***
Они приезжают, собираются около Никиты и ведут себя как ни в чем не бывало, сдержанно, но и не скрывая своих эмоций, за что Федя им молчаливо благодарен. Никита смешит Леру и Катю какой-то ерундой, пока Федя наливает Нику в пластиковый стакан шампанское, которое они тайком ему привезли, потому что тот ну очень просил привезти что-то вредное. — Ну что, за нашу четверку? — предлагает Ник, пристав с кровати и взяв стакан. У других тоже шампанское, и они чокаются. На самом деле, его скоро выписывают. Его состояние было средней тяжести, а так как его организм был очень силен, а сам он молод, то все кости и раны заживают быстро. Раньше Ник дышать не мог практически, но теперь стало гораздо лучше, хотя он не сможет ходить на учебу какое-то время. Мама Феди в бешенстве. Она опрашивает несколько подозреваемых на роль Друга, взятых из ниоткуда. Никто из них четверых не участвовал в процессе, как бы сильно Федя маму не просил. Это было очень странно с ее стороны отказывать, но казалось, что на нее кто-то давит со стороны. — Да, за нас, — соглашается Лера, слегка покосившись на Федю. Потому что тот вдруг вспоминает о Максе. Милый парень, преданный друг Ника, хороший, честный и совершенно не заслуживший смерти. Кто ее вообще мог заслужить? Воображение воспроизводит, словно, мультимедиа, смех Макса, его лицо, широкий лоб, белая рубашка, глаза, руки и ноги — и вот он уже сидит рядом с ним, это галлюцинация. Он сидит напротив него, он выбрал место поближе к Кате. Это было воплощение самой искренней, детской любви, которая несмотря на все эти обстоятельства, на смерть Полины, происходила между ними. Да, Макс был неопытным, неумелым, но он не был злым как Ден или сломленным как Федя. Он был добрым. Катя с Максом — это были идеальные отношения, и Феде было бы трудно воспринимать кого-то ещё рядом с ней. Но Макс мёртв. Он рассеивается, лишь стоит Феде моргнуть. И сейчас Катя… она улыбается, как она может улыбаться? Непонятно. Почему они все такие? Им весело? Они ведь этого хотели, и сам Федя хотел прекратить все это. Тогда почему Ник сейчас тут? Почему они в таком страхе? И Федя чувствует это. Как все негативное и плохое собирается в пространстве, в его теле, и оно не может найти выход, и справиться с этим невозможно, потому что начать новую жизнь не значит просто перелестнуть страницы и сделать вид, что прошлое тебя не беспокоит, начать новую жизнь — это отпустить и стать свободней. Но пока что-то зудит, не даёт покоя, раздражает какое-то полушарие мозга, у него внутренний блок на все хорошее, и все добрые воспоминания забываются. Вот сейчас и у Феди будет паническая атака, потому что даже друзья не могут помочь. — Федя, пойдем в коридор, врач говорит, что мне надо разминаться, — встает Ник, то ли пытается нарушить мрачную тишину, то ли реально устав от взглядов девушек. — Что за бред, Ник? — возмущается Лера. — Тебе нельзя вставать, дурак. — Ребра не ноги, — говорит Ник и выходит, закрывая за собой дверь. Федю что-то внутри заставляет пойти за ним.***
— Федя, что за история со Стасом? Федя чувствует, как к горлу подступает ком. Голова кружится, Федя стоит в коридоре напротив Ника, смотрящего в окно. За окном падает первый снег, достаточно ранний, но это не удивительно. Федя всегда ненавидел зиму. — Я… Мы не расстались… — Федя опускает взгляд. — Я думал, что мы расстались, но он… писал мне. — Федя слегка приподнимает подбородок, чтобы искоренить в себе привычку смотреть пол. Чем больше Федя чувствует себя неувереннее, тем хуже. — Все же исправимо, да? — Тогда в чем проблема? — Ник цокает и хмурит брови, смотрит прямо в глаза. — Я думаю, что он не будет говорить со мной после того, что случилось. — А что случилось? Федя немного боится высказать все вслух и он не знает почему. Ник осознает свою ошибку и закрывает глаза, и его бледное лицо показывает то, как сильно он устал. — Прости, я не хотел давить на тебя, — извиняется Ник, но тут же не преминует сказать. — Но раз он сам тебе звонит, логично подумать, что он как раз-таки хочет поговорить, а ты — нет. Федя, мне просто стремно. Катя только-только оправилась от всего. Я… я пиздец заебался повторяться. Федя думает, как же эгоистично с его стороны было считать, что ребята не беспокоятся, и ему одному плохо. Ник заботился обо всех кроме себя, а он даже палец о палец не ударил. — Ничего, я… Слова даже не может подобрать, дурак. Федя думает, что не готов к таким сложностям в взаимоотношениях с людьми. Со Стасом, с Деном, с друзьями, и ему даже не у кого спросить совета. Он никогда не умел прислушиваться к себе, потому что затыкал собственный голос, потому что слишком его ненавидел с самого детства. Голос внутри говорил ему о том, что Полина не поможет забыть умершего брата, о том, что издевательства Дена оправданны, и любовь к нему тоже, потому что он единственный кто говорит про него правду. О том, что Федя ничто из себя не представляет кроме тела и пустоты в голове, он — ничтожество. Один раз Федя победил свои страхи, и сказал себе и другим о том, что он не такой, что он гей, и то, что он не готов терпеть все ужасы, которые он пережил, но сейчас силы иссякли, и выдержка пропала. — Прости… меня тоже все достало, — вздыхает Федя, его большие легкие опустошаются. — Мы просто топчемся на одном месте! Я клянусь, я найду Друга, мне просто нужно придумать план. Мысли складывают какой-то пазл, который почему-то воображает спокойное лето на даче, ностальгия по ушедшему детству заставляет расчувствоваться и не контролировать себя. Федя на миг застывает, чувствуя покалывание в ступнях. Федю взбесило то, что Стас не понимает того, чего он чувствует и он так пытался выяснить это, что это выглядело неправдоподобным. Он приехал к нему в надежде на то, что тот просто не будет ничего спрашивать, но это было бы невозможно после двух недель полного игнора. И Федя зарыл самого себя в землю заживо, начав конфликт просто с какого-то пустякового повода. А Федя же знает из-за кого все вспыхнуло вновь. Возможно, это его природная мнительность, но как только Ден снова начал появляться в его жизни и косвенно разрушил отношения со Стасом и подкосил с Ником, Лерой и Катей, то все чаще и чаще писал Друг. Уж не полагает ли он, что существует прямая связь? И тут возникает такая мысль, что Феде не то, что не по себе становится, а будто пол проваливается под ногами, а предметы — окна, стены, даже Ник размываются, их границы нечетки перед глазами, мутны и все становится серым. Как можно вообще быть таким чувствительным? Гребаный Ден. — Гребаный Ден. Он не осознает сперва, что сказал это вслух. — Федя? Что ты сказал, Макаров? — Ник кажется хочет сказать нечто важное, но он не совсем уверен. Ох, блять. — Я? Я ничего не говорил, — Федя не знает кому молиться, ведь он атеист. — Ладно, Ник, я приеду завтра вечером, ок? Федя слегка и поспешно приобнимает его, говорит «пока» и бежит по коридору обратно к выходу, размахивая рюкзаком по спине. Все еще можно исправить.***
Стоя на пороге огромного белого коттеджа, на территорию которого Ден пробрался с огромным трудом, потому что в записи охранников он «не доверенное лицо», звоня в эту красную, модную, по меркам архитекторов, дверь, он уже предопределяет: «ничего, твою мать, не исправить». Ден чувствует мокрый снег, снежинки падают на его щеки, волосы, а ветер сушит губы, проникает через ворот тонкой куртки Феди. Отец открывает ему дверь — сначала его лицо безэмоционально, но потом его озаряет широкая улыбка. И Ден чувствует, что что-то не так, сжимая пальцами пистолет в кармане, разглядывает его лицо, почти не изменившееся за время. Дену даже страшно. Немного. — Здравствуй, Ден, сынок, заходи, — папа отступает на несколько шагов и все так же улыбается. Потом поворачивается и орет куда-то в коридор. — Олеся, сделай чай! Сын приехал! Ден немного стоит еще на пороге и входит. Он был тут всего лишь раз, когда папа обещал ему в девять, что он с родителями будет тут жить, когда вместо этого коттеджа был всего лишь каркас. Как отец обещал, что бросит работу, найдет тут новую, а маму повысят, и та будет работать дома. Это было и вправду райское место, загороженное повсюду растущими соснами, неподалеку был центр магазинов и что самое главное: тут не было людей. Но сейчас тут живет папа, и он наверняка не один. Дена ослепляют белые как мрамор стены, белый мягкий ковер, на который он ступает своими ногами, он закрывает глаза от такой светлости, его кажется сейчас прожжет. Лестница, ведущая на второй этаж, тоже белая. — Денис, иди сюда! — зовет отец из какой-то комнаты слева. Ден, все еще очень странно чувствующий себя, будто смазанный, разделенный по осколкам, идет на его голос. Это помещение оказывается кухней-гостинной, с большими окнами, длинным столом, шкафами, еще хранившиеся у них дома. Папа невозмутимо сидит за столом и наливает чай из фарфорового чайника в чашку. Еще какая-то темноволосая женщина, похоже, домохозяйка разбирает чистую посуду в углу комнаты. — Садись, садись, Денис, — как ни в чем не бывало говорит отец. Ден поражается тому, что папа все еще считает его родственником, когда сам Ден уже года два нет. Что бы он скажет на то, после того, как узнает диагноз? Попытается ли он Дена вылечить? Или отвернется, как мать, как все другие, кроме Феди. — Папа, — сглатывает слюну, чувствуя непривычность от конбинации звуков. — А ты не против? Мы вроде как поссорились? — Ден видит как брови отца сперва сводятся к переносице, а потом обратно. — Ты вообще в курсе, где я был? — тут же жалеет: зачем ему знать о психушке, если он не знает. — Мама в командировке, приедет через три дня. Папа вздыхает. — Видишь ли, твоя мама сбрасывает мои звонки. Ага, еще и на маму свали, старый, зло… — А ты, мой родной, вообще кажется сменил номер. Но я очень беспокоился. Охренительный маскарад. Если бы ты беспокоился, то ты бы вник в прошлогоднюю историю с подростками, которые поголовно умирали. Ден наконец медленно садится за стол, чувствуя ужас от всего того, что с ним происходит. Ты бы понял, что и Ден мог умереть. Никто так и не понял. Даже мать Феди, которая подозревала самого Дена. Ден знает, что когда они не ссорились, то отец звонил и писал, но он знал, что все эти его подарки, типа абонемента в дорогой и лучший бассейн в стране, разгороворы о девочонках, о институте, о том, что отец приметил для него хорошее место в его компании, все это — это было не для Дена. Все это было лишь для успокоения папы, чтобы тот думал, что хороший, и их ссора и его исчезновение лишь доказали это. — Ну так что, будешь жить у нас до приезда матери? Не забудь, что у тебя институт скоро. У тебя же каникулы, да? — еще что-то бормочет, но Ден не слушает. Упирается в одну точку, на широкий бархатный диван рядом со столом, думает-думает-думает. Думает о Феде, который сейчас дома, не знает, где Ден, думает ли он о нем в ответ? Или Ден вновь потерял последнего человека, который не отвернулся от него с самого начала? — Спасибо… пап. Это все, на что ты способен? Ты жалок, Ден. И Ден просто вдыхает и, прикасаясь губами к своей горячей кружке, делает глоток. Надеясь, что это не яд.***
У папы есть новая семья. Глупо было утверждать, что он останется один. По характеру он такой человек, что ему нужно общество. Ему постоянно хотелось самоутверждаться и показывать людям, насколько он умен и вообще лучше всех. На работе он быстро пробился в начальники, но все больше и больше забывал про семью. Мама же не осталась грустить в одиночестве. Они откуда-то приехали вечером в пустой дом, когда Ден сидел в комнате в самом дальнем углу дома на втором этаже. Это была, вероятно, ещё комната отца, но в любом случае тут не жили. Папа, узнав про то, что у Дена только одна мятая кофта и джинсы, заказал ему кучу вещей, которые приехали же через несколько часов. Также папа подарил ему телефон, на котором Ден вбил номер Друга. Больше ни от кого сообщений он не ждал, а номер Феди он никогда и не помнил наизусть. Хуевый друг. Шум и громкие разговоры в прежней тишине заставили спуститься и остаться на лестнице, следить за тем, что происходит в прихожей. Женщина, блондинка, снимала шубу, а отец целовал ее в щеку и про что-то, вокруг них вились какие-то дети, два русоволосых мальчика, лет семи, почти одинаковых, и девочка-подросток, стояла напротив, скрестив руки на груди. Ден принял непринужденный вид, храбро спустился по лестнице, и громко заявил: — Здраствуйте, — растянул губы в усмешке на удивленное лицо женщины. — Здравствуйте, — женщина хлопала глазами, переглянулась с растерянным отцом, дети же все также орали и почти дрались. Ден словил заинтересованный взгляд девочки-подростка и рассматривал ее внешний вид. Ее длинные, русые волосы лежали на ее плечах, она жевала жвачку, а на спине был надет рюкзак со значками каких-то рокерских групп. На ее руке красовалась татуировка, вероятно, временная, с изображением гигантской черной бабочки, а ее нижняя губа проколота посередине. — Дарина, хватит тут стоять! — успела проговорить ее мать, пока отец пытался что-то шептать той в ухо и объяснять ей про Дена. — Иди положи вещи, — и дала ей пару пакетов и рюкзаков. Они вновь посмотрели на друг друга, и Ден нашел что-то странное в ее зеленых глазах. Следущие два дня проходили просто потрясающе, он постоянно спал, несмотря на весь страх того, что скоро сюда приедет мать и скандалов и раскрытия его тайн не избежать. О том, как он будет рассказывать все папе Ден не знает, и поэтому буквально каждый нерв в его теле реагирует, когда папа обращается к нему. Но в целом, все хорошо, которое пока скрывает вечное «плохо». Он опять где-то переконтовывается, без понятия, что будет делать дальше. Как жить? Его наверное исключили из вуза, как он будет зарабатывать? Хорошо, из-за тайников он может обеспечить себе независимую жизнь на года два-три, но что потом? Ден снова сидит на холодном полу в углу совершенно чужой комнаты. А еще у Дена безумно болит зуб, который кажется скоро выпадет. Тут же возникают не в самый подходящий момент те воспоминания, которые просто абсолютно не исчезли из памяти, он помнит их до малейшей детали. Наша память устроена очень странно, и странно он выбирает те вещи, которые остаются навсегда в ней, и те, которые пропадают через день. Когда-то в лет одиннадцать, он боялся стомотологов. Это было единственное чего, он боялся, по крайней мере, он так считал. Но на каждый прием в этому врачу, Ден приходил не один, а с настаивающем Федей, который не хотел оставлять его одного, и не говорил по этому ничего, кроме того, что ему скучно сидеть дома. И Дену было немного стыдно, потому что он подкалывал Федю за все, а тот спокойно терпел… но это были лишь проблемы Феди, да?***
Федя ныряет, глубоко вдыхая. Делает движения руками на автомате, сколько лет уже делал это, что это похоже на ходьбу. Теплая вода обвалакивает все его тело, он плывет глубже и глубже, в голове подсчитывая секунды, сколько же может задержать дыхание. Кислород в его крови даст ему жить на несколько минут, но передвигаться, плавать, он не сможет усердно. «Макаров, о чем ты думаешь? Что ты хочешь сделать? Это ещё одна суицидальная попытка. Даже не думай. Все окей.» — Стас, прости меня. Пожалуйста… Я знаю, я мудак, ты посчитаешь меня психически нестабильным, и ты будешь прав. Я не знаю, зачем я тебе нужен и не знаю, зачем все это говорю тебе. Я так долго искал людей, которые любят меня, что когда нашел, я испугался. Я испугался потерять все, что можно. И потерял. Федя чувствует, как тяжелеет голова, как всплески воды и шум от других плавающих, почти не слышны, как плавательные очки потеют изнутри, и держится из-за всех сил, чтобы не всплыть. — Федя! Федя, всплывай, идиот! Стас сказал, что он не виноват, и ему нужно все обдумать в ответ. Потом они сидели на его кровати и смотрели какой-то тупой американский боевик, и Федя с трудом сдерживал всхлипы, от того, как все вновь становится хорошо. А потом ни к месту вспомнил, как Ден ударял его, и почувствовал физическую боль от воспоминаний в месте, где находятся ребра. Он не успевает опомнится, как чьи-то руки тянут его со дна, раскинувшегося, и и он носом и ртом неосознанно, жадно глотает воздух, вода забирается ему в нос и рот, и он кашляет. Хорошо, что он не упал в обморок, это было бы фиаско. Тренер и спаситель — ровесник Феди, темноволосый курносый парень из его группы смотрят на него с одинаково ужасным выражением лица.***
— Ма-ам, да это пустяк. Ну подумаешь, уплыл. — Это не пустяк, — запальчиво отвечает мать, махая одной рукой, а другой не отрывается от руля. Они сидят в машине и едут домой. — Федя! Что происходит?! Я… — Да, ничего! — Федя уже злиться, царапая, кусая внутреннюю сторону губы зубами, вжимает живот, по-мазохистки не дыша, ремень слишком крепко держит его грудь. — Ничего, мама, не случилось! Мы помирились со Стасом, с Ником! Мама, все хорошо! Послезавтра в универ! Все. Нормально, — говорит так, что сам действительно верит. Все будет хорошо, просто ему лишь нужно уединенное спокойствие, а не сумбур и суета. Останьте все от него, наконец. И вдруг на мамин телефон звонят, и она одной рукой прислоняет телефон к уху. Федя слушает, даже не думая. Он не провидец, чтобы чувствовать все. — Да… да, хорошо… — Федя широко раскрывает глаза, опасаясь того, как мама побледнела вмиг. Ее голос становится тонким. — Да, я приеду. Все, ждите. Мама убирает телефон, и Федя молчит, потому что что-то подсказывает ему, что говорить сейчас нельзя. Она молча ведет машину, и когда они доезжают до их двора, она так резко останавливается, что у Федя голова начинает кружиться. Мама опирается лбом о руку, согнутую в локте. Федя довольно долго ждет, и мама наконец говорит, разрывая вклочья. — Восьмиклассница спрыгнула с моста. Девочка из твоей школы. Проверили телефон. Друг тоже там был. Федя сравнивает свое состояние, как его сердце — это огонь, на который вылили большой чан с водой, и теперь угли выпускают большой столб пара. Феде так страшно. Сколько было этой девочке? Четырнадцать? Как, твою мать?! Почему? За что? — Мам… — Федя?.. — Да? — Пообещай мне кое-что, милый. — Что? — Если будет что-то такое, что тебя беспокоит и сам ты сможешь справиться, я умоляю скажи мне об этом… пожалуйста. Как бы объяснить ей, если он не понимает, что его беспокоит? Они немного молчат. — Все, выходи. Вот ключи. Я скоро приду. Федя медленно выпрыгивает из теплой машины в холод и проверяет сообщения на телефоне. Первым же видит Друга. «Это будет происходить с каждым. Тебе придется выполнять мои поручения и все это скоро кончится.» 17:34 Федя неожиданно соглашается. Федя: «Хорошо.» 17:34 Федя: «Но я хочу увидеть тебя» 17:35 Друг: «Зачем?» 17:35 Федя: «Я хочу посмотреть в твои глаза» 17:36 Друг: «Ты же умный мальчик, понимаешь про полицию?» 17:37 И Федя сперва не понимает, но тут же от собеседника приходит видео. Мама, которая идет в здание, на работу, в свой офис. Она все такая же красивая, в деловом стиле одежды, но за ней было все равно неззаканно следить, пускай и ничего плохого в снимании видео нет. В чем подвох? И тут Федя видит чью-то руку, держащую пистолет, этот некто направляет ее в спину матери, и у Феди дыхание перехватывает. Он оборачивается на машину, в окне мама, живая и невредимая. Человек за объективом камеры смеется, будто зная, что будет чувствовать Федя. Смех реально незнакомый, хоть он усиленно пытается вслушиваться в него. Рука опускает пистолет, и камера отключается. Федя: «Назначай место. Я хочу видеть тебя, и я клянусь, я никому и ничего не расскажу» 17:40***
— «Божественая комедия»? Это же такое старье. Ден лишь пожимает плечами. — Нет, правда, как ты осиливаешь? Это написали семьсот лет назад. — Не знаю. У вас мало книг. Не в характере, Ден, не в образе. Прежний Ден бы огрызнулся в ответ на удивление Дарины: «Что ты читала в свои четырнадцать?» Дарина стоит в комнате, в которой он находился два дня и почти не выходил, избегая отца. Она хотела посмотреть на сына своего отчима, и ее любопытство Дену понятно. Но Ден не знает, о чем можно поговорить со школьницей, поэтому он читает и просто игнорирует ее присутствие. Ден перелистывает страницу, сидя на полу, потому что не привык лежать на такой мягкой кровати. Резко в тишине раздаются отдаленные крики и возгласы. — Они ругаются из-за тебя, — равнодушно жует жвачку Дарина и собирает светлые волосы в хвост. — Мама очень злая, потому что твой отец ничего не рассказывал нам о тебе. — Извини, — Ден не отрывает взгляда от строчек. — Моя мама приедет сегодня вечером, и я свалю. Надеюсь, что навсегда. — Это еще хуже. — В смысле? — Ну, что твоя мама приедет, — объясняет Дарина. — Моя мама не очень обрадуется. — Прости, но мне наплевать на мнение твоей мамы. Дарина закатывает глаза, будто телепатически передавая ему: «пока ты живешь тут, я могу приказать, что угодно, но пока не хочу». — Ты правда лежал в психушке? — Да, — Ден читает и не может понять, что происходит, огромное количество сносок и примечаний путают сознание, он забывает, что происходило в поэме ранее. Ден впервые вспоминает о том времени, когда принимал легкие наркотики, и примерно также он чувствует себя сейчас, будто приняв что-то действующее на организм. Ах, да, еще так действовали таблетки в больнице. — Ну и как… — Там хуево. Не курорт. Но если вдруг крупно поссоришься с родителями, то недельку выдержишь. Хочется вкинуться и взвыть, потому что Ден постоянно думает о человеке, с которым он должен не иметь никаких связей. Ден думает о Феде, и это уже не нормально.***
Друг: «Уходи оттуда» 03:01 Ден покачивает головой и всматривается в темноту. За окном никого нет. Он ждет матери, которая позвонила отцу, и сказала, что приедет ночью. Почему ночью непонятно, наверное, не хотела встречаться с новой возлюбленной отца. Но никого нет уже несколько часов, а Дену тут некомфортно. Он понимает, что это не его семья, это не его дом, и ему тут ни место. Он хочет поскорей вернуться в мамину квартиру. За окном тишина, и двор, кусты, дорожку из гравия — освещает фонарь. Друг: «Уходи оттуда, Ден» 3:02 Друг: «Твоя мама не приедет» 3:02 Ден моргает, боясь упустить ее появление. Ден: «я не верю тебе» 3:04 Друг: «Сожги этот дом» 3:05 Друг: «Папа никогда не помогал тебе, когда ты говорил, что тебе плохо» 3:06 Ден откидывает телефон на кровать со всей силы, яростно дыша. С какого хера он должен ему верить? Отец приютил его, отец извинился, что еще нужно? Воспоминания — всего лишь воспитания. Но руки неосознанно тянутся к телефону, вибрирующему от сообщений. Друг: «Поезжай домой сам, она не приедет» 3:09 Еще одно заувалированное: ты лох года, Ден. А потом в окне Денисенко видит чью-то машину, подъезжающую к дому, сияющую фарами, и это точно не машина матери.***
Федя буквально несется по этой улице, не останавливаясь, все твердит что-то себе, это бомба всемирного поражения, это его гнев, это его ярость, вырванная наружу. Федя полыхает огнем, который выжигает все что можно изнутри. Он готов убить того, кто убивает его друзей. Он готов сделать это, чтобы все закончилось. Это обычная людная кофейня со столиками вне главного помещения. Сюда и должен придти тот, кто убил Полину, Макса, Антона, тот, кто причинил так много вреда. Это так тупо и странно, что Федя понимает, что веры нет, но злоба никогда не была разумна. Ошибка на ошибке, Федя. Наконец, приблизившись к назначенному месту, он замечает, как из-за одного столика резко встают, как только Федя замедляет шаг. Он еще раз оглядывает людей повсюду, не замечая ничего не обычного. Фигура какого-то человека, скорее всего парня в огромном черном худи с капюшоном, удаляется, и Федя шипит от досады, что не рассмотрел его толком. Ему в голову закрадывается подозрение, и он подходит к опустевшему столику. На стуле лежит листок бумаги, на который падают снежинки, и Федя схватывает его. Он читает то, что написано размашистым почерком, то печатными, то прописными буквами и, не успев все до конца осознать, бежит по тому направлению, куда ушел человек. «Если не хочешь, чтобы все твои близкие и знакомые были убиты, заставь Дена умереть.»