***
Прикурив от канделябра, профессор Грэйволф переглянулся с сидевшей за столом профессором МакГонагалл и выпустил в воздух кольцо неплотного дыма. На сидевшего тут же в кресле Люпина он старался не смотреть, хотя и без того чувствовал ореол вины и отчаяния, окружавший его со всех сторон. Подтолкнув коллеге медную пепельницу на гнутых ножках, декан Гриффиндора сцепила руки в замок и вкрадчивым тоном начала: – Мистер Люпин... Я понимаю, ситуация довольно щекотливая. Признаться, я в замешательстве, - открыто объявила она, подняв глаза на Грэйволфа, и он заметил: – Ситуация не просто щекотливая, а патовая. Девчонка едва не наложила на себя руки. Утром здесь будут её родители, и моли дьявола, чтобы они не добрались до шеи твоего старосты первыми. Подняв голову впервые за всё время пребывания в кабинете деканессы, Римус взглянул на преподавателя и откликнулся: – Я не боюсь. – А стоило бы, - огрызнулся Грэйволф, со всей доступной ему яростью вдавив окурок в лоно пепельницы. – Потому что мамаша этой МакДональд – адвокат, и ей ничего не стоит подать на тебя в суд и обвинить в доведении до самоубийства. Знаешь, как она всё обставит? – Он зло усмехнулся. – Лицемерный школяр совратил её девочку-лапочку, наобещав ей с три короба, а после вероломно бросил. – Я ничего ей не обещал, - отчеканил Римус сквозь стиснутые зубы, но Грэйволф, нависая над ним, лишь отрывисто покачал головой. – И это только начало, - посулил он. – В ходе таких дел обычно составляют психологический портрет подсудимого – проводят беседы с семьёй и ближайшим окружением, при необходимости осуществляют досмотр памяти... Как думаешь – сколько пройдёт времени, прежде чем всплывёт правда о том, что ты оборотень? Зрачки Римуса сузились до вертикальных щёлочек, но он тряхнул головой, и морок тут же схлынул. Трезвым умом он понимал, что Грэйволф ненавидит полулюдей, но до сих пор воспринимал слухи об этом походя, не применяя к себе. Теперь же... Мерлинова борода, куда там Слизнорту с его мелочным презрением? Разогнув спину, Грэйволф присел на край стола и достал из кармана брюк початую пачку «Стейт экспресс». – Школа со своей стороны сделает всё возможное, чтобы не дать делу хода, - пообещал он и потянул из пачки сигарету. – Но на твоём месте я сейчас же просил бы профессора МакГонагалл о временном отстранении от занятий. Хотя бы на неделю – что скажете, коллега? – обернулся он к МакГонагалл, и та не выдержала: – Ради всего святого, Гарри! Ты что же, предлагаешь мальчику спасаться бегством? – Я, Минерва, - возразил он, чеканя слова, - предлагаю этому, с позволения сказать, мальчику на время абстрагироваться от ситуации. Взять необходимый ему абштанд, - прибавил он, вновь повернувшись к Римусу, - если ты понимаешь, о чём я. Он понимал, поэтому коротко кивнул, глядя исключительно на собственные колени. – Вы не сумеете наказать меня больше, чем я сам, профессор, - глухо откликнулся Римус и кашлянул, чтобы прочистить горло. – Простите, я... Могу я идти? На его памяти ещё не бывало такого, чтобы МакГонагалл не могла найти слов, но, очевидно, всё когда-то случается впервые, поэтому теперь она просто кивнула. Поднявшись, Римус на негнущихся ногах вышел в коридор, едва освещённый редкими факелами. Замок спал, казалось, как никогда безмятежно, и его каменные стены было не потревожить низменными горестями простых людей. – Лунатик! Выйдя из-за поворота, он едва не налетел на поджидавших его друзей. И если на присутствие Мародёров он втайне надеялся, то никак не ожидал увидеть ещё и Лили и Аврору – Мерлин, как она здесь оказалась? Почему оставила Регулуса и пришла сюда, топтаться в промозглой лепечущей темноте со своими голыми заледеневшими руками? – Что сказала МакГонагалл? – допытывался Джеймс, хватая друга за руки. – Тебя не отчислят? – Не отчислят, - заверил низкий голос, заставивший ребят дружно поёжиться. Подойдя ближе, профессор Грэйволф обратился к Сириусу: – Принёс? Тот в ответ спокойно пожал плечами и протянул преподавателю клочок пергамента, с одной стороны исписанный аккуратным бисерным почерком. – Что это? – насторожилась Лили, и ей ответил сам Грэйволф: – Это, мисс Эванс, предсмертная записка мисс МакДональд. Думаю, раз попытка не удалась, то и от записки лучше избавиться. Переведя взгляд с Блэка на Грэйволфа, Джеймс горячо кивнул: – Полностью с Вами согласен, профессор! – А как теперь быть с Римусом? – не унималась Лили. – Что решила профессор МакГонагалл? Коротко оглянувшись на провинившегося студента, Грэйволф объявил: – Мистер Люпин отстранён от занятий на следующую неделю. Можете собирать вещи – с утра Вы отправитесь домой. Взглянув на профессора, Римус вдруг подумал, что могло быть гораздо хуже. Всё-таки Грэйволф, каким бы снобом ни был, кое-что понимал в жизни и теперь, осознанно или против собственного желания, очень помог ему. – Благодарю Вас, сэр. Ничего не ответив на благодарность, Грэйволф кивнул студентам на прощание и скрылся в темноте коридора. Стоило его шагам стихнуть на лестнице, Аврора, которая до сих пор молчала и, кажется, вообще перестала дышать, подошла к Римусу и, сжав ему запястье, заверила: – Всё будет хорошо. Тебя не осудят... – Кто не осудит? – резко выпалил он, не поднимая головы. – Профессоры, студенты или я сам? Ответа на такой сложный вопрос у неё, разумеется, не было. Мерлина ради, она ведь была просто маленькой девочкой, залюбленной и во всех смыслах избалованной... Ну что она могла знать о том, что такое боль? Коротко вздохнув, она шагнула ближе и обняла Римуса, слишком огорошенного внезапностью её действий, чтобы противиться. – Всё будет хорошо, - тихо, но твёрдо повторила она, пальцами щекотно скользнув по застарелому шраму у него на затылке. – Я тебе обещаю, Римус. Всё пройдёт.***
Оставив Аласера запирать на ночь дверь, Арвин сбросила с плеч плащ, с мягким шорохом опустившийся на пол, и обратилась к вышедшей встречать хозяев экономке – молоденькой, но расторопной, нанятой свекровью специально для нового дома в Хогсмиде. Единственное, что смущало Арвин в новой прислуге, так это её почти раболепное преклонение перед барским укладом и тряпьём. – Как прошёл ужин, Марта? Экономка торопливо подхватила плащ и с поклоном откликнулась: – Всё просто прекрасно, госпожа. Мастер Генри хорошо поужинал, принял ванну и заснул как младенец прямо в игровой. – Да, с ним это бывает, - признала она, рассеянно качая головой. – Мой сын часто заигрывается. Я пойду, проверю, - бросила она мужу и, не тратя время на дальнейшие объяснения, поднялась по лестнице на второй этаж. В угловой справа детской стоял приятный для глаз полумрак, разрываемый лишь мягким лимонно-жёлтым светом ночника. Генри крепко спал, обхватив обеими руками плюшевого малиново-красного дракона и забавно высунув из-под одеяла одну ногу, так что бисерные пальчики свисали через край кровати. Подойдя ближе, Арвин осторожно наклонилась и подоткнула сыну одеяло, а после погладила его по волосам и вдруг внутренне запнулась, так и замерев с протянутой навстречу Генри рукой. Присев в низкое кресло рядом с кроваткой, она подпёрла голову кулаком и глубоко задумалась, тщетно пытаясь поймать то и дело ускользающие мысли за яркие хвосты. Ей было до дрожи жалко этого мальчика, Римуса, но против воли она задумывалась о том, что чувствовала бы, если бы в подобной ситуации оказался Генри – её сыночек, её радость и жизнь. Не дай Мерлин, конечно, но всё же... Всё же... Каким он будет, когда повзрослеет? Будет ли он добр, или поколения злодеев в истории их семьи сделают своё дело, осквернив ему кровь? Арвин и хотела это узнать, и до дрожи боялась, потому что откровенно не понимала, как сделать так, чтобы помочь собственному ребёнку, оградить от неверного шага, необдуманного поступка, способного сломать её сокровищу жизнь. Словно почувствовав терзавшие её тяжкие мысли, Генри вдруг заворочался и сквозь сон окликнул: – Мамочка... – Тш-ш-ш... Спи, маленький, - откликнулась Арвин, погладив сына по голове. – Я побуду с тобой. Спи, родной мой... Она пропустила мягкие прядки сквозь пальцы и вздрогнула от пронзившей сердце внезапной догадки – а если родится девочка? Дождавшись, пока дыхание Генри вновь замедлится и станет глубже, Арвин поднялась и на цыпочках вышла из спальни, плотно закрыв за собой дверь. Задержавшись на несколько мгновений в коридоре, она открыла дверь напротив и вошла. Аласер сидел на краю разобранной постели, снимая запонки, но поднял голову на тоненький шорох открывшейся двери и спокойно уточнил: – Генри спит? Арвин?.. – окликнул он, когда она не ответила. – Что такое? Подняв на него слепые от ужаса глаза, она медленно покачала головой и промолчала. И, лишь когда Аласер поднялся и подошёл к ней совсем близко, она с неожиданной злостью уточнила: – Всё ещё хочешь, чтобы я родила тебе дочь? Чтобы потом какой-нибудь урод растоптал ей сердце? Несколько мгновений он откровенно не знал, что ответить, потому что никак не ожидал, что сегодняшняя отвратительная сцена на факультете Гриффиндор повлияет на неё настолько сильно. Мерлин всемогущий, ведь он с самого начала не хотел, чтобы она возвращалась на работу так скоро... – Но разве это обязательно случится? – с нажимом переспросил Аласер. Она неизменно глядела в сторону, и он за подбородок ласково повернул её голову, заглянув жене в глаза. – Не легче ли думать, что наша дочь будет счастлива? – А с чего ей быть счастливой?.. – прошептала Арвин, и у неё по щекам потекли слёзы. – Арвин! – воскликнул он почти испуганно, ладонями сдавив ей плечи. – Ради всего святого, да что случилось? – Прости... – выдохнула она, обеими ладонями вытирая слёзы, которые теперь лились неостановимым потоком. – Я знаю, что я плохая мать... Я не могу... С трудом подавив усмешку, которая наверняка бы её оскорбила, Аласер сел на прежнее место и, приложив немалые усилия, усадил жену себе на колени. – Можешь, - возразил он, ласково клоня её голову к собственному плечу. – Конечно, ты можешь. Ты ведь у меня такая сильная, любимая... В случившемся нет твоей вины. Больше никому не будет больно, вот увидишь. Чувствуя обращённое к ней тепло, она обхватила его руками, зарывшись пылающим лицом в ворот рубашки, и сдавила так, что затрещали кости. Она и в самом деле была сильной, но не сознавала собственного превосходства над окружающими, а потому легко пугалась, терялась и путалась в собственных мыслях, не в силах выбирать, но постоянно к этому принуждаемая. Однажды он уже был свидетелем подобного срыва и теперь точно знал, что единственное, что нужно – это быть рядом и дать ей хоть немного выплакаться.***
На протяжении всех выходных школа гудела, обсуждая омерзительное происшествие, но к среде гомон естественным образом утих. Хотя, может статься так, что свою лепту внесло также публичное обещание Сириуса свернуть шею каждому, кто посмеет судачить о его друге. Что ни говори, а Блэков в Хогвартсе побаивались. Впрочем, Римуса винили лишь самые отъявленные мужененавистницы из числа слизеринок; большинство же студентов сошлись во мнении, что в сложившейся ситуации виноваты в равной степени оба бывших влюблённых, а потому и обсуждать тут особенно нечего. Справедливости ради стоит отметить, что и Мэри особенно не гнобили – понимали, наверное, что она виновна лишь в том, что уродилась легковерной дурочкой, принимающей желаемое за действительное. Она, кажется, понимала общее к ней снисходительное отношение, а потому после выписки из Больничного крыла в воскресенье утром вела себя тише воды и ниже травы, не смея даже глаз поднять в присутствии Мародёров. Не единожды Аврора ловила себя на том, что прислушивается к курсирующим взад-вперёд шепоткам, но каждый раз обрывала собственный порыв, пытаясь отвлечься – благо, поводов было хоть отбавляй. Её взаимоотношения с профессором Бабблинг, несмотря на усилия Римуса, так и не наладились, а тут ещё неотвратимо и внезапно приблизился очередной матч по квиддичу – на этот раз против Гриффиндора. – Ну что, Эви, - окликнул её Джеймс, когда их команды столкнулись на выходе с поля – у когтевранцев только что закончилась тренировка, - поборемся в этом сезоне не на жизнь, а на смерть? Аврора в ответ лишь рассмеялась. Во всём, что касалось квиддича, Джеймс был самым настоящим задирой и порой вёл себя так, что хотелось отвесить ему душевную оплеуху. Впрочем, оба они понимали, что в роли ловца Аврора далеко не так талантлива, как её старший друг, но Джеймса это не успокаивало. – Без шансов, Джимми, - заявила она, выставив вперёд руку с отставленным указательным пальцем. – По количеству пойманных снитчей в этом сезоне я тебя точно сделаю. – Как бы не так! – запальчиво откликнулся он. – После последнего матча я лидирую! – Да, но мы ещё не играли со Слизерином, - заметила Аврора, - а уж с Регулусом у меня свои давние счёты. Понимая, что младшему Блэку теперь не поздоровится, Поттер удовлетворённо хмыкнул: – Ладно. Так может, Вы, мисс, желаете пари? – Да бросьте, ребята, - вмешался Кармин Гир, но Аврора уже обернулась и заинтересованно уточнила: – Какое? Предупреждаю сразу – долгосрочные споры меня не интересуют. – Понял, - кивнул Джеймс. – Тогда… Если после матча со Слизерином ты, Эви, обойдёшь меня по количеству снитчей, то я… Он замялся всего на секунду, но Аврора уже предупредительно вскинула руку: – Нет! Я сама выберу. Ну, а если по итогам матча ты останешься в лидерах, то считай, что с домашней работой по нумерологии покончено. Джеймс задумчиво почесал шею и переглянулся с Сириусом. Оба знали, что отметки по нумерологии у Авроры неизменно были «выше ожидаемого», а то и вовсе «превосходно», что вполне устраивало обоих, пусть даже профессор Вектор вряд ли поверит, что с заданиями они справились самостоятельно. Легче потом при допросе Орлеанской девой притвориться, чем делать всё самостоятельно – нервы целее будут. – И штрафные задания тоже, - внёс свою лепту Блэк, театральным жестом откинув волосы с глаз, на что Аврора с лёгкостью согласилась: – Замётано. По рукам? – По рукам, - кивнул Джеймс и с радостью затряс горячую ладошку Авроры, предвкушая скорую победу. Аврора же по поводу спора особых эмоций не выказала – если что, всегда можно попросить помочь саму Септиму, хотя она сильно сомневалась, что не сможет справиться с чем-то, относящимся к нумерологии. Это тебе не древние руны, Мерлин их раздери... Она как раз задумалась о том, удастся ли уговорить Римуса продолжить их занятия, когда он вернётся в школу, когда подняла глаза и остановилась, будто налетев на не видимую глазу преграду. Она уже отошла достаточно далеко от стадиона, чтобы было ясно видно школьное крыльцо, где в настоящий момент стоял в обществе профессора Дамблдора её отец. – Папа! Профессор Дамблдор, - подойдя, она кивнула директору и вновь обернулась к отцу. – Ради Мерлина, что ты здесь делаешь? – Нужно было обсудить одно важное дело с профессором Дамблдором, - откликнулся мистер Синистра, выглядевший немного рассеянным. – Подожди меня в холле, я сейчас подойду. Удивлённая столь прохладным приёмом, Аврора всё же не подала виду и спокойно прошествовала в холл, пристроив метлу у громадной статую вепря и присев на постамент. Мама писала, что в последнее время отец слегка на взводе из-за предстоящих выборов, но это в глазах Авроры не оправдывало его поведения. Прошло около четверти часа, прежде чем он появился в холле – взбудораженный какой-то радостной новостью, которой, однако, не спешил поделиться. – Почему ты не сказал, что будешь в школе? – попеняла Аврора, поднимаясь с насиженного места. – Я бы тебя встретила. – Это было спонтанное решение, - откликнулся он и, окинув взглядом её припорошённую пылью форму, уточнил: – Скоро матч? – Уже завтра, - похвасталась Аврора и, не сдержавшись, прибавила: – Мы играем с Гриффиндором. Я на поле против Джеймса, представляешь? Папа, ты не слушаешь, - заметила она, поджав нижнюю губу, и он покаянно признался: – У меня на завтра тоже назначено немаловажное событие. Будет официальный тур голосования в Визенгамоте. Аврора тихо ахнула, прижав ладони к губам. Она, разумеется, знала, что отец баллотируется на пост министра магии, но никак не предполагала, что выборы состоятся так скоро – ей всегда казалось, что такая важная процедура может тянуться годами. – Это же просто здорово! – воскликнула она, тихонько хлопая в ладоши. – Мерлин, я так хотела бы тоже поприсутствовать! А мама пойдёт? Что она наденет? Улыбнувшись её радости, мистер Синистра сообщил: – Вообще-то кандидатам запрещено присутствовать в здании Министерства в момент голосования – якобы для чистоты процедуры. Поэтому мы с мамой будем дожидаться результатов дома. – Но тогда... - Аврора запнулась, осенённая внезапно посетившей её идеей. - Тогда почему бы вам не прийти на матч? А что – это же будет просто здорово! Правда, папа. Вы ведь до сих пор ни разу не видели, как я летаю. Она почти ожидала, что отец согласится, но он внезапно нахмурился и как никогда строго покачал головой. – Не думаю, что это такая уж блестящая идея, милая, - возразил он. Несколько секунд Аврора по инерции продолжала улыбаться, будто улыбка приклеилась к губам, а после попыталась взять себя в руки, хоть и чувствовала, что получается откровенно паршиво. – Папа, но ты же... Ты ведь всё равно будешь сидеть дома и переживать, - прибавила она с неловким смешком, но мистер Синистра лишь покачал головой: – Ты не понимаешь, о чём говоришь, Аврора. Поэтому прости, но я не смогу присутствовать на матче. Это не обсуждается. Покорно кивнув, она закусила губы и отвернулась, чтобы не выказать охватившей её обиды. Какая, по сути, разница, будут родители смотреть на неё или нет, если теперь она из-за застилающих глаза слёз всё равно проворонит снитч?***
Взмахом палочки убрав с дорожки кучку вырванных с корнем сорняков, Римус отряхнул ладони и устало опустился на скамью, вогнанную в землю точно напротив надгробия. С похорон прошло уже полгода, и теперь высаженные на могиле цветы готовились вот-вот распуститься. У отца был настоящий талант по части садоводства, но раньше он все усилия вкладывал в небольшой палисадник за домом. Теперь он больше времени проводил здесь, чему Римус был вовсе не рад, хотя в глубине души понимал, что иначе нельзя. Он сам отправился на кладбище спозаранку, даже не позавтракав – просто потому, что хотел хоть с кем-то разделить терзавшую его боль, ведь муки совести чувствовались в сотню раз острее самой болезненной трансформации. Мать, конечно, поняла бы его. Но теперь, как бы горько он ни жаловался, все его стенания оставались без ответа. Заклинанием уменьшив инструменты, он убрал их в карман плаща и, постояв ещё немного, зашагал вниз по пригорку, между могил и дальше, в направлении небольшой церковки с единственной колокольней. Заутреня уже закончилась, и последние прихожане давно покинули церковь. За низким кованым заборчиком Римус увидел лишь одного человека – пожилого мужчину, который, встав на колени, увлечённо копался в клумбе, раскинувшейся слева от церковного крыльца в три ступеньки. – С добрым утром, отец Льюис, - поприветствовал Римус, плотнее запахнувшись от продувающего насквозь ветра. Подняв голову, на макушке которой блестела изрядная лысина, священник расцвёл улыбкой. – Римус, мальчик мой! Заходи скорее, - поманил он, взмахнув пухлой ладонью. С улыбкой толкнув узорчатую калитку, Римус по дорожке прошёл к самой клумбе и остановился, с интересом глядя на цветочные грядки. – Это у Вас крокусы? – уточнил он, кивнув на тянущееся к солнцу разнотравье, и, схватив за руки, помог священнику подняться. – Очень красиво. – Вот, садовничаю потихоньку, - похвалился отец Льюис, с тяжким вздохом вставая. – Здоровье уже не то, так что приходится выбирать из радостей жизни те, которые не вредили бы моему слабому желудку. Говоря так, он похлопал по собственному выдающемуся вперёд животу, а после сложил руки перед собой и смерил Римуса внимательным взглядом. – Как поживает твой отец? – спросил он, делая несколько шагов в обход церкви, по направлению к раскинувшемуся на заднем дворике яблоневому саду. – Он здоров, спасибо. Кивнув в ответ на дежурную фразу, отец Льюис заметил: – Я вижу, мой мальчик, что ты хочешь чем-то поделиться. Не могли бы мы обсудить это в ходе совершенно мирской беседы, не дожидаясь, когда ты придёшь на исповедь? Римус благодарно кивнул. В конце концов, куда проще было излить душу здесь, под ярким солнцем, чем в душном полумраке исповедальни, где голова кружится от удушающего аромата мирры и ладана. – Я страшно согрешил, святой отец, - признался он. – Не думаю, что мне есть прощение. Слова отказывались покидать натруженное горло, но в конце концов Римусу удалось рассказать обо всём, что произошло. Он знал, что даже самые тяжкие его прегрешения останутся без порицаний; он регулярно исповедовался с семи лет – с тех самых пор, как в очередное полнолуние передушил добрую половину кур на ферме мистера Брайса. И ни разу за все годы отец Льюис не сказал ничего такого, что сделало бы страдания Римуса ещё острее, но всегда старался помочь так, как только умел – если не делом, то хотя бы добрым словом и по-отечески ласковым напутствием. Вот и теперь, внимательно выслушав импровизированную исповедь, он ненадолго задумался, в после заговорил в свойственной ему мягкой, неспешной манере. – Господь не посылает людей в твою жизнь просто так, безо всякой цели, - напомнил он, сложив руки на животе. – Если эта девушка повстречалась на твоём пути, значит, ты, Римус, должен извлечь урок из сложившейся ситуации, какой бы ужасной она ни была. Пока что он уяснил только то, что от девчонок лучше вообще держаться подальше, но смысл неудавшегося самоубийства Мэри не мог быть только в этом, разумеется. Очевидно, его метания слишком ярко отразились на лице, потому что отец Льюис, мягко улыбнувшись, продолжил: – Я вижу, что твоё раскаяние искренно, мой мальчик. Это хорошо. Но мне не по сердцу то, что ты так себя терзаешь. В конце концов, Господь повелел чадам своим плодиться и размножаться, - прибавил он с добродушной усмешкой и по-отечески похлопал Римуса по плечу. – Надеюсь, теперь, когда тебе повстречается достойная юная особа, ты сумеешь повести себя так, как подобает джентльмену и истинному христианину. Римус, уныние – тяжкий грех, не забывай об этом. Он в ответ лишь виновато развёл руками. – До сих пор моя жизнь предлагала не так много поводов для радости, - признал он, и отец Льюис с неожиданным энтузиазмом подхватил: – Именно, мой мальчик, именно в этом всё и дело! Каждый день, пока твоё сердце ещё бьётся, твоим долгом является выбор между радостью и скорбью, между самой жизнью и бессильным отчаянием. Выбор этот никогда не бывает простым, но Господь никому не посылает испытаний сверх тех, что человек способен вынести. Ты помнишь притчу о чужом кресте? – Помню. – Римус усмехнулся. – Она очень нравилась мне, когда я был ребёнком. Похлопав его по плечу, отец Льюис присовокупил: – И никогда не забывай: как бы тяжёл ни был, но этот крест твой. Почесав шрам на виске, Римус поднял голову и посмотрел на смыкающиеся у них над головами кроны деревьев. – Яблони скоро зацветут, - заметил он так, будто раньше не видел набухших почек и клейких молодых листочков. Святой отец согласно кивнул: – Скоро весь Грейт-Хэнглтон будет в цвету. Ты ведь приедешь домой на Пасху? – Думаю, да. Мне не хотелось бы теперь надолго оставаться в Хогвартсе, - признался Римус, отчаянно краснея, но тут же возразил сам себе: – Хотя меня будут ждать друзья. – Это хорошо, мой мальчик. Очень хорошо. Из церковного сада Римус вышел с заметно полегчавшим сердцем. Конечно, разговор со старым священником не решил всех его проблем, но, кажется, настроил его на необходимый лад для того, чтобы эти самые проблемы как следует осмыслить. Когда он вернулся домой, отец что-то кашеварил на крохотной кухне. Выглянув в коридор, он, как показалось Римусу, вздохнул с облегчением. – Я уж собирался патронуса посылать. Ты куда это запропастился с утра пораньше? – Ходил на кладбище, - откликнулся Римус, снимая плащ и забрасывая его на один из крючков вешалки. – Перекинулся парой фраз с отцом Льюисом – сам не заметил, как время пролетело. С каким-то особенным пониманием кивнув, мистер Люпин спохватился и пригласил: – Обед готов. За столом царило приятное молчание, в продолжение которого Римус не прекращал обдумывать всё то, что случилось в Хогвартсе – страшно подумать! – в минувшую пятницу. А ему-то казалось, что прошла целая вечность, но уж никак не неполная неделя. Безусловно, он был прав, порвав с Мэри, хотя позднейших проблем можно было избежать, поговори он с ней начистоту. Но ради Мерлина... Как можно объяснить всё, что с ним творится, умолчав о самом главном – постыдной болезни, перевернувшей с ног на голову всю его жизнь? Иногда он представлял, какова бы была его жизнь, если бы он не заразился, но это были лишь пустые мечты – сладкие, но несбыточные. Конечно, сообщать Мэри о собственном недуге он не собирался ни под каким предлогом. Он и друзьям-то рассказал лишь год спустя, а ведь ближе Мародёров для него всегда были только родители. Отложив ложку, он откинулся на спинку стула и пригляделся к сидевшему напротив отцу. Прошлой осенью ему исполнилось пятьдесят, он был по-прежнему силён и ловок, и Римусу казалось невероятным, что они весь остаток жизни проведут вот так, только вдвоём. – Пап... – позвал он, и мистер Люпин откликнулся негромким мычанием. – Ты не думал о том, чтобы снова жениться? Не сейчас, - поспешно прибавил он, натолкнувшись на возмущённый взгляд отца, - но когда-нибудь. Отставив чашку с недопитым чаем, отец налёг локтями на стол и смерил Римуса взглядом настолько тяжёлым, что он едва подавил желание поёжиться. – Не думаю, чтобы это было возможно, - откликнулся он. – Привести сюда женщину... – Так дело только во мне? – Нет. – Лайелл покачал головой. – Как бы сильно я тебя ни любил, сынок, но дело далеко не в тебе, прости уж. Пристыженно склонив голову, Римус почти сразу же обернулся на стук в кухонное окно. Снаружи тяжело взмахивал бурыми крыльями филин Джеймса Протей. – Поздновато для почты, - отметил мистер Люпин, пока Римус впускал уставшую птицу в кухню. Отвязав от мощной лапы филина свиток пергамента, он развернул его, отметив, что послание совсем короткое. Ему понадобилось менее минуты, чтобы вникнуть в смысл написанного, но, стоило этому произойти, у него подкосились ноги. – Мерлинова борода... – прошептал он, без сил опускаясь на стул. – Аврора... – Кто? – не понял отец, но Римус не ответил и, вскочив на ноги, бросился наверх, в собственную спальню.***
Открыв глаза, Аврора некоторое время не могла понять, где находится. Первые несколько мгновений она оторопело таращилась на круги масляного света на потолке, рассеянно прислушиваясь к шуму собственной крови в ушах и едва пробивающимся сквозь этот грохот голосам, а после подняла голову и поморщилась. Казалось, её череп осторожно вскрыли, достали всё, что было внутри, и заменили порхающими снитчами. Задумавшись о возможных причинах, она внутренним чутьём поняла, что сегодняшний матч закончился победой Гриффиндора. Как бы то ни было, ничего больше предпринять она не успела, потому что разговор вполголоса прервался, и к ней спешно приблизились две тёмные фигуры. – Вальмонт... – пробормотала она, силясь подняться, но тело не слушалось как чужое. Бросившись к ней, мужчина ласковыми сильными руками заставил её остаться в постели. – Тш-ш-ш... Тише, моя звёздочка, - успокоил он, осторожно опускаясь на край койки, стараясь при этом не задеть ноги Авроры. – Теперь всё хорошо. Как бы ни была рада видеть крёстного отца, она нахмурилась и подняла глаза на стоявшую рядом с койкой мадам Помфри. – Я что, упала с метлы? – уточнила она, перебирая в уме все возможные варианты. Медсестра в ответ коротко вздохнула и откликнулась: – Вы врезались в трибуну, моя милая. Поморщившись, она попыталась припомнить, что именно произошло на стадионе. В памяти всплыл петляющий впереди снитч и стремительно приближающееся серебристо-зелёное полотно. – Дьявол, - тихо выругалась она, потерев гудящий лоб и отметив, что левая её рука болтается на перевязи. – Так победил Гриффиндор? Вальмонт усмехнулся, пригладив коротко остриженные светлые волосы, и добродушно пожурил: – Не о том ты думаешь, малышка. Лишь бы ты была цела. – Но я уже гораздо лучше себя чувствую, честно, - заверила она и, несмотря на возможные протесты, приподнялась на локте. – Только голова немного кружится, а в остальном полный порядок. Ты же знаешь, мадам Помфри в два счёта справляется с такими травмами! Коротко закатив глаза на такой своеобразный комплимент её талантам, медсестра удалилась к себе, напоследок строго-настрого запретив беспокоить пострадавшую слишком долгими разговорами. С облегчением опустившись на мягкую подушку, Аврора смерила крёстного взглядом и с улыбкой оценила: – Ты похудел. Всё хорошо? – Небольшие проблемы на службе, - признался он, - а в остальном ерунда. Хотел сегодня сделать тебе сюрприз, но ты, признаться, удивила меня гораздо сильнее. Покраснев, Аврора искренне попросила: – Прости. Я не хотела никого напугать. Родителям уже сообщили? Странно усмехнувшись, Вальмонт уточнил: – Ты имеешь в виду господина министра магии и его супругу, надо полагать? – Не-е-ет... Серьёзно? – переспросила она. – Папа победил? Он теперь министр? – Да, и победил с большим перевесом. Что-то в голосе крёстного насторожило Аврору, и она, приподнявшись на локте, смерила его строгим взглядом и догадалась: – Ему не стали сообщать, верно? Вальмонт вместо ответа ласково погладил её по щеке. – Сама понимаешь, вступление в должность не обходится без отправления ряда официальных обязанностей. Умом Аврора это прекрасно понимала, но сердце в груди всё равно горько сжалось. Было так по-детски обидно, что всё снова получилось так – что, выбирая между бюрократическими дрязгами и собственным ребёнком, родители снова выбрали не её. Её бросили. Опять. – Нужно будет отправить ему открытку, - вздохнула она и перевела заслезившиеся глаза на стоявшую на прикроватной тумбе вазу, полную какого-то ароматного разнотравья. Запах был чуточку терпкий, сладковатый и оказывал странно умиротворяющее действие – тем сильнее, чем дольше Аврора принюхивалась. – Это ты принёс? – кивнула она на букет. – Очень красивые. Но Вальмонт в ответ лишь усмехнулся: – Твой крёстный – образец бестактности, Эви. Я слишком торопился и в спешке позабыл подарок для тебя. А это презенты от твоих многочисленных поклонников, надо понимать. Тут и записка есть, - сообщил он, разглядев в тугом сплетении стеблей картонный прямоугольник, и протянул послание Авроре. Приняв карточку, она поднесла её к самым глазам и прочла: Дорогая Аврора! Надеюсь, к моему возвращению в Хогвартс ты полностью поправишься.До скорой встречи. Римус
Перечитав послание трижды, она закусила губы, чувствуя, как сердце колотится где-то на подступах к горлу. – Кто такой этот Римус? – спросил Вальмонт, настороженно прищурившись. – Он... просто... – выдохнула Аврора, но не смогла выдавить ни единой связной фразы и, уткнувшись лицом в подушку, тихо запищала от восторга.