Соперница

Как и ожидалось, на следующий день Рита появилась на первом уроке, только вот с утра она не зашла за Пашей, хотя делала это абсолютно всегда, да и дом его был прямо рядом со школой, и она стопроцентно проходила мимо. Более того, даже после первой математики, не увидев Пашу около кабинета следующего урока, она не позвонила. Её поведение было непонятно никому, даже ей самой, потому что, проходя мимо дома Личадеева, она смотрела в его окна до тех пор, пока не затекла шея, а теперь стояла у кабинета биологии, нервно листая меню в телефоне. За этим действием её и застал Музыченко, урок которого был неподалёку. Видимо, он заметил, что рядом с ней не было Паши и решил поинтересоваться, где он. Забавно. — Что, малыш, соскучился? — Рита усмехнулась, вызывающе смотря Музыченко в глаза. Юра пожал плечами, запрокинув руку на затылок. Он нервничал. — Не то, чтобы очень, — ладно, хотя бы он оставался собой, — просто подошёл поздороваться. — Ну, привет. — Привет. Повисло самое неловкое молчание за всю историю их общения, но такие правила игры Юру не устраивали абсолютно. — Блять. И долго мы будем заниматься этой хуйнёй? Того, что произошло, уже не изменить, но мне очень жаль, что тебе пришлось это пережить. Так, к сожалению, бывает, это всё, что я могу тебе сказать. Ты нормальная, умная девчонка, и я точно знаю, что ты всё прекрасно понимаешь. Я просто не хочу вести себя так, как будто теперь мы с тобой не знакомы. Но и извиняться я тоже не намерен, хотя думал, что это нужно сделать. Никто ни в чём не виноват. Рита смотрела на Юру внимательно, ожидая, когда он закончит. Она осознавала, что он прав, но легче от этого совершенно не становилось. — Ты прав, Юр. Я действительно всё прекрасно понимаю. Даже больше, чем следовало бы. Потому что я понимаю и то, что ты подошёл далеко не ради этого разговора, а совершенно по другой причине. И вот мой ответ на твой негласный вопрос: Личадеева нет. Держу пари, он проспал. — А почему ты ему не звонишь? Скоро второй урок начнётся, а он собирается весь день проспать? — Этими словами, сам того не осознавая, Музыченко подтвердил слова Риты, а в её груди что-то неприятно сжалось. — Я не его секретарша, чтобы звонить ему каждый раз, когда он просыпает. — А, теперь понял. — Проговорил Юра, усмехаясь и кивая, после чего достал телефон из заднего кармана джинс. — Тогда я забираю эти полномочия себе. А ты, пожалуйста, дай знать, когда перестанешь валять дурака. Приложив телефон к уху, Музыченко по-американски отдал честь Рите и ушёл, оставляя девушку в очень непонятных чувствах.

***

После того, как Паша получил по носу за своё творчество, он открывал свой блокнот всего один раз, а за карандаши не брался вовсе. Рисовать было одним из самых любимых его занятий, но то, что он пережил в тот роковой вечер, отпечатком легло на его памяти и отзывалось неприятной дрожью. На самом деле, Паша прекрасно знал, что рисовать у него действительно получается, при чём очень даже хорошо. Это было единственным его качеством, которое ему нравилось, и он точно не собирался прекращать, просто после того вечера всё резко изменилось, слишком много всего произошло, так же много было испытано, так что, даже без учёта неприятных ассоциаций с собственным альбомом, Паша просто-напросто забыл про него. Не было ни вдохновения, ни повода снова взяться за карандаши и начать. Личадеев много раз старался абстрагироваться от влияния людей на его творчество, потому что он не хотел, чтобы его вдохновение хоть как-то зависело от кого-либо. Ему нравилось черпать идеи из музыки, из природных явлений или хорошего кино, и факт того, что какой-нибудь человек, включая Юру, может влиять на его собственную продуктивность, угнетал. Несмотря на эти мысли, Паша осознавал, что у него никогда не получится не зависеть от Юры, даже если речь шла хотя об одном аспекте его жизни. Музыченко проникал везде, не сразу, а постепенно, со временем. Этот человек приносил Паше самые яркие эмоции и ощущения, мог крутить им, как ему будет угодно, если бы только захотел. Проблема была и в том, что Юра не хотел крутить Личадеевым. Его верность, преданность и любовь была просто не нужна, и, понимая даже всё это, Личадеев умудрялся ловить вдохновение после каждого шага Юры ему на встречу. Сейчас Личадеев сидел в комнате Риты, свесив ноги из окна так, как это обычно делала она, держа на коленях открытый блокнот, а в руках простой карандаш. Здесь Личадеев ждал девушку с прогулки с Розой, дома сидеть не хотелось, да и отношения между ними уже давно нужно было разбавить обычными посиделками перед телевизором. Из-под карандаша Паши вырисовывались очертания мужского силуэта в полный рост, с прижатым к уху телефоном и взволнованным выражением лица. Волосы парня были синими (и это было единственным цветным элементом в рисунке), глаза и брови — чёрными, и стоял он на фоне школьного коридора, который наспех был расчерчен обычными прямыми линиями. Рисуя, Паша прокручивал снова и снова начало сегодняшнего дня, когда Юра Музыченко позвонил ему, чтобы разбудить того в школу. Для кого-то данное действие могло показаться самым обычным и будничным, но для Личадеева этот случай стал самым настоящим историческим событием. Сегодняшнее утро значило для Паши буквально всё на свете. — Блять. — Проговорил сонный Паша, услышав звонок своего мобильника. Он ещё не знал, сколько времени, но был уверен: он проспал как минимум половину первого урока и сейчас Рита пытается ему дозвониться, чтобы он успел хотя бы ко второму. В сердцах парень подумал о том, что он рад звонку. Это значило, что Рита всё-таки решила хотя бы постараться наладить всё и откатить к тому моменту, когда они просто дружили, как будто ничего и не происходило. До момента, пока Паша взял телефон, его ждало два инсайда: во-первых, он проспал уже весь первый урок, и к концу подходила даже перемена перед вторым, а во-вторых, звонила не Рита. Увидев на экране Юрино имя, Личадеев вскочил с кровати и резко встал на ноги так, что закружилась голова. Зачем он звонит? Пашу охватила паника. Что натворила Рита? Что у них там происходит? Ожидая самых худших новостей, Паша ответил, выдавив максимально хриплое «алло» и находясь на полнейшей измене. — Хуем по лбу не дало? Ты время-то вообще видел? Что? — Эм… — Паша, мягко говоря, растерялся. Твёрдо говоря, он ахуел. — Что ты там мычишь? Я вообще не совсем понимаю, почему тебя до сих пор не исключили или хотя бы на ковёр не вызвали. Сколько школьных часов ты проспал? Многое упускаешь. — Ну, обычно мне звонит Рита, я просто… — Паша не мог сформулировать мысль. Более того, он просто не знал, что говорить. — Короче. — В трубке послышался школьный звонок. — Второй урок начался. Ты пока свои патлы уложишь и в узкие штаны влезешь, начнётся уже третий. Если тебя там не будет, я приду к тебе домой и глаз на жопу натяну. Паша сглотнул, почувствовав неприятную резь в горле. Хотелось воды. — Доходчиво. — Ответил он. — А я и не сомневался. И да, Ярина здесь, но звонить тебе она явно не собиралась, я уточнил. Поэтому решил сам. Непривычно мне не видеть твою потерянную физиономию рядом с Её Величеством. После того, как Юра скинул, Личадеев стоял, не шевелясь, добрую минуту. Телефон от уха он так и не убрал, даже трусы не подтянул. Затем, придя в себя, побежал в душ с такой скоростью, что любые Флэш или Ртуть ему бы позавидовали. Никогда ещё Личадеев не собирался в школу так быстро, как этим утром, и причина была далеко не в том, что в случае опоздания на третий урок ему обещали натянуть глаз на жопу (это вообще было сомнительным наказанием для влюблённого подростка, который подобные перформансы видел во снах), а в том, что Музыченко хотел видеть его там. С этими воспоминаниями Паша закончил рисовать звонящего ему Юру, после чего оценивающе его осмотрел: простые джинсы, кроссовки, толстовка и школьный коридор с дверьми в кабинеты. Наклонив голову, Личадеев задумчиво осмотрел оставшуюся половину листа, которую он решил оставить пустой, и нахмурился, приложив карандаш к своим губам. Скинув блокнот и карандаш в комнату, на пол, он осторожно развернулся и слез с рамы, забрал вещи с пола и положил их на стол, а затем открыл первый ящик Ритиного стола и достал оттуда линейку. Положив её ровно посередине листа, Паша провёл ровную линию, разделяющую страницу на две части, слева от которой стоял Музыченко с телефоном, и принялся за правую половину листа. Никогда до этого момента он не рисовал сам себя. Силуэт справа был выше Юры, а ноги и волосы — длиннее. Он стоял спиной к тем, кто когда-либо увидит этот рисунок, и тоже держал телефон, прижатый к уху, другой рукой. Голая спина, голые ноги, только трусы, которые немного сползли и оголили ягодицу, а ещё очертания кровати, пустого угла там, где должен был стоять стол и стеклянного шкафа с книгами. Когда Паша закончил, на улице было уже темно, а Риты так и не было. Сдув с рисунка лишние остатки карандаша, Паша рассмотрел его на расстоянии вытянутой руки и улыбнулся. Он аккуратно, одними подушечками пальцев провёл сначала по Юре, потом по себе, после чего переключился на разделяющую их ровную линию. К ней Паша прижал руку уже не так аккуратно, надавил пальцем и повёл его вниз, растушёвывая карандаш так, чтобы в конечном итоге линия получилась размытой. Закончив, Личадеев захлопнул блокнот и завалился в Ритину кровать, положив руки себе за голову и улыбаясь. Внезапно он понял, что линия давно уже размылась и растушевалась, и этот факт просто не мог не радовать его, точно так же, как не мог и не пугать. В тот же вечер Рита впервые проявила странный интерес к тяжёлым наркотикам. Ощутив на своей щеке холодное прикосновение маленькой Ритиной руки, Паша улыбнулся и поморщился, пытаясь разлепить глаза. Он так и уснул на её кровати в обнимку со своим блокнотом. — Господи, сколько вообще можно спать? Тебе дай волю — всю жизнь проспишь. — Рита сидела над ним на краю кровати, очерчивая пальцем контур его носа. — А сколько можно тебя ждать? Я сижу здесь с трёх часов, сейчас уже… — Паша приподнялся на локтях, чтобы посмотреть на часы, — ахуеть, серьёзно? Где ты была столько времени? На часах было уже девять вечера, а это обозначало, что Личадеев сидел здесь уже около шести часов. Рита усмехнулась и потрепала Пашу по волосам. Сейчас все её прикосновения казались чем-то большим, чем обычно, и бороться с этим было довольно сложно. — Обещай не ругаться и не пытаться стать моей мамочкой, если я расскажу тебе. Паша занервничал, но виду не подал. — Я не знаю, что должно произойти, чтобы я начал читать тебе нравоучения. — И то верно, — Рита пожала плечами и посмотрела на Пашу. — Мы с Розой проебали две тысячи, пытаясь заказать на Торе грамм мефедрона. — Забираю свои слова про нравоучения назад. Вы там совсем ебанулись? — Паша сел по-турецки, сложив руки на груди. — И зачем тебе это нужно? — Да не знаю, просто интересно… — Ты отвечаешь настолько тупо, что я начинаю вспоминать о твоём возрасте. В основном, ты кажешься старше. — Хватит паясничать, просто послушай. Роза познакомилась с парнем, который время от времени употребляет меф, и он столько всего ей рассказал. Это как обычные спиды, как фен, знаешь, только формула более усовершенствована и нет никаких побочек и отходов… Паша снова не дал Рите договорить. Уже тогда его напрягло, с какой увлечённостью она готова рассказывать про это говнище. — Ты говоришь так, как будто хоть раз в жизни пробовала тот же фен. Ты знаешь, как я отношусь ко всей этой химии, а я знаю, что у тебя есть некоторые проблемы с сердцем, так что, говорю тебе сразу: если я узнаю об этом, то расскажу твоей матери без единого зазрения совести. А я узнаю. Для убедительности, Личадеев сделал максимально серьёзное выражение лица, очевидно переигрывая, потому что Рита сразу же засмеялась и прикрыла своё лицо руками. — Паш, никогда так не делай, тебе не идёт. Я уже довольно взрослая девочка, чтобы понимать, что такое хорошо, а что такое плохо. Я тебя услышала. — Если в свои шестнадцать ты считаешь себя взрослой девочкой, у тебя явно проблемы. — Три месяца разницы! — В очередной раз возмутилась Рита. — А я и не корчу из себя чёрт знает кого. Да и не в возрасте здесь дело, а в том, что никогда и никого наркота ещё не приводила к чему-то хорошему. — А как же ЛСД? Люди могут копаться в своём сознании, многие гении используют его для очередных своих шедевральных открытий и изобретений, а Лэйнг вообще лечил с помощью него своих пациентов. — Мы с тобой явно не великие изобретатели или психиатры, так что максимум, что ты получишь от того же ЛСД — это незабываемый бэд-трип. — Ладно, — Рита хмурилась, — ты скучный. Отъебись и включай телек, а я принесу попкорн. И вообще, не видела никакого возмущения, когда я притащила хапку травы и мы оба с радостью её выкурили. — Это совершенно другое, и ты прекрасно знаешь об этом.

***

Первые две недели ноября тянулись непривычно долго, но в то же время прошли как-то совершенно незаметно. Не происходило буквально ничего, и Паше начало казаться, словно он действительно вернулся в свой привычный образ жизни. Казалось, что в этом могло быть плохого? По идее, Паша должен был безмерно радоваться тому, что всё постепенно становилось на свои места, за некоторыми исключениями. Например, Рита перестала заходить за ним утром и роль его будильника забрал себе Музыченко, стабильно звоня ему каждое утро за час до начала первого урока. В связи с этим почти все две недели Паша появлялся на первом уроке и всегда чувствовал себя максимально неловко, проходя вдоль рядов к последней парте, где сидела Рита и пристально следила за каждым его движением. Личадеев понимал этот взгляд и был уверен, что каждое утро, каждый раз, когда Паша являлся на первый урок, Рита задавалась вопросом о том, каким образом Музыченко удалось сделать то, что она не смогла сделать почти за два года. Ответ был очевидным для Паши, пугающим для Юры и ускользающим от Риты. Наверное, даже после прямого признания Паши тогда, на крыше, она до сих пор не приняла это должным образом, хотя не подавала виду и не пыталась хоть как-то соблазнить Пашу или хотя бы минимально заходить за те рамки, которые опровергли бы понятие их дружбы. То, что Рита старается, было очень заметно, и Личадеев был безумно благодарен ей за это, и даже после всего, что произошло, он не до конца понимал, чем заслужил её. Возможно, признавать это было стыдно, но Паша крайне редко задумывался об их с Ритой отношениях или о ней самой. Все его мысли были заняты тем, что Юра звонил ему каждое утро, кроме субботы и воскресенья, что за десять минут до звонка на первый урок они встречались сбоку от школы, как раз там, где Паша рисовал Юрины глаза и где валялся в листьях, побитый и униженный, курили и разговаривали ни о чём, как два старых приятеля. Юра даже не пытался поднять тему, которая хоть как-то касалась бы их взаимоотношений, а Паша просто не смел решиться на это, потому что боялся потерять то, что имел хотя бы сейчас. Пару раз он пытался флиртовать, но Юра, даже не говоря прямым текстом, ясно давал понять, что флирт ему не нужен. Обычно Паша был загадкой для всех, кто пересекается с ним, но в ситуации с Музыченко казалось, что старший парень знает его, как облупленного, читает, как открытую книгу, не давая взамен хотя бы намёков на свои настроение, чувства и мысли. Как Юре удалось быть таким скрытным, при том, что все считали его абсолютно простым, Паша просто не понимал. Очень многие мысли пугали и самого Личадеева. Он всё чаще стал задумываться о том, что не хочет, чтобы всё вернулось на круги своя, если из-за этого снова придётся проститься с Юрой и коротко кивать друг другу при встрече в коридорах школы. Паша был готов переживать всю драму мира хоть каждый день, если это позволит ему остаться с Юрой ещё на час, день или месяц. Пару раз он готов был сорваться, разыскать Музыченко, где бы он ни был, и рассказать ему обо всём, чтобы навсегда разобраться и отпустить всё это дерьмо. Конечно же, он вовремя себя осаживал, потому что понимал: никакого счастливого финала при таком поступке точно не случится, и Музыченко, выслушав, просто исчезнет из его жизни раз и навсегда. А ещё с каждым днём Паша всё отчётливее осознавал факт того, что уже весной Юра поступит в ВУЗ и исчезнет из этой проклятой школы так, как будто бы его вообще никогда здесь не было. Он познакомится там с новыми людьми, влюбится в какую-нибудь красавицу, станет Великим скрипачом, актёром, да хоть клоуном, кем угодно, но Великим и запоминающимся, и тотчас позабудет лица своих прежних друзей, имя Риты и хотя бы отдалённый образ парнишки, с которым он дружил в детстве и который залипал на него в отрочестве и юности. Что тогда будет с Пашей? Очевидно, ничего. Личадеев не был глупым человеком, хотя и отрицал это довольно часто. Он понимал, что все чувства проходят, и что со временем, скорее всего, он будет вспоминать не Юру, а свою собственную любовь к нему. И, чёрт возьми, Личадеев был готов пойти почти на всё, что угодно, только бы не допустить этого взаимного безразличия между ними ещё раз. Ему было просто жаль своих чувств, мыслей и того колоссального времени, которое он потратил на них. И мысль о том, что через каких-то года три Музыченко даже не вспомнит о нём, душила и давила, отказываясь усвоиться в голове Личадеева. — Бу! — Тяжёлые руки упали на Пашины плечи, когда тот сидел на своей кровати спиной к двери, держа на коленях свой блокнот и увлечённо рисуя. Раньше он делал это за столом, но времена меняются, как и факт наличия стола. От неожиданности он вскрикнул и подскочил, умудрился удариться ногой о спинку кровати, вскрикнуть ещё раз, и даже в такой ситуации он автоматически захлопнул блокнот и откинул его подальше от себя и человека, который напугал его. — Да что же это такое? — Личадеев обернулся, увидев перед собой довольного Юру. На его лице горел румянец, что было странно, потому что жарко в комнате не было. — Признавайся, вы с Ритой знаете какой-то особенный способ, как открыть входную дверь в мою квартиру при помощи одной только силы мысли? Юра засмеялся и отошёл на шаг, давая Паше прийти в себя. — Твой отец, похоже, не закрывает дверь, когда уходит на работу. Может, надеется, что кто-нибудь рано или поздно украдёт тебя? — Юра показательно приложил руку к подбородку и наклонил голову, демонстрируя задумчивый вид. — Думаю, ты не прав. Отец слишком хорошо меня знает, чтобы надеяться на то, что меня кто-то захочет украсть. — Уверенно проговорил Паша, подняв руки вверх, чтобы потянуться. В эту же секунду Музыченко подался вперёд и положил свои руки на бока Паши, сжав их. Личадеев поперхнулся от неожиданности и от того, что не довёл потягушки до конца. Видимо, изначально это действие планировалось просто для того, чтобы обломать Паше кайф, как когда люди кладут свои пальцы в рот их зевающих питомцев, но потом что-то явно пошло не так, и Музыченко залип, не отпуская Пашу из своих рук. Личадеев смотрел Юре в лицо, широко распахнув глаза, его дыхание моментально участилось, а щёки покраснели точно так же, как и у Юры. Этот чёртов гений умудряется две недели, без передышек, отбиваться от любого намёка на флирт, а потом является к Паше домой, и, как ни в чём ни бывало, лезет в его кровать и лапает. Не то, чтобы Личадеев был против, просто он, в очередной раз, ничего не понимал. — Я ничего не понимаю. — Признался он, а Юра проморгался. Паша подумал о том, что сейчас, по классике жанра, Музыченко выйдет из транса и, убрав свои руки, отбежит в другой конец комнаты. Этого не произошло. — Уверен, в мире найдётся человек, который уже хочет тебя украсть. — Сказал Музыченко, не отрывая взгляда от глаз Паши. Пиздец какой-то. Почти сразу Юра улыбнулся и убрал руки с Пашиных боков, положив их на его плечи и похлопав по ним, после чего встал с кровати и потёр одну руку об другую. — Вставай, я вообще-то и пришёл для того, чтобы украсть тебя, хотя бы на время, — а затем, как бы опомнившись, — кстати, что ты рисовал на этот раз? Дай угадаю. — Ты шутник, — заплетающимся языком сказал Паша, краснея ещё сильнее. — Но мне уже похуй. Хочешь посмотреть — смотри. Куда мы пойдём? Очевидно, Личадеев даже не собирался ломаться и сразу же начал не спеша собираться, бродя по комнате. — Я решил показать тебе одно место. Вспоминал на днях, как ты сидел в этом школьном бомжатнике и рисовал свой закат, хотя видок там явно не очень. Так что то, что решил показать тебе я, впечатлит и оставит приятный след в твоей памяти, и всё такое. Паша замер прямо на том моменте, как натягивал на себя футболку, стоя к Юре спиной. Повернувшись, он спросил: — То есть, ты просто сидел дома, решил встать, прийти сюда и отвести меня в какое-то своё место, для того, чтобы просто… порадовать? — Ладно, — усмехнулся Юра, дотянувшись до блокнота и открывая его с конца, чтобы не видеть других рисунков и наткнуться именно на последний, на тот, который Паша разрешил ему посмотреть. Было заметно, что Юра старается уважать заёбы Личадеева с демонстрацией своих рисунков, и факт этого приятно щекотал Пашу где-то в груди. — На самом деле, у меня к тебе есть разговор, но ты не напрягайся, он не особенно важный. Просто небольшая просьба. Радость Личадеева по поводу того, что Юра может заявиться к нему просто так, развеялась моментально, но это всё равно не отменяло того факта, что они проведут время вместе. Вдвоём. Да? — А… мы пойдём туда вдвоём? — Да, — просто ответил Юра, хотя мог пошутить как минимум в ста вариациях. Он нашёл нужный рисунок и кашлянул. Настала очередь Личадеева обескураживать его. Это был обычный многоуровневый лекционный зал с того ракурса, как будто смотрят на него, стоя к демонстрационной доске спиной. Зал был просторный и большой, но почти что пустой. Ровно посередине, за одной из парт, сидел Юра. Одной рукой он подпирал свою голову, а другой записывал что-то в тетрадь, и вид его был максимально увлечённым. Фон Личадеев не прорисовывал почти никогда, но в этот раз сделал это во всех деталях, которые он только мог представить, видя ВУЗ только в сериалах и кино. Волосы Юры упали на его лицо и были длиннее и чем в реальности, и чем обычно их рисовал Паша. — Почему я один? — Тихо спросил Музыченко. — Потому что именно так ты будешь чувствовать себя первые недели там. — Так же тихо ответил Паша. Обоих уже давно не смущало то, что основное внимание Паши в его рисунках приходится на Музыченко. Повисла тишина, во время которой каждый обдумывал что-то своё. Паша продолжал собираться, а Юра рассматривать рисунок. — Ты удивительно рисуешь. Это правда. Паша посмотрел на Юру, улыбнулся и кивнул. — Но если ты не ускоришься, мы не успеем к закату, уже не май месяц. И да, ты как-то спросил у меня, не умею ли я читать мысли. Сейчас я хочу спросить у тебя то же самое, потому что разговор наш будет как раз об этом, — Юра указал на рисунок, а Паша растерялся. — Но сначала я должен тебя задобрить. — Я пиздец как заинтригован, — проговорил Личадеев, стараясь выкинуть из головы всякие непристойности. Ноябрь в этом году был холоднее, чем многие ноябри прошлых лет, так что, оказавшись на улице, Паша моментально начал замерзать, хотя надел свитер, а сверху тёплое шерстяное пальто, которое заканчивалось на середине его бёдер. Юра был в обычной демисезонной куртке, но при этом умудрялся не замечать холод. — Ну ты и мерзляк, — Музыченко слегка толкнул Пашу плечом, задавая тому нужный курс. Это был ранний вечер среды, и у ребят оставалось ещё примерно полчаса до того, как город накроют сумерки. — Не волнуйся, скоро согреемся. Личадеев понимал, что весь вечер, начиная с момента появления Юры в его комнате, Музыченко флиртовал. Такой расклад событий радовал, но ощущение того, что Юре от Паши что-то нужно, не отпускало и накатывало ещё больше с каждой сказанной фразой. Они шли минут пятнадцать, болтая, по обыкновению, ни о чём, прямо как утром, перед школой. На протяжении всего пути Паша не мог избавиться от желания взять Юру за руку, но знал, что это будет фатальной ошибкой, поэтому просто шёл рядом и позволял их плечам соприкасаться как бы невзначай. Один раз он не рассчитал силы и всё-таки коснулся своей холодной рукой ладони Музыченко. Она была какой-то неестественно для этой погоды горячей. — Ахереть можно, какие же у тебя холодные руки! — Воскликнул Юра и на ходу взял одну Пашину руку в свои, сжав её между своими ладонями. Возможно, Музыченко забылся, кто идёт рядом с ним, потому что Паша увидел осознание в его глазах уже после содеянного. Видимо, чтобы не показывать виду, Музыченко не отпустил Пашину руку и продолжил, — ты живой вообще? Только после этого Юра ускорил шаг, убрав обе руки от Паши и засунув их в карманы куртки. Личадеев сделал со своими руками то же самое, стараясь не обращать внимания на обжигающую пульсацию где-то в районе его ладони. На секунду, всего на секунду, Личадеев задумался о том, что Юра неосознанно ищет любые способы прикоснуться к нему, но мысль звучала в голове слишком абсурдно, так что Паша решил отмахнуться от неё. Почему бы ему просто не спросить Юру напрямую? Как бы он хотел попросить его прикоснуться ещё раз. А ещё, хотелось перестать трепетать от малейших контактов с Музыченко. В общем, хотелось, на самом деле, много чего. — Никому не рассказывай об этом месте. Мы с ребятами нашли его сравнительно недавно, здесь никогда и никого не бывает, и если кто-то узнает о нём, то через сарафанное радио оно превратится в очередной гадюшник для бухла и прочего. Паша усмехнулся. — Ну да, у меня же сто миллионов друзей. — У тебя — нет, но у Риты сто пятьдесят миллионов знакомых. Ты расскажешь ей, она расскажет Розе, а Роза расскажет всем и каждому, кого вообще встретит на своём неправедном пути. — Как будто у нас с тобой праведный путь. — С каких пор ты защищаешь Розу? Ты же её вроде не жаловал, по некоторым причинам. — Музыченко нахально улыбнулся и обернулся на Пашу через плечо. Да, только что Юра почти открытым текстом заявил, что знает о Пашиной ревности по поводу их с Розой похождений, и, сука, глазом не моргнул. — Куда ты меня привёл вообще? — Паша сменил тему и огляделся. Местечко было, мягко говоря, не очень. Они были позади огромного торгового центра, прошли между несколькими рядами гаражей и оказались на небольшом островке деревьев, размером, наверное, два на два метра. Здесь ужасно воняло мочой, везде валялись бутылки, презервативы и шприцы. — Это прикол такой? — Паша напрягся. Он даже не думал о том, что Музыченко может привести его в какую-то западню. Например для того, чтобы Саша, в этот раз со своими друзьями, забил Пашу до полусмерти. Мысли полезли сами по себе, потому что то, что видел Личадеев перед глазами, явно не было тем, что ему было обещано. Дух перехватило. Такого предательства он бы просто не пережил. — Да расслабься ты, чего напрягся? — Юра внимательно осмотрел его лицо и снова положил руку ему на плечо, сжав. Возможно, он понял. — Ты что, боишься? Паша отмахнулся и покачал головой, но ничего не сказал. В глазах Юры промелькнуло беспокойство и… вина? — Короче, это единственная возможность попасть туда. Аккуратно иди за мной и смотри под ноги, не наступи на бутылки или шприцы, до ближайшего травмпункта далековато, я тебя не дотащу. — Музыченко поманил Пашу жестом руки и двинулся вперёд. Пройдя пару метров через уже почти пустые ветки деревьев, Личадеев понял, что они поднимаются на холм и увидел небольшую кирпичную стену, которая была чуть разрушена в одном месте. Музыченко схватился за край стены и очень ловко забрался наверх, наступая ногами на выступающие кирпичики. Уже наверху он выпрямился и отряхнул руки, после чего зацепился за что-то одной рукой и подал Личадееву другую. С его помощью Паша смог забраться, так же отряхнул руки и снова осмотрелся. Только сейчас до него дошло, что они стоят на крыше какого-то старого одноэтажного здания. — Идём дальше, — Юра положил руку на спину Паши, подталкивая его дальше, к краю здания с противоположной стороны. Посмотрев прямо вниз, Личадеев увидел железную дорогу, а чуть правее — старое, но функционирующее Депо Петербуржского метрополитена. Прямо под их ногами ездили поезда, в один и в другой конец, в обе стороны. Помимо успокаивающего шума поездов было совершено тихо, вокруг не было видно ни единого человека, кроме них двоих. Подняв голову, Личадеев посмотрел прямо перед собой и чуть выше и ахнул: его взору раскрылись ещё пара линий железнодорожных путей, промзоны и лес дальше, а линия горизонта была просто чистейшей: ни одной высотки, ни одной вышки или многоэтажки. Солнце садилось плавно, словно ждало, пока Личадеев сможет увидеть его и проводить взглядом. Всё небо, даже сквозь серые облака, было окрашено в яркие цвета розового, жёлтого и оранжевого, а последние лучики пробивались и падали на лес и крыши промышленных зданий. Паша открыл рот, не в силах оторваться от этого вида, и пожалел, что не взял с собой блокнот и карандаши. — Сейчас я точно читаю твои мысли, — тихо сказал Юра, — ничего не помешает тебе вернуться сюда снова. Повернувшись к Юре, Паша осмелился посмотреть ему прямо в глаза и подойти почти вплотную. — Спасибо. — Взамен на это у меня есть к тебе просьба. Пообещай мне выслушать меня до конца, не перебивая. — Это и есть твоя просьба? — В горле у Паши встал ком. Ему казалось, что сейчас Юра заведёт разговор обо всём, что происходит, и предложит им попрощаться. — Да, просто выслушай меня и всё. — Юра снял куртку, расстегнул свою кофту, снял её и надел куртку обратно, кинув кофту прямо на крышу. Сел, постучав по пустому месту рядом с собой и достал старый чехол для самокруток, в которых лежал один скрученный косяк. Музыченко смотрел прямо перед собой, на закат, прикурил самокрутку и как следует затянулся, после чего передал косяк Паше, который принял его совершенно спокойно. Ничего плохого в траве он не видел. — Ого, а я думал, ты сейчас ломаться начнёшь. — Я, конечно, кайфолом, но в пределах разумного. — Затянувшись пару раз, Личадеев вернул косяк хозяину. — Хватит тянуть. — Хорошо. — Юра затянулся и закашлялся, — сходи со мной на день открытых дверей в РГИСИ в конце ноября. Паша не был уверен, что он слышит именно то, что должен. Хотелось ущипнуть себя, чтобы проверить, на всякий случай, не спит ли он. Травка начала действовать почти моментально, так что Паша не заметил, как расслабился и расплылся в улыбке. С Юрой происходило почти то же самое. — Что? — Сходи. Со мной. На день. Открытых дверей. Закончив кривляться, Юра посмотрел на Пашу, и оба засмеялись, хотя старались сдерживать смех в себе. Естественно, выходило у них с трудом, и они продолжали. Через пару минут их смех перерос в угар, так что всё, что они делали, это пихали друг друга в плечи и безуспешно пытались затянуться, кашляя: дым неприятно резал горло, потому что было физически невозможно смеяться и курить одновременно. Косяк дотлевал, оставалась всего одна затяжка, и Музыченко решил забрать её себе. Затянувшись как следует, он скинул окурок вниз, прямо на рельсы, а потом посмотрел на Пашу и замер. Было видно, что дым, который он набрал в рот, не прошёл дальше, в его лёгкие. Личадеев не успел осознать этого, когда Юра запустил свои пальцы в его волосы, сжал их и притянул Пашу к себе, прильнув к его губам с закрытыми глазами. Он выдохнул весь дым ему в рот, а Паша благодарно принял его, вдыхая так глубоко, как только ему могли позволить его лёгкие. Подержав дым внутри, Личадеев выдохнул его прямо Юре в лицо, не желая отстраняться, а затем, не удержавшись, сам прильнул к губам парня, с силой раскрывая языком его губы. Неизвестно, какую причину или оправдание найдёт Музыченко чуть позже, но Паше было совершенно наплевать: Юра позволил ему быть напористым, впустив его язык в свой рот, не отпускал его волосы, сжимал и разжимал свои пальцы, пока Паша мял в кулаках Юрину куртку и притягивал того ещё ближе к себе. Они целовались жадно и долго, не отвлекаясь ни на шум, ни на мысли, ни на страхи. Паше казалось, что Музыченко никогда не отстранится от него, и это ощущение сводило его с ума. Как Юра и обещал, холодно действительно не было, было жарко, Паша сгорал, впервые за всё время отдаваясь своему чувству сполна, ныряя в него с головой. Было наплевать на всё и всех, кроме этих горьковатых губ, горячей груди и грубоватых пальцев в собственных волосах. Разорвав поцелуй, Личадеев начал целовать подбородок Музыченко и переключился к скуле, слыша тяжелое и хрипловатое дыхание прямо около своего уха. Вернувшись к губам, Паша попытался увлечь Юру в очередной поцелуй, но пальцы Музыченко оттянули его волосы, тормозя. Перед тем, как отстраниться окончательно, Юра снова прижался своим лбом ко лбу Паши, переводя дыхание, а затем чмокнул его в губы, оставляя Личадеева в полнейшем ауте, с приоткрытым ртом и растрёпанными волосами. Юра немного отодвинулся и достал из пачки сигарету, заправил одну за ухо, а вторую вставил между своих губ, прижимая зубами, и прикурил. Бросив пачку между ними, разграничивая, возможно, их личное пространство, он достал из кармана такую же чекушку водки, как на той вписке, сделал пару глотков и молча протянул её Личадееву. Мешать траву с водкой не хотелось, но парочка глотков Паше точно не помешала бы, так что он выхватил бутылку и залпом сделал три небольших глотка, а затем вернул бутылку и шумно выдохнул. — Сходи со мной на день открытых дверей в РГИСИ в конце ноября. — Сказал Юра, смотря прямо перед собой, как будто ничего не произошло. Паша сходил с ума от каждого его действия. Хотелось срастись с ним, чтобы понять. Хотелось стать им, стать хотя бы частью его тела. Хотелось быть его футболкой. — Зачем? — Ну… Мне будет скучно одному. Ответ Пашу удивил. — Возьми с собой кого угодно, кроме меня, из своих друзей? Любого, кто пойдёт с тобой с радостью, без малейших намёков на панику? Юра усмехнулся и покачал головой. — Ок. Я хочу, чтобы ты пошёл со мной, потому что никто, кроме тебя, вроде как не собирается туда поступать. — Я не собираюсь туда… — Если ты продолжишь меня перебивать, это будет обозначать, что ты нарушаешь обещание. А за нарушение обещания, данного мне, я скину тебя на рельсы. Паша замолчал, по-больному радуясь возвращению прежнего Музыченко. Из-за травы и водки немного хотелось спать. — Я не хочу брать с собой кого-то, кто будет без смысла слоняться за мной по коридорам ВУЗа и мешаться, а через полчаса начнёт ныть о том, что хочет домой. Я хочу, чтобы ты пошёл со мной, потому что знаю, что тебе будет так же интересно, как и мне. Если тебе всё понравится, ты сможешь поставить себе точную цель уже к концу десятого класса, и тогда тебе не придётся носиться с горящим пуканом весь одиннадцатый класс, паникуя за собственную жизнь. Я знаю, что ты можешь принимать рациональные решения. И… поступление в Москву будет не самым рациональным решением. Паша хотел возразить. Очень-очень хотел. Потому что поступить в Москву было, на самом деле, самым рациональным решением. — В конце концов, даже если ты поймёшь, что это не для тебя, ты сможешь посмотреть на ВУЗ с моей колокольни, потому что ты хорошо меня знаешь. Из всех моих знакомых ты — почти единственный, кто действительно разбирается в этом так же, как я. Ты просто нужен мне там, вот и всё, что я хотел сказать. — Юра повернул голову в сторону Паши. — Пожалуйста. Личадеев покачал головой и отвернулся от Юры, смотря вдаль. Солнце уже село, и город погрузился в сумерки. Казалось, что с отсутствием света шум поездов стал звучать гораздо громче. — Хорошо, конечно же я схожу с тобой. В этом нет никакой проблемы, но я действительно не уверен, что потяну РГИСИ сам. Посмотри на меня и посмотри на себя. — Услышав это, Музыченко напрягся. Это было видно даже по его скулам. — Что мне там делать? — Да ёбаный стыд. Ты действительно не понимаешь, что тебе там делать? Ты не прибедняешься и не притворяешься, ты действительно настолько себя не ценишь? — Такого Паша не ожидал. Юра вскочил, взял Пашу за руку и дёрнул его, резко поднимая его на ноги так, что он пошатнулся, сгрёб свою кофту в охапку и пошёл обратно к обрушенной части стены. — Пойдём. Я покажу, что тебе там делать. Едва ли поспевая за спешащим куда-то Юрой, Паша старался не споткнуться и не упасть. Пока они сидели, Личадеев не осознавал до конца степени своей накуренности, сейчас же собственное состояние било, словно наковальней по голове. Картинка перед глазами немного плыла, остатки водки в гортани неприятно обжигали слизистую, сердце билось просто бешено, но даже во всех этих обстоятельствах Личадеев умудрялся соображать, тащиться за Юрой и глупо, совершенно влюблённо улыбаться. В своём накуренном разуме он представлял, словно они участвуют в каком-то квесте, и Юра был капитаном их команды, единственным, кто знал все задания и способы их выполнения. Уже на полпути Личадеев осознал, что они спешат к дому Юры. Остановившись у его подъезда, Паша опёрся ладонью о стену и опустил голову, пытаясь отдышаться. — Ты в порядке? — Поинтересовался Юра, смотря на него скептически. — Не привык носиться после половины косяка и залпом выпитой палёнки. — Не оскорбляй меня. Я никогда не ношу, не пью, и, тем более, не предлагаю другим палёнку. Мне нужно подняться ненадолго, я сначала хотел пригласить тебя, но если в таком состоянии тебя увидит моя матушка, нам обоим потом не жить. Ты сможешь держать себя в руках? Только сейчас Паша заметил, что губы Юры покраснели после их поцелуя и начали немного обветриваться. Этот факт точно не мог помочь ему успокоить все эмоции, но попасть в квартиру Юры хотелось просто безмерно. Личадеев выпрямился и встряхнулся, ударив себя по щекам. — Капли есть? — Ого, а ты знаток, я смотрю? — Музыченко приподнял бровь, доставая из внутреннего кармана куртки глазные капли. Закапавшись, ребята зашли в подъезд. В тесной кабине лифта, вместе с ними, ехал какой-то странный высокий мужик, то и дело бросающий на ребят свои подозрительные взгляды. Не выдержав, они тихо захихикали, и каждая их попытка успокоиться заканчивалась очередным приступом ухмылок. Выскочив на лестничную площадку нужного этажа, они разразились заливистым смехом, и, отдышавшись, зашли в квартиру. Паша отрезвел моментально. До боли знакомые стены, даже после ремонта, кольнули Личадеева в самое сердце. Сейчас из кухни выйдет Юрина мама с полотенцем на плече, улыбнётся и поздоровается. Так и произошло. Почти так. Она действительно вышла из кухни с полотенцем на плече, но на Пашу смотрела, как на призрака, словно она не верила собственным глазам. Юра быстренько чмокнул её в щёку и проскользнул в комнату, оставив Личадеева стоять в прихожей. — Паша! — Воскликнула мама Юры, когда отошла от шока. — Не ожидала тебя увидеть, Боже мой, сколько лет! Ты посмотри на себя, ну до чего красивый мужчина растёт. Небось, на пару с Юркой всю школу в тонусе держите! — Она подошла к Паше и крепко его обняла, а всё, что хотелось Паше после её слов — это упасть на пол и, катаясь по нему, ржать во весь голос. — Держим, не то слово, — Паша смущённо проговорил, обнимая женщину в ответ. «Держим, да. Друг друга за яйца.» Спасая и мать и Личадеева от ужасной неловкости, Юра выскочил из комнаты и буквально на лету схватил парня за рукав, выталкивая его из квартиры. — Ма, спешим просто максимально, скоро буду дома, — бросил Музыченко напоследок и захлопнул входную дверь. В его руке была скрипка, убранная в чехол. — Зачем тебе скрипка? — Паша почти сорвался на визг, пребывая одновременно и в восторге и в недоумении. — Идём дальше. Теперь, выйдя на улицу, они двинулись в сторону дома Личадеева. Уже у подъезда Юра додумался спросить: — Отец на сутках? — Да. — Фантастика. После того, как Личадеев открыл дверь, Юра по-хозяйски прошёл вовнутрь квартиры и за рукав пальто потащил его в комнату. Постепенно, Паша начал осознавать, что происходит, поэтому твёрдо и решительно сказал: — Нет. — Да. — Нет! — Паша повысил голос. — Я просто не могу. Ты… ты не представляешь, что делаешь со мной! Не представляешь. Паша выдохнул эти слова, осознавая, что только что он проиграл очередную игру. Когда дело касалось их двоих, Паша всегда проигрывал. По крайней мере, ему так казалось. Музыченко положил скрипку на стул, стянул с Паши пальто, кинул его на кровать и усадил Личадеева туда же, а потом подошёл к полке, на которой стоял его пыльный аккордеон и улыбнулся, смотря на него с восхищением. Сдув немного пыли сверху, он пронёс его через всю комнату и вручил Паше. Паша без энтузиазма и без сил принял инструмент, надевая ремешки на плечи. Взгляд его был устремлён куда-то мимо Юры. Закончив с ремешками, Личадеев замер. Никогда, ни при каких обстоятельствах он не хотел играть с Юрой. Это было самой главной его фобией, хотя их инструменты подходили друг другу идеально. Это было чем-то таким, куда Паша просто не хотел пускать Музыченко, потому что осознавал: музыка оставалась тем самым единственным аспектом, тем спасательным кругом, за который Паша мог и хотел уцепиться, когда они с Юрой попрощаются навсегда и их пути разойдутся. Парадокс заключался как раз в том, что Паша мечтал играть с Музыченко, поэтому боялся этого чуть ли не наравне со смертью. — Ну? — Нетерпеливо гаркнул Юра. — Что «ну»? — Я играю на скрипке постоянно. Она настроена и я уже достал её из чехла, как видишь. Твой инструмент похож на кусок мусора, и за это мне очень хочется тебя побить. Но ещё больше мне хочется сыграть с тобой сейчас. Почему-то, я вдруг осознал, что мне это просто жизненно, блять, необходимо. Долбанный, долбанный агитатор. Именно это Паша и имел в виду, когда думал о том, что Юра может крутить им так, как его душе будет угодно. Оказывается, иногда ему всё-таки нужно было крутить Пашей. Хотелось радоваться. Как часто люди радуются, если кто-то пытается манипулировать ими? Паша принялся настраивать аккордеон, смотря время от времени на Музыченко, который был повёрнут к нему лицом и разыгрывался. Так близко, на расстоянии вытянутой руки, Личадеев не видел играющего Юру уже очень давно, а если быть точнее, никогда. Раньше он только учился. Поняв, что Паша закончил и теперь просто оттягивает момент, Юра наклонил голову и выдохнул, прикрыв глаза. — Тирсон, из Амели. Если знаешь, начинай. Паша знал. И начал. Он выпрямился, зачем-то прокашлялся и расслабился, стараясь не думать о том, что вот-вот, буквально в ближайшую секунду, в его игру ворвётся Юрина скрипка, сшибая всё на своём пути, смывая остатки рассудка Паши своей чистейшей мелодией. Один момент отделял Личадеева от полного забытия, и он просто не мог и не хотел этому противиться, в очередной раз пуская всё на самотёк и вверяя себя другому человеку. Юра заиграл, и звук от двух их инструментов переплёлся моментально, становясь одной, полноценной мелодией. Никогда прежде Паша не чувствовал себя настолько приближённым к Юре, и за это ощущение можно было продать душу. Дыхание сбилось напрочь, движения собственных рук, тот звук, который рождался с их помощью, звучание скрипки Юры, всё это заставляло Личадеева ощущать себя частью чего-то большего, неземного и масштабного. Какое-то время они играли, смотря каждый на свой инструмент, но в один момент подняли головы и посмотрели друг другу в глаза так, что Паша немного вздрогнул. Их взгляд ощущался физически, и Личадеев точно знал, что он испытал это не в одиночку. Сейчас он вообще не чувствовал себя одиноким. Он представлял себя половиной одного организма, важной его частью, пятьюдесятью процентами, без которых вся эта конструкция просто рухнет. Он ощущал свою важность и причастность. И, что бы ни произошло в ближайшие пару минут, он ни за что не перестанет играть, точно так же, как и стоящий напротив него парень. Подходя к кульминации, Паша отважился и посмотрел на пальцы Юры, на то, как крепко, но легко он держал смычок, как невесомо он касался струн и извлекал нужный звук. Он смотрел на вторую руку Юры, пальцы которой уверенно зажимали струны именно там, где это необходимо для правильного звучания, даже без обозначения ладов. Он восхищался всем, что видел, понимая в то же время и то, что и сам он сейчас выглядит очень даже сносно, гуляя пальцами по клавишам и качая головой. Они закончили на одном выдохе, замерев на несколько секунд, чтобы прийти в себя, чтобы вернуться. — Вот, что тебе там делать. — Сказал Юра хриплым голосом, отвечая на Личадеевский вопрос, заданный на крыше. После этого Музыченко быстро собрал скрипку и молча ушёл, оставляя окончательно потерянного Пашу сидеть на кровати с аккордеоном в руках. Оба заранее знали, как именно будет проходить остаток Пашиного вечера. На следующий день, сразу после того, как Паша пришёл из школы, раздался телефонный звонок. Это были доставщики из икеи, которые привезли ему новый письменный стол.

***

Реакция Паши на слова Риты про наркотики была вполне ожидаемой, хотя Рита и рассчитывала на что-то другое. Всё это время Рита пыталась убедить себя, что её отпускает, что если она отдалится от Паши хотя бы минимально, если перестанет заходить к нему утром и ждать его в школе ко второму уроку, чувства начнут забываться, и ей не будет паршиво каждый раз, когда Личадеев появляется на горизонте, а на горизонте он был постоянно. Сначала было совсем тяжело: первые недели, идя с утра в школу, Рита каждый день видела Пашу в компании Музыченко, они курили перед первым уроком и всегда выглядели такими… как будто ничего не случилось. Наверное, так было на самом деле, просто подсознание Риты отказывалось это воспринимать. И, чёрт, каждый раз, когда Личадеев подходил к Рите после перекура с Юрой, он выглядел совершенно не так, как обычно. Его щёки краснели, глаза блестели, а на губах растягивалась совершенно тупая улыбка, и даже после всего, что Рите удалось узнать про Пашу, она не хотела признавать, что эта улыбка показывала абсолютную Пашину влюблённость. Конечно, все факты были на лицо, и где-то глубоко в душе Рита грезила лишь о том, что именно она вызывает эту дурацкую, но такую потрясающую улыбку. И плевать, что Личадеев никогда не выглядел и не вёл себя так, до того момента, как они с Юрой не начали курить вместе. Рита была уверена, что этими перекурами ребята не ограничивались и проводили много времени вместе вне школы. Спросить напрямую она просто не могла, поэтому приходилось додумывать буквально всё, иногда даже до мелочей, и от этого было тошно. Паша начал общаться с другими одноклассниками, а один раз сам поднял руку и вышел к доске отвечать. Когда это произошло, Рита пыталась не разорваться от двух противоречивых чувств: счастье, потому что она уже сто лет мечтала о том, чтобы Личадеев начал раскрываться, и желание заорать и выбежать из класса в слезах, от осознания того, что это далеко не её заслуга. Почему всё так несправедливо? Почему она, стараясь вывести Пашу в люди, потратила целую кучу нервов и сил, а сраному Музыченко понадобилось два вшивых месяца, пара потасовок и одна улыбка, и вот сияющий Паша уже рвётся отвечать, совершенно перестаёт опаздывать и постоянно улыбается? Эти два чувства, радость и отчаяние, заполнили Риту целиком, и через какое-то время она поняла, что все остальные аспекты её жизни были просто просраны, посланы далеко и надолго. Она стала каким-то горе-шпионом, стараясь разглядеть каждое уведомление на телефоне Личадеева и не спалиться, стараясь делать вид, что она не смотрит в сторону парней, когда они стояли и курили. Почему нельзя просто подойти и постоять с ними? Каждое утро она задавалась этим вопросом, когда, в очередной раз, просто проходила мимо и вставала у нужного кабинета, печально ожидая, когда Личадеев накурится и удосужится подойти и поздороваться. Рите казалось, что во всём этом дерьме она теряет себя и всё чаще чувствует себя лишней и не нужной, как будто они с Личадеевым поменялись местами, и теперь она становится отчуждённой подругой, в то время, как Музыченко обращает всё свое внимание на Пашу. Разница была только в том, что Рита ревновала Пашу к Юре, а не наоборот. И, пытаясь вести себя максимально естественно, Рита всё больше и больше переставала быть собой. Однажды, сидя у Личадеева дома, пока сам он разыгрывал какую-то мелодию на аккордеоне (на что Рита максимально залипала, удивляясь тому, что при такой хорошей игре он умудрился вспомнить про аккордеон только сейчас, хотя инструмент стоял в углу и пылился лет, наверное, сто), Рита задумалась о том, что ничего толком не знает про Юрино и Пашино совместное прошлое. Она слышала, что какое-то время ребята общались, но в подробности никогда не вдавалась, как минимум потому, что не было повода. — Откуда у тебя новый стол? — Спросила она тогда, удивляясь. Денег отца не хватило бы на такую дорогую модель, а просить у матери Паша просто не стал бы. Личадеев ответил не сразу и даже перестал играть, что заставило Риту отвернуться от домашки по математике и посмотреть на него. Она как раз сидела за этим столом, отмечая, что он очень удобный. — Потратил деньги из своих сбережений и решил хоть немного порадовать себя людскими удобствами. Про какие сбережения шла речь, Рита так и не поняла, но решила не доставать Пашу, потому что осознала, что он явно не в восторге от вопроса. Всё, как обычно, даже с учётом того, что в некоторых аспектах он начал меняться. Это даже немного порадовало. На следующий же день, во время большой перемены, Рита ненадолго отсела от Личадеева к Розе, весь класс запустили в кабинет ещё до звонка. — Расскажи мне всё, что знаешь про Юру и Пашу. Ну, то есть, я слышала, что они дружили какое-то время? Роза повернулась к Рите и удивлённо уточнила: — Ты отсела от Личадеева, чтобы спросить у меня то, что он знает гораздо лучше? — Именно так. И, если я спрашиваю у тебя, а не у Паши, значит на то есть свои причины, не находишь? — Не рычи на меня. — Роза нахмурилась. — Они общались не «какое-то время». — Что это значит? — Рита приподняла бровь. — Говори же, ну! — Я всё ещё не понимаю, к чему такая спешка, но ладно. В общем, насколько я знаю, их матери были лучшими подругами ещё со школы, поэтому они знают друг друга чуть ли не с пелёнок. Когда Юра перешёл во второй класс, а мы только начали учиться, некоторые даже завидовали Паше, потому что он постоянно общался со старшеклассником, — Роза усмехнулась, — они перестали общаться классе в восьмом, если не в девятом. Помню, как-то раз они сильно повздорили в школьном коридоре, и после этого перестали общаться вовсе, но это было прямо совсем недавно, незадолго до твоего появления. Сейчас я даже удивлена, что они снова общаются, но это было вполне ожидаемо, невозможно ненавидеть друг друга, если дружишь с кем-то больше десяти лет. — Больше десяти лет. — Рита отозвалась эхом, а её голос дрожал. Как она могла не знать о таком? Почему Паша даже не заикался об их дружбе, если она длилась больше десяти лет? Девушка обернулась и посмотрела на Личадеева через своё плечо. Почувствовав на себе взгляд, Паша поднял глаза и вопросительно посмотрел в ответ, после чего указал на пустующее место рядом с собой. Вернувшись, Рита плюхнулась на своё место рядом с Пашей и выдохнула, отчаянно подытожив: — Ты реально самый скрытный человек на свете или я сама это себе придумала? — Чего? — Ничего. Ей до сих пор мерещилось, что шансы всё ещё остались, что ничего ещё не кончено и не упущено, и что, раз Паша смог простить её за то, что она сделала, он сможет дать ей хоть какой-то мизерный шанс. Никогда ещё Рита так не ошибалась, но она была бы не собой, если бы не попыталась довести дело до конца. Именно поэтому, она пообещала себе расставить все точки на Дне Рождения Паши. Конечно, он не планировал ничего грандиозного, и вообще хотел посидеть с Ритой в какой-нибудь пиццерии, а потом завалиться домой и посмотреть сериал, но в этом году всё было иначе, и Музыченко подошёл к Рите ещё за неделю до праздника. Они с Личадеевым стояли у столовой и ждали, пока Роза принесёт им по пирожку и соку. Ребята никогда не ходили к буфету вместе, потому что на переменах между третьим и четвёртым уроком, когда все начинали хотеть есть, в столовой было хуже, чем на каком-нибудь стадионном концерте в фан-зоне, и выживали только сильнейшие. Паша просто листал ленту в телефоне, облокотившись на стену, а Рита писала какие-то наброски у себя в заметках, прижавшись головой к его плечу. Из толпы в столовой выскочил Музыченко, ругая всех вокруг отборнейшим матом, и, буквально сразу, Рита почувствовала, как рука Паши напряглась. — О! Вот тебя, красавица, я как раз и ищу! — Как-то перевозбуждённо сетовал Музыченко, схватив Риту за руку. — Пойдём, нам нужно поговорить. — Мне казалось, мы обсудили уже всё, что могли, — пыталась возмущаться Рита, но сопротивляться особо не выходило. Перед тем, как увести девушку, Юра кинул Личадееву пакет с булочкой и соком, и жест этот был настолько будничным и обычным, как будто он делает так каждый день уже больше десяти лет. — На, это тебе. Чтобы не скучал, пока я мучаю твою подругу. Уходя за Юрой, Рита видела, насколько Личадеев удивлён добрым Музыченковским жестом и взволнован тем, что он так резко увёл куда-то Риту. По крайней мере, он смотрел им в след до тех пор, пока они не скрылись за углом. — Да блять, что тебе нужно от меня? — Рита раздражённо вырвала руку. Сейчас, как и несколько недель до этого, подыгрывать ему совсем не хотелось. — Конкретно от тебя мне вообще ничего не нужно, — прозвучало это так грубо, что даже Ритины чувства были немного задеты, — то есть, я же не дурак, с первого раза всё понимаю. — Вот это новости. Что-то было незаметно. — Теперь заметно? — Теперь заметно, и на этом спасибо. — Не за что, обязательно обращайся, — Юра подмигнул, — у Личадеева день рождения через неделю. Рита напряглась. — И что с того? — Ты совсем поехала? — Нет, ты не понял. Что тебе с того? Он хочет сходить в пиццерию и потом посмотреть сериал у него же дома. — С тобой? — Ага, со мной. — Рита как-то чересчур горделиво приподняла подбородок. — Ты же слышишь, насколько тухло это звучит? Рита сдалась и развела руки. — Блять, да конечно слышу! Мне уже заранее выть от обиды хочется. Семнадцать бывает только один раз в жизни, а он занимается какой-то бесперебойной хуйнёй. — Хорошо, что на этот раз у тебя есть я. — Юра запнулся, но всё равно сказал, — и у него тоже. Рита усмехнулась и отрицательно покачала головой. — И что ты предлагаешь? — Да ничего особенного. Всё, на что мы с тобой будем горазды. Я смогу найти квартиру, соберём немного денег на хавчик и бухло, украсим её там как-нибудь, я не знаю. Это лучше ты думай, ты, вроде бы, любишь всякое такое дерьмо, да и Роза тебе поможет точно. — А для чего тогда нужен ты? Юра посмотрел на девушку сверху-вниз и сложил руки на груди. — Ну, ты же осознаёшь, что Личадеев просто-напросто пошлёт всех нахуй после такого сюрприза и, в истерике, умчится домой страдать от того, какие все ужасные и плохие, что решили закатить вечеринку в его честь? — Ты, конечно, очень драматизируешь, но, в общих чертах, ты прав. — Так вот, раз ты осознаёшь это, то, в связи с последними событиями, понимаешь и то, что если там буду я, и если я буду принимать во всей этой движухе непосредственное участие, вероятность его слива резко и во много раз уменьшится. Рите хотелось вцепиться Юре в глотку. Потому что она знала, что он говорит правду. Ей безумно хотелось спросить, почему. Хотелось знать, что в нём такого особенного, да и момент был вполне подходящим, раз Музыченко сам заговорил об этом. Но она просто не смогла. — Ладно, — просто ответила она. — Пора возвращаться. Сейчас подойду к нему и скажу, что ты пытался меня изнасиловать. — Замётано. — Музыченко явно был доволен собой. Не удержавшись, Рита обернулась в его сторону и спросила: — Зачем тебе это нужно? Музыченко лишь пожал плечами и, засунув руки в карманы джинс, спешно удалился в противоположную от Риты сторону. Всё интереснее и интереснее.

***

— Семнадцать. — Первое слово, которое произнёс Паша, как только открыл глаза в День своего Рождения. Улыбнувшись, парень закинул руки за голову и позволил себе ещё немного поваляться до того, как возьмёт в руки телефон и начнёт читать поздравления от многочисленных брендов, банков, операторов и Риты. Паша никогда не скрывал, что любил этот день. Он не был в числе тех людей, которые хотели бы какое-то внимание в сторону своей персоны, но слышать поздравления от любимых людей, как и получать от них подарки, было очень приятно. Плюс, настроение в этот день было на высоте абсолютно всегда, даже если что-то шло не по плану. Очевидно, ни о какой вечеринке не могло быть и речи, Паша правда терпеть их не мог. Да и каждый раз, когда он всё-таки решался пойти куда-то с Ритой, всё заканчивалось печально, и последняя вписка была прямым тому доказательством. Но на самом ли деле всё закончилось печально? Об этом стоило задуматься, потому что даже та драка у фонаря вспоминалась сейчас с какой-то теплотой на душе. В любом случае, даже если бы Личадеев хотел устроить что-то, то ему было бы просто некого звать, да и денег у него почти не было, так что ожидания Личадеева от сегодняшнего воскресенья ограничивались поздравлениями, подарками, Ритой, разговором с мамой, огромной пепперони и сериалом с парочкой банок пива. Хотелось дождаться следующего года, зайти в местный магазин на следующий день после Дня Рождения и купить пиво самостоятельно, гордо и торжественно предъявив при этом паспорт. В этой ситуации даже излишнее внимание не покажется таким страшным. Да, недавно Паша сам вызвался к доске, и считал это своим личным успехом, хотя он реально никогда не стремился быть душой компании, но он прекрасно понимал, что рядом с ним часто бывает сложно. Ему было стыдно за то, что задумался он об этом лишь тогда, когда это понадобилось Юре и за то, что он никогда не старался измениться ради Риты, которая явно не заслуживала такого отношения к себе. Но, если подумать, Паше уже пришлось один раз терять Музыченко, и он прекрасно знал, как это может быть больно. Терять Риту он тоже не хотел, но она, грубо говоря, приняла и полюбила его таким, какой он есть, каким он стал. Так что, если он станет чуть активнее, всем будет только лучше. Он не собирался свернуть горы, не собирался делать что-то себе в укор, но пока что появление Музыченко в его жизни принесло ему больше пользы, чем вреда: он стал часто играть на аккордеоне и понял, что был полнейшим дураком, позволив инструменту пылиться на полке столько времени. И музыка давалась ему почти так же легко, как изобразительное искусство, но приносила гораздо больше удовольствия, в том числе и из-за ассоциаций с Юрой. А ещё он согласился пойти с ним на день открытых дверей, и кто знает, к чему это приведёт? На часах было всего лишь десять утра, и обычно в это время Паша ещё спокойно спал вплоть до двух-трёх дня, но сегодня хотелось встать максимально пораньше, чтобы чувствовать себя на высоте как можно дольше. Собираясь подниматься, Паша услышал стук в дверь и напрягся. От отца можно было ожидать чего угодно, даже сегодня. Правда, стук в дверь был хорошим началом. — Да, я уже встал, — сказал Паша, садясь на кровати. В комнату зашёл отец и выглядел он вполне не плохо. Рассмотрев его, Паша понял, что он трезвый. Мужчина прошёл к кровати сына и сел на неё, подстелив краешек покрывала и сложив руки на коленях. Было видно, что ему максимально некомфортно, в этом плане они были очень похожи. — С Днём Рождения, сын. — Обычным тоном проговорил отец, доставая из кармана что-то блестящее. Паша улыбнулся и опустил глаза. По душе приятным и тёплым бальзамом расплылось сильнейшее чувство спокойствия и какого-то умиротворения, и, на самом деле, Паша был безумно рад, что отец решил не пить сегодня, что зашёл и поздравил его, как мог. И это было не всеми приятными вещами, потому что отец даже приготовил ему подарок. — Просто хочу сказать тебе, чтобы ты был счастлив. Это же самое главное, да? — Сказал мужчина, а Личадеев пожал плечами. Наверное, это реально самое главное. — Эти часы подарила мне твоя мама, когда мы поженились. Я очень берёг их, хоть и не носил, и мне почему-то кажется, что тебе они пригодятся гораздо больше, чем мне. Да и вообще, у тебя нет наручных часов, а это круто в любое время, в любое поколение. Такие штуки не выходят из моды. Я их отремонтировал и почистил, так что выглядят они почти как новенькие. Ты только береги их, пожалуйста, и, кто знает, может быть, когда-нибудь ты подаришь их своему сыну или дочке. Или ещё кому-нибудь, кто будет тебе дорог. Последние слова прозвучали с каким-то вторым смыслом, и от них Паша растрогался даже больше, чем от самого подарка. Он помнил эти часы и знал, что они действительно важны для отца. — Пап… — Паша широко улыбнулся и постарался взять себя в руки, чтобы не расплакаться. Такого отец не выносил. Поэтому, он просто принял часы и сразу же надел их на руку, после чего рассмотрел и повернулся к отцу. — Спасибо тебе. Лучше подарка я и представить не мог. Коротко обняв сына, мужчина встал с его кровати и как-то спешно покинул комнату, оставляя Личадеева наедине с приятными мыслями и новыми-старыми часами. Чуть позже ему позвонила мама и они проболтали минут тридцать. Большую часть этого разговора мама закидывала Пашу всевозможными поздравлениями и пожеланиями, говорила как любит, гордится и скучает, после чего они обменялись последними новостями и, в очередной раз, распланировали его предстоящую поездку в Москву на зимних каникулах. После того, как они закончили, Паша с радостью обнаружил уведомление от Сбербанка, в котором говорилось, что на его счёт поступило десять тысяч рублей от мамы. Рита написала огромное поздравление в телеграме, и это больше походило на какой-то рассказ, чем на обычное поздравление. Когда дело касалось текста, она всегда подходила к этому вопросу очень ответственно и просто не могла не вставить пару-тройку метафор и раскрытых описаний того, насколько Паша прекрасен в целом и как сильно она его ценит. Личадеев знал, что она поздравит его и при встрече, но именно этого сообщения он ждал больше всего. Закончив с поздравлениями (их было не особенно много), Паша начал собираться. Они договорились встретиться с Ритой пораньше и погулять немного перед тем, как окончательно проголодаются и закинут в себя тонну теста с сыром, грибами и колбасками. Про Музыченко Паша вспомнил не сразу. Интересно, забудет ли он про Пашин день? Это довольно сложно с учётом того, что Юра был рядом бóльшую часть всех Дней Рождения Личадеева. Но, всё могло случиться, всё не важное рано или поздно забывается. В том году они оба не поздравили друг друга. К тому моменту, как Паша был готов к выходу из дома, он уже много раз пожалел о том, что вообще вспомнил про Музыченко, потому что сейчас он понимал, что ждёт внимания от него слишком сильно и отчаянно. Отвлечься не получалось, и от каждого уведомления Паша подпрыгивал, в трепетном ожидании брал телефон в руки и разочарованно выдыхал, не увидев нужного имени. Хотелось как можно скорее встретиться с Ритой и хоть немного отвлечься от этой проблемы, которую Личадеев выдумал сам себе буквально из ниоткуда. Удивительно быстро Паша забыл про Юру хотя бы на время. Рита выглядела просто потрясающе, одевшись как-то слишком празднично и накрасившись абсолютно по-тамблеровски. Она заявилась к нему домой маленьким ураганом, который излучал сильнейшую позитивную энергию. Она сияла и улыбалась, и даже голос её звучал сегодня по-особенному приятно. С собой она принесла огромный новенький мольберт, целую кучу красок, простых карандашей и прочих принадлежностей для рисования, и Паша буквально пищал, когда доставал и распаковывал каждый предмет. — Я готов расцеловать тебя! — Восторгался он, не думая о последствиях. — Я буду совсем не против, — улыбалась Рита, когда Паша налетел на неё, поднял в воздух и начал крутить, после чего расцеловал в обе щёки и опустил её на пол, оставляя её с раскрасневшимися щеками. Оставив мольберт у окна и по фэншую разложив на подставку все принадлежности, ребята выбежали из дома, держась за руки и громко смеясь. В такие моменты Паша чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. — Как же я скучал по этому! — Восторженно говорил он, когда они перешли с бега на шаг и пытались отдышаться. — Я тоже скучала. И по этому и по тебе. — Спасибо тебе, Рит. Я так благодарен и так люблю тебя, что сил нет. Хочется пищать и плакать от счастья. — Я тоже люблю тебя, сильно. Но это ещё не всё! — Пообещала Рита, после чего Паша посмотрел на неё с подозрением и толикой надежды. — Нас ещё ждёт пицца и сериал, — последнее слово прозвучало максимально скептически. Когда ребята нагулялись, время было уже около трёх, и с учётом того, что дома они выпили кофе и съели по булке, есть хотелось просто неимоверно. Но когда Паша начал искать лучшую пиццерию из всех в округе, Рита схватилась за его руку и уверенно потащила его в неизвестном направлении. — Пойдём со мной и я покажу тебе кое-что, что тебе очень понравится, — аккуратно проговорила она, уводя Личадеева в неизвестность. — Там есть пицца, очень-очень вкусная. Сериал будет тоже, если захочешь. Всё для тебя. Вопросов задавать не хотелось, и Паша доверился Рите слишком уверенно и спокойно. День был слишком хорошим и казалось, что ничего не сможет его испортить. Хотелось чего-то особенного, и даже если Рита решила устроить какой-то сюрприз, Паша был не против. Но то, что он увидел, когда они пришли, Личадеев точно не ожидал. Они открыли дверь квартиры, которую Паша не знал и в которой ни разу не был. Сразу после этого послышался классический «сюрприз!», и Паша увидел Розу, Вовчика, несколько их одноклассников, которые были, по мнению парня, самыми адекватными, Юру, Сашу и ещё одного парня из их компании, которого Личадеев не знал по имени. Конечно, он моментально напрягся, не ожидая увидеть как минимум Музыченко и как максимум Анисимова, но сразу же натянул улыбку и начал благодарить всех и здороваться. Хотелось провалиться под землю от внезапно накатившей неловкости, но все были какими-то слишком дружелюбными, проводили его на кухню, где была реальная тонна пиццы, роллов, литры водки и пива, соки и небольшой тортик со свечками, который, Личадеев был уверен, выбрала Рита: это был его любимый торт. — Ну же, не тормози хотя бы сейчас! — Прощебетала Роза, толкая Пашу к торту. — Загадывай желание и задувай свечи. Желание Паша загадывал всегда одно и то же, и у него не было какой-то конкретной формулировки. «Хочу, чтобы всё было хорошо.» Да, очень размыто, но это было самым заветным Пашиным желанием, даже если он и не мог дать точного определения слову «хорошо». Задувая свечи, Личадеев свято верил, что рано или поздно его желание сбудется, главное не упустить момент и не прозевать его в рутине и быту своей жизни. Незаметно, неловкость начала рассеиваться, когда Анисимов подошёл к Личадееву и, смотря в пол, начал говорить: — С Днём Рождения, чувак. Хотел извиниться за тот случай в коридоре, хоть ты меня и отпиздил знатно. Хочу сказать, что нарвался сам и получил заслуженно. За другое извиняться не буду, но могу уйти, если ты захочешь. Я, в целом, с Юркой за компанию пришёл. Паша улыбнулся и пожал плечами. — Поздравление тронуло меня просто до глубины души, так что после такого я буду последней свиньёй, если захочу, чтобы ты ушёл. Огромное спасибо. — Затем он повернулся ко всем и улыбнулся уже искренне. — Правда, большое спасибо вам, ребят. Я не ожидал видеть всех вас сегодня. — Правда не ожидал? — Сказал Музыченко, пройдя сквозь скопившуюся у стола толпу. Народу было всего десять человек вместе с Пашей, но все, видимо, ждали их с Ритой и к еде не притрагивались. — Правда не ожидал. — Уже тише сказал Паша, без страха смотря Юре в глаза и улыбаясь. — Особенно тебя. — Особенно меня, — снова передразнивает. Ноги Паши решили подкоситься, и Музыченко усмехнулся. — А я даже подарок тебе приготовил. Паше потребовалось несколько секунд, чтобы переварить информацию и опереться рукой на стол. — И что нужно сделать для того, чтобы его получить? — Ничего особенного, не надейся, — Музыченко прошёл ближе к столу, задевая Пашу своей рукой. — Просто немного подождать. — Эти слова он сказал совсем тихо, чтобы их услышал только Личадеев. После того, как все поели, компания решила переместиться в зал и сесть прямо на пол. Паша, Рита и Роза перенесли большую часть алкоголя и соков, пару коробок с пиццей на закуску и разрезанный торт. Хватило его не всем, но особый интерес к нему проявляли только Паша и Юра. Как оказалось, этот торт любил и Музыченко, и, услышав это, Рита поперхнулась соком и вновь посмотрела на Пашу таким взглядом, словно видит его впервые. Личадеев посмотрел в ответ и легонько пожал плечами, давая понять, что он не выбирал своих вкусов и уж точно никак не мог повлиять на вкусы Юры, так что это просто забавное совпадение. — Жаль, нет энергетиков. Мне бы сейчас точно лишним не было, я так объелся, — сказал Личадеев, прижимаясь спиной к дивану. Рита сидела рядом с ним, а её ноги были закинуты на его. Роза сидела с другой стороны, а Музыченко и компания прямо напротив. Некоторые играли в карты, некоторые просто болтали и напивались. Вся атмосфера Пашу совершенно не напрягала, нравилась даже. Как ни странно, он ощущал себя совершенно естественно, осознавая где-то внутри, что это заслуга Музыченко. Он запомнил. Запомнил, явился и поздравил, и даже приготовил какой-то подарок, ожидание которого приятно пульсировало в груди Личадеева. — Как же тебе повезло со мной, — хихикнула Рита и поднялась на ноги. Вернувшись с кухни, она принесла две банки холодного адреналина, взяла чистые стаканы и развела их с водкой Паше и себе. — Эй! Я тоже хочу энергетик! — Роза потянула руку к стакану Паши, но Рита ударила её по руке. — Цыц, надо было раньше думать. Энергетика только два и дозировка рассчитана до каждого грамма. — Напиток исключительно для избранных, нам не понять, — вмешался Музыченко, обращаясь к Розе, но смотря на Риту. В воздухе витало странное ощущение соперничества, но Паша решил не обращать на это внимания, поэтому просто поблагодарил Риту и продолжил пить. Через какое-то время все разбились на маленькие компании из нескольких человек, кто-то включил музыку и начал танцевать. Паша быстро захмелел, но решил повеселиться как следует, даже с учётом того, что завтра нужно было в школу. Роза подняла тост и поздравила Личадеева уже от себя, не упустив возможности сказать, что класса до девятого считала его маньяком, но после появления Риты резко изменила своё мнение. Личадеев смеялся и кивал, а потом поблагодарил девушку и поцеловал её в щёку. Несколько ребят подарили Паше по тысяче рублей, кто-то честно признался, что пришёл нажраться, а кто-то просто похлопал Пашу по плечу и сказал пару хороших слов. К тому моменту, как Паша почувствовал себя совсем пьяным и решил сделать перерыв, он, Рита, Роза, Юра и Вовчик сидели в кругу и играли в «я никогда не». — Я… — Паша задумался, стараясь загасить как можно больше людей. — Никогда не был в ночном клубе. Все засмеялись и выпили. — Подрастёшь и мы это обязательно исправим, — Рита похлопала Пашу по плечу. — Лучше не надо, мне и так хорошо. — Будет ещё лучше! — Роза развела руками и сделала ещё один глоток просто так. — Я никогда не дрался, — сказал Вовчик, и Музыченко ахнул. — Удивительно! По тебе и не скажешь. — Быть крупным не значит нарываться на любые драки. — Вова приподнял бровь и посмотрел в сторону Юры. — Не, хуйня какая-то, — ответил тот и выпил. Вместе с ним выпили Паша и Рита. — Я никогда не влюблялась по-настоящему. — Роза заговорчески посмотрела на Музыченко. Видимо, она была уверена, что выпьют все, кроме него, но он выпил вместе со всеми и поморщился. — Ого, вот это новости! И когда ты стал таким отпетым романтиком? — Все влюбляются. — Юра пожал плечами, смотря куда угодно, кроме Паши и Риты. Они выпили тоже, после чего переглянулись и отвели глаза друг от друга. Дыхание Паши сбилось. Зачем Музыченко выпил? Наверное, этот вопрос будет мучать его многие, многие годы. Захотелось обычной воды, так что Личадеев встал и направился в сторону кухни. — Сейчас приду, пойду попью воды и постою у окна. — Подожди меня, — Юра встал с пола, помогая себе рукой, — покурю. Желудок Паши сделал сальто, и, как-то машинально, Личадеев посмотрел в сторону Риты. Та, вроде бы, не обратила на ребят никакого внимания и вступила в спор с Розой по поводу любви и влюблённости. Паша был уверен, что внимание Рита обратила, и от этого было не по себе. Внезапно Личадеев пожалел, что вообще знает про её чувства. Раньше она хотя бы ничего от него не ждала, сейчас же просто делала вид. В любом случае, совместный уход Юры и Паши выглядел классическим вариантом попытки уединения какой-нибудь парочки, которая очень внезапно решила заняться сексом на вписке. И обычно, девушка уходила куда-то первая, а парень подрывался за ней. Только вот Паша не был девушкой, поэтому на них никто и не обратил внимания. Никто, кроме Риты, конечно же. Залпом Паша выпил целый стакан воды, после чего облегчённо выдохнул, сел рядом с Юрой на подоконник и прикурил сигарету. На улице было холодно, так что в спину неприятно дуло. Обратив внимание на запястье Паши, Юра прищурился и взял его руку в свою, обводя большим пальцем циферблат часов. — Подарок? — Да. Эти часы подарила мама на свадьбу папе. Сегодня он отдал их мне. — Паша смотрел на часы и на Юрину руку, после чего не удержался и накрыл её своей ладонью. Юра поднял голову и посмотрел на Пашу, и взгляд его был немного затуманенным. Затянувшись, Музыченко выдохнул дым в сторону, но зрительного контакта не прерывал, хотя руку уже убрал. Паше было катастрофически мало всего. Да, сначала казалось, что и с этими мелочами можно умереть от счастья, но на практике это было не так. Любой контакт с Юрой был как наркотик, который со скоростью света вызывал сильнейшую физическую и психологическую зависимость. — Что это за квартира? — Личадеев совсем забыл об этом вопросе. Юра улыбнулся. — Мы просто арендовали её на сутки. На самом деле, она рассчитана всего на четыре человека, но мы просто будем надеяться, что никто ничего проверять не будет. Я её нашёл. Посидев ещё какое-то время, ребята слезли с подоконника, закрыли окно и вышли в коридор. Паша хотел вернуться в зал, как вдруг его резко схватили за руку и затащили в другую комнату, которая оказалась спальней. На кровати стоял небольшой пакет, так что Паша быстро понял, что он предназначается ему. После того, как Юра кивком указал в его сторону, сомнений уже не было. — Ох. — Из пакета Личадеев достал утеплённую белым искусственным мехом, который был похож на овчину, джинсовку. Сама она была синего цвета, но все её рукава были ушити небольшими нашивками, вишнями, названиями различных рок и кантри групп, музыкальными инструментами, карандашами, красками и кистями. На спине была одна большая нашивка, на которой были изображены бутылка водки, пачка сигарет и аккордеон. — Не говори, что ты сам этим занимался. Юра прыснул. — Конечно, блять. Ночами сидел и шил. Расслабься, я просто её заказал. Паша рассматривал джинсовку, чувствуя, как в горле встал ком. Она была просто потрясающей, и Личадеев заранее жалел, что меньше чем через месяц он уже не сможет её носить из-за холода. С радостью он отметил, что мех можно будет отстегнуть, так что он заранее запланировал носить её всю весну и лето, не снимая. Ещё в пакете лежала белая вязаная шапка с пушистым помпоном. — Я… даже не знаю, что сказать. Она просто ахуенная, — глаза Паши сияли, когда он надел джинсовку на себя, подошёл к шкафу и начал вертеться, пытаясь рассмотреть куртку со всех сторон. — Спасибо тебе. Обернувшись к Музыченко, Паша проглотил ком и подошёл к нему. Юра не шевелился, и это обозначало, что он точно ждёт какого-то действия. Паша в очередной раз почувствовал, как теряет рассудок и, не подходя ближе, медленно наклонился, аккуратно притянул Юру к себе за рубашку и коротко поцеловал его в щёку. По всей видимости, этот жест явно понравился Музыченко, потому что он не удержался, выдохнул и схватил Личадеева за ворот куртки, сильно толкая его в стену. Не медля, Юра прижал его своим телом и поцеловал. Поцелуй оказался влажным и горячим, но совершенно коротким. — Нам пора возвращаться. — Глаза Юры были прикрыты, он ослабил хватку, но полностью отпустил воротник только тогда, когда провёл свои лбом по волосам Паши над ухом. Это был тот момент, который можно было спокойно назвать «подходящим». Подходящим для того, чтобы, наконец, поговорить с Юрой обо всём. Рассказать, как мало Паша получает и как много хочет получить. Естественно, моментом Личадеев не воспользовался. Просто не смог. И сколько ещё он будет жить так, как живёт сейчас? Очевидно, до выпускного. А потом всё просто закончится, не начавшись. В зал Паша зашёл немного разбитым и отстранённым. Сев рядом с Ритой, он услышал, как, обращаясь к Юре, она тихо проговорила: — Долго же вы курите. — У меня самые длинные сигареты в России, если ты не знала. — Сказал Музыченко, не поворачиваясь к Рите. Паше снова стало не по себе, поэтому он решил разрядить обстановку и предложил присоединиться к тем ребятам, которые играли в карты.

***

— Ты даже не представляешь, насколько я благодарен тебе за этот день и вечер, — улыбаясь, сказал Паша, когда они с Ритой решили отделиться от толпы и засели в углу зала на диване. Ноги девушки снова были на ногах Паши, а его руки на её коленях. Он окончательно расслабился и сейчас, впервые за долгое время, Личадеев чувствовал себя с Ритой комфортнее всего, как будто им не пришлось пережить всё это наваждение. — Огромное тебе спасибо. Если бы не ты, я бы никогда не выбирался из стен своей квартиры вне школьное время, и не чувствовал бы себя так спокойно, как сейчас. Как будто всё налаживается. Рита выдохнула и подняла голову с Пашиной груди, смотря ему в глаза. — Не за что. Хочу, чтобы ты знал, что я делаю всё это не ради отдачи или благодарности. — Я знаю, и это делает тебя ещё лучше. — Я делаю это, потому что люблю тебя больше всего на свете. И больше всех на свете. Паша выдохнул и кивнул. Говорить что-то ещё просто не было смысла, поэтому он дотронулся указательным пальцем до кончика носа Риты, после чего откинулся на спинку дивана. — Я тоже тебя люблю и это правда. Очень, очень сильно. Рита приподнялась снова, чтобы не терять глаза Паши из вида, замерла на секунду и прошептала: — Тогда в чём проблема? Не до конца понимая, что она имеет в виду, Паша поднял голову и снова посмотрел на девушку, не переставая улыбаться. Он был слишком расслаблен и пьян, чтобы анализировать ситуацию, но то, что произошло дальше, резко отрезвило его. — А в чём проблема? — Так же тихо уточнил он. — Её нет. — На выдохе произнесла Рита и рывком подтянулась к губам Паши, накрывая их своими. Всё тело Паши ударило разрядом осознания. Моментально, он схватил Риту за плечи и оторвал от своих губ. Было видно, что девушка решила пойти ва-банк и это была её последняя попытка. И Паша был бы самым жестоким человеком в мире, если бы не решился окончательно объяснить ей всё. Время пришло. Он вскочил и схватил её за руку, потащив в соседнюю комнату почти так же, как час назад его самого тащили туда. Закрывая за собой дверь в зал, он заметил на себе испуганный взгляд Юриных глаз. Музыченко подорвался с места, но затем опомнился и сел назад, сцепив руки в замок. Усадив Риту на кровать, Паша выдохнул и сел напротив неё на корточки, взяв обе её руки в свои. Взгляд Риты становился опустошённым. — Я больше так не могу. — Начал Паша. — Нам давно пора было сделать то, что я делаю сейчас. И я хочу, чтобы ты выслушала меня от начала и до конца, потому что иного исхода я просто не переживу. Я никогда не рассказывал никому то, что собираюсь рассказать тебе. Никогда не озвучивал и не раскладывал по полочкам. Рита покорно молчала, пытаясь не заплакать. — Я никогда не смогу ответить тебе взаимностью. И проблема далеко не в тебе, и ты сама прекрасно это осознаёшь. Проблема в том, — Паша прикрыл глаза, а затем поднял их прямо до уровня глаз Риты, — что я уже очень давно, сильно и очень болезненно люблю Музыченко. После того, как Паша это сказал, тишина, возникшая в комнате, могла разрезать обоих людей, находящихся в ней. — Ты должна понять, потому что нет человека, который хотел бы понять меня так сильно, как ты. И сейчас я раскрываюсь тебе без остатка и доверяю тебе всё, что у меня есть, мою душу и сердце, которым я просто не могу приказать. Ты можешь не понимать, что в нём такого, можешь многое не знать, но ты должна принять одну истину: я никогда не перестану любить его. Я всегда буду любить его, даже если… даже когда наши пути разойдутся. Я зависим, Рит, но эта зависимость никогда не убьёт меня. Она придаёт мне сил и желание двигаться и делать хоть что-то. Я люблю его столько, сколько помню себя. Возможно, я родился таким. Родился для того, чтобы испытывать это по отношению к нему. Возможно, это моя судьба, я не знаю. Мне жаль, Боже, если бы ты знала. — Голос Паши дрогнул, а глаза намокли. — Если бы ты знала, как я хотел бы быть кем-то другим, чтобы не мучать ни себя, ни тебя, ни всех вокруг. Но даже при ином раскладе, скорее всего, я нашёл бы его и снова влюбился. С этим ничего не поделаешь, это можно либо принять, либо отпустить. Паша сжал руки Риты. — Я не хочу, чтобы ты думала, что это особенность нашего возраста или что первая любовь почти никогда не остаётся с человеком на всю жизнь. Я даже ни на что не рассчитываю, я просто люблю его. Здесь нет никаких сложностей. Я. Просто. Люблю. Его. Ты хочешь знать, задумывался ли я о возможных чувствах к тебе? Господи, да посмотри же ты на себя, конечно задумывался. Но, каждый раз, когда это происходило, я осознавал, что не смогу быть с тобой. И дело не в том, что я считаю тебя кем-то вроде сестры, это не совсем верно. На самом деле, мы никогда не узнаем, в чём причина. Есть факт, о котором я уже говорил тебе раньше. А теперь я говорю тебе всё, как есть. Всё, о чём я думаю и что по-настоящему меня волнует. Прости меня за это, но я никогда не давал тебе повода думать иначе, и мне жаль, если я, всё-таки, дал. Отпустив руки Риты, Паша сел рядом с ней на кровати и обхватил свою голову, пытаясь осознать все слова, которые он сейчас произнёс. От них сердце забилось чаще, и очередная волна осознания заполонила Пашу странным облегчением. — Возможно, я гей. — Возможно? — Рита повернулась к Паше, и выражение её лица было скорее забавным, чем печальным. Девушка явно пыталась собраться с силами и пошутить, но ничего не удалось, и, в конечном итоге, она тихо заплакала, и плач этот быстро перерос в рыдания. Она упала на колени Паши, закрыв своё лицо руками, и решила выпустить эмоции, которые она просто не могла держать при себе. Паша начал гладить её по волосам и успокаивающе шикать, но это только усугубляло ситуацию. — Ты не представляешь, как я устала. Мне так жаль. Я знала, я же всё это знала. — Плач не успокаивался, — за последний месяц всё окончательно подтвердилось. Я всё равно не смогу понять, почему именно он. — На этих словах Рита поднялась, пытаясь вытереть слёзы, которые бежали по щекам. Взгляд девушки по-взрослому посерьезнел. — Но, если подумать, какая разница, кто это, если это не я? Рита отодвинулась от Паши и принялась приводить себя в порядок и успокаиваться настолько, насколько это вообще было возможно. — Я никогда не забуду этот вечер и все твои слова. И я безумно благодарна, что ты решил раскрыться именно мне. К этому я и шла всё это время. Хотя бы к этому. И я действительно думала обо всём слишком долго. И я реально не смогу оставить тебя в покое, и не смогу жить нормально, и не смогу вернуть себя в нужное русло, если… — Рита выпрямилась и прокашлялась, — если не перейду в другую школу и не перестану видеть тебя каждый день. Внутри Паши что-то оборвалось. К такому повороту он точно не был готов. — В каком смысле? — В прямом, Пашмилаш. Я уже всё обдумала, и, возможно, это очень глупо, особенно если учитывать, что впереди целый год выпускного класса, но я просто не могу. Невозможно сосредоточиться на своей жизни, пока я настолько отчаянно пытаюсь внедриться в твою. Я перестала чувствовать себя, перестала учиться, писать и думать так, как я думала раньше. Я погрязла в тебе почти точно так же, как ты сам погряз в Музыченко. Только вот тебя это полностью устраивает, а я не такой человек. Я просто не смогу. — Девушка встала с кровати и направилась к двери. — С Днём Рождения. Дверь за Ритой захлопнулась, а в ушах Паши загудело. Весь мир как будто перевернулся с ног на голову, и сейчас Паша думал лишь о том, что он мешает жить самым дорогим ему людям одним своим присутствием. Осознавать это было больнее, чем ожидалось, но ещё больнее было думать о том, что Рита способна исчезнуть, как будто её никогда не было. И он будет готов отпустить её, если это действительно сможет помочь ей наладить её собственную жизнь. Все мысли в голове перемешались и резко Паша почувствовал, как на него накатывает приступ паники. Схватив джинсовку из пакета, который так и стоял на кровати, Паша вылетел в коридор и проскользнул во входную дверь, стараясь выбежать на улицу и успокоиться. Когда он вышел из подъезда, вторая волна паники накатила пуще первой, так что он схватился за голову и тихо зарычал, ощущая неприятное жжение в горле. Хотелось вырвать волосы. Шатаясь, Паша побрёл в неизвестном направлении, но не успев дойти даже до второго подъезда, он услышал знакомый голос того человека, которого сейчас, как ни странно, он видеть не хотел. — Личадеев! — Юра вылетел из подъезда и побежал к Паше. Остановившись около него, он попытался схватить его за рукав, но Паша рывком убрал руку, пытаясь сказать хотя бы пару слов. — Оставь меня сейчас. — Не подумаю даже. Что не так? Паша прищурился. — Что не так? Ты действительно спрашиваешь, что не так? По-твоему, всё абсолютно в порядке? Такого ответа Юра не ожидал. — Я не знаю. — Тогда не надо спрашивать, что не так! — Паша закричал, но сразу же успокоился. — Зачем ты выпил, когда Роза сказала, что никогда не влюблялась? Молчание. — Зачем ты купил мне новый стол? Тишина. — Зачем, блять, мне идти с тобой в РГИСИ? Зачем ты подарил мне эту куртку? — Паша ударил себя в грудь, — зачем ты притащил Кикира, зачем купил мне булочку в столовой, зачем отвёл в ваше место, накурил и поцеловал? — Голос Паши сорвался на хрип, но никакого ответа он так и не получил. — И после этого ты спрашиваешь, что не так? Да мы в полной пизде. Паша попятился назад, не разворачиваясь от Юры, но отдаляясь от него. Руки парня были в карманах, а руки Музыченко тянулись к Паше, но, через пару секунд, Юра опустил их и остановился, давая Личадееву понять, что дальше за ним он не пойдёт. Плюхнувшусь в свою кровать, Личадеев дал волю чувствам и заплакал. Всё, казалось, шло так хорошо, но испортилось буквально за секунду. Облегчение не должно было приносить столько боли и разочарования, и почти сразу Паша пожалел, что позволил себе закатить Музыченко истерику. Он прекрасно понимал, что Юра и сам не знает, зачем ему всё это нужно, а теперь, наверное, он и вовсе решил остановиться. Не жалел Паша лишь о том, что рассказал Рите всю правду, отпустив её таким образом. Она была вправе решить что угодно, только бы ей было легче, только бы она начала двигаться в сторону той жизни, которую она заслуживает. Находясь уже в полудрёме, Паша услышал уведомление и взял телефон, щурясь от яркого экрана. Сообщение было от Юры. «С Днём Рождения, Пашенька, и спокойной ночи.»