Ночь

      Гавриил чувствует себя разбитым. Ему кажется, что он потерял больше других, хотя Михаил пришлось вонзить меч в грудь брату, и Гавриил стыдится этой пустоты в груди, так отчаянно ноющей. Он должен привести рыдающие Небеса в порядок, должен стать на страже покоя этого мира, он не может расколоться, пошатнуться. Его горя как будто и нет на самом деле.       А потом он встречает Вельзевул, и ему так необходим кто-то, кто встанет на страже его собственного покоя. Маленький демон, кажется, заполняет собой всё возможное пространство, чёрным, хмурым пятном заслоняет тусклый Божественный свет. Она тихой поступью приходит в его сны, которых ангел от создания своего не видел. Она ласково гладит его по плечам, она оставляет мимолётные поцелуи на его щеках и шепчет одними губами:       — Пусть кто-то тебя полюбит, но уже не я.       Просыпаясь, Гавриил отчётливо помнит прикосновения её тонких пальцев, ожогами остающиеся на коже, помнит её тоскливый взгляд, помнит её свет и тепло, и всё это так стремительно смывает ледяной воздух реальности, слепительная белизна Небес.       Вельзевул, стоящая напротив, не светится. Её суть угрожающе темнеет, пульсирует в раздражении, стоит Гавриилу подойти слишком близко. Она будто боится, но уж точно не его. Гавриилу кажется, что он полюбил призрака в своём сознании, её давно истелвшую тень, но он смотрит на демона перед ним и понимает, что желает быть рядом именно с ней. С игнорирующей его шутки, с закатывающей глаза на монологи, с жестокой к людям и ко всему живому.       Только ей это, кажется, совсем не нужно. Сначала Гавриил думает, что в ней не осталось ничего, что тянулось бы к любви, что нуждалось бы в ней и было способно ответить, и всем своим поведением Вельзевул только больше убеждает в этом, словно нарочно. И как будто саму себя тоже. Потом Гавриил узнаёт её достаточно хорошо, чтобы, добавив свои обрывочные сны, предположить, что она ушла из страха. Архангел его причину не знает, не может додумать, но у него появляется маленький шанс, чтобы начать всё сначала.

***

      Гавриил спешит закончить все деловые разговоры. Вельзевул же закидывает его ядовитыми вопросами по поводу Божественного милосердия, и нервозность архангела её злит. Ему на всех уже искренне плевать, он даже не боится признаться себе в этом: ему плевать на замысел Господень, на святошу Ноя и прочее, прочее, прочее. Он не замечает, что сообщает об этом вслух, отрывисто размахивая руками.       — И с чего же такие перемены, крылатый? — Вельзевул удивлённо выгибает бровь.       — Я… — он запинается на секунду, ни одна формулировка больше не кажется правильной. Но тянуть и дальше уже невозможно. — Хотел поговорить с тобой. Поговорить о личном.       Вельзевул напрягается, складывает руки на груди, словно пытаясь не дать эмоциям выйти наружу, не показать своих мыслей.       — Между нами не может быть ничего личного, — проговаривает она чуть ли не по слогам. — Я не понимаю, о чём ты хочешь говорить.       Гавриил тяжело вздыхает.       — О наших отношениях, — он делает шаг вперёд и запоздало соображает, что Вельзевул может разозлиться на его настойчивость, но демон стоит, замерев. — О том, что мы… что я чувствую к тебе.       Вельзевул кажется, что реальность плывёт. Что тщательно выстроенный мир рушится под проникновенным взглядом архангела. Она методично выжигала в себе все чувства, не оставляя места даже для положенной демонам ненависти, она выдирала перья из своих крыльев, лишая себя надежды, не для того, чтобы сейчас сдаться. Но чёртов Гавриил слишком хорошо знаком ей, слишком любим, и память, и суть её подло подводят — она не могла забыть ничего из их моментов; тело затапливает более не сдерживаемой волной тоски. Вельзевул стоит слишком близко и подходит ещё ближе, прижимается вплотную. У Гавриила кружит голову, но движения демона скованы, будто она не до конца уверена.       — Скажи, что ты ко мне чувствуешь, — тихо просит. В её взгляде — синяя беспощадная тьма, демон готова уничтожить всё для себя опасное в любую секунду, но Гавриил не боится.       — То, что ты и представить себе не можешь, — чуть наклонившись, он шепчет ей почти в губы, чувствует на языке её горячее, прерывистое дыхание; хочет подарить ей своё, отдать всего себя.       Он осторожно переплетает их руки: нежно скользит пальцами по её ладоням, сжимая, и больше не хочет никогда и ни за что отпускать. Вельзевул, рвано вдохнув, стискивает его руки с необычайной силой и чуть приподнимается, утыкаясь носом в щёку, губами едва касается его губ и тут же опускается обратно на пятки, хочет наклонить голову, но Гавриил тянется за ней, целует мягко, моляще в уголок рта, мажет поцелуем по щеке и у крыла носа, прижимаясь долго-долго, и обратно: к сухим, обкусанным губам. В голове становится невыносимо жарко, и Вельзевул едва ли не стонет, когда движения Гавриила становятся всё более настойчивыми, когда они перестают дышать совсем, полностью отдавшись моменту. Вельзевул сплетает их языки, тянет и посасывает, совершенно забыв о том, что несколько минут назад и подойти боялась, что давным-давно решила, что ничего из происходящего не имеет права на существование.       Она разрывает поцелуй первой, но не отпускает рук Гавриила, прижимается щекой к его щеке, так и не открывая глаз. Жмурится, пытаясь осознать. Мысли бегут прочь от жестокой правды.       — Теперь поняла? — тихо спрашивает Гавриил. — Я люблю тебя.       Вельзевул мотает головой, хочет возразить, и внутри неё уже закипает злость на саму себя, на Гавриила, что так нагло лжёт. Ведь его чувства не могут быть правдой! Но архангел порывисто перебивает, спеша объясниться, рассказать о тревожащих душу мыслях.       — Я влюбился в тебя давно. Но также я знаю — не помню, но знаю, что любил тебя до Падения. Я знаю, что мы были вместе, и знаю, что были близки. Это не мог быть кто-нибудь другой.       — Ты не можешь любить меня, не можешь! — давит на каждое слово, впивается ногтями в его кожу. — Я демон, зло. И это я забрала твои воспоминания! Я предала тебя! Бросила!       Она отстраняется, чтобы посмотреть Гавриилу в глаза. Смотрит яростно, чтобы оттолкнул наконец, вырывает свои руки из его, сама отшатывается. Но он только грустно улыбается.       — Я знаю. Я сам виноват. Ты бы не сделала этого, не дай я повода, — он видит её колючий взгляд и тяжело вздыхает: его слова не убедительны, она не верит им. Гавриил не знает, как это исправить, как исправить всё, что они вдвоём натворили. — Но я не могу любить никого, кроме тебя. Только тебя, Вель.       — Я не могу тебя любить. Не смогу, — она запрокидывает голову, резко втягивает воздух через нос и выдыхает, возвращая взгляд глаза в глаза. — Не смогу дать тебе то, что нужно.       — Мне ты нужна! Ты одна, слышишь. Ты всё решила за меня, но я… позволь нам исправить наши ошибки.       Гавриил протягивает к ней руки, чтобы обнять и не отпускать более. Ему так страшно, что она сейчас уйдёт; суть сжимается от фантомной боли. Вельзевул, сопя, кивает. Она в его объятиях прячется от него же и от самой себя. Она знает, что рано или поздно всё снова полетит к чертям, но сейчас… Сейчас всё похоже на мечту, усыпанную звёздной пылью.