Nun liebe Kinder gebt fein acht. Ich bin die Stimme aus dem Kissen. Ich hab euch etwas mitgebracht, Hab es aus meiner Brust gerissen. Mit diesem Herz hab ich die Macht Die Augenlider zu erpressen… [1]
Ветер завывал за окошком, так страшно было. Клаус пытался заснуть, но ничего не выходило, маленькие ручки мерзли поверх одеяла и никак не могли согреться под ним. Было страшно, холодно, чувствовался неотвратимый приход беды. Но никакой беды не было, там, внизу, в гостиной мама и папа укладывали под елку рождественские подарки. Так от чего же неспокойно на детской крошечной душе, как в сказках Гофмана [2], как будто тысячи мышиных полков выстроились и грызут, грызут своими страшными зубами детскую душу, вгрызаются в мякоть сердца, расплескивают кровь, топочут своими маленькими солдатскими лапками, отбрасывая ужасные тени на стенах. Это же все сон, сон, проснись, мой хороший, мама поцелует, и все пройдет, все снова станет хорошо. Ах, не станет. Нико, милый, у него такой горячий лоб…Sie kommen zu euch in der Nacht, Und stehlen eure kleinen heissen Tränen [1]
А теперь, спустя двадцать лет, я и сам как мышь, топочу своими лапками, отбрасываю страшные тени и грызу, грызу до смерти чужих детей, больших и маленьких, красивых и умненьких. Всех, без разбору, кого скажут, того и грызу. И мне не стыдно. Ведь я не в сказке. Нет никаких сказок, есть только драма. Драма, когда любимая на прощание обнимает тонкими руками за плечи. Драма, когда отец дает последнее напутствие. Драма, когда ты едешь в эшелоне, полном таких же… крыс, да, да, именно, таких же крыс, как и ты сам. Смешно. Смешная драма. Грустная комедия. Ничего не выходит.***
И вот, когда я смотрю в чужие, злые глаза, я вижу себя: крошечного ребенка в вязанной кофточке, что дрожит от любого шороха за камином. Нет, нет! Ничего этого нет, это лишь безумие, пронизанное насквозь холодом этой гадкой страны. Расколоть ее, как орех разбить, достать ценное и важное из скорлупы, а остальное вон, в топку, в печку, сжечь, развеять пепел по ветру, и все. И сказочке конец. Но я смотрю в чужие глаза и не нахожу злобы. Я смотрю в чужие глаза и вижу жалость. И другого мальчика, что никогда не боялся Мышиного Короля, но боялся другого… А теперь не боится меня. Все кончено. Все кончено. Все.***
Ой, баю, баю Потерял мужик душу. Шарял, шарял, ни нашел. И заплакал, и пошел[3]
В деревне тепло. Солнце слепит, заливая все вокруг своим жаром. На речке шумно, брызги летят во все стороны, в ушах звенит от мальчишеских визгов да бабьих криков. Мужики косят, пчелы гудят, летая над опавшими цветами роем. Маленький, бойкий мальчик помогает уложить траву в пуки, его маленькие детские ручки уже столько раз резались о тонкие, острые стебли осоки, как о ножи, или мечи, или клинки, или острые зубы волчьи. Не ложись на бочок, придет серенький волчок… Темно летними ночами на Украинской земле, темно, томно, и смотришь в окно, стоя голыми ногами на деревянном полу, слушаешь, как кошка возится в подполе, душит крыс, слышишь, как рыжий пес лает на редкого прохожего, да как вдруг заплачет сестренка в люльке, да как мать пойдет ее кормить.Ой, вы деточки мои, Сторонитясь темноты. За околицей волчок, Он укуся за бочек, И потощат во лесок. Ой, баю, баю, баю [3]
А теперь, спустя двадцать лет, у меня у самого дочь, да жена, что кормит ее ночами. …И завтра на сенокос с утра, что, Марья, она, не больна ли… Нет, Дмитро, спи, поест, да успокоится. Ну, и хорошо. И все хорошо, так ладно все, жизнь простая и честная, как добрая книга. Но книга перестает быть доброй, когда на месте хаты угли, когда нет ни дочери, ни жены, ни мамки с батькой. Никого нет. Злая какая-то книга выходит. Будто, волк не за бочок укусил, а сердце выжрал. И вот я смотрю в чужие глаза и не нахожу в них агрессии и ненависти. Я вижу себя, босого хлопца на сенокосе. Нет, нет, плохая книга, дурная…***
Мы стоим на лесной опушке, чуть ли не по пояс в мокрой траве. Вороны кричат и кружат над головами. Мы стоим, направив друг на друга оружие. Мы ровесники, не иначе. У нас обои что-то было и теперь не будет ничего. Все кончено. Все кончено. Все.***
Плохая сказка, да и не сказка вовсе. Так, дурная история. Фриц сделал шаг назад и бросил оружие в траву, поднял руки медленно. Он проиграл… вчера узнал, что милая Хельга погибла в бомбежке. Фриц зажмурился. Крысы зашевелились, забегали, заскребли, путаясь в своих же хвостах. Прогремел выстрел, распугавший воронов. Где-то в лесу взвыл волк. А потом, все стихло.