Дурные сны - дело нехитрое

      Маша не была необычной. Даже нет. Она была слишком обычной. Тихой, не разговорчивой, какой-то погруженной в себя с раннего детства. Она рано начала читать и очень полюбила те вымышленные истории, которые ей рассказывали белые страницы. И маму с папой. Обычный тощий долговязый ребенок из обычной семьи. Ее родители были даже скорее хорошими, чем плохими. Отец – преподаватель, мать работала в исследовательской лаборатории. С детства вокруг наука, искусство, хорошие манеры. Правда ей всегда казалось, что это делается больше для нее, чем потому, что самим родителям такое нравится.       Она жила в общем и целом хорошо. Если бы не одно но. Что ее не особо-то любят она поняла быстро. Мама очень старалась, но было видно, что с детьми подруг ей интереснее. Отец вообще почти всегда игнорировал. Но в целом было нормально. Ее даже били-то всего пару раз.       Она была маленькой невидимкой. С самого детства казалось, что стоит людям отвернуться, как маленькая Маша стиралась из их памяти. С ней охотно играли другие дети, но никогда сами не звали в свои игры, не спрашивали с серьезным видом у взрослых, выйдет ли она сегодня. Родителям тоже было некогда, у них была карьера. Девочка очень любила родителей и очень старалась, чтобы они полюбили и ее. Только с самого раннего детства знала, что это бесполезно и смирилась, просто жила. Тихо делая то, что скажут. Проводя время с домашним котом. Иногда бунтуя, читая то, что ее родители считали бесполезным.       В тот день 10 летняя нескладная девочка горько плакала, потому что отец, впервые за неделю решивший уделить ей немного времени, разнес в пух и прах книгу, которой она в то время восхищалась. Героические приключения он назвал ерундой, и отчитал за очередную 4ку по математике.       А позже, ночью, ей впервые приснился молодой мужчина. Одетый в старинный мундир, он просто в компании нескольких таких же ехал куда-то на лошади по подозрительно знакомым местам. А она следовала за ним, как привязанная. Люди не слышали ее, даже потрогать она ничего не могла. Просто следовала за ними и не могла оторвать глаз от невысокого мужчины с удивительными белыми волосами, собранными в хвост и прозрачными, почти не имеющими цвета глазами. О таких она только читала, видеть в живых людей - альбиносов ей не приходилось. На простом открытом лице с правильными чертами играла улыбка. Он ей понравился, показался печальным, но каким-то теплым. И словно давно знакомым.       С тех пор странный блондин из прошлого стал частым гостем ее снов. Ей было интересно наблюдать за его приключениями, за тем, как он жил, воевал. Хотя она и не понимала большей части того, что происходило вокруг. А в обычной жизни девочка засунула Илиаду на дальнюю полку и открыла книги, описывающие кавказские войны.       Ее не любили в школе, нелюдимую, погруженную в книги, не интересующуюся привычными сверстникам играми, модными песнями. Ее недолюбливали и учителя. Умная она была, но большие глаза слишком тихой девочки за задней партой не вызывали желания улыбнуться и лишний раз похвалить. Скорее даже пугались, слыша ее голос, ведь еще мгновение назад совершенно не помнили этого ребенка.       Однажды ее избили, толпой. Она кричала, звала на помощь, но никто не помог. Позже, много позже она поймет почему это случилось. Она, наивная, верящая в справедливость и правильное, честно предлагала объяснить непонятное одноклассникам, а вот списывать не давала никогда. Это ведь ее работа.       Тогда ее отругали за испачканные, порванные вещи и велели учиться нормально общаться с людьми, а не лезть к взрослым со своими проблемами. А в ту же ночь приснился ее офицер. Она уже много знала о его жизни, видела, как он сражается, иногда один против нескольких, даже более высоких, массивных противников. В тот день она сидела и смотрела, как, раздетый по пояс, Лев Павлович упражняется с саблей, как делал частенько. Смотрела и понимала, что вот он никогда не будет ныть, если столкнется с несколькими, и уже точно не побежит просить о помощи. Не получается у нее быть правильной девочкой. Но может получится быть как он? В конце концов, зачем-то же он ей снится?       На следующий день она нашла себе секцию кикбоксинга. И больше не ревела, если кто-то на нее нападал. Падала, вставала, и радовалась, когда могла ответить на удар. Мария училась выживать. Каждый раз, когда ей было плохо, по-настоящему плохо и хотелось долго и громко реветь, она думала о альбиносе из снов, брала себя в руки, улыбалась и шла напролом. Ведь он же так мог. Хотя она ни раз замечала косые взгляды, которые бросали на него за спиной люди.       Она смогла не заплакать даже когда отец, ушедший к своей студентке, молодой любовнице, рассказывал, что это из-за нее, из-за того, что она девочка. И требовал понимания и поддержки. Даже тогда она сжала зубы, вогнала ногти в ладони и улыбнулась. Потому что она сильнее.       Ее отец попал под колеса машины через несколько месяцев после развода. На похоронах она тоже не плакала. Потому что не чувствовала ничего. Должна была, ведь отца любила, но не чувствовала. Будто не было той естественной для всех близких людей связи между ними.       После слов отца она как-то окончательно отказалась от женского в себе. Неосознанно копируя ночного приятеля. Его стиль одежды, повадки. Пошла на фехтование, связалась даже с местным клубом исторической реконструкции.       И в одну из ночей поняла, что незаметно к ней подкрался пугающий «взрослый» мир. Она не видела его во сне несколько месяцев. На этот раз ее глазам открылся залитый ранним, почти рассветным солнцем двор небольшой хатки, в которой знакомый офицер «стоял на постое». Несмотря на ранее время, он, по извечной своей привычке, упражнялся с саблей. Маша наблюдала за давно знакомым занятием, изученными движениями, но ей казалось, что внезапно она видит этого мужчину в первый раз.       Невысокий, но очень хорошо сложенный, с широкими плечами, тонкой талией, весь перевитый мышцами. Не теми, что ее современники наращивают в спортзалах, а настоящими рабочими, сухими, мужчина плавно двигался, а смертоносное оружие мелькало в воздухе.        Внутри привычно заныло. Правда не около сердца, как было раньше, а несколько ниже. Девушка залилась румянцем, не понимая, почему так тяжело стало дышать и очень-очень захотелось не просто смотреть, а прикоснуться к бледной жаркой потной коже, потрогать, вдохнуть ее запах. Она зачаровано следила за каждым движением мужчины, не совсем понимая, что с ней происходит, желая прекращения странного чувства и внезапно наслаждаясь им.       Проснулась она вспотевшая и переживающая странные ощущения вживую. Выбралась из кровати, сходила в душ, а вернувшись, выудила с дальней полки спрятанную туда книжку «Половое воспитание».       Маша не была глупой, скорее слишком умной. И сидя ночью на кровати, читая давно известные вещи, она ругалась самым черным матом про себя, потому что прекрасно понимала, как это странно, когда первый мужчина, которого ты захотел – плод твоего воображения, даже близко не существующий в реальности.       Еще через некоторое время внезапно в школе у нее сильно сжалось сердце, заболело, накатил дикий страх и тоска, такая, что захотелось прямо там, посреди класса свернуться калачиком и взвыть волком. Каким-то шестым чувством она поняла, где стоит искать разгадку странных чувств и была права. Следующие несколько недель она практически не выходила из комнаты, постоянно поглощая снотворное. Просыпалась, понимала, что делает с собой неправильное, страшное, что сходит с ума. Но не спать не могла.       Там, в ее придуманном мире ее Левушка (она считала глупым обращаться по имени отчеству к придуманному ей же персонажу с момента, когда поняла, что хочет его) был сильно ранен. Лежал один, покинутый в душной, маленькой хате и сгорал от внутреннего жара, от невозможности прийти в себя. А она не могла от него отойти. Не понимая, что и зачем делает, не отходила от его постели, гладила бледное осунувшееся лицо, звала, умоляла, ругала последними словами, требовала, чтобы он был, черт побери, мужчиной и не смел умирать, снова умоляла, молилась неизвестным ей высшим силам, даже из каких-то неизвестных ей глубин памяти вытащила православную молитву. Только он все равно не приходил в себя. А она звала и звала. Каждый день, каждый час, уговаривала, ругала, звала. Почему-то девочке – подростку из 21 века очень, очень надо было, чтобы придуманный ей в детстве русский офицер из начала 19 столетия выжил и поправился.       Как-то она сидела у изголовья его кровати, нашептывала что-то и тихо гладила кончиками пальцев его волосы. Они почти не ощущались, лишь призраком легкого сопротивления, но это ее хоть немного успокаивало. Лев открыл свои невероятные глаза на исхудавшем, бледном даже больше обычного лице, и, она уверена в этом, увидел ее. Потресканные губы разлепились и тихо, сипло прошептали: -Девочка, ну что ты опять ревешь? Ну кто опять обидел? Ну разве ж можно столько реветь… Его глаза медленно закрылись, а она осталась сидеть застывшей и не понимающей, что сейчас произошло.       В итоге Маша решила, что вполне нормально, что ее личный глюк во сне все-таки увидел ее и успокоилась. Тем более, что мужчина быстро пошел после того случая на поправку. А она, вынырнувшая из своего сонного сумасшествия, внезапно окунулась в сумасшествие жизненное.       Непривычная к телесному контакту, не обнимавшаяся с раннего детства даже с родителями, иногда она прикасалась к людям. И после странной истории с офицером, эти прикосновения начали приносить проблемы. Забирая из руки водителя мелочь, или случайно беря за руку одноклассницу, она внезапно понимала, что представляет собой этот человек, что он сейчас чувствует. Да и вообще, как относится лично к ней.       Это было шоком, это пугало. В какой-то момент она подумала, что сходит с ума. Однако приученная двумя учеными все всегда воспринимать критично, быстро нашла подходящее научное объяснение. Телесный контакт – это важно, он просто обостряет ее способности к аналитике. А мозг в момент такой близости без ее участия считывает невербальную информацию с человека, сопоставляет с уже известным и выдает ей такое. Когда странная особенность начала усиливаться, Мария надела перчатки, окончательно заслужила себе славу чудачки и начала часто медитировать, стараясь ослабить эту свою странность. Или хотя бы систематизировать получаемую информацию.       Она закончила школу, поступила в университет, назло матери на гуманитарную специальность, переехала в доставшуюся ей в наследство квартиру и начала обживаться в новой взрослой жизни.       В реконструкторской компании тем более начал появляться парень, приковавший к себе внимание всей женской половины клуба, не исключая и ее. Высокий, статный, с пронзительными голубыми глазами и тонким, аристократичным лицом, неплохим кругозором, он очаровывал всех, западал в душу, запоминался. В отличие от чувствовавшей себя иногда призраком девушки. И он заметил и запомнил ее.       Мария готовилась к осеннему балу, привыкала к свеже сшитому платью с жестким корсетом и непривычным декольте. Учила танец, тот, что она считала одним из самых утонченных, самых соблазнительных, ведь что может быть волнующе, чем двигаться рядом, не прикасаясь, смотря в глаза друг другу, играя. Она училась только ради него, голубоглазого. Она собиралась в этот вечер показать, что готова к взрослым отношениям, готова начать не только мило болтать о книгах.       Размеренная древняя музыка, плавные движения, мысли о предстоящем бале постепенно погружали ее в какой-то странный транс. В какой-то момент синие глаза юноши, представляемого себе, сменились почти прозрачно серыми, с легкой голубизной, а короткие волосы удлинились до прямых, белоснежных, более длинных, чем у нее самой.       Она танцевала, все глубже погружаясь в странное состояние транса. Вот уже она не одна выписывает пируэты, рядом с ее вытянутой длинной ладонью в перчатке аккуратная, некрупная, с обветренной кожей рука мужчины, от нее веет теплом, что-то внутри сжимается. Взгляд опускается чуть ниже, Лев ведь ниже ее, и упирается в те самые невероятные глаза. Она движется, он повторяет движения, она улыбается, его лицо расслабленно и сосредоточенно одновременно. Она тонет в его глазах и хочет, до невероятности, до разрывающей изнутри жажды хочет, чтобы его рука преодолела те несколько сантиметров, что есть между ними, и опустилась на ее руку. Хочет прижаться к нему вся, узнать какие эти тонкие бледные губы, когда прикасаешься к ним своими. Хочет стать его. Но видение разрушается, призрак, глюк, сон развеевается. И она вываливается в свою реальность разгоряченная, желающая и чувствующая себя совершеннейшей дурой.       С тем высоким все получилось. И секс был даже хорош. Вот только не было того странного жара, что во сне. И вообще ничего особо не было, кроме этого самого секса и разговоров.       Да и те скоро стали для нее скучными. Но парень клялся в любви и звал замуж, а она, прекрасно помнящая, как много лет подряд ее просто не замечали, убедила себя в том, что это отличный способ жить нормально.       Маша научилась-таки разделять свою жизнь на две. Во сне она подглядывала за офицером, восхищалась его бесстрашием, честностью, телом. А в жизни просто жила. Училась, много работала, училась понимать людей и строила свою жизнь так, чтобы ни от кого не зависеть. Покупала себе новые книги и ножи. Завела второго кота. Даже сказала «Да» на предложение руки и сердца и согласилась съехаться. Только перед днем икс ей снова приснился Вольмер, а утром она впервые за много лет горько плакала, что сон – только сон, и что никогда ей в жизни не встретить своего Лёву. То, что она ошиблась со спутником жизни, до женщины дошло быстро. Хороший воспитанный мальчик оказался маменькиным сынком. А маменька совсем не собиралась делиться сыном с странной девицей, у которой нет времени на домашние дела и готовку, которая вечно пялится в свои дурацкие книжки или монитор ноутбука и вообще непонятно чем занята.       Время текло, женщина жила, пыталась объяснить мужу, что в нем ее не устраивает. Работала. И видела во снах Льва. Он переехал с Кавказа куда-то в деревню. Сменил один мундир на другой. Однако все-так же ей нравилось пристроиться где-то поблизости и наблюдать за тем, как он пишет какие-то бумаги, общается с казаками и крестьянами, местным обществом, ездит на лошади. Невысокий, коренастый, земной, уверенный в своей полной правоте, упертый. С каждым разом выныривать в реальный мир, в котором рядом спал совсем другой мужчина, было все тоскливее.       Ее все чаще называли ведьмой за то, что она легко предсказывала, что ждет человека или какую-то затею в будущем, могла лишь поговорив минут пять с человеком и дотронувшись до него рукой без перчатки, рассказать о нем все. Она смеялась, утверждала, что ведьм не бывает и в сотый раз объясняла простые психологические трюки и логику своих предположений.       А потом произошло очень странное.       В ту ночь она поехала домой на такси и попала в аварию. Она помнила звук тормозов и удар. А потом темноту. Позже, много позже в темноте зажегся огонь, появились странные страшные тени, метавшиеся мимо, тянувшие к ней руки. Она не понимала, что это. Но шла вперед, пряча страх. Старое заклинание «Лев Павлович не испугался бы, и я смогу» работало и теперь. Она шла и звала про себя своего Льва.       В какой-то момент из темноты выступил странный мужчина, лицом и острыми ушами напоминающий эльфов из сказок, только в ливрее чопорного английского дворецкого: -Ну что, ведьма, нагулялась по светлому миру? Странное видение протянуло к ней руку, но цепкие пальцы прошли через ее запястье: -О как, проекция значит. Значит не ведьма. -Эээ, ну да, не ведьма. Ведьм, знаете ли, не бывает. Эльф рассмеялся неприятным, скрипучем смехом, которого никак не ожидаешь от такого создания. -Ты смотри какая бойкая. А кто ж ты тогда такая, деточка, и кто тебе разрешил тут разгуливать? -Слышь, Воландеморт местный, ты вот не обзывайся. Не знакомы мы еще, чтоб ты рисковал со мной так говорить, - как и всегда в критических моментах, в ней проснулся гопник из подворотни, не раз выручавший при странных стычках в ночи. -Грубая вы, барышня. А поплатиться не боишься? Выпрошу у господина твою душу потешиться… -Ага, выпроси, проклянешь все. Да и душа моя только мне принадлежит, без этих ваших всех господ. -А раз так, что ты здесь делаешь, ведьма? Не променад же совершаешь, - и мерзенько захихикал. -Отчего ж, вот именно его и совершаю. Вот этот самый променад. Интересно у вас тут, ага. А теперь свали.       Маша резко повернулась к странному видению спиной, вызвав откровенное удивление на его лице, и пошла в противоположную сторону. -Смелая ты силь…       Она не дослушала, сосредоточившись на тихом, едва слышном голосе, даже отзвуке. Знакомом, теплом, идущем откуда-то из темноты. И побежала в ту сторону, откуда слышен был звук. Странное видение в ливрее смотрело ей в след: -Надо же, какая интересная сила. И какая интересная слабость. Затем эльф развернулся и нырнул в темноту.       Очнулась она не скоро, долго прорывалась к собственному сознанию, непрерывно слыша теплый, такой уверенный, нежный привычный с детства голос, который приказывал ей жить, и она подчинялась, искала выход, рвалась к нему. А когда открыла глаза, поняла, что Вольмер все так же просто призрак в ее голове.       Зато за дни, проведенные под капельницами, она много поняла. И переосмыслила. Особенно, когда медсестры, то ли жалея, то ли наоборот, рассказали, что тот, кого она называла женихом, не пришел к ней ни разу за то время, что она была без сознания.       Она выписалась из больницы, восстановилась и объявила очень хорошему, но явно не ее парню, что свадьбы не будет. И попросила забрать вещи из ее квартиры. А чтобы не выслушивать заверения в великой любви и просьбы начать все с начала, покидала вещи в чемодан и уехала на две недели к морю, оставив своих котов матери.       Почти две недели она спала без снов, и лишь в предпоследний день он приснился ей. Стоял посреди села, разбирал какой- то спор между казаками. Она не стала наблюдать издалека. Просто подошла, бесцеремонно пройдя сквозь стоявшего перед ним человека. Посмотрела прямо в глаза и злым голосом произнесла: -Хрен тебе, а не быть просто сном. Я наизнанку вывернусь, а найду.       Развернулась и ушла.       А на следующую ночь выкинула обручальное кольцо в море и почувствовала себя свободной. Плясала дикие пляски на берегу, пила ром из бутылки и орала песни своей юности, о свободе и предстоящей дороге.       В какой-то миг, напоенная чувством свободы и алкоголем, проорала в тьму моря: -Свобода, ты слышишь? Глюк чертов! Я свободна! И хрен я теперь еще раз отвлекусь на что-то! Я найду тебя, слышишь, найду! Должен же ты где-то быть.       Почему-то ей казалось, если эта угроза прозвучит в полный голос, она дойдет и до него.       Но эйфория прошла. Она вернулась в полупустую квартиру, посчитала убытки, взвыла, смотря на полупустые полки книжных шкафов и начала жить сначала. Много работала, много читала, грелась о своих котов. А на улице во время долгих прогулок, жадно всматривалась в лица прохожих, ища одно, конкретное, принадлежащее странному альбиносу.