабилось, а задние копыта раздвинулись. Она знала, что он смотрит на те части тела, которые делают ее кобылой. Выставляя себя напоказ, она чувствовала, как жидкость ее собственного возбуждения накапливается на вульве. Она знала, что кобыла традиционно проявляет свою привязанность к жеребцу, позволяя ему смотреть, как она писает. Хотя Флаттершай не ходила в ванную со вчерашнего вечера, она изо всех сил пыталась освободиться в присутствии того, кого любила. Было неловко бороться с таким поступком, но у нее всегда был застенчивый мочевой пузырь. Наклонив голову, она улыбнулась и застенчиво посмотрела на землю, прежде чем положить взгляд на молодое деревце. Оно манило ее к себе. Дерево сделало для нее все. Вчера вечером она решила, что наконец-то угостит его. Перед тем как лечь спать, Флаттершай сделала глоток воды, но остановиться на одном не могла. В конце концов она стала наполнять себя чашкой за чашкой, пока не смогла больше терпеть. Засыпая, она могла только представить себе свое особенное деревце. Потребовалась выдержка, чтобы сохранить его до этого момента, но она подавила желание и позволила своему отчаянию расти. Когда она проснулась, ее тело сотрясала дрожь от остроты в мочевом пузыре. В какой-то момент она даже прижала копыто к животу, желая физически остановить все, что начиналось. Все это было во имя любви. Ее сердце растаяло, и нервозность улеглась. Ее мышцы расслабились, и мочевой пузырь начал освобождаться. Маленькая золотистая струйка жидкости упала на землю. Сосредоточившись на расслаблении, Флаттершай продолжала любовно улыбаться и толкнула дверь. Здоровая струя мочи вылетела из нее, проплывая по грязи и выгибаясь дугой на коричневой коре ее любовника. Теплая моча проникала в прохладный утренний воздух, создавая парной всплеск, когда он насыщал древесину. Флаттершай не могла не чувствовать особого тепла в своих интимных местах, наблюдая за тем, как она совершает такой чувственный акт. Дерево забирало все ее страдания; боль, которую она чувствовала, когда отчаянно хотела помочиться, теперь исчезла. Сейчас она испытывала лишь приятное облегчение, думая о том, как она, должно быть, делает счастливой и свою подругу по дереву. Ее светло-янтарный сок был жидкостью жизни для дерева. Без него она бы наверняка съежилась от обезвоживания. — Надеюсь... ты сегодня наслаждаешься напитком. Я очень старалась, чтобы ее было много. — Флаттершай не преминула успокоиться, даже учитывая обстоятельства. Она представила себе, как корни саженца пляшут от радости, когда они доставляют на дерево вкус ее мочи, как это делают ее вкусовые рецепторы для нее самой. Она надеялась, что ее диета сделает жидкость вкусной; судя по сильному запаху мускуса в сочетании с эссенцией прекрасных цветов, проникающей в ее ноздри, она была уверена, что моча была восхитительна. Когда стук мочи начал стихать, поток Флаттершай замедлился. Последние капли мочи упали с нее, исчезая в грязи внизу. Оставшаяся струйка пробежала по ее задней ноге, потемнев на пути вниз. В финале своего чувственного представления она позволила себе перенести вес тела на одно переднее копыто, а другое – на свою промежность. Ощущение прикосновения возбуждало ее чувствительные части. Моча, пропитавшая ее промежность, увлажнила мех на копыте, сочетаясь с естественной смазкой. С небольшой борьбой она толкнула еще раз. Струйка блуждающей мочи, все еще остававшаяся в желудке, вместе с жидким возбуждением, просочившимся через отверстие уретры, выстрелила ей на копыто. Тепло ее тела теперь было вложено в мех ее копыт. Медленно поднеся влажное копыто ко рту, она вдохнула запах своей мочи. Великолепная жидкость никогда не переставала возбуждать ее чувства. Ее сердце должно было биться быстрее, чем когда-либо в жизни. Она позволила щекотке своего языка смахнуть соки с копыт, смакуя каждую каплю своей мочи, и отметила острый вкус своего возбуждения. Ее полуприкрытые глаза выдавали ее истинные намерения, когда она пристально смотрела на дерево, которое любила, делая последний, медленный, облизывающий ее мокрое от мочи копыто. Идеально отшлифованная фаллическая ветвь на идеальной высоте была такой манящей. Она никогда в жизни не испытывала такого сильного возбуждения. Ее киска просто истекала от возбуждения. Она могла слышать тонкие звуки смазки, падающей в почву, когда она медленно приближала свои бока ближе к члену своего любовника. Она издала тихий звук удовольствия, когда почувствовала, как кончик коснулся внешней стороны ее вульвы. Она еще больше подвинулась, позволяя свернутому концу раздвинуть вход в ее влагалище, устраиваясь в отверстии. Флаттершай таяла от прикосновения кого-то, кто был так близок с ней. Она хмыкнула, готовясь вцепиться в обхват выступа. — Эм, дерево, ты ооочень большое. — от слов Флаттершай исходило сочетание удовольствия и борьбы. Фаллическая ветвь входила в нее, ублажая ее мягкие стенки по пути внутрь. Это был первый раз, когда у девственной кобылы было что-то внутри интимных частей. Она никогда не заходила так далеко, чтобы прикоснуться к себе, спасая себя на время, подобное этому. От полноты внутри у нее закружилась голова. Вбирая в себя как можно больше, Флаттершай приготовилась начать накачивать член внутри себя. Слегка наклонив свое тело вперед, Флаттершай позволила гладкой ветке внутри себя вытянуться почти до конца. Она издала удовлетворенный стон, чувствуя удовольствие, которого никогда не испытывала в своей жизни. Оттолкнувшись в другую сторону, она позволила подпруге снова полностью заполнить ее. — Ооооох. — громко простонала она. Пот катился по ее лбу, а сердце бешено колотилось. Увеличив скорость, с которой она позволила своему телу взять в себя стержень, она начала задыхаться от удовольствия. Давление нарастало, так как она знала, что будет какой-то взрывной выброс. — Да! Да! Дааа! — Флаттершай издала душераздирающий звук удовольствия, кончив в первый раз. Рюмка семенной жидкости упала на землю, объясняя ее необъятное чувство экстаза, чтобы наконец-то освободиться от бремени, возложенного на нее брачным сезоном. Весь остаток утра ни один зверь не осмеливался приблизиться к саду Флаттершай. Обилие радостных стонов было слишком священным, чтобы вмешиваться.