Просто будь рядом

            Несмотря на целый месяц в пути, дарующие опьяняющее чувство свободы чистый воздух и не ограниченное бетонными стенами и железными обручами тоннелей метро пространство, изобилующее видами, от которых захватывало дух, не переставали восхищать Павла всякий раз, как он поднимался на мостик локомотива, чтобы побыть наедине со своими мыслями.       За бесконечной болтовней его не менее впечатленных открывшимся им целым новым миром попутчиков, представляющих из себя несколько рейнджеров распустившейся Спарты, пять десятков солдат и стольких же гражданских лиц с Красной Линии, те порой даже не было слышно. Не то чтобы последнее его раздражало, просто этот месяц при всех своих плюсах дался ему на удивление тяжело.       Мало того, что ввиду необходимости добывать пропитание на добрую сотню мужиков и с боем добиваться проезда через Волгу, предполагаемая дата их прибытия в пункт назначения отдалилась на три недели, так Павел уже на первый день пути с неудовольствием открыл для себя то, что в кои-то веки движущемся вагоне поезда ему спится на редкость паршиво. Ни официально установленный на поезде тихий час после одиннадцати вечера, ни водруженная поверх головы в попытках заглушить стук колес подушка — хотя он сам понимал, что в этом действии проку было мало, поскольку звук все равно исходил снизу -, ни до смешного нелепый счет скачущих перед мысленным взором стражей, предложенный ему в качестве решения проблемы со сном одним юмористом из рейнджеров, ни на шаг не приблизили Павла к победе над бессонницей.       Единственным относительно действенным методом оказалось доведения себя до той стадии изнурения, когда ноги уже едва держат, а глаза норовят закрыться сами собой. Скажете, вредно? Еще бы! Но что еще ему оставалось делать?       Может быть, просто хотя бы минуту не думать о том, что ждет его на Байкале.       А точнее кто.       Черт, он ведь даже не был уверен. Каковы вообще шансы, что человек, которого он уже не надеялся — и немного боялся, что уж там — вновь когда-либо увидеть, встретится ему за несколько тысяч километров от их уже бывшего дома? С другой стороны, этот рейнджер умел удивлять.       А еще вляпываться в неприятности.       Павел чуть улыбнулся этой мысли, подняв взгляд со стремительно проносящейся под носом локомотива железной дороги на живописную даже при лунном свете гряду деревьев, вставших красивым коридором по обе стороны от рельс. Еще пара дней, и они будут на месте. Никакого больше надоедливого стука, бессонницы и обманчивого ощущения, что пол вот-вот уйдет у тебя из-под ног. Только блаженная тишина. Если по чему Павел и будет скучать, то только по этому самому мостику, с которого ему в течение последнего месяца довелось наблюдать самые красивые виды в его жизни.       Впрочем, у него еще было время насладиться ими напоследок — сна пока ни в одном глазу, и не будет еще как минимум несколько часов, проводить которые в опостылевшем вагоне у мужчины не было никакого желания. Он и так за тридцать лет жизни провел более чем достаточно времени в окружении стен. Те редкие вылазки наружу по долгу службы в разведке теперь было как-то стыдно приводить в сравнение после того, как ему открылся настоящий внешний мир, не суженный больше до размеров радиационного пятачка земли, усеянного полуразрушенными пятиэтажками и щедрой россыпью остовов машин. Теперь-то он как никогда понимал болезненное рвение Артёма вырваться из метро.       Интересно, сделал ли он это в итоге? Живет ли он сейчас на Байкале с горсткой спартанцев, чью передачу три месяца назад случилось поймать радистам с его линии? Или же он давно уже сгинул где-то в логове мутантов, на поверхности из-за смертельной дозы радиации или от пули какого-нибудь вшивого бандита, поэтому при поиске оставшихся членов Ордена он (что подозрительно, вместе со всем личным составом полковника Мельникова) числился без вести пропавшим вот уже почти три с половиной года.       Так, отставить такие мысли! Рейнджеры не погибают так бессмысленно. Да даже если бы Артем и погиб, то непременно совершая какую-нибудь героическую глупость, как всегда заботясь о своем благополучии в последнюю очередь.       Являлся ли этот слепой героизм отличительной особенностью каждого рейнджера или это один Артём такой особенный, Павел не был уверен, хотя и на примере сопровождавших его спартанцев, принимавших активнейшее участие в обеспечении успеха этой поездки, он успел в очередной раз убедиться, что бытующая в народе фраза об одном спартанце, стоящем пяти красных, является хоть и чертовски неприятной, но все-таки правдой. Его ребята были безусловно хороши, но далеко немногие из них могли соревноваться с парнями из Ордена. В конце концов, ему самому повезло пережить прямое столкновение с буквально уничтожившим весь его отряд спартанцем только потому, что тот по какой-то причине решил сохранить ему жизнь. И Павел ничто другое на свете не хотел так знать, как то, чем, черт возьми, он заслужил второй шанс.       Может быть, тогда преследующий его с тех самых пор навязчивый кошмар наконец-то уйдет. Исчезнет грязно-серое небо Москвы, что с каждым мгновением все дальше прячется за бессчетным количеством мертвецки холодных, черных как смоль рук; когда закрытый обзор кажется тебе меньшим из зол, что те предрекают своим появлением, а смерть — лучшим подарком. Всегда один и тот же кошмар, всегда с тем же самым исходом: никто не приходит на помощь, как бы глотку ни рвал. Но хуже всего то, что до самого последнего момента в мыслях всегда звучит лишь одно слово.       Заслужил.       Только у Артёма почему-то было другое мнение насчет того, что именно.       Иногда Павел невольно задавался вопросом, что из себя представляли кошмары этого на вид совершенно бесстрашного рейнджера, и был ли среди них хотя бы один, связанный с ним самим. Не такой, где бы он выступал в роли жертвы, конечно — представлять все в таком ключе было бы слишком самонадеянно с его стороны. С его-то везением быть ему в этих снах исключительно антагонистом.       Периодическое вынужденное бодрствование в течение пары суток, пожалуй, все-таки имело свои плюсы, поскольку усталость обеспечивала Павлу ночь без сновидений. Если бы к и без того неприятной смеси из бессонницы и усталости добавились ночные кошмары, эта поездка могла закончиться для него плачевно. Благо, его ребята были понимающие, а потому старались на всякий случай приглядывать за своим командиром во время их вылазок за припасами, каждой из которых Павел руководил лично.       Делали они это тайком, конечно, чтобы, видимо, гордость не задеть, но Морозов бы не стал майором разведки, если бы сразу же это не приметил. И если бы не справлялся со своей работой так же качественно вне зависимости от своего взвинченного состояния. Впрочем, забота его подопечных не была от этого менее приятна. Всех этих парней он отбирал на задание лично, и за каждого без исключения был готов отдать свою жизнь.       — Павел Игоревич?       Ему даже не нужно было оборачиваться, чтобы узнать, кому в столь поздний час тоже не спалось, но он сделал это просто из вежливости.       — И тебе доброй ночи, Саша.       Александр родился уже в метро и был худощавым бледнолицым блондином, с чем была связана одна презабавнейшая история, приключившаяся с ним в тылу их идеологического врага, которой тот просто обожал делиться со всеми, кто готов был слушать этого горделивого юнца. В присутствии же высокопоставленных лиц его юношеская бравада всегда сменялась благоговейным страхом.       И хотя с майором Морозовым, лишенным привычного высоким чинам высокомерия, он чувствовал себя более расслабленно, сейчас он выглядел немного растерянно, явно не ожидая столкнуться с кем-то на мостике в такое время. Почти как подросток, застуканный кем-то из родителей за курением. Это мысленное сравнение показалось ухмыльнувшемуся про себя Павлу забавным, потому что Александр действительно был самым юным из экипажа, и редко кому доводилось видеть его без сигареты в руке. Собственно, сегодняшний день тоже не стал исключением.       — Вам снова не спится? — в словах подошедшего ближе парнишки звучало искреннее участие.       — Как видишь. Ну ничего, уже совсем скоро мои ночные бдения подойдут к концу, и я больше не буду пугать тебя своим появлением везде, где тебе приспичит еще немного подпортить свое здоровье. — Александр невольно улыбнулся на его слова, уже поджегши кончик самокрутки. — Что я тебе говорил насчет этой дряни, рядовой?       Парень закатил глаза, однако не переставая улыбаться.       — Кажется, что-то там про то, что я с большей вероятностью умру от нее, чем от чего-либо другого, — и показательно затянулся, прежде чем высказаться в свое оправдание:        — Но все-таки разрешите с Вами не согласиться. Однажды мне довелось попробовать настоящие, довоенные сигареты, так я чуть легкие в тот день не выкашлял! По сравнению с ними то, что крутят в метро, не вреднее грибов.       — Ну, знаешь, грибы тоже разные бывают, — Павел смешливо приподнял бровь, не слишком убежденный его словами.       Вины Саши в его скептическом настрое, разумеется, не было. Как и не были повинны в смерти его отца врачи в метро, которые еще до катастрофы со всем своим современным оборудованием нередко проигрывали в битве с раком легких.       Оба на некоторое время замолчали. Павел снова вернулся к разглядыванию неподвижной линии горизонта, которую их поезд никогда бы не настиг, двигайся тот хоть в десять раз быстрее обычного. Было в понимании этого что-то особенное, вызывающее трепет даже. Как-то раз отец рассказал ему, что в совсем давние времена люди считали Землю плоской, что ужасно развеселило маленького Пашу, тут же представившему себе подобный мир, а потом и удивление тех людей, узнай они правду.       Спустя двадцать лет ему больше не хотелось над этим смеяться, ведь до некоторых пор для жителей Московского метрополитена тупики и обрушенные мосты в навсегда отрезанные от остальных веток тоннели являлись самым настоящим краем их плоского подземного мира.       — Как думаете, там будут сигареты? — вдруг снова напомнил о своем присутствии Александр, за время их обоюдного уютного молчания успев выкурить половину самокрутки, и Павел поймал себя на том, что он был рад такому отвлечению.       — Я не знаю, рядовой. О таком руководство не спрашивало, сам понимаешь, — Павел пожал плечами. — Но вообще я сильно сомневаюсь, что среди спартанцев не найдется хотя бы один умелец по части самокруток. Может, такие даже есть среди нашей гражданской части экипажа. Не спрашивал? Хотя я уверен, что ты с собой протащил запас на полгода точно.       — С чего это Вы взяли? — Саша аж смутился, чем вызвал у Павла веселый смешок.       — Да я как ни посмотрю на тебя — ты вечно пыхтишь. А с тех пор, как мы сели на поезд, еще чаще, чем раньше, — наверное, в конце концов сравнение со строгим родителем было не просто шуткой. Он был ответственен за этого паренька. Больше, чем за кого-либо из членов экипажа.       Не потому даже, что тот являлся круглым сиротой, хоть это чувство Павлу хорошо было знакомо, а из-за рискованного решения позвать его с собой. Новое поколение, рожденное в метро, было слабее, и Саша чахнул в нем буквально на глазах, усугубляя это своим пристрастием к сигаретам. Некоторые из его сослуживцев даже перешептывались между собой сокрушенно о том, не стремился ли тот самостоятельно приблизить свой конец этой привычкой. Павел в эту чушь не верил, но знал наверняка, как рьяно парень мечтал жить под небом, и не мог не заметить его энтузиазм всякий раз, когда речь заходила о редких операциях на поверхности.       А еще Артём горел той же мечтой.       Но об этом, как о возможной причине его решения включить парнишку в команду, Паша старался не думать.       — Это я просто нервничаю немного, — буркнул Саша, опустив взгляд под предлогом тушения носком ботинка брошенного на пол окурка, — или много…       Прикончив окурок, глаз он так и не поднял, лишь сложил руки на груди.       — Здесь нечему стыдиться, Саш, — и невольно вздрогнул, когда ему на плечо вдруг опустилась чужая рука; только после этого он рискнул вновь посмотреть на майора и с облегчением заметить, что тот улыбался, глядя на него исподлобья, — не нервничают только мертвые.       — Вы вполне живой! — по-детски нелепый протест как-то сам собой сорвался с Сашиных губ, и неожиданный смех Морозова заставил его почувствовать себя еще более глупо.       Тот отпустил его и теперь стоял спиной к позабытому за время разговора горизонту, опершись поясницей о перила мостика и устроив поверх них обе руки.       — То, что я не показываю свои переживания, не значит, что у меня их нет, пацан.       Хотя мужчина и улыбался, что-то в его словах или, может быть, глазах не давало Саше покоя. Любопытство в нем яростно боролось с вежливостью, прощупывая границы дозволенного. Благо, с Павлом Игоревичем всегда было удивительно легко — он никогда не злоупотреблял своим положением и не кичился им перед своими солдатами, а если и смеялся над кем-то из них, то непременно беззлобно и дружески. Потому что не желал брать пример с тех руководителей, уважение к которым держалось на страхе, ведь он как никто другой знал, каково быть под командованием подобного человека. За это и многие другие качества Морозов пользовался непоколебимым уважением у своей роты. И Александр, пожалуй, был одним из самых рьяных его сторонников. О чем майор, конечно же, наверняка догадывался.       Эта мысль придала рядовому необходимой смелости.       — Поэтому Вы в последнее время такой задумчивый, товарищ командир? Мы с ребятами немного переживаем, не случилось ли у Вас чего…       — И долго вы, ребята, решались подойти ко мне с этим вопросом? — улыбка Павла чуть дрогнула, но не спала, что Саша счел хорошим знаком.       — С тех пор, как Вы вернулись с Красной площади, Павел Игоревич…       Ответ последовал далеко не сразу. За это время Александр успел раз десять пожалеть о том, что все-таки понадеялся на свою удачу. Морозов не казался ни разъяренным, ни расстроенным. На самом деле в нем буквально ничего не изменилось от этого вопроса. Но все же Саша нутром чуял, что это лишь идеально отработанный фасад. С тем же выверенным автоматизмом опытные бойцы меняют рожки патронов в своем оружии. И это было даже немного обидно, если честно.       — Вся моя группа погибла там, Саш, а я почему-то остался жив, — слова Павла звучали тише обычного, — с этим непросто взять и смириться. Даже спустя три года.       «Дело ведь не только в этом, правда же?» — ни за что не решился бы произнести в ответ Александр, даже если бы они были лучшими друзьями. Командир знал практически все о каждом из них, но собственные тайны, казалось, охранял похлеще, чем демоны — свои гнезда. Что ж, наивно с его стороны было надеяться, что сегодняшняя ночь что-то изменит.       — Я… да, конечно. Простите, не подумал, — больше не рискнувший вновь посмотреть на командира Александр чувствовал, что вот сейчас ему стоило уйти и оставить его в покое, — разрешите откланяться?       — Разрешаю. Доброй ночи, рядовой, — помолчав с пару секунд, Павел добавил тому в спину:       — И спасибо за беспокойство.       Александр кивнул, не оборачиваясь, потому что каким-то чутьем знал, что, произнося это, Павел Игоревич уже обратил все свое внимание на горизонт.

И что он больше не улыбался.