Синдром Чарли

Среди гула неразборчивых голосов Чарли было сложно делать вид, что всё нормально. Телестудия кривилась расплывчатыми фигурами её скрытого гнева и отчаянья. Демоны, смеявшиеся над ней, плыли воздушно, перекрываясь неестественно яркими красками, похожими на сладкую вату. Улыбаясь как ребенок, чисто и невинно, она оглянулась на долговязую Кэти Киллджой, распластавшуюся на столе от безудержного смеха. Чарли растянула чёрные губы ещё больше от временного отсутствия головы телеведущей. Едко-зелёный экран с шумом сломанного телевизора озарился тусклым красноватым свечением, сползая по её светлым волосам и тонкой спине. Вокруг плясали тени под; ногами мялась мягкая плоть; тухлый запах загнившей крови терся о нос принцессы ада. В лимузине она видела Вегги и Энджела как нечто потустороннее. Шарлотта знала, что они смеются, потому сама смеялась в ответ. Запах сладостей преследовал её уже не первые дни, и от него до крови разъедало нос. Прикрыв уже шептавший рот руками, Чарли резко отвернулась к окну, стукнувшись лбом о стекло как слепая разбившаяся насмерть птица. Вегги и Энджел тревожно переглянулись, на что Паук пожал плечами вместо слов. Бесцветная девушка с покрытой седыми волосами головой хотела коснуться рукой подрагивающего чужого плеча, но тут на неё пал бесчеловечный пунцовый взор: вертикальный зрачок дёргался по сторонам, от ресниц почти ничего не осталось, а внутренний огонь прожигал безумием всё, что отражал. На этом их бездвижная пустота закончилась. Внутри отеля всё было сухо, низкопробно и быстро — забывчатое подобие ужасного сна. Благодаря Аластору здесь, в этом трёхмерном пространстве, стали видны цвета когда-то родившегося джаза и свинга, хрустальный вкус высокого стиля привлекательных обоев первоклассной мебели и переливающийся свет ликований — отель стал тем, о котором она мечтала. Однако здесь, в Аду, в червоточинах грешников, это место не больше, чем гнойная клоака. Под далёкую мелодию тихого и спокойного фортепьяно Чарли, устало понурив голову, прошлась по ступеням, поднялась на второй этаж и, откинувшись спиной к стене, она, объятая волосами, достала телефон. Пока внизу Хаск спорил с Вегги о поставке алкоголя, демонесса не заметила, как её хитрым сощуренным взглядом проводил довольный Аластор. — Алло, мам, — неуверенно начала Чарли то улыбаясь, то теряясь. Твёрдого голоса матери она как всегда не слышала. По ту сторону гудела музыка. — Знаешь, у меня есть новые друзья. Хотя вам с папой об этом уже известно! — фальшиво засмеявшись и удивившись своей глупости, она, широко раскрыв глаза, уставилась в пустоту, делая мелкие надрезы на коже руки. — Скажи, мам, почему вы с папой хоть раз не желаете меня поддержать? — внутри груди всё дулось и лопалось. — Почему отвернулись, когда были нужны? — тишина и нервный смех. — Я хотела чтобы вы приехали! Почему вам плевать?! — стены начали плыть. Из них что-то вылезало. — Сколько ещё столетий мне придётся всем доказывать свои старания! — безглазые тени гнева и кошмаров — вестники сумасшествия — ползли из мясных дыр реальности, ползли, оставляя после себя просветы. — Я — сгусток отчуждённости, неудач, некомпетентности! Выкидыш Преисподней!!! Прежде, чем позволить её нежному горлу безмолвно задохнуться в безумии, тощая, но цепкая ладонь с острыми наконечниками легла в ободряющем жесте, совершенно не щадя, напротив — она злостно вцепилась в самые хрящи. Остановившись, Чарли впервые осознала, что горлопанила на весь отель. Даже голос Хаска стал мёртвым в углах, где прячутся невидимые и голодные силуэты.  — Я не знаю, кем вы являетесь по натуре, — уважительно проговорил высокий голос. Долговязая тень упала на ошеломлённую Чарли, — но посоветую впредь воздержаться от воплей в этих коридорах. — Аластор с шумами радио наклонился ниже, таинственно оскалившись. Никак не с дружелюбием. — Этот коридор живой: он всё запоминает и злорадствует. Странно, что об этом тебе говорю я! Никто больше не поднялся к ней. Как ожидаемо. — Отель тоже меня ненавидит, — небрежно бросила Чарли, всматриваясь в мигающий экран. — Не припомню, чтобы он вообще кого-то любил! — ответил Аластор, покосившись назад. Зрачок стал узким, выражая недоброжелательность. — Не лучше ли нам продолжить в твоём кабинете? Рассуждать на глазах общества — некультурно! Да и не в моём стиле! Чарли никогда не запоминала звуков этой комнаты, что была так удачно построена для Радио Демона. Здесь пахло горечью, не слышны были хрустальные шаги бродячих сущностей; Чарли ощущала лишь одно — оползни замученных теней, рокочущих внутри стен под зловещую тишину. Узкая маленькая комнатка, похожая на сжимающуюся красную глотку, где в склизких тёплых недрах играло эхо мелодии, похожей на колыбельную. Аластор всё маячил у письменного стола, заставленного давно сломанным радиоприёмником, чистейшей копией тридцатых годов, из него доносилось что-то похожее на отдышку. Почти никакого света. Из единственного окна беззвездной неизменчивой тысячелетней краснотой, где, крутясь около пентаграммы, сияли круги дальних для всех планет. Сидя в кресле, Чарли опустила голову, грустно подняв кверху брови и настороженно моргая, пока Аластор стоял непримечательной спиной, а его скрытое лицо отражалось на неустойчивой поверхности. — А… ну, я… как бы, — заикаясь, начала Чарли, поглядывая по сторонам в этом безмолвии. — В отеле в последнее время дела не очень. Невезучие мы, да? — неожиданно небольшая настольная лампа включилась ярким светом и тут же замигала. При этом Чарли слышала щелчки. — Аластор? Она обеспокоенно позвала его, не вставая, хотя знала, что тем самым проявляет неуважение. Свет начал мигать всё чаще. Выключался. Выключался. Так десять раз. Больше! В этом скучном затишье, где вены в груди застучали сильнее, перекрывая воздух. — Мы не смогли прийти к консенсусу, — резко, без шума радио, сказал Аластор, постукивая ногтями по стулу. Этот звук напомнил Чарли ползущую сороконожку. — Ч-что ты? — едва слышно выдала демонесса, подняв пугливый, как у лани, взор на спину демона. — Не знаю, как в данной ситуации поступят Хаск и Ниффти, но здесь стало так скудно, что ловить мне тут больше нечего. Он услышал, как резко Чарли вскочила с места под испарения света. — Я тебя не понимаю! — почти с криком. Слова шли наперерез словам бывшего радиоведущего. Волосы катались по спине, опадая на сжатые плечи. Под глубокий вздох разочарования Чарли окаменела, перестав дрожать и улыбаться. Округлив блестящие растерянностью глаза, она будто померкла в свете, перестав отражать в них развернувшегося в сторону девушки с ненатуральной улыбкой Аластора. Всё так же улыбаясь, он выдал: — Я покидаю это место. Только этот голос. Ничего больше. Свет исчез и лопнул, надорвался, разошёлся. Внутри Чарли тоже разорвался шов. Рогатое оригами везения, что она пыталась создать, больше не подлежит восстановлению, как и то, что сидело в её голове. Она с рвотными позывами глазела на Аластора так, словно никогда его не видела, и испугалась. Чарли ещё не знала, что смотрит не на грешника тридцатых годов, прожившего жалкие года, маньяка Нового Орлеана — она лицезрела то, что через некоторое время исчезнет. — Ты уходишь? — мягко повторила она, едва шевеля губами. — Да! Если хочешь, можешь оставить в этом месте всё, как оно есть. Мне всё равно! Скоро ведь Рождество! Говорят, в заснеженном кольце Ада Крампус от голода разбушевался. Думаю, я смогу себя немного увлечь этим событием, превратив его в… — Не издевайся надо мной! Понемногу свет не лампы, но чего-то подобного начал исчезать. Чарли прислонила пальцы к губам и укусила их в надежде, что страх и истерика утекут вместе с кровью. Всё это порождает такую же жуткую боль. Она не могла ничего сказать. Встретившись с его спокойными, такими же красными глазами Чарли хотела многое: закричать, увидеть Вегги, съесть яблоко, обнять свою мать — да что угодно! Демонесса поняла, что теряет ключ в голове. — Аластор, ты не можешь уйти, — сказала Чарли идельно ровным голосом, однако глаза выдавали сомнения. — Ты не можешь просто взять и бросить место, которое создал вместе с нами. Да, дела идут не так хорошо! — Чарли не понимала, зачем говорит что-то бессмысленное. — Всё ещё наладится! Нужно просто верить и тогда… — Ты так и не поняла, — перебил её Аластор. — Милочка, я не хочу быть грубым, однако без этого никак, — он уронил ладони ей на плечи и почему-то стал выше во тьме, — пойми. Ни ты, ни твой отель мне не нужны. — Ч-что? — Ох, Ваше Высочество, я был полон надежд на это паскудство. Я желал видеть агонию искусства, выразительные отблески насилия и всепоглощающего неудачников горя, — прекратив театральную тираду, Аластор убрал оскал, а зрачки его стали круглыми, где Чарли отчётливо себя разглядела. Радио Демон смотрел на неё с не добротой, только с разочарованием. — Однако единственная, в ком я всё это вижу, — Шарлотта Магне. Его тонкие руки отпустили её, хотя для Чарли это был силовой удар. Её оттолкнули и бросили с пути. Но она продолжала глядеть на демона снизу вверх. — Но! Но ты подарил мне надежду! — надрывно выкрикнула Чарли, хватая его за грудки со всей силой. Дрожащие снизу ресницы увлажнились. — Я же её у тебя и отберу, — просто выдал демон, призывая трость. Он аккуратно взял руки девушки в свои и опустил, не подозревая, что затмение уже началось. Прилив затопил берег здравого рассудка кровью. Эмоции Чарли незаметно наполняли горячей жидкостью кости. Понемногу она уже переставала видеть свет. — Ужасно, — она не верила, что можно говорить так кротко и предсказуемо. — Ты поступил со мной ужасно, Аластор. — Уж извини, милая. Я поступаю так со всеми, кто мне неинтересен. Первая фаза успешно достигла половины луны. Теперь эта комната, слишком малая для двоих (Аластор никогда не уважал личное пространство, отчего все в отеле чувствовали себя здесь неловко, будто в комнате наказаний), перестала иметь значение. Всё здесь создано Аластором: мебель, окна, свет, температура, эмоции. Здесь тебя могли легко сомкнуть и душить. Аластор также не давал надежду — он создал видимость, а теперь, когда корни высохли, он всё обрубил. Да, марионетка чувствует себя потерянной без ниточек кукловода. — Хорошо. Тогда иди! — гневно рявкнула Чарли. — Уходи и не возвращайся! Ты помог отелю встать на ноги, но создала его я! Даже если ты уйдёшь, я не останусь одна! Меня поддержат Энджел и Вегги! Я! Я… — Оу, дорогуша. А они знают, что их «подруга» просто конченая эгоистка? Лицо Чарли с лёгкостью дало трещину. Вытаращив на высокую фигуру бледно-жёлтые глаза, похожие на пустые пуговицы, она не отодвинулась, стоило Аластору стать непомыслимо громадной тенью с оленьими рогами во весь потолок. Единственное, что не изменилось, — это сардоническая кривая улыбка с подтеками крови из десен.  — Признайтесь, Ваше Величество. Весь Ваш отель — не больше, чем наглое желания самовыражения! — Радио Демон надавил на неё как ожог обугливает кожу. Этот голос с трансатлантическим акцентом выдыхал тяжёлое жаркое дыхание ей на лицо с криком парового двигателя. — Грязное самоутверждение! Папочка не признаёт? Мамочке плевать? Вау! Милая, тебе не отель нужен и не твои дешёвые друзья. Нет! Тебе просто нужно, чтобы кто-то сказал: «Ты молодец, Шарлотта!» Но никто никогда тебе это не скажет. Ты неудачница! Комок порчи и несчастий, что встретил Ад! Пусть при жизни я и был обычным человеком, что предал людей забвению в Великую Депрессию, однако я чувствовал себя более совершенным, чем ты! Он говорил не только это. Чарли была рада, что не слышала половины перекрытой радиоволнами. Схватившись руками за голову, она хотела вырвать себе все волосы, если бы это вызвало болевой шок. Чарли желала отключиться от мира как телевизор. Слёзы истерики скатились по щекам, а с искусанных губ шли не то слюни, не то кровь. Аластор остановился лишь когда принцесса стала жалким пятном на полу. Дрожащим, тихо ревевшим от обиды. Радио исчезло. Выдохнув и поправив бабочку, демон, стуча туфлями, направился к двери в тишине. — Тогда что мне делать? — спросила она сквозь мокрые ладони, закрывавшие лицо, окаменевшему демону в красном. — Что я должна сделать? Я знаю всю ту правду. Но. Но! — Ты не добралась до всей правды! — одёрнул Аластор пронзительным выражением. — Иногда нарывы нужно ковырять глубже, моя дорогая. Чарли как игрушка покачала головой, слизывая с губ соленость слёз. Аластор же заметил странную перемену: нечто скользило по ней. Рога прорезались сквозь кожу, белые щёки покрылись тенью, а спина тряслась под тихие смешки из-под опущенной головы, когда руки безвольно упали. Распущенные волосы двигались порывами то в одну сторону, то в другую, разделяясь на белые и просто светлые, скрывая сдавленную улыбку. Бездушный и надрывный смех был неконтролируем. Под скрежет плотно сжатых зубов Чарли поднялась с пола. — Эххх. Это утомляет, — вздохнув, сказал Аластор, с безразличием покручивая и разглядывая свою трость. — Я люблю игры, но и от них можно устать. — Хочу силу, — прошептала Чарли принимая свой истинный демонический облик. Прихрамывая словно во сне, она вытянула когтистые руки в сторону удивленного Аластора с жёстко сдвинутыми на глазами бровями. Перед тем, как он поймал девушку за плечи, его встревожило, что Чарли после не издала ни звука. — Хочу силу, — трескуче повторила Чарли, разглядывая пол. — Хочу силу, хочу силу, хочу силу… — Ой, ой! У нас тут, кажется, тревожные звоночки, господа! — Отдай мне её! — резко потребовала Чарли, пылко вскинув взгляд на Радио Демона. — Она же есть у тебя! Отдай! Отдай мне её, Аластор! Демон, бывший некогда человеком, знал, что такое сумасшествие. Он сам был в карусели безумия и криков по радио. Убивая, смеясь и зная, что он человек, умерший от нелепой смерти в те счастливые серые года краха, без денег, без нормальной еды и работы, однако тогда это был его Эдем. Глядя на ополоумевшую принцессу Ада с этой поддергивающейся улыбкой, бегающими глазами с радостным блеском в них, он узнал себя в те дни. И трепет счастья охватил Радио Демона, превращая подобие человеческого лица в чудовище кошмаров. Огонь преисподней и символика Вуду закружились вокруг, как и тогда, безумной каруселью. — Аластор, — ещё в своём разуме обратилась Чарли, — давай заключим сделку? Основа отеля неожиданно содрогнулась как от землетрясения. Хаск выронил бутылку, разлив по новому ковру вонючую воду, оставляя там пятно. Никто из них в холле не бил тревогу, лишь Вегги гналась в личный кабинет Аластора из-за долго отсутствия Чарли, к которой её не подпускали Ниффти с Энджелом. Но когда здание зашевелилось, вновь уронив хрустальную люстру, осколки которой потеряли цвет Ниффти, в непривычной манере подошла к окну, тихо проговорив: — Отель… отель перерождается. Хаск, поругавшись матом, звучавшим вроде как «Какого хера!» — а стоило ему подбежать к соседнему окну (после третьего сотрясения), это было уже испуганное «Нахер это дерьмо!» — и в панике, отступив, случайно задел штору. Энджел не успел ничего сказать, а Вегги схватилась за него, чтобы не упасть от нереального крика, будто орал новорожденный младенец, но кричал не от факта рождения, а от понимания скорой смерти. Такие звуки издают только когда уже нечего терять. Самое худшее оказалось впереди. В окно, что потревожил онемевший от ужаса Хаск, на всех демонов принизывающее смотрел неизвестный сияющий серебром глаз. Из земли вылезли щупальца, они склизкими разводами плющом обрастали вокруг здания, создавая наросший лабиринт. — Что это? — спросила Вегги, обнимая себя за плечи. Отель задышал ей в спину холодным тухлым дыханием, вызывая мурашки. — Что происходит?! — единственный глаз тут же скользнул в строну запертой двери. — Чарли! Вегги развернулась и побежала, ничего не замечая. Тонкая лодыжка на бегу ударилась о край стола бара и, упав, девушка поняла, что многое пропустила. Приподнимаясь на руках, Вегги чувствовала боль только там, где стукнулась костью, немного острую и едкую боль, а руки и всё туловище оказались в чём-то мягком, мокром и по-родному тёплым, как будто тело или… Раскрыв влажную ладонь, Вегги поняла, что белое платье вымокло в том, что заменяло теперь пол и потолок. Затаив бьющееся дыхание, она не стала кричать, а лишь отскочила, зажав рот руками, отползая к неудобным ногам поспешившего к ней Энджела. Они жили в чёртовом Аду, но сейчас их чувства не поддавались существующим словам любого языка мира. Всё смешалось в отвратительный комок рвоты и вони где-то в кишках. Застрявший блудный комок страха рвался через горло, изгибаясь личинками. Любимейшая картина Вегги, где они с Чарли счастливо улыбались, обнявшись напротив Адского Диснейленда, слишком просто превратилась в препарированную плоть с костями и мясом, вокруг которой жужжали мухи. Колонны с мраморными фигурами обратились в уродливые тухлые головы, отрезанные герлитиной обои, в пульсирующую плоть, развешанную паутиной с потолка; напоротые на серебряные крюки люстры заменяли ещё живые демоны. Куски рук и ног под жужжание стали мясорубки падали им на головы, скользя по коже как тающий снег. — Отель перерождается, — спокойно повторила Ниффти, не улыбаясь. — Валить отсюда надо! — крикнул Хаск остальным, убегая к выходу. — Блять! Тащи эту дуру! Энджел всеми руками придерживал рвущуюся Вегги, скользя по крови замещающую твёрдую опору, стараясь оттащить её назад. — Хватит, Вегз! С этим местом происходит дерьмо! Надо уходить! — Я никуда не уйду без Чарли! — голосила сквозь слезы в ответ Вегги, выворачиваясь всем телом. — Чарли! Чарли! Её надо спасти! Она в беде, я знаю! Оба навернулись, падая в кровавое месиво от шестого, но уже последнего взрыва, а дальше жуткая плотная тишина разлилась в стенах. Тьма неравномерного света исчезла; глаз луны и солнца закрылся в затмении; ни ветра, ни того сладко-вонючего запаха больше нет. Злощастная дверь также безмолвно открылась, и Вегги, безумно улыбаясь, оттолкнула Энджела и снова побежала, шлепая и разбрызгивая жидкость. Совершенно равнодушная ко всему девушка раскинула руки, готовая принять в объятия, и так же резко остановилась, как остановился и сам отель. Теперь она смотрела раненым молящим глазом. Энджел Хаск и Ниффти, приподняв брови, инстинктивно отошли назад. Под их отступающую браваду сначала испустились клубы протяжного вздоха, после из тьмы вышла, наверное, Чарли, как сказала бы Вегги. Та сторона, что показалось первой, несомненна была никем иным, как Чарли, вот только… Её красивая фигура сгорбилась, на ней не было смокинга, лишь одно простое платье. На удлиненной худющей спине до ужаса заметно выступали позвонки. Раньше Вегги нравилось, когда ей приходилось вставать на цыпочки, чтобы дотянуться до неё, а теперь едва узнаваемая Чарли возвышалась над их головами на два метра, если не больше. Бледного румяного лица не было видно даже когда она, хрипя, неумело разворачивалась. Вегги испуганно посмотрела вниз: её рука была не её рукой, неественно вытянутая, с выступающими костями кривая и переломанная, как сухая палка. Обычно нежные белоснежные пальцы казались обугленными, ногти отсутствовали, а сама кожа кровоточила от вырезанных змееподобных символов вуду, достигающих обреза платья и покрывающих правую сторону лица. Саму Чарли так никто и не увидел из-за развевающихся во все стороны мягких волос, однако когда она стала целостной, да, именно тогда, под последний душераздирающий крик Вегги. Обе части были сшиты стальной проволокой, словно у куклы с подтеками красной дорожки крови. Их единая улыбка уходила к краям широких агрессивных глаз. Чем-то похоже на шахматы: одна сторона мёртвая и белая, а другая — полна жизни и сера. Голова бешено дёргалась и казалось вот-вот отвиснет. Заедающее от помех радио играло под вопли ужаса. Бездушная песня мелодичного голоса безвольно затихала. — Это её треклятое желание, — могильно прорычало существо, наклоняясь над Вегги. Оно смотрело на неё разными лицами, пока та задыхалась от плача. — Это она разорвала меня на части! — криво прошитый в улыбке рот шевелился неестественно, грозясь отвалиться. — Эта сумасшедшая стерва уничтожила себя и сшила нас! Застывшие демоны узнали интонацию Аластора, как вдруг его глаз закрылся вместе с голосом, передающем тихий Нью-Джек-Свинг. Это было последнее перед забвением, что увидела Вегги Энджел Хаск и Ниффти перед тем, как их накрыла волна невозврата точно так же, как и Аластора. — Я всегда буду смотреть на вас, пока вы спите.

***

Ещё совсем крошечными едиными осколками рассудка они задавались вопросом: а что собственно изменилось в этой стране мёртвых фантомов? Никто из Повелителей не помнил, сколько прошло десятилетий с начала новой и одновременно старой эпохи грёз, когда всё началось с падения падших. Зачистки прекратились, однако перенаселение Аду не грозило. Новые демоны чёрт знает какого столетия прибывали в действительно неповторимом кошмаре. Каждая улица аллеи или переулка не обходился без чучел горожан. Измученные и покалеченные они были ещё живые и осознавали себя, но избавиться от страданий не могли. Теперь любой, кто смел осудить новую королеву, мучился до безумия. Демоны, пережившие такие пытки, ничем больше не отличались от марионеток. Они, умалишенные, смеялись и кричали, не соображая, сносили всё, что попадалось под руки. Что здесь изменилось с ещё более процветающим насилием и каннибализмом? Кому стало плохо от того, что кровь жертв и нефть теней объяли этот город? Адский огонь стелился с башен небоскребов, миллионы дымных труб ровно шли вверх, и пентаграмма в небе горела как никогда. Новая королева Шарлотта Магне не переставала улыбаться. Она была больна и безумна. Это здесь знали все. Она почти не выходила из своих покоев, пронизывая Ад своими криками от кошмаров. Ей следовало принять Повелителей для переговоров, пусть говорить она уже не умела, так же, как и понимать. Её более не сопровождали слова, звуки мелодичных нот, как ранее. Теперь каждое мелкое подобие слов вылетало из её саблезубой полных жёлтых зубов пасти уродливым гнетущим рокотом и лаем, как обезумевшая от голода гончая, вышедшая на охоту. Длинное, но не потерявшее красоты изящное тело, было облачено в бесформенную черноту, заканчивающуюся вытягивающимися отростками, похожими на цепкие щупальца. Однако маленькая едва измененная форма головы развивала неизменную длину светлых волос, одна сторона которых была алой и малоподвижной. На макушке королевы произрастало странное чудо в виде разновидных рогов: один изогнутый кольцами назад, массивный и острый, а другой на багряной стороне разветвлённый и роскошный. Глаза Чарли, больше не выражавшие азарта, были ближе к структуре рогов, такие же разные. Там, где мерцал тусклый свет волос, кожи и трепета ресниц, пусть уже не было жизни, но склера и радужка оставались нетронутыми. На другой же стороне, серой измученной, то, что находилось под тенью век, было тяжело назвать глазом. Неестественно вытянутая в длину глазница с внутренней бездной, откуда на мир взирал жуткий красный свет в форме круглого радиоприёмника. В мрачный тронный зал Шарлотта Магне скользнула бесшумной тенью, отражаясь на мраморных колоннах и без картинных стенах холодным кривым силуэтом. Все Повелители, собравшиеся без исключения, покорно склонили головы. Пробиваемые дрожью, они молчали и содрогались, когда тень новой королевы ложилась им на спины. Она дошла до великого трона, но не села на него. С запозданием королева развернула голову к балкону. До этого никогда не слезающая кровожадная улыбка стала загадочной. Та сторона, на которой символы кривились шрамами понемногу исчезала. Шарлотта приоткрыла рот и через расщелины клыков тяжко вырвался скрип с помехами. Прошло много времени с тех пор, как она издала хотя бы звук. Но это было не лицемерие, как поступил бы Аластор, это не было и настороженностью, свойственной Вегги, и не как, увы, сарказм Энджела Даста. Однако этот стон был переполнен ностальгией и неизвестной болью, так как демонесса давно уже забыла, что её звали Чарли. Пав в забвение разума, она уже не могла слышать пение, видеть цвета и осознавать к чему-либо привязанность. Звон бьющих часов был единственным живым звуком в этом богом забытом месте. Немногие, но самые старые отродья Ада поняли тоскливый возглас своей новой королевы. — Они говорят о начале другого времени, — умиротворённо пояснила Рози, тонкая куклоподобная женщина, скрывавшая пустоту своих глаз за полями шляпы. — В былые времена к нам спускались небесные гости, а улицы заполняли трупы, — она незаметно поджала губы и выдала линию улыбки. — Что бы сказал мой старый друг, глядя на это под вечернюю музыку радио?.. Но, — Рози впервые подняла на Шарлотту пытливый и в тоже время печальный взгляд, — Вы больше этого не помните, моя королева. И она неожиданно ответила. Не словом, но всё той же широкой узнаваемой улыбкой. Шкала радио по живому задвигалась в глазу. Будто тот, о ком думала Рози, слышал её. В действительности же это было глухое эхо голода. После, неосознанно, правая рука в длинной кожаной перчатке коснулась шеи, где мягко шелестел почти обугленный зигзаг ленты, сложенный в грубый бант. Она больше не та Чарли, она не помнит, чья это вещь, а потому через мгновения неузнаваемого трепета нынешнее существо взвыло помесью студеной метели и радиочастот. Безжалостно, с кусками плоти, оно сдёрнуло это тряпьё с шеи, разорвав его в клочья. Под новый стук центральных часов обезумевшая демонесса, подкашиваясь и содрогаясь в кривой улыбкой, прошла на балкон. Платье, сильно облегающее худую фигуру, без детальных украшений отражало красный свет падших небес Ада. Разноцветные волосы, подымаемые ветром, переплелись, став неясного оттенка. Руки опустились на парапет. Она подняла голову ввысь и мир предстал перед ней таким, каким был всегда. Однако сейчас, всего лишь на краткий миг, фальшь улыбки спала с прекрасного лица. Чарли, глядя дальше неба, смогла проснуться. Сложив руки на груди, она вспомнила тёплую привязанность Вегги, веселые шутки Энджела Даста, вечно грубого Хаска и энергичную Ниффти, любимых отца и мать, а ещё некого Радио Демона, его улыбку, а затем образ стал расплываться. И перед тем, как окончательно исчезнуть вместе с ними сверкающие слёзы упали с обоих сторон лица и в последний раз Чарли мучительно пропела своим ослабленным голосом: — В каждом демоне есть радуга…