Внутри него билось сердце человека

- Почему, Лукав?! – Бэл хватается за интенсивно кровоточащую рану в плече и сжимает зубы до боли. Как он мог? Он? Лукав? Человек, которого… Из-под коричневого пиджака, левый рукав которого был в изобилии покрыт темными пятнами, прямо на красный ковер стекала багровая кровь. Старик опускает руку, которая безвозвратно онемела и окончательно отказалась исполнить двигательные функции. Человек со светлыми, имеющими едва различимый оттенок русого, волосами, одетый в сиреневый костюм пилота с оранжевыми элементами с боков, выходит из тени, держа за руку молодую блондинку в таком же, только оранжевом костюме. Кобура, висящая на ее плечах пуста. На лице – страх перед неизвестным и неуверенность. И не зря: кто знает, что может случиться? Человек делает еще один шаг. Поднимает дымящийся ствол пистолета. И делает еще один выстрел. - Лукав, что ты делаешь?! Прекрати! – раздаются крики со стороны. Но ему все равно. Величайший интриган XXII века, гений, с рождения превзошедший пресловутых Наполеона, Гитлера и многих других - победил и в этой игре. Ведь девушка, чью руку он сейчас сжимал – один из самых важных компонентов мозаики, которую блондин собирал с самого начала. Он знал, как выглядит картина. Он предугадал. С его разумом, который привык просчитывать сотни комбинаций и ходов вперед, это было легко сделать с самого начала. Он все предусмотрел. Он знал, чего хочет. Делает еще шаг. Кричавший до этого человек делает предупредительный выстрел в потолок. Слышится ругань – кому-то на голову осыпалась упавшая от контакта пули с потолком известь. - Иди к черту, юнец! – прокричал блондин, схватив девушку еще крепче. – Не забывай, все карты в моих руках! Он подходит ближе к старику, взгляд которого медленно застывал, точно скованный льдами, дыхание ускорялось и углублялось, а разум затухал от нехватки кислорода. - Игра окончена, мессир Бэл, - голос был уверенный; уверенный в том, что пора подвести итог. Он нажимает на спусковой крючок. Целиться не нужно такому гению, как он. Можно закрыть глаза и просто, цинично улыбаясь, выстрелить. Но такие, как Лукав, не улыбаются в том привычном понимании людей. Громкий стук затвора показался разрушительным грохотом в зловещей тишине. - Этого я не предвидел, - виновато произнес Лукав, облизывая искусанные губы и быстро протягивая свою руку к кобуре Эммы на плече. Но, не обнаружив ничего и там, он раздосадованно и озлобленно пнул Бэла ногой в челюсть. Раздался громкий хруст, после чего изо рта умирающего старика брызнула кровь, оставляя красные разводы на его потемневшем с возрастом лице. Остальные присутствовавшие в комнате бросаются вперед. Такой момент попадается не часто! Но ничего не выходит. Стена, окна которой выходили на центральную улицу напротив посольства, рушатся. Рука огромного робота, с силой пробила ее, подняв в воздух бетонную пыль, известь, рассыпав, словно дождь, измельченные осколки стекла повсюду. Лукав грубо толкает девушку на холодную ладонь робота и прыгает сам. Жесткие военные подошвы с характерным стуком касаются железной поверхности. Металлический визг приводов, треск… Лукав снаружи. - Смотри и познавай силу Избранного, Эмма, – Лукав раскинул руки в стороны, взирая на мир, лежавший на его ладони . – Это день, когда Иисус убивает своего отца-создателя и объявляет войну всему миру. В здании раздались выстрелы. Лукав усмехается, наблюдая, как слезы испуга стекают по лицу Эммы. Короткое «Убить всех, кто находится в посольстве» в микрофон рации, закрепленной у груди с помощью паракодовых ремней. - Вытри слезы… Эмма, - Лукав все также ухмыляется, но в голос вернулись холодные нотки. – Совершенные клоны не плачут… Он поворачивает голову и смотрит, как что-то взрывается в посольстве. В его глазах появляется грусть. Грусть, которая всегда двигала им. Во время побега из лаборатории. Да и тогда, когда был подставлен под удар и, фактически, отослан на смерть отряд «Дым». И величайшая глубина грусти Лукава скрывалась лишь в том, что он понимал неизбежность всего, что должно произойти и необратимости того, что есть и произошло. И от этого странно, но вовсе не больно щемило внутри. Однако, гении не придают особых значений таким мелочами, несмотря на то, что они ими движимы. Они никогда не признаются лишь в одной, самой главной их слабости, являющейся единственным связующим с нами, людьми, звеном... Внутри каждой машины пульсирует живое человеческое сердце.