Порыбачим на кайдзю?

Германна вёл запах крови. Ему даже не нужно было глядеть перед собой. Он мог закрыть глаза, но на фоне черноты опущенных век всё равно остался бы сияющий ориентир. До чего же хорош был повисший в воде аромат. Пряный, яркий, горячий, ещё не старый, но и не совсем юный – идеальная золотая середина, которую Германн любил больше всего. Где-то там, у самой поверхности штормового океана, тонул кто-то очень-очень вкусный. Его плоть точно не была иссушенной и просоленной, как у старых пиратов. И на заплывшего жиром торговца, чьё мясо напоминало медузий студень, он не тянул. В этот раз Германну досталась очень сочная добыча. Только нужно было добраться до неё первым. Акулий хвост изогнулся сильнее, и русал быстро поплыл вперёд. Источник дивного запаха был не так близко, но сам аромат словно витал повсюду. Он оседал на корне языка, он был в каждой капле воды, проходившей сквозь жаберные щели на иссиня-бледной шее. Германн мечтал о том, как вцепится когтями в трепыхающуюся жертву, вонзит клыки в ещё живую плоть, и жаркая кровь наполнит его рот. Солёная на вкус, она покажется слаще дурманной травы, что растёт у коралловых рифов. Германна ждёт роскошное пиршество. Ждать осталось недолго: до жертвы было хвостом подать. Он уже видел человека, чьи ноги запутались в корабельных снастях. С каждым безнадёжным рывком верёвки затягивались только сильнее. Вокруг уже расплывалось багровое облако крови, сочащейся из глубокой раны на плече. К огорчению Германна, человек оказался маловат. Он подплыл совсем близко, когда его наконец заметили. Человек замер, во все глаза уставившись на русала. Теперь не было нужды в спешке: страх придавал человечине особенный привкус. Большинство русалов его не жаловало, но Германн был истинным гурманом. Если была возможность медленно подплыть к добыче, демонстрируя себя во всей красе, он непременно ею пользовался. Завидев сказочное чудовище, люди приходили в ужас, становясь от того лишь вкуснее. Острый хвостовой плавник неспешно колебался из стороны в сторону, приближая Германна к цели. Уже не только запах, но и вкус крови насыщал воду вокруг, а лицо оцепеневшего человека можно было разглядеть. Германн ожидал увидеть на нём ужас. Так было всегда. И только в этот раз что-то пошло не так. Тонувший замер, не предпринимая новых попыток распутать ноги. В его широко открытых глазах читался страх напополам с неописуемым восторгом. Германн растерялся. Инерция толкала его вперёд, но перед непосредственным столкновением он резко перевернулся на бок и скользнул мимо человека. В этот момент хвоста что-то коснулось. Обернувшись, он с изумлением увидел, как чужая рука тянется за его плавником. Человек ожил и опять завозился. Судя по нелепым движениям, он пытался развернуться, чтобы вновь вернуть русала в поле зрения. Германну ничего не стоило помочь ему с этим. Он начал описывать круги вокруг добычи. Человек, в свою очередь, не торопился обезуметь от ужаса. То ли он уже был слегка того, то ли не понимал своей участи, но при виде русала его глаза горели восторгом, а руки всё так же тянулись к акульему хвосту. Германн не мог прийти в себя от удивления. Ещё никто и никогда не смотрел на него так. Не то, что люди, даже сородичи! Если первые просто боялись клыкастую тварь, то вторые относились к Германну с лёгкой неприязнью. Он был слишком слаб, непомерно худ и славился дурным характером. Редко кто глядел на него хотя бы с интересом, не говоря уже о восхищении. Это чувство оказалось слаще и теплее крови. Можно было ещё долго красоваться перед странным человеком, но его взгляд начинал мутнеть от удушья, а вдалеке показались силуэты других русалов. Кораблекрушение привлекло всю стаю. Здесь было, чем поживиться. Германн ревниво представил, как человек увидит его более сильных и крупных собратьев, как в последний раз загорятся восторгом глаза, прежде чем закрыться навсегда… Нет, этого нельзя допустить. Маленький человек – его добыча! Ни один другой русал не будет удостоен безмерного обожания. Схватив человека под локоть, Германн стремительно увлёк его прочь вместе с обрывками корабельных снастей. --- Ньютон очнулся от того, что настырная чайка щипала его за лодыжку. Он медленно сел на песке, хриплым окриком прогнал наглую птицу и уставился на свои босые ноги. Сапоги куда-то исчезли вместе с верёвками, в которых он запутался, когда падал за борт корабля… Сердце пропустило удар и забилось вдвое быстрее. Перед глазами пронесся кошмар последних событий. Их клипер попал в шторм неподалёку от мыса Доброй Надежды. Огромные волны швыряли корабль как щепку. Вряд ли кто-то из матросов заметил, когда Ньюта смыло с палубы. Многие ли из них теперь были живы? Каким чудом спасся сам Ньютон? Он помнил очертания ловкого тела, плавный изгиб акульего хвоста и белое лицо в обрамлении черных волос. Последним, что отпечаталось в памяти, были тянувшиеся к нему худые руки, после чего всё погрузилось во мрак. Сказочная химера могла быть всего лишь галлюцинацией, вызванной кислородным голоданием. Но руки Ньюта ещё помнили прикосновения к изящным плавникам. Вдоль роста плакоидной чешуи они были гладкими, а против неё – всё равно, что наждачная бумага. Воспоминание об этом ощущении было до того реальным, будто акулий хвост только-только выскользнул из его рук. Ньютон поднёс ладони к глазам, надеясь найти подсказку на кончиках пальцев, но не увидел там ничего, кроме струек подсохшей крови. Рана на его плече была плотно перевязана оторванным подолом рубашки. И если чудесное спасение из-под обломков корабля ещё можно было объяснить исключительным везением, никакая фортуна не сумела бы связать концы полоски ткани в узел. Вокруг него был пустынный песчаный берег. Ни единого следа на песке, никаких звуков, кроме шума прибоя. Ньютон внимательно огляделся вокруг и перевёл взгляд к морской глади. На мгновение ему показалось, будто в десятке метров от берега мелькнул акулий плавник.