Суббота
10 декабря 2019 г. в 16:02
07:52
— Эй, соня, вставай. Вста-ва-ай.
— О-о-о, ненавижу, когда ты так делаешь. — Стоп. — Мама?
— Она самая, смотри, какую юбку я купила. Правда она прелестная?
— Да, само совершенство. Обещай, что дашь поносить. — Шевелить языком дается с трудом, хочу спать.
— Последние деньги на нее спустила. Это вроде их национальная одежда, мне так продавец сказал, может он так цену набивал.
— Разумно.
— Думала назад домой буду автостопом добираться.
— Верхом на юбке, почти как Алладин на ковре-самолете. Кстати, по цвету кожи вы сейчас с ним идентичны.
— Ты про мой загар? Это да. На какие уголки этого тела только не падали солнечные лучи.
— Даже думать об этом не хочу. — Фу.
Эх, мне бы сюда ковер-самолет. Бросился б прочь. И лампу с Джином, хотя рабство — это плохо.
— Что у тебя здесь за лагерь такой? — Это она о моих вещах и барахле на полу? — Давно ты тут ночуешь?
— Достаточно, чтобы забыть, что у нас есть второй этаж. — Не помню, когда там был последний раз. А, вспомнил, когда я забыл постирать гору грязных трусов, а чистые закончились.
— Так не пойдет.
Началось. Каникулы официально окончены. Проклятье. Здравствуй размеренная по пунктам и правилам матери жизнь.
— Как отдохнула? — И почему не предупредила, что приезжаешь? Но такое будет спрашивать не вежливо, еще обидится и решит, что я не рад ее приезду. (Хоть в этом и есть толика правды.) Хотя и так ясно, почему не предупредила. Хотела сделать сюрприз.
— Знаешь, весь свой отдых я отчаянно старалась делать всевозможное, лишь бы не думать о твоем отце и все, что с ним связано.
Уверен под «делать» имелось ввиду «пробовать».
— Получилось?
— Отчасти. Голодный? Я очень. Почти сутки без еды. Не понимаю, как модели выдерживают без еды.
— Сейчас не те времена, благодаря движению бодипозитиву, можно смело запихивать сникерс в глотку.
— От тощих сухостоев никто и никогда не откажется, поверь мне. Торчащие кости всегда будут считаться идеалом красоты. Да, безусловно, какой-нибудь журнал может выделить у себя разворот парочке моделей «плюс», лишь бы обезопасить свой порог от негодующей толпы с плакатами в руках, но девяноста процентов своего капитала он все же доверит хрупким плечам анорексичек, и те на трясущихся ногах поволокут его улыбаясь. Не веришь, открой любой модный журнал, сам убедишься на чьей стороне перевес. — Легко, как только разгребу весь этот хлам на полу.
— А ты сама прибегала к экстренным методам? Типа двух пальцев в рот или пустой желудок всю неделю?
— Нет, мне повезло с метаболизмом. Но само собой лишний раз на прочность я его не проверяла. Не стоит во всем полагаться на генетику, где-то и самому не мешает задом пошевелить. Тебе в том числе. — К чему этот укор?
— А со мной что не так?
— Никита, ты недостаточно спортивный.
— А мне все нравится.
— От этого спортивнее ты не станешь.
— Кажется, я только что сказал, что мне все равно.
— Разве ты так сказал? Мне показалось, ты имел ввиду, что тебя твое тело устраивает. Хм.
— Именно. И не надо тут всяких «хм». —Достало, сначала Артур, теперь она. Кто будет следующим? Девушка? Одежда? Весы?
— Но оно у тебя не спортивное. — Брезгливо прозвучало.
— Ведь еще минуту назад оно было недостаточно спортивным, а теперь совсем?
— Нет, но ты не говорил, что тебе все равно.
— Мне кажется уже неважно кто что говорил. — Свихнуться можно.
— Парой я не понимаю, зачем люди вообще разговаривают. Они же все равно не слышат друг друга.
— Разговаривают, просто потому что им больше нечего делать. А где Маргарита? — Как хорошо, что она не приехала с тобой, я хотел сказать.
— Твоя тетя бол...
— Ее нельзя называть тетей. — Вот же она меня выдрессировала.
— Наплевать, это не особо-то и важно, она в любом случае больше нас не побеспокоит.
Слишком хорошо, чтобы быть правдой.
— Поругались.
— Да.
Это был не вопрос.
— Я слышала, что она наговорила тебе по телефону за моей спиной. Чем она думала вообще, не могу понять. Сумасшедшая. — Меня похоже позавчера нарекли, у нас это семейное. — Одиночество до добра не доводит, вон, посмотри на нее, к детям стала приставать.
— К кому?
— К детям. Ну к тебе в смысле.
— А. Точно. Подумаешь.
— Нет, как же. Она не имела права! — Кажется кто-то в бешенстве. — Если бы она случайно не записала ваш разговор, я бы и не узнала, что она ляпнула тебе про мои якобы намерения сделать аборт.
— А это не правда?
— Разумеется, нет!
— Да брось, любая девятнадцатилетняя, да еще незамужняя, девушка, узнав о беременности, в первую очередь думает об аборте. Это нормально.
— Что ты такое говоришь! — Ее словно ледяной водой окатили. Зачем разыгрывать оторопелость?
— Хватит. Ненавижу лицемерие. К тому же мне безразлично, что ты хотела сделать со мной, когда я был размером с корнеплод. — Нет, она не думает прекращать изображать шок. Я просто неловко. — Пойду собирать вещи. Я же переезжаю.
08:11
Ощущение, будто и меня не было дома последние две недели. Моя комната какая-та остывшая. Обычно схожее впечатление ощущаешь, вернувшись домой после длительного отъезда на отдых, командировку или еще куда. У комнат, обходившихся долгое время без жильцов, особый шарм. Сонный и опустелый. Больной и одинокий. Чужой.
А теперь все возвращается на место, «на круги своя», как говориться, если, конечно, это высказывание уместно в данной ситуации. Тот, кто его придумал вряд ли складывал книги, трусы и носки на прежнее место.
Как вообще люди придумывают мудрые изречения? Сидят и долго думают? Хм, тяжело представить сидящую за столом Фаину Раневскую с ручкой меж пальцев, мозгующую каждую свою фразу. Нет. Все жизнь, реальные случаи — вот главный источник вдохновения поэтов. Люди их эпицентр. Люди вдохновляют других людей, их поступки побуждают и определяют действия, ответные им. И зачастую люди недооценивают реакцию, которую сможет вызвать их поступок. Который зачастую бывает проступком и следствием насилия, вроде удара камнем за расистские высказывания. И решетка. Но и ответчики недооценивают созданную ими волну. Они забывают, что она в состоянии вырасти до невообразимых размеров и обрушиться на них, не предоставляя ни единого шанса на спасение.
Прямо как я. Из любопытства я позабыл о безопасности, и в итоге разжился врагами, отравляющими мою воду опасным для жизни дерьмом.
Странно. Я только что это осознал, ведь меня не переполняет шок или удивление, я словно столкнулся с чем-то естественным. С самим собой разумеющимся. Забавно. И жутко. Очень. И не потому что кто-то способен на жестокость, а что жестокость воспринимается за нечто обыденное. Как бы в недалеком будущем она не превратилась в обязательное. Кстати, а это неплохая идея для книги: общество, где насилие — требование от каждого индивидуума без исключений. А может такая книга уже есть? Не знаю. Да и неважно. Похожих книг уйма. Кто-то вообще считает их всего три: суть та же, а вот локации и персонажи немного отредактированы.
Даже не знаю, что думать на этот счет. Как-то это разочаровывает — столь скудное число вариантов.
10:16
Хм, все как всегда: Новости, она с ногами на придвинутом вплотную к дивану столике, запах лака для ногтей. Да, все как всегда, но все же кажется каким-то ненастоящим. Как дежавю или сон.
— Для кого ты это делаешь? Сейчас зима. Ты сама то их видеть будешь только в душе или перед сном на секунду.
— Все равно. Ногти должны выглядеть хорошо.
— Даже ногти кому-то что-то должны.
— Единственная их обязанность — дарить мне хорошее настроение. А оно таковым будет за счет глянцевых пятнышек на пальцах у меня на ногах.
— Как мало нужно для счастья. — Даже смешно. — Может и мне тогда ногти покрасить?
— А почему ты чувствуешь себя несчастным?
Потому что мой лучший друг наркоман, потому что я понятия не имею, как это исправить. Потому что он не хочет, чтобы я ему помогал. Потому что он считает меня неадекватным, не хочет со мной разговаривать и видеть. Потому что мне противно грустить из-за подомного, а уж плакать тем более. Потому что я устал. Мне надоело. И я не могу об этом обмолвиться хоть кому-либо, и мне придется врать, и убежждать, что я несчастен:
— Потому что мне нравилось жить в гостиной.
— И всего-то. — Она воспринимает меня за наивного ребенка, возводящего свои до смешного нелепые проблемы в абсолют. А все потому что я не имею права сказать правду.
— Отсюда ближе к туалету.
— Железный аргумент, Никита. А я-то уже было подумала, ты скажешь из-за нашего с отцом развода.
Вот черт. Я об этом даже не думал последние дни.
И сказать в ответ нечего.
— Видно, все-таки наше расставание тебя и волнует. Ведь так? Ну конечно так. Такое событие. Любой подросток отреагировал бы так же.
— Ну да, подросток на страницах какого-нибудь бездарного сценария из-под пера старика со стереотипным представлением о тинейджирах и их увлечениях. В таких историях все только и жаждут, чтобы стать рок-звездами или лишиться девственности до окончания пубертата перед выпускным.
— По-твоему лишь подростки из фильмов…
— Я сказал сценария.
— Неважно. Ты считаешь, только они могут расстраиваться из-за развода родителей? — Ненавижу, когда на меня выжидающе смотрят.
— Нет, но только они доводят такие незначительные моменты жизни до края.
— Так, погоди, погоди. То есть по-твоему наше с отцом расставание всего лишь «незначительный момент жизни», или как ты там выразился? — Она не верит своим ушам, но придется.
— Да, ты все правильно сказала: «незначительный момент».
— Может быть мы и сами для тебя незначительны, Никита?
— Маловероятно.
— Твои сомнения весьма льстят. — Она обиделась. Но я не могу врать в постоянном режиме, для меня единичная ложь непосильный груз, для еще одной места за зубами не хватит.
— Возможно никаких сомнений и не было, если б не эти две недели. — Вот, признался.
— Ты злишься на нас, за то, что мы оставили тебя одного дома? — Она сводит вопрос к ребяческой обиде.
— Нет, наоборот. Мне понравилось жить одиночку. Наверное, в этом и кроется причина сомнения.
— Ты хочешь от нас уехать?
— Нет, от вас я уже не уеду, поздно, мам. Если только от кого-нибудь одного из вас.
— Ну, во всяком случаи, теперь я спокойна. Твои слова мало похожи на равнодушие. Нет. Это ненависть. Хоть так. Все лучше, чем ничего.