Просто будь рядом

      Раздавшаяся в глубине соседнего здания автоматная очередь развеяла иллюзию спокойствия в бандитском лагере, став для его обитателей сигналом тревоги, а для незваных гостей — к действию. Услышав, как бандиты повскакивали со своих мест за столом, замеревший на середине лестницы Князь ругнулся вполголоса и, держа в голове инструкции Артёма как раз на подобный случай, жестом отдал остальным приказ отступить на второй этаж и стрелять на поражение. Что он уже успел начудить, ворчал про себя Игорь, задержавшись, чтобы снять особенно недальновидного бандита, что сломя голову помчался к лестнице прямо в засаду. Тем самым он вполне осознанно лишил себя драгоценных секунд, необходимых для поиска хорошего укрытия, но в то же время снизил риск того, что его людей расстреляют в спины при отступлении.       «Неужто попался?!» — не утихали тревожные мысли в его голове, даже когда он перескакивал через стол, предусмотрительно поваленный кем-то из его бойцов на бок. Сделал он это как нельзя кстати под аккомпанемент града из пуль, сыгравших свою смертельную трель на металлической поверхности стола спустя долю секунды после того, как спартанец юркнул в это импровизированное укрытие.       Парням, успевшим благодаря его действиям спрятаться за стеной поодаль, повезло чуть больше. О причинах же сорванной маскировки оставалось только гадать, попутно отстреливаясь от остатков застанных врасплох бандитов. Хорошо хоть на двух из трех этажей угроза уже была устранена до того, как все «пошло по причинному месту», как наверняка выразился бы сейчас Сэм. Почему-то Князю так некстати вспомнилось, что крепкие словечки тот всегда предпочитал озвучивать на родном языке, будто стеснялся ругаться на русском. Это всегда по-доброму забавляло спартанцев, как и многие другие повадки американца. Алёша еще, бывало, шутливо называл его непонятным Игорю словом «Рэмбо» за опасную привычку врываться в гущу толпы, но неизменно выходить из боя победителем. Как ему это удавалось, не знал никто. И судя по тому, как смущенно улыбался на эту кличку Сэм, в ней не было ничего зазорного.       Вот уж чьи умения сейчас бы очень пригодились, продолжал мысленно сетовать Князь, пережидая очередную атаку и невольно мысленно удивляясь с мрачным весельем, как от такого напора его укрытие до сих пор не превратилось в решето. А будь у бандитов при себе хотя бы одна граната, сейчас бы и удивляться было уже некому… Конечно, у него самого при себе была парочка, но с такого расстояния до цели бросать ее под шквалом огня столь же глупо, как вместо снятой чеки положить себе обратно в карман саму гранату.       В общем и целом, ситуация складывалась прескверная. Даже с учетом того, что ввиду времени суток и почти кромешной темноты этажа противникам, в отличие от имевших при себе ПНВ спартанцев, приходилось стрелять практически наугад. Единственный путь к отступлению был отрезан, так как большая часть окон на этаже были заколочены, а те, что по какой-то причине — нет, отлично простреливались с оккупированного лестничного пролета. Численное превосходство все еще оставалось за бандитами, несмотря на прореженные ряды, да и выцепить момент для ответной атаки было непросто, поскольку противники действовали удивительно умно, стреляя не одновременно, что позволяло им вести практически непрерывный огонь, не отвлекаясь на перезарядку. У Князя даже не было возможности передислоцироваться в место побезопаснее. И для того, чтобы хоть что-то бандитам противопоставить, спартанцам пришлось сосредоточить на них все свои силы. Пусть отбиться не представлялось возможным, но по крайней мере они могли пока держать противников на расстоянии. Все равно возможность отправить кого-то сторожить подступы была упущена. А это означало, что теперь кто угодно мог объявиться с первого этажа: как враг, уменьшая шансы группы Игоря на выход из патовой ситуации с минимальными жертвами; так и союзник, обрекая себя на верную смерть.       Оставлять подступы незащищенными крайне рискованно, но Игорь решил положиться на то, что, заслышав выстрелы, группа Алёши оперативно избавилась от своих целей, а значит скоро придет на подмогу. Или хотя бы на то, что никто из оставшихся снаружи бандитов не окажется достаточно безбашенным, чтобы под обстрелом попытаться добежать до здания. Либо спуститься с третьего этажа по пожарной лестнице и обойти их сбоку… Впрочем, на такой случай у них был снайпер. Хоть какой-то лучик света в этой беспросветной заднице, в которой им так «повезло» очутиться!       Игоря бы даже позабавило, узнай он, что его догадки оказались верны, ведь Идиот тем временем действительно выцеливал бандита, догадавшегося спуститься по пожарному выходу. К несчастью для себя, тот успел лишь высунуться из дверного проема, как его тотчас встретила костлявая с подачи одного меткого выстрела. Сергей ненадолго задержал прицел на неподвижном теле, распластавшемся на балконе, чтобы точно убедиться в том, что ранение было смертельным, так как пришлось оно в грудь, а не голову. И удовлетворенно кивнул самому себе. Не всякий броник выдержал бы попадание из его винтовки, что уж говорить о каком-то видавшем виды тряпье, что носили местные.       Если в здании окопались не идиоты (эта мысль вызвала у Михалишвили невольную ухмылку), на что красноречиво указывало до сих пор не подавленное ребятами Князя сопротивление, после столь доходчивой демонстрации провала их хитрости они еще нескоро решатся на еще одну вылазку через пожарный выход.       Подумав, Идиот потянулся к рации.       — Игорь, у тебя все хорошо?       — Храбриться не буду, — незамедлительный ответ был еле различим за грохотом выстрелов, — немного помощи нам бы не повредило…       Сергей нахмурился, почувствовав на сердце нарастающее беспокойство, но сразу же задвинул его подальше.       — Принято.       Тревогой делу не поможешь.       А вот подкрепление точно пригодится.       С этой мыслью Идиот отвел прицел винтовки правее.       У группы Алексея дела обстояли получше, но и здесь без неприятностей не обошлось. Дозорные у ворот оказались самой легкой мишенью, так как изначально находились под прицелом его людей. С пьянчугами в центре разговор тоже вышел коротким — как Алёша и предполагал, компания нажралась настолько, что один из бандитов даже встать не успел, не то что поднять оружие. Но беда пришла, как говорится, откуда не ждали. А именно из двухэтажного здания. Того самого, в котором исчез Артём. И в котором раздался роковой выстрел, послуживший началом всей этой вакханалии.       Алексей замер. Вовсе не от вида бандитов, с гневными криками выскочивших на улицу. От мысли, пробравшей спартанца до самых костей: «неужели он…»       — Берегись! — раздалось сбоку за миг до того, как Алёшу повалили на землю. В голове звенело то ли от не слишком удачного падения с последующим ударом лбом о землю, то ли от прозвучавшего практически над ухом свиста того, что едва не стало его билетом в один конец. Сориентировался он, однако, быстро, перевернувшись на спину с впечатляющей прытью, несмотря на то, что его ноги оказались придавлены чьим-то телом. Надсадный хрип вместо дыхания ясно давал понять, что этот кто-то еще жив. Алексей зацепился за эту мысль в слабой надежде, схватив мужчину под руки.       Стрелявшего мгновением после снял Идиот, по оставшимся двум открыли огонь его парни. Но бойца, толкнувшего замешкавшегося Алексея с линии огня, уже ничто не могло спасти. К моменту, когда матерящийся на чем свет стоит спартанец оттащил своего спасителя к стене, дабы не торчать под перекрестным огнем, тот уже истек кровью. Вблизи была отчетливо видна не только причина смерти — пуля задела артерию на шее — но и жесткая ирония, ведь в конечном итоге солдатом, без колебаний отдавшим за него свою жизнь, оказался кто-то из людей Павла. Одна секунда промедления и ровно то же количество пуль: столько порой оказывается достаточно, чтобы оборвалась чья-то жизнь.       А ведь они и познакомиться-то не успели! Теперь же для всего этого уже слишком поздно…       — Блядь!       В злости на бандитских ублюдков и самого себя Алексей треснул перепачканным в чужой крови кулаком по стене. Если бы он не стоял столбом как полнейший кретин, ничего бы этого не случилось! И несмотря на то, что они были друг другу никем, солдат спас его, будто рисковать жизнью ради тех, кто всего лишь воюет с тобой на одной стороне, для него было чем-то самим собой разумеющимся. Интересно, успей он сказать этому парню хотя бы одно чертово «спасибо», чувствовал бы он себя сейчас хоть чуточку менее погано?       Алексей вздохнул, насколько смог стерев с рук чужую кровь, чтобы ничто не мешало крепче держать в них винтовку. Встал, более не всматриваясь в лицо красноармейца, оправдывая эту слабость в собственных глазах спешкой. Время на скорбь еще найдется, сейчас же важнее убедиться в том, что ее не придется делить на еще большее количество товарищей. На первое время этого утешения должно хватить. Спартанец поспешил в третье здание. То, что стрельба снаружи прекратилась, еще не значило, что в нем никого нет. Оставшиеся бандиты могли просто затаиться. Тем более теперь, когда стало практически очевидно, что Артёма, скорее всего… твою мать, как знал ведь, что нельзя было отпускать его одного!       Чуть не случившееся в дверях столкновение с живой и, судя по бледноватому виду и пропитавшейся кровью повязке на руке, относительно здоровой причиной его заминки, стоившей кому-то жизни, как оказалось, смогло сбавить скопившееся в нем напряжение лишь наполовину. Но уже этого было достаточно, чтобы Алексей снова мог дышать немного свободнее. Черт, да он даже выбежавшего вслед за тем Морозова был рад видеть! Пусть и не подал виду, уже и мимолетное чувство облегчения от вида оного успев оправдать перед самим собой тем, что их сегодняшние потери хотя бы не оказались напрасны.       К удивлению, раненый и заметно уставший Артём казался сейчас собраннее его самого, и уж точно поживее себя же часом ранее. Как будто спасение Морозова открыло в нем второе дыхание. Нечто похожее уже происходило с ним буквально вчера, что примечательно, тоже не без помощи майора красных. И уже тогда для их командира было достаточно, казалось, одного лишь его присутствия рядом, чтобы перестать походить на призрака в глазах окружающих. Жаль, слишком глубоко копать в эту тему Алёше пока не позволяли обстоятельства. Сейчас он мог позволить себе лишь беглый взгляд на виновника разительных перемен в их полковнике, но тот как был непроницаемым, так им и остался. Даже смотрел в ответ на спартанца с вежливым интересом и невысказанной, но читаемой по глазам благодарностью. Ничего подозрительного или тем более из ряда вон выходящего. Очевидно, нужно что-то посерьезнее плена, чтобы раскусить этот орешек. Новое открытие Алексея не то чтобы удивляло, памятуя какую должность Морозов занимал до присоединения к ним, но точно не особо радовало.       Полковник бегло осмотрелся вокруг. Полумрак ночи не мог скрыть его нездоровую бледность, будто Артём в любой момент был готов грохнуться в обморок. Хотя по его сосредоточенному виду могло сложиться не обязательно обманчивое впечатление, что собственное самочувствие того сейчас не волновало вовсе. Алексей даже поймал себя на мысли, что никогда раньше Артём не напоминал Святослава Константиновича так сильно, как сейчас. Но как он ни пытался разглядеть вот эту особенную черту, придающую двум столь разным людям почти пугающее сходство, у него ничего не выходило.       Требовательно прозвучавшее вдруг «где Князь?!» лишь усилило для Алексея эту ассоциацию. Он наверное, даже не удивился бы, узнав, что Чёрный без его ведома повесил на него ответственность за младшего из спартанцев в свое отсутствие. Не зря же Артём всегда как-то по-отечески пекся за этого парня, несмотря на то, что между ними была не такая уж и большая разница в возрасте. Точно поменьше, чем у Морозова с этим его пацаном.       Алёша даже слова вставить не успел, как Идиот, словно услышав его, вышел на связь.       — Игорь в ловушке. Кто-то должен подобраться к противнику со спины. На торце здания есть пожарная лестница, быстрее!       Уведомив того о получении информации, Алексей сорвался с места, зная, что Артём с Павлом без лишних вопросов последуют за ним. Он ненадолго приостановился возле второго здания, только чтобы подозвать красного со спартанцем из своей группы, переговаривающихся о чем-то над трупом бандита:       — Ты и Вадим, за мной!       Ее вторая половина, разумеется, тоже не осталась без дела.       — Вы двое, проверьте второй этаж!       — Есть, товарищ командир!       У запасного выхода их ждала еще одна небольшая неприятность. Точнее таковой она была лишь для Артёма. Ведь лестница до нижнего яруса балконов, словно издеваясь, висела слишком высоко над землей, чтобы в своем состоянии он мог до нее допрыгнуть. Не зная, на что он вообще надеется, Чёрный все же попытался это сделать, разумеется, тотчас об этом пожалев.       — Черт… — прорычал он сквозь стиснутые зубы, согнувшись от боли. А когда все-таки выпрямился, взглянул на злосчастную лестницу с таким гневным выражением на лице, что не оставалось никаких сомнений: только что несчастный кусок железа обвинили во всех бедах, войнах и природных катаклизмах, что когда-либо случались на Земле. Ощущения были, прямо скажем, незабываемые, сравнимые разве что с повторным попаданием пули, причем в то же самое место. Возможно, даже несколько раз подряд.       От лишней нагрузки на борющийся с раной организм на лбу выступил холодный пот, который Артём остервенело вытер здоровой рукой. Мысленно он также поблагодарил свой высокий болевой порог, не в первый раз спасший его от совсем не лидерского вскрика. А будь он еще выше, то вообще цены б ему не было! Но увы. Теперь о том, чтобы попросить кого-то из парней подставить ему руки, не шло и речи. Куда уж там, если его собственные его не слушаются? Только ребят тормозить будет…       Артём вложил в свой усталый вздох всю досаду от сложившейся ситуации. Став невольным свидетелем этого миниатюрного драматического представления, Павел даже немного растерялся, не зная, чего в этот момент ему хотелось больше: скрасить столь явные страдания друга или все-таки рискнуть здоровьем еще разок за последний день и подшутить над его, право слово, очаровательно обиженной физиономией. Но чувства, как и всегда в отношении этого рейнджера, все-таки взяли над Пашей верх.       — Ты уже сделал более, чем достаточно, — сказал он Артёму, дав просочиться что в тон голоса, что в действие в виде прикосновения к чужому плечу большей мягкости, чем когда-либо себе позволял. Тонкая грань между обычным дружеским утешением и нежностью была как никогда близка к тому, чтобы случайно оказаться стертой. К счастью (ли), забравшийся вперед всех Алёша поторопил его сверху.       — Теперь дай и нам немного погеройствовать, а, Д’Артаньян? — Паша улыбнулся напоследок, как будто бы с неохотой убирая руку с плеча вконец поникшего друга, и сразу после этого добавил со всей серьезностью, — с Князем все будет в порядке, я обещаю. В этот раз — по-настоящему, как ты просил.       Как бы ни было приятно получить подтверждение тому, что его озвученная в полубреду просьба оказалась тем не менее принята к сведению, а жизнь Игоря теперь была в надежных руках товарищей, рейнджер не почувствовал должного успокоения. Паше хотелось возразить: геройство не обходится без риска! И разве не оно привело его сюда? Неужели не хватило?       Но когда Артём уже почти решился на то, чтобы сказать все это вслух, Морозова и след простыл. Стоит признать, для человека со сломанным ребром он двигался на удивление проворно…

***

      Чего и следовало ожидать, группа Князя была благополучно спасена в полном составе, отделавшись лишь парой ушибов да легким испугом. Теперь Игорь с энтузиазмом впервые побывавшего в парке аттракционов мальчишки присаживался на уши каждому товарищу, кто на свою же беду оказывался слишком вежливым для того, чтобы избежать этой участи, сославшись на какие-нибудь важные дела. Алексею оставалось только смотреть со стороны и вздыхать с видом уставшего родителя, в который раз ловя себя на том, что завидует непрошибаемому оптимизму друга. Впрочем, попади Князь в его ситуацию, даже он не нашел бы здесь ничего хорошего. Фадеев мог лишь надеяться, что тому никогда и не доведется в ней побывать.       Алёша перевел взгляд обратно на труп своего спасителя, избегая смотреть на опустившегося перед ним на одно колено Морозова. Если бы не застывший взгляд и тельняшка под бронежилетом, насквозь пропитавшаяся кровью, в лунном свете принявшей оттенок смолы, со стороны могло показаться, что солдат просто решил вздремнуть у стены. Он выглядел таким умиротворенным, словно умирать было не больно и не страшно. Алексею хотелось, чтобы это было правдой; а еще больше — чтобы все произошедшее ранее оказалось лишь дурным сном. Но их реальность, к сожалению, далека от сказки со счастливым концом и скупа на чудо. Чего в ней было в избытке, так это несправедливости, горя и смертей. В ней находились места лишь концентрационным ямам с «уродами», братским могилам посреди леса и ублюдкам, отправляющим совсем еще зеленых мальчишек на верную смерть под прикрытием важной миссии.       Добро пожаловать в дивный новый мир, чудеса которого окрашены преимущественно в алые тона. Население: несколько миллионов человек от некогда семи миллиардов, и это еще при самом оптимистичном раскладе. Потому что сегодня, например, их стало еще как минимум на четыре десятка меньше.       — Ты знал его? — идиотизм вопроса дошел до глубоко задумавшегося Алексея лишь после того, как тот был произнесен вслух. Впрочем, с таким же успехом он мог задать его в риторической окраске. Все равно тот служил лишь для того, чтобы заполнить иррационально оглушающую тишину, что в паре с чувством вины давила на спартанца все это время. Позади, привалившийся здоровым плечом к почти самому краю стены Артём не спешил подойти и помочь в разбавлении тяжелой атмосферы. Он молчал, в отличие от Алёши, не спуская глаз уже с самого Павла, а не его павшего товарища. Но ни тот, ни другой мужчина этого не замечал.       — Я знаю всех своих людей, — последовал тихий ответ. Без злости или хотя бы маломальского упрека, скорее с усталостью, едва ли имевшей что-то общее с условиями, в которых Морозов провел последний день. Почему-то Алексея это задело даже сильней, чем если бы на него начали кричать. Он как-то не подозревал, что бывший майор красных умел делать больно одними только словами.       Опустив мертвецу веки, тот взглянул на Алёшу через плечо с грустной ухмылкой.       — Поверишь мне, если я скажу, что этого самоотверженного дурака звали Дмитрием?       А после встал, поморщившись от вспышки боли в ребре, и напоследок похлопал Алексея по плечу перед тем, как подойти к вмиг собравшемуся Артёму.       — А твои ребята не промах, — он аж присвистнул. Соотношение потерь действительно было впечатляющим, и это при том, что численность бойцов противника превышала их собственную в четыре раза. Потерять хотя бы одного из своих всегда тяжело, но там, в метро потери зачастую исчислялись минимум десятками. В Д6 вот не выжил никто. На Красной площади — тоже, ну, с оговоркой, но Павел даже не находил в себе хотя бы желания винить Артёма. В конце концов, из них двоих на «стороне добра» в тот вечер был явно не он.       Артём поправил его с гордой улыбкой:       — Наши ребята.       Паша не был уверен, что внезапно возникшее болезненное ощущение в груди имело отношение к сломанному ребру. Однако он нашел в себе силы чуть улыбнуться в ответ. Слова рейнджера правда льстили ему, хоть он и не заслуживал ни его доброты, ни столь быстрого принятия. А ведь тот еще взял зачем-то спас его, рискуя не только своей жизнью, но и жизнью своих друзей, хотя мог бы отправить одних красноармейцев (или не отправлять никого). Павел их командир, как-никак. А для спартанцев он кто, если не брать за ответ самый очевидный статус непутевого друга их горячо любимого полковника? Стали бы они спасать его, ознакомившись хотя бы с половиной его послужного списка? Половиной, потому что вторая безнадежно заляпана кровью.       — Что с ним теперь будет? — уточнять, о ком идет речь, необходимости не было.       — Я знаю пару мест, которые можно выделить под кладбище, — заверил его Артём с искренне сочувствующим видом. — Это давно следовало сделать. Я посоветуюсь с Идиотом, как только мы вернемся в лагерь. Но не волнуйся: мы не оставим его здесь. Спарта своих не бросает.       И снова эта тянущая боль. Они приехали сюда всего-ничего, а уже стали своими? Его парни безусловно этого заслуживали, но про себя такое Паша сказать не мог.       — Спасибо…       Чтобы выразить всю глубину его благодарности, одних слов было недостаточно, но он не смел позволить себе большее. Однажды он уже терял дружбу этого невероятного человека — допустить подобное снова для Павла казалось перспективой хуже смерти.       Что-то он опять раскис… Нехорошо.       Нужно как можно скорее собраться с мыслями, не то скрыть меланхоличное настроение уже не получится. Спартанцы на редкость участливые, так что кто-нибудь обязательно спросит, что случилось, а сил на убедительное вранье пока маловато. И не отмахнешься ведь, чтобы невольно не обидеть тех, кто тут за него вообще-то своей шкурой рисковал. К счастью, Артём не стал допытываться, когда Павел, извинившись, откланялся с намерением все-таки вернуться за своим рюкзаком. Только кивнул, некоторое время задумчиво смотря тому вслед, пока Паша, приветственно махнув рукой Идиоту на входе, не скрылся в чернеющем проеме двери.       Сам он решил оставить Алёшу наедине со своими мыслями, справедливо решив, что сейчас того лучше не беспокоить. В теперь уже кажущиеся бесконечно далекими времена, когда Артём упивался своим горем, его друзья тоже всегда безошибочно угадывали момент, когда его следовало оставить в покое и отложить визит на следующий раз. Рейнджер был благодарен им за понимание и теперь сам старался отплатить тем же. Это меньшее, что он мог сделать за их бесконечное терпение.       К тому же было кое-что, что просто необходимо обсудить с Идиотом. При близком рассмотрении стало ясно, что тот отловил несколько нерасторопных зевак, отдав им приказ нести к нему все полезное, и теперь вел опись всех находящихся в лагере припасов в своем планшете с предусмотрительно прикрепленным к нему маленьким фонариком для чтения книг. Улов получался приличным, отбрасывая на стену причудливые тени в тусклом свете звезд и пары чудом уцелевших в перестрелке масляных ламп, поставленных парнями на тот самый многострадальный столик со второго этажа. Что с одной стороны безусловно хорошо, а с другой вставал вопрос переноса всего этого добра к ним в лагерь.       — Вадим говорит, фургон вполне на ходу, — без приветствия поделился идеей подошедший Артём, — и топлива достаточно.       Он старался звучать максимально безучастно, но все его друзья прекрасно знали, насколько сильно тому на самом деле нравились машины. Это началось еще в Москве, когда совсем еще юный Артём, будучи чуть старше подопечного Павла, оказался совершенно очарован спартанским внедорожником, на котором Ульман с Мельником встретили его на выходе из библиотеки. До этого машины на ходу он видел лишь на пожелтевших страницах тех немногих газет, что еще не пустили на растопку кухонных печей, и выцветших поздравительных открытках. Даже Хантер не рассказывал ему о том, что у Спарты при себе имелось несколько таких, должно быть, считая эту информацию несущественной. Артём бы с ним поспорил. Ведь, при всем уважении к Андрею Кузнецу, ни одна дрезина (даже такая хорошая, как его «Регина») не могла сравниться с настоящей, пусть даже самой скромной машиной. Так что ничего удивительного в том, что на Каспии, когда рейнджеру во владения перешла одна из Бароновских «буханок», его увлечение ими достигло своего апогея.       — Я думал об этом. Но отсюда до нас прямой дороги нет — лес слишком плотный для машины таких габаритов. Если только вдоль путей, но тогда нужно будет выехать на трассу… Для этого в свою очередь придется сделать большой крюк, а мы даже не знаем, свободна ли она, — что ж, Идиот мог даже не отмечать, что думал об этом варианте, ведь это было и так понятно по тому, как складно он принялся рассуждать вслух, — к тому же проезжать придется, скорее всего, через город, где тоже не все так ясно с дорогами. И я уже не говорю про то, какая сейчас видимость. А светать начнет только через пару часов. В общем, не факт, что с учетом всех этих факторов выйдет быстрее, чем пешком. Можно, конечно, отправить пару ребят, но это сопряжено с большим риском. Если что-то пойдет не так, в лучшем случае им придется развернуться назад, а то и бросить машину…       После столь подробного анализа Артём выглядел совсем уж сокрушенным. Словно Идиот только что не приводил всего-то навсего суровые факты, а как минимум с упоением топтал ногами его давнюю детскую мечту.       — То есть дело гиблое, да?       Сергею не оставалось ничего другого, кроме как немного сжалиться над ним. Честное слово, иногда ему казалось, что он заведует детским садом, а не боевым подразделением. И как только Святославу Константиновичу хватало терпения? Один только Эдуард, царствие ему небесное, чего стоил!       — Нет, почему же? Попробовать можно. Но для начала надо решить, что делать со всеми этими телами… — Идиот раскинул руки в стороны, придержав в одной из них планшет с ручкой, и снова зарылся в список. — Что до фургона… так и быть, я подыщу кого-нибудь, кто умеет водить, и, пожалуй, снабжу их рацией. Хотя сам понимаешь, после тридцати километров без рабочей базовой станции она бесполезна. Так что мы все равно на какое-то время потеряем с ними связь.       — Заставлять я в любом случае никого не стану, — бывший рейнджер тут же оживился. — Скажи, что это добровольно.       Этим неожиданным энтузиазмом Артём еще больше напомнил усмехнувшемуся под нос Идиоту ребенка, уговаривающего строгую маму отпустить его на ночевку к другу.       — Будет сделано.       — Но если никто так и не найдется, завтра поеду я сам.       «Кто бы сомневался», — с улыбкой подумал Идиот.       — А рулить ты, стало быть, одной рукой собрался? — Чёрный только фыркнул на неудобное замечание.       — Это совсем не сложно!       — Ладно. Но даже не мечтай, что мы отпустим тебя одного, — Сергей пригрозил Артёму ручкой, лишь усилив для себя ассоциацию со строгим родителем всех местных великовозрастных балбесов, — позовешь кого-нибудь в лагере. Только предупреждаю сразу: Игорю я даже игрушечную машинку водить не доверю. Мне с лихвой хватило того случая, когда бедный Святослав Константинович чуть не вылетел через лобовое стекло.       Уточнение у повеселевшего Артёма вырвалось как-то само собой:       — У меня уже есть один человек на примете.       На это их снайпер только угукнул, оторвавшись наконец от планшета, но лишь затем, чтобы коротко взглянуть в направлении именно того, чьего имени невольно напрягшийся от столь безобидного жеста Артём даже не назвал.

***

      Обратная дорога прошла без происшествий. С собой было решено взять только самые необходимые припасы, так как вдобавок ко всему этому добру им приходилось нести самодельные носилки с телом убитого товарища. Несмотря на это, большинство бойцов пребывали в приподнятом расположении духа — операция завершилась успешно, к тому же за участие в ней им был положен выходной. Вадим вместе с одним из красных все-таки задержались в бывшем лагере бандитов, чтобы на рассвете попробовать выехать из него на машине. Идиот время от времени справлялся об их статусе по рации. Только пара красноармейцев и Алексей всю дорогу сохраняли молчание, подавленные смертью Дмитрия. Павел, конечно, также переживал утрату, но он был уже слишком к подобному привычен, чтобы предаваться горю подолгу.       Когда они вернулись, над поселением уже вовсю сияло солнце. Оказавшись наконец за воротами, все споро разбрелись по своим делам: кто завтракать, кто просто отдыхать. Паше вот хотелось наконец нормально поспать. Воинская выносливость воинской выносливостью, а в истории еще не зафиксировали такого случая, когда три часа беспокойного сна на полу за два полных дня бодрствования принесли кому-то пользу. Только у Вселенной на него явно были другие планы в лице белокурого парнишки, что, едва завидев их, бросил недокуренную сигарету на землю, спешно затушив ее носком ботинка, и сократил расстояние между ними в несколько широких шагов.       — С возвращением, товарищ полковник, — встав по стойке «смирно», проскандировал он, — рад видеть Вас в добром здравии, Павел Игоревич!       Паша кивнул, ответив ему одной из своих сдержанных, но искренних улыбок. А вот Артём внезапно решил завести разговор, несколько удивив этим обоих красноармейцев.       — Ты ведь Александр, верно?       Саша посмотрел на него с некоей опаской, явно вспоминая прошлый опыт общения с новым командиром, но ответил как всегда твердо и четко.       — Так точно!       Артём непроизвольно нахмурился, не подозревая о том, что тем самым лишь усилил внутреннее беспокойство Зорина. А ему всего-то было до сих пор ужасно непривычно подобное. Он устало помассировал переносицу двумя пальцами, со скрипом вспоминая, что в таких случаях надо говорить.       — Вольно, солдат. Я хочу извиниться за вчерашнее. Командиру не подобает срываться на своих подчиненных.       Ему всерьез стоило подумать о том, чтобы немного упростить воинский этикет в их общине. Для начала хотя бы приучить красноармейцев к чуть более формальному взаимодействию с руководством, без всех этих лишних жестов, как оно всегда было в их ордене. Все эти расшаркивания ему не по душе. В конце концов, даже Мельник при всей своей суровости их не требовал, что уж говорить о добродушном Артёме? Да и какой в них смысл в новом мире? Когда брюхо болит от голода, об этикете думаешь в последнюю очередь. Впрочем, в метро поговаривали, что у красных и это не являлось оправданием.       — Не беспокойтесь, товарищ полковник, я понимаю, — благодарная улыбка Саши подсказывала ему, что извиниться было правильным решением. — Все мы люди, и у всех нас бывает плохое настроение.       — Оставьте возмещение морального ущерба на меня, товарищ полковник, — под любопытствующие взгляды двух пар глаз Павел стащил с плеча рюкзак, — вообще, мародерство у нас не в чести, а майору оно так и вовсе по статусу не положено, но… — и достал из него то, что заставило Александра непроизвольно задержать дыхание, — прошлый хозяин этого красавца столько зла причинил, что я думаю, за один разок карма меня простит. Так что держи. Дарю!       Забывшись, Саша было потянул к подарку руку, но вовремя вспомнил о свидетеле, неуверенно взглянув на того в безмолвной просьбе. Конечно же, Артём не стал возражать. Ему и самому было интересно рассмотреть «красавца» поближе.       Это, без сомнения, был старый-добрый «Макаров», но совсем не обычный. С искусной цветочной гравировкой по всей поверхности, с белой как кость рукоятью, судя по текстуре, из нее и выполненной. Перед мысленным взором Артёма уже предстала картина того, с каким благоговением его будет настраивать Тэтэшник, если пистолет вдруг придет в негодность. Правда, подобная судьба ему в ближайшее время точно не грозила. Пистолет выглядел почти как новенький, и это спустя двадцать лет после войны! Бывший хозяин им явно дорожил. Воспоминание, словно ждало своего часа, дернуло Артёма за уголок губ в ностальгической полуулыбке.       Бурбон в своей привычной манере, от знакомства с которой остатки московской интеллигенции непременно скривили бы лица, как-то раз сказал ему: «ты можешь быть хоть по шею в дерьме, но твоя пуха должна сиять, как начищенный пятак, усёк? От дерьма всегда можно отмыться, оно тебя не убьет, а вот если посреди зарубы твое оружие заклинит — ты, считай, покойник». Артём почему-то был уверен в том, что они с Хантером точно нашли бы общий язык, пусть и казались совершенно разными. А вот Паша, скорее всего, ни тому, ни другому бы не понравился…       — Настоящий?!       — Нет, блин, игрушечный, — Паша ехидно ухмыльнулся, — мал еще с настоящим гонять.       Артём фыркнул, в последний момент успев спрятать поворотом головы улыбку. Что стала только шире от незамедлительно последовавшего восклицания.       — Павел Игоревич!       От звучания Пашиного смеха его дурацкое сердце замерло, чтобы тут же забиться с удвоенной силой. Казалось бы, стоило уже привыкнуть, да все равно всякий раз — как первый. А вот Саше не очень-то пришлось по душе то, что командир так бессовестно подтрунивает над ним прямо на глазах у полковника, однако даже это не могло стереть с его лица довольной-предовольной улыбки. Совсем еще мальчишка, с какой-то щемящей тоской подумал Артём…       Это странное чувство не отпускало его с того самого момента, как юношеское лицо того сначала только вытянулось в удивлении, сменившемся неподдельным восторгом. Он все понимал, конечно. Теперь у Саши был свой собственный трофейный пистолет — кто бы на его месте остался совершенно равнодушным? И все же глядя на то, с какой радостью парень крутит в руках свой смертоносный подарок, рейнджер не мог отделаться от мысли о жуткой неправильности происходящего.       Он думал об Ане. Ее наивной, но оттого ничуть не менее красивой мечте застать дни, когда их дети или хотя бы дети их детей с большей радостью реагировали бы на настоящие игрушки, а не оружие для убийств. Анна поделилась ей с мужем совершенно внезапно, когда он застал ее сидящей на их кровати с детской кофточкой в руках — сшитым Катей подарком на удачу; ни для кого в лагере не были тайной их проблемы с зачатием ребенка, во многом из-за того, что это была одна из тех тем, что неизбежно приводила неудавшихся родителей к ссоре на повышенных тонах. Артём знал, что вина висела всецело на нем, но ничего не мог поделать со своей злостью в такие моменты. Благо, они были очень редки, а обиды скоротечны, и в тот вечер Аню волновало совсем другое.       Она даже улыбалась, хоть и задумчиво, может, немного горько, разглаживая пальцами складочки на нежном материале. Начала издалека: с того, что сама предпочитала получать в подарок отнюдь не куклы с плюшевыми зверюшками. Воспитываемая отцом-одиночкой, к тому же военным, она не знала ни другой жизни, ни маминой ласки. Отцовской, впрочем, тоже. Почти всю ее сознательную жизнь ее окружали лишь дисциплина, оружие и мужчины, обученные убивать. Разговоры о «чисто женском» для нее были недоступны, а потому долгое время чужды. Хотя после того, как Анна подружилась с Катериной, она с весельем открыла для себя, что те мужчины, что больше всех любили в лишний раз пошутить о тяге женщин посплетничать «между нами, девочками», оказывались в этом плане гораздо хуже тех, над кем привыкли смеяться — просто не хотели это замечать и тем более признавать.       Аня очень дорожила их дружбой, но не могла перестать то и дело невольно сравнивать себя с мягкой и женственной Катериной. Даже призналась как-то раз Артёму, что жалеет, что Гюль не поехала с ними; и что Оли, о которой она и вовсе знала лишь по рассказам Алёши, но была уверена, что они бы непременно нашли общий язык, не было тоже. Может, тогда бы она перестала чувствовать себя рядом с Катей белой вороной. Может быть, эти девчонки тоже предпочли бы новой кофточке кобуру из настоящей кожи для пистолета, а косметичке — ПНВ с мощным аккумулятором. Но неужели их дети обязаны повторить те же ошибки и стать такими же, как родители?       Артём понимал тревоги Ани, но также и то, что молодежь была такой, какой ее вынуждали стать времена, в которых им довелось родиться. Иначе просто не выжить. Черт, да он сам был образцовым представителем «потерянного» поколения! Сам с благоговением сжимал в руках свой первый калаш, косвенно полученный от Бурбона, потому что до этого никогда не держал в них винтовки, что впоследствии стала его любимым типом оружия. На том, конечно, не было ни резьбы, если не считать за нее едва заметные царапины, говорившие о частом и долгом использовании, ни дорогущих вставок, но сразу бросалось в глаза, что к оружию относились со всем почтением. Бурбон показался Артёму человеком при деньгах, он наверняка мог позволить себе оружие поновее и помощнее, и тем не менее возможностью замены он так и не воспользовался. Видимо, этот автомат был ему как-то по-особенному важен — жаль, не довелось полюбопытствовать о причинах.       Поэтому Чёрный искренне расстроился, потеряв его однажды по собственной дурости. Мало того, что Бурбон доверил ему столь дорогую для себя вещь, так она еще и была единственным, что оставалось у тогда еще обычного мальчишки с ВДНХ в напоминание о его первом в жизни напарнике. Том самом, с которого и началась череда их потерь…       Павел со смешком потрепал деланно недовольно буркнувшего Сашу по волосам, и этот забавный звук вернул Артёма из глубокой задумчивости. Попрощавшись с парнем, оба неспешно пошли дальше. Паша шел почти вразвалочку, что резко контрастировало с его обычной манерой двигаться. Пара часов сна, больше десяти часов ходьбы и сломанное ребро явно давали о себе знать, лишив бывшего майора привычной прямой осанки. Не в пример ему Артём чувствовал себя бодрее и лучше, во многом благодаря тому, что на привале он вколол себе обезболивающее, действие которого еще не прошло. И все же он замедлил шаг, чтобы Морозову было легче идти рядом. Последний хмурился, но что-то подсказывало рейнджеру, что совсем не от боли, усталости или тем более вынужденной неуклюжести.       — Тебя что-то тревожит, — заметил Артём.       Паша как будто еще больше помрачнел после его слов.       — Да вот думаю, не простой у них был главарь, ох не простой. Если бы я не был вынужден провести с этим мужиком целый день, я бы решил, что он этот пистолет забрал у кого-то из своих жертв. Но теперь я в этом совсем не уверен. Вот что интересно: за все это время блатной жаргон в его речи проскочил лишь пару раз, и то в разговоре со своими. А судя по тому, как слаженно сработались его люди, он неплохо подкован в тактическом бою. Что, если это какой-нибудь бывший офицер? Возраст вполне подходящий. Это объяснило бы и явно наградной «Макаров» у него во владении, и успех его шайки в разбое, и ее уровень самоорганизации. Я долго ломал голову над тем, как кучке вшивых бандитов удалось застать нас врасплох. И это пока что кажется мне самым логичным выводом.       — Ну не знаю, — скептически отозвался Артём на его предположение. — Для высокопоставленного офицера он как-то не слишком по-офицерски вел себя перед смертью.       — Умирать никому не хочется, — возразил Павел и тут же осекся, неловко прочистив горло, отчего Артём, без труда поняв причину его странного поведения, почувствовал очередной укол вины. — Слышал поговорку «в падающем самолете атеистов не бывает»? Сейчас это уже не так актуально, конечно, но смысл остался тем же — не всякий перед лицом смерти сохранит достоинство.       — Да? А я вот помню, как кое-кто болтался в петле и при этом умудрялся крыть своих палачей матом, — весело заметил Артём, пытаясь хоть немного приподнять Паше настроение, испорченное воспоминанием о его недавнем поступке. Но на это Морозов лишь потер заднюю сторону шеи то ли от смущения, то ли от фантомного ощущения удавки.       — Ну, везде бывают исключения. К тому же нас учат не бояться смерти.       По его будто потускневшему взгляду Артём понял, что это была не самая приятная тема для воспоминаний. И мысленно обругал себя, поспешив исправить ситуацию:       — Я встречал несколько бывших военных, но среди них не было таких садистов.       — Да уж, настолько отмороженных и я до вчерашнего дня не видал, но парочка чуть менее жестоких ублюдков из его породы мне все же попадались в силу службы, — Паша был более чем рад смене темы, охотно подхватив новый виток разговора. — После общения с ними чувствуешь себя так, будто тебе за шиворот вылили ведро ледяной воды.       Но когда они уже подходили к Артёмову дому, и Павел, махнув его хозяину рукой на прощание, свернул в сторону, у Чёрного удивленно вырвалось ему в спину:       — Ты куда?       Паша, признаться, аж растерялся от этого вопроса. Но он не знал, что Артём сейчас пребывал в тех же самых чувствах от своего странного порыва. Остановившись на месте, Морозов сконфуженно обернулся.       — Эм-м, на свою койку? — хотя тут же, как и всегда, нацепил на лицо веселую ухмылку. — Мне бы отлежаться хоть пару деньков. А что? Без меня не справитесь?       К своему стыду, Артём смутился еще больше. Он-то собрался отвести Пашу к себе, сам того не осознавая. Их разговор шел так естественно и непринужденно, что Артём совершенно в нем забылся. Реальность, конечно же, не преминула свалиться на него внезапно и со всей присущей ей суровостью. Напомнив о том, что Паша так-то не живет вместе с ним, а прошлая его ночевка в доме Артёма была продиктована необходимостью.       — Я просто… — несмотря на заминку, сориентировался он довольно шустро. — Просто хотел отвести тебя к Кате на осмотр. Вдруг повреждения хуже, чем мы думаем? Да и мне не мешало бы сменить бинты…       Павел мысленно уже смиренно распрощался с кроватью еще на полчаса минимум, всплеснув руками в знак поражения, все-таки согласившись. Идея Артёма была не лишена смысла, неохотно признал он себе, даже если против нее вопит все его бренное тело.