Пятнадцать лет спустя

Пятнадцать лет — это весело. Дата ведь формальная, вовсе не значит, что они не виделись полтора десятилетия. Современный мир не Средиземье, здесь невозможны разлуки надолго, разве что — навсегда. Они постарели, понимает Вигго очевидное, они все постарели. Впрочем, люди и хоббиты от этого хуже не стали, просто они теперь другие. А вот перемены, произошедшие с эльфом, неожиданно бьют больнее собственного отражения в зеркале. Орландо, безусловно, красив, думает Вигго, но юность, где его юность? Пятнадцать лет. — Не грусти, государь, — говорит Доминик. — Нам не удержать теченье лет. — Знаю, — отвечает Вигго. — Знаю, оттого мне и грустно. Ему нравится жестокость жизни, нравится смотреть ей глаза в глаза и не сдаваться. Но и не побеждать, конечно. Отгремели горной грозою, Отшумели степными ветрами. — Теоден был прав, — говорит он. — Скоро ты начнешь понимать Гэндальфа, — отвечает Доминик, чья мудрость прямо пропорциональна количеству виски в крови. — Наши взгляды — отражение скорее возраста, чем опыта. Только сэр Иэн сам и опровергает эту аксиому. Вот кого следовало брать в… — Он икает и заканчивает: — … в эльфы. — Кто говорил об эльфах? — слышится за спиной, и Орландо обнимает обоих за плечи широким жестом. Тяжесть его руки придавливает Вигго к стулу будто камнем, а тепло заставляет вспомнить все, что он считал давно и прочно позабытым. В самом деле, пятнадцать лет ведь, полтора десятка, в самом деле, Орландо… — Я на минуту отойду, — говорит Доминик — не то интуиция срабатывает, не то мочевой пузырь. Орландо тут же занимает его место, продолжая обнимать Вигго — теперь уже его одного. Элайджа и Билли понимающе ухмыляются. Нашлись знатоки душ человеческих… Вигго очень тошно. Он жалеет, что приехал, и хочет оказаться подальше от этого бара. Он знает, что сейчас случится. — Я хочу тебя, — говорит Орландо ему в шею, в ухо. — Я так тебя хочу, что не знаю, как об этом сказать и что сделать. Вигго… У него очень горячее дыхание. — Ты пьян, — говорит Вигго, не двигаясь с места. Это как игра: не двинешься — ничего не было. — Это был чай, — говорит Орландо и дышит ему в лицо. И вправду, чай. — Зачем ты снова вспоминаешь об этом? — задает Вигго предсказуемый, очевидный вопрос. — Это неуместно. Ничего не изменилось. Во взгляде Орландо нет и следа прежней открытости. «Время, — думает Вигго. — Оно меняет нас». — Я был молод и глуп и не знал, что ты не имеешь права решать все за двоих. Я хочу тебя. Я хочу, чтобы тебе было так же плохо и больно, как и мне все эти годы. Пожалуйста, Вигго. Я прошел испытание. Как Галадриэль. — Он глухо смеется. — Я прошел испытание временем. Позволь мне войти. — Нет, — говорит Вигго, крепко сжимая его ладонь на своем плече. — Нет, не стоит. — Почему? — спрашивает Орландо. Потому что я не хочу тебя, собирается Вигго сказать ту правду, от которой берег Орландо пятнадцать лет назад. Теперь не жалко, теперь тот держит удар. Но в какую-то долю секунды между мыслью и словами Вигго понимает, что его правда успела устареть. Прежде он боялся, что Орландо не справится, разломает сам себя, и очень не хотел принимать в этом хоть какое-то участие. Теперь он видит, что за Орландо не стоит бояться. Мальчик вырос и отлично переживет хоть несчастливую любовь, хоть правду о Санта-Клаусе. Вигго опасается за самого себя и ему неловко смотреть в трезвые и злые глаза напротив. Стыдно быть трусом тому, кто был королем. Впрочем, Вигго еще ни в чем не уверен. Ножки стула взвизгивают, когда его рывком сдвигают с места. Теперь они совсем близко, глаза в глаза, рот в рот. Хоббиты у стойки неистовствуют, как болельщики на финальном матче. Им-то какое дело? Впрочем, они ведь братство. Орландо целуется очень жадно, чармы на его браслетах цепляются за короткие волосы, больно дергают. Когда они отстраняются друг от друга, Вигго не сразу поднимает глаза, а подняв, натыкается на темный взгляд Орландо. Его рука — костяшки пальцев — легко гладит щеку, и Вигго кажется, что его сейчас поимеют прямо здесь, не сходя с места. Все же свои, отвернутся, думает он, но на улыбку его уже не хватает. — Пойдем со мной, — говорит Орландо, — пойдем. — И гладит его шею, плечо сквозь футболку, трогает ключицу, грудь, локоть, снова шею, будто во сне — и убеждает себя в его реальности. Это немного жутко, но возбуждению не мешает. Вигго не думал, что будет так реагировать на всего лишь поцелуй и всего лишь прикосновения. Пятнадцать лет назад все было иначе. Он идет за Орландо, уставившись на его плечи под темной тканью. На светлые волосы Вигго не обращает внимания: для него это скорее естественно, чем непривычно, и как будто бы одной переменой меньше. Сейчас Вигго не знает, признавать ли перемены благом или злом. Он уверен, что поступает глупо. Он понимает, что вскоре может пожалеть об этом. Он ненавидит собственную способность думать, анализировать и оценивать. В такие моменты хорошо отключать голову, но этого Вигго не умеет, даже будучи изрядно пьян. — Туалет в пабе — что может быть банальней, — говорит он, когда Орландо защелкивает замок. — Пятнадцатилетнее ожидание, — отвечает тот, вжимая Вигго в стену. — Вся эта история отдает Голливудом. Не наплевать ли? Или ты принципиально не играешь во второсортных ромкомах? — Я люблю тебя, — отвечает Вигго, и, поскольку вернуть сказанное нельзя, пытается нивелировать это неприкрыто жалкой шуткой: — Раз уж у нас тут ромком, без подобной фразы не обойтись хотя бы в одной сцене. Орландо отступает на шаг, сжимая кулаки. — Убить тебя мало, — говорит он серьезно. — Почему? Почему не раньше, не пятнадцать лет назад? Не десять, не семь, не три? Что у тебя со временем? Что у тебя с самим собой? — Я и сейчас не собирался этого говорить. — Для Вигго это тоже большая новость. Он слегка выбит из колеи. Он сильно выбит из колеи. — Я не знал. Думал, и так все нормально. Сегодня день странных вещей. Событий. — Ладно, — говорит Орландо. — Доиграем этот чертов ромком. Наверное, лучше поздно, чем никогда. Или у тебя есть еще сюрпризы? — Я не знаю, — улыбается Вигго. Он и правда не знает. Он обнимает ладонями лицо Орландо и пытается разглядеть то, что заставляет его поступать неразумно. Не находит и притягивает к себе. Губы вскоре начинают саднить от поцелуев — осторожность явно не их конек, не сегодня. Брюки расстегнуты и сдвинуты вниз, и чувство собственной обнаженности смущает. А потом Орландо разворачивает его и прижимается сзади, обнимая руками, телом, дыханием. — Не ожидал, — вырывается у Вигго. — Чего? — спрашивает Орландо. У Вигго много ответов: того, что это произойдет, того, что это произойдет в туалете какого-то паба, того, что брать будут его и вот так, уперев в стену, почти на бегу — хотя какое-то иное, менее карикатурное, более продуманное развитие событий представить еще труднее. Только так и могло получиться, пожалуй. Вигго не находит уместным говорить об этом. Он хочет продолжения, но иначе. Не здесь. Не так. — Моя гостиница в двух кварталах, — говорит он. Ладонь Орландо, едва накрывшая его член, останавливается, и Вигго жалеет о своих словах. — Хорошо, — наконец отвечает Орландо, словно проталкивая слово через рулон овечьей шерсти. — Но мне нужно получить что-то сейчас. Немедленно. Без риска ждать еще пятнадцать лет. — К тому времени мне будет не до секса. — Даже со мной? Вигго понимает, что действительно его любит. Когда он вновь оказывается лицом к свету, Орландо уже стоит на коленях. Он берет член в глубину рта так жадно и охотно, что Вигго на секунду выпадает из реальности. Он гладит светлые волосы, сжимает в пальцах, выпускает и снова сжимает, когда Орландо впускает его в себя особенно глубоко раз, другой, трахает свое горло его членом. У него незнакомое, жесткое лицо, сосредоточенное и серьезное, и Вигго не понимает этой жажды, этой жадности. А потом Орландо поднимает взгляд, и он кончает, не успев — или все же не захотев? — ни отстраниться, ни предупредить. Орландо поднимается, целует его мокрым ртом, поправляет на нем одежду, отряхивает собственные колени и говорит: — А теперь в гостиницу. Если нет других планов. Других планов у Вигго наберется с десяток, и любой из них на порядок лучше предлагаемого. А потом, спрашивает себя Вигго, выходя на улицу и останавливая такси, что потом? Можно сколько угодно делать вид, что дело не зайдет дальше одной ночи, что ей и закончится этот мир, но куда деть бэкграунд в пятнадцать лет, куда деть историю их не-отношений? — Сложно? — спрашивает Орландо, привалившийся к стене, пока он ищет карточку и открывает дверь номера. — Ничего не сделаешь. С первого дня просто не было. Судьба, наверное. — Веришь в судьбу? — спрашивает Вигго, стягивая свою дурашливую футболку, которая куда лучше подошла бы Орландо. — Не очень, — отвечает тот, одним неряшливым комом отбрасывая в сторону джинсы, трусы и носки. — Трудно отличить, где рука судьбы, а где мое собственное упрямство. Но если хочешь свалить все на судьбу, давай. Мне все равно. — Я подумаю, — говорит Вигго. Конечно, он будет думать. Но не сейчас. Первые прикосновения до нелепости неловкие, будто и не было между ними полчаса назад предельной, полной близости. Вигго кажется, что он забыл, как это бывает. Дело не в том, что он давно не был с мужчинами, а в том, что он никогда не был с Орландо. К счастью, тому не требуется поощрения, и Вигго подчиняется его желаниям со смутным ощущением изумления. Это не его Орландо, и все же это он. Парадоксы времени. — Если утром я буду сомневаться, что это было, не подыгрывай, разубеди, — требует Орландо полушепотом. Они лежат на боку, мокрые от напряжения — мощности кондиционера недостаточно, простыня под ними сбилась, их усилия больше похожи на трудную, монотонную работу, чем на удовольствие, но это не так. Капли пота впитываются в хлопок, Орландо ощутимо дышит за спиной — ртом, грудью, работает бедрами, его член, чуть выскользнув, снова толкается внутрь — и это лучше, чем все, что случилось за пятнадцать лет. Сейчас Вигго может поклясться в этом. До душа они не добираются, засыпая посредине очередного глубокомысленного диалога. Когда наступает рассвет, Вигго просыпается первым. Сомневаться в произошедшем трудно: все вокруг — ощущения в теле, запах, несвежие простыни — слишком реально. Прошедшая ночь кажется неимоверно далекой — может быть, потому, что должна была случиться намного раньше? Орландо спит на животе, видна только половина лица. Сейчас на него можно смотреть, не думая, как объяснить это разглядывание, и Вигго смотрит. У Орландо своеобразная внешность, с возрастом это стало заметнее. Его зрелая красота притягивает взгляд и сердце. И все же это чужое лицо, узнаваемое, но незнакомое. Лицо, которое надо изучать заново, чтобы сохранить в памяти поверх Орландо прежних дней. Вигго любит его нынешнего, но в этот утренний час тоска о прошлом сжимает сердце. Того Орландо у него не будет уже никогда. Сгинули дни былые В закатной тени за холмами. — Не нужно, — говорит Орландо в подушку совершенно проснувшимся голосом. — Не жалей. — Как ты это делаешь? — Я знаю тебя лучше, чем ты меня. — Орландо переворачивается на спину, щурясь от неяркого света. — Зря вчера забили на душ. — И как теперь будет? — спрашивает Вигго, не принимая его будничный тон. — Как-как… Разъедемся еще на пятнадцать лет. — За издевкой в его тоне Вигго явственно слышит вопрос. — Не обязательно, — говорит он. — Можно попробовать. — Попробовать что? — с интересом спрашивает Орландо. Кажется, он не ожидал такого предложения. Напрасно он считает, что знает Вигго наизусть. — Да что захочется. Встречаться. Съехаться. Пожениться. Смех у Орландо почти прежний, заставлявший улыбнуться в ответ даже гримеров после работы над четырьмя хоббитами. — Давай для начала умоемся и позавтракаем, — предлагает он. — А там видно будет. Будет, уверен Вигго, теперь будет.