Просто будь рядом

      Приближение Александра выдал хруст снега под ногами. Но не то чтобы он планировал подкрадываться к полковнику, чья спина последние полчаса была обращена к лагерю, а сам он так редко двигался, что издалека напоминал Саше печальную статую. Даже сейчас Артём не стал оборачиваться на звук, за что Паша, будь он рядом, наверняка бы его пожурил. Какой бы хорошей ни была охрана в их лагере, и какими бы спокойными ни стали эти края после избавления от бандитской шайки, бдительность терять нельзя ни в коем случае. Чуть посиневшие от холода губы рейнджера тронула слабая улыбка от звучания любимого голоса, пусть даже просто в его мыслях.       — Не переживайте Вы так, товарищ полковник, — поравнявшись с ним, сказал парень без приветствия не из нарушения субординации, а потому что Артём сам как-то попросил опустить хотя бы часть формальностей. На что, конечно, нужно было время тому, кто почти всю свою жизнь рос в атмосфере непрекращающейся войны. Благо, за те месяцы, что парень прожил у Байкала, он все же смог попривыкнуть к Артёму и уже не побаивался его так, как в начале. На самом деле, если бы кто-то спросил его мнения, с Артёмом ему местами было даже проще, чем с Павлом Игоревичем. По крайней мере, полковник не имел привычки над ним подтрунивать, в отличие от кое-кого…       Странный способ начать разговор все же заставил Артёма удивленно обернулся, на время прекратив гипнотизировать взглядом холм, по которому пролегала железная дорога. Все еще пустая, черт возьми. А ведь прошла неделя…       — Он скоро приедет, — не получив ответа сразу, решил добавить Саша. В его тонких, ломких даже на вид пальцах догорала черт знает какая по счету сигарета за сегодня. Легкий декабрьский мороз окрасил его по обыкновению бледные щеки в здоровый румянец, благодаря чему он гораздо меньше напоминал угловатую фарфоровую куклу. Было что-то неуловимо домашнее в этой картине. Что-то, что говорило Артёму, что он все-таки все сделал правильно тогда с этими проклятыми глушилками. Пусть и заплатил за это огромную цену. — Когда мы летом сюда ехали, мы тоже задержались.       — С чего ты взял, что я переживаю? — деланно безразлично спросил Артём. Уголок тонких губ паренька дернулся в еле заметной ухмылке. Что еще было приятно в общении с полковником: его оказалось в разы легче читать, чем Павла Игоревича.       Особенно, когда дело касалось смущения.       — Вы каждый день сюда приходите со дня запланированного приезда, — Саша пожал плечами. — Не трудно догадаться.       Артём весь как-то стушевался, вжав голову в плечи якобы от холода, а руки — в карманы куртки, и сурово буркнул:       — Пришел повеселиться, рядовой?       — Нет, что Вы, — да только Александр на это не купился вот ни разу, но, помня уроки командира, не подал виду. — Я просто хотел сказать спасибо.       Брови Артёма нахмурились еще больше. Но уже от замешательства, побудившего его уточнить:       — За что?       — За то, что вернули нам с ребятами Павла Игоревича, — ответил Саша с теплой улыбкой, смотря на Артёма со смесью понимания и искренней благодарности. Тот замер, явно не зная, что на это ответить, и Александр решил, что на сегодня он, пожалуй, исчерпал лимит своей безнаказанности, осторожно поинтересовавшись. — Разрешите откланяться?       Все еще донельзя растерянный от всего этого разговора Артём заторможено кивнул.       — Разрешаю…       Его задумчивый взгляд не отпускал Сашиной спины до самых ворот. А сам он, не сдержавшись, чертыхнулся. Ну уж даже если для этого мальца все настолько очевидно. Хотя что там Саша? Настенька как-то, вон, уже вызвалась быть кому-то из них двоих «подружкой невесты», что быстренько подхватил и Князь, забив себе второе место, чем они на пару просто взорвали тогда всю столовую смехом друзей. Даже, казалось бы, недолюбливающий Павла Алёша, как истинный засранец, веселился от души и подкидывал все новые поводы для шуток и смешков. Исключительно добрых, к удивлению того же Паши, если не сказать по-семейному теплых. Они, конечно, еще никому ничего не рассказывали, и в слове Идиота сомневаться не приходилось, но все чаще казалось, что все кругом знали о них даже больше, чем они сами!       Долго сокрушаться над своей прозрачностью уже и в глазах всякой смелой мелочи Артёму, впрочем, не пришлось. Слова Саши оказались прямо-таки пророческими. Поскольку поезд, на который Паша сел еще целый (и абсолютно невыносимый) месяц назад стало слышно еще задолго до того, как он показался на путях во всем своем десятивагонном великолепии. Хотя в своем невольном восхищении рейнджеру также вдруг вспомнилось то, что Ермака, узнавшего о предполагаемом количестве вагонов, что должны были прибыть к ним из Москвы, это не шибко-то и впечатлило. Он потом еще неделю сетовал, что в его время такие маленькие поезда уже почти не ходили, на что ребята только беззлобно закатывали глаза, списывая все на старческое брюзжание. Попробуй угоди этим старикам.       Артём же был человеком простым и то, как оно было раньше, уже совсем не помнил. Так что вид замедляющего свой ход поезда, жизнерадостно сверкающего своим величественным корпусом в лучах солнца, казался ему прямо-таки сказочным. И это ощущение только усилилось, когда совсем скоро из вагонов хлынуло, наверное, несколько сотен человек. Так много людей в одном месте он видел разве что в Полисе. Если очень постараться, можно было представить ненадолго, что старый мир простил им все их страшные ошибки и вернулся. Что все эти люди не провели последние годы в норах под землей, а сюда приехали в поисках пристанища, а просто вернулись домой после каникул и отпусков. Иллюзия эта была очень шаткой, но Артём намерен был держаться за нее столько, сколько она позволит. Детский смех перезвоном колокольчиков отдавался в груди радостной щекоткой, а вот кто-то из взрослых, кажется, даже плакал. Вокруг становилось шумно. Из-за его спины кто-то выбежал, промчавшись рядом и чудом его не задев от того, как спешил встретить родных после куда более долгой разлуки, чем та, что пришлось терпеть Артёму. Но от этого она не казалась менее тяжелой. Потом за ним подтянулись и другие. Спартанцы, но в основном бывшие красные. Здесь их ждали дочери и сыновья, жены и просто возлюбленные, родители, а кого-то даже внуки.       Артём же с замиранием сердца принялся высматривать в разношерстной толпе одну единственную фигуру. С каждой последующей минутой та лишь сильнее разрасталась, поглощая его собой, а нетерпение рейнджера становилось все осязаемее. Еще немного, и Артём в своем не таком уж иррациональном страхе начал бы предполагать худшее. Ведь поезд не просто так ехал больше месяца, ему время от времени нужны были остановки, и кто знает, что в эти промежутки могло произойти с теми, кто покидал относительную безопасность вагона для похода за припасами или чтобы устранить какие-то препятствия на дороге. А он понимал, что Павел, как командир, должен был быть как раз одним из таких.       Еще через пару-тройку минут чья-то рука коснулась его предплечья, и Артём, завязший в своих переживаниях, всерьез думал проигнорировать это, словно боясь, что если он сейчас хоть на миг отведет взгляд, так и не найдя Пашу в этой ставшей резко раздражающей толпе, то уже никогда его не увидит.       — Ждешь кого, Д’Артаньян? — весело раздалось за спиной. — А то могу составить компанию.       Паша даже не успел поддразнить Артёма за изданный им судорожный вздох, как тот заключил его в объятия такой силы, что у него, непроизвольно охнувшего от такого неожиданного напора, разве что кости не затрещали. Тем не менее он и не подумал попросить того быть хоть немного полегче, тотчас еще крепче прижав любимого к себе, счастливо прикрыв глаза. Простояли они так долго, что даже успели согреться. Обоим как никогда было совершенно плевать, что на это могли подумать окружавшие их люди. Но никто и не обращал на них внимания. У них, в конце концов, тоже были свои любимые семьи.       Потом Артёму предстояло выступить перед всеми этими людьми с речью. Одна мысль об этом его немного нервировала, если честно. Он не то чтобы боялся, скорее очень уж не любил быть в центре внимания и особенно проводить публичные выступления. Роль командира все еще казалась ему инородной, неподходящей его независимой натуре. Ну хоть главой поселения удалось убедить стать Сергея, и большую часть выступления он должен был взять на себя. Но это все еще означало, что их с Пашей разговор откладывался еще как минимум на час, когда он, черт возьми, так жутко по нему соскучился! Ну разве это справедливо?! Хорошо хоть Идиот как всегда будет стоять по правую руку. И Паша тоже вместе со всей «старой гвардией», пусть немного позади, и он не будет его видеть, но одно знание о том, что тот все же совсем рядом, что он слушает его и наверняка улыбается так, как умеет только он, как и присутствие рядом Сергея, наверняка придаст ему необходимой смелости.       Когда же все наконец закончилось, и они уединились в уютной тишине спальни, Паша лежал на кровати, закинув одну руку за голову, а пальцами второй зарывшись в черные вихры устроившегося у него на груди Артёма. Он говорил вполголоса, словно желая убаюкать любимого, как делал это еще тогда, когда Артёма не отпускали теперь уже не такие частые кошмары. И сейчас тот и впрямь весь рассказ лежал с закрытыми глазами, но вслушивался со всем вниманием, нежась в чужом тепле и улыбаясь ощущению мерного стука сердца под ладонью, устроенной им у самого лица. Он все-таки последовал совету, и в одном из снов все же отпустил ледяную руку Анечки, но вместо того, чтобы исчезнуть без следа, та, обняв, поблагодарила его, пообещав присматривать за ним и поддерживать до конца, и в руках его она была снова живой и теплой. Теперь воспоминания о ней вместо прежней нестерпимой боли приносили ему лишь томную грусть.       — С тех пор, как мы уехали оттуда в первый раз, многое поменялось. Я думал, раз уж большинство спартанцев отправилось с нами, Спарта формально перестанет существовать, но нет. Полис просто набрал в нее новичков и сменил название, уж не знаю, зачем. Может, хотели, чтобы орден назывался как-то более… по-отечественному, что ли? — усмехнулся Паша.       — И как теперь называется орден? — полусонно пробормотал Артём, чем вызвал у Паши прилив щемящей нежности.       — Представь себе, «Защитники»!       Артём, не удержавшись, фыркнул, но глаз упрямо не открыл, даже наоборот лишь сильнее зажмурился от переполняющего его счастья, как только буквально почувствовал под щекой Пашин смех.       — Вот и я подумал, что звучит по-дурацки.       — А что там у Красной Линии? — задал Артём давно интересующий его вопрос. — Все прошло нормально?       — Обошлось без неприятных сюрпризов, что само по себе тот еще сюрприз. Но Лёня жив, и это самое главное. Я уж не надеялся, если честно. Звал меня обратно, кстати. И весьма настойчиво — еле отвязался, — на сей раз краткий смешок был обусловлен забавным воспоминанием. — Я так подозреваю, мне просто повезло, что парень оказался тем еще романтиком.       Малодушный комментарий о том, что ему также «повезло», что у погибшего Дмитрия не было семьи, которой пришлось бы объяснять его смерть, Павел пока предпочел опустить. Да, отзываться так о ситуации было неправильно, но в памяти бывшего майора еще были свежи те отвратительные дни после возвращения с Красной площади. Не имея возможности его убить, руководство все же нашло способ устроить ему личный ад, заставив ходить от порога к порогу и лично сообщать новости семьям погибших в ту ночь бойцов. И скорее всего, об этой части он не расскажет рейнджеру никогда.       — Романтиком? — удивился резко проснувшийся Артём, все-таки подняв голову, чтобы с подозрением заглянуть в смеющиеся глаза. — Что ты ему такое сказал?       Павел, чьи губы с момента воссоединения не покидала ласковая улыбка, ответил не сразу, потратив эту паузу на то, чтобы просто в лишний раз полюбоваться его лицом. Словно не мог насмотреться. Или скорее до конца поверить своему счастью, судя по тому, с каким трепетом он погладил большим пальцем обнятую ладонью щеку — один из его самых любимых жестов, как Артём успел заметить за время их отношений. И только после этого прошептал за миг до того, как увлечь своего очаровательно смутившегося возлюбленного в долгожданный поцелуй:       — Да вот пришлось признаться, что я оставил здесь любовь всей своей жизни…